Я уничтожил Америку

Глава 17

Коллеги на меня оглянулись. Отчасти встревоженно, отчасти с недоумением. Все знали, кто был такой Мелитон Кантария. Но никто из них не знал, чем занимался его племянник. Я знал. И вот из-за этого знания меня сейчас и пригласили на частное собеседование.

Вряд ли оно мне сулило что-то хорошее. Скорее всего снова начнут давить, напирать, уговаривать. Я вздохнул:

— Сейчас быстро в душ и потом выйду. Скажите товарищу Кантария, что я скоро буду.

— Я подожду, — мужчина кивнул и закрыл дверь.

— Пётр, а что это было? Почему Кантария тебя спрашивает?

— Наверное из-за той луковицы на рынке, — широко улыбнулся я. — Вряд ли из-за чего другого.

— Опять шутишь? — нахмурился Ледоимцев. — Вроде бы нормально общаться начали, а ты…

— Да всё нормально, — махнул я рукой. — Ну откуда же я знаю, что от меня нужно товарищу Кантарии? Вот узнаю — обязательно скажу. Вы где победу праздновать будете? В какой столовой вас искать?

— Да мы… — замялся было Васнецов.

Я сразу же нахмурился:

— Не пьянки ради, а чисто формально прополоскать горло пивом. Вон, ребята, в «Пельменной» на Восточной можно будет и поесть, и попить. Я скоро к вам присоединюсь! Возражения не принимаются! Мне двойную порцию и сметаны побольше!

После этого помчался в душ. Надо же было смыть с себя пот и грязь. Поваляться пришлось немало, так что пах я сейчас не очень. Чтобы избавиться от запаха, воспользовался «Земляничным» мылом, что продавалось за двенадцать копеек. По выходу пах гораздо лучше. Тело хоть ещё и ломило, но уже меньше, чем утром. По крайней мере, я мог ходить без кривящейся рожи.

Когда же вышел из душа, то туда только собирались остальные игроки. Я быстро оделся и помахал ребятам рукой, мол, до скорой встречи.

На выходе меня ожидал всё тот же мужчина. Я кивнул:

— Куда идти?

— Проследуйте за мной, уважаемый! — проговорил тот, показывая в сторону выхода со стадиона.

Мы прошли, я помахал рукой Наташке:

— Все наши собираются в «Пельменной», я тоже скоро буду!

— Ой, вы такие молодцы! Такие молодцы! Я прямо так переживала! — затараторила она. — А ты куда?

— Да я сейчас на пару минут по делам отскочу и тоже подойду, — улыбнулся я в ответ.

— Да? Ну давай, не задерживайся! — подмигнула она и упорхнула, всё такая же воздушная и лёгкая.

Мы с провожатым подошли ко вчерашним «Жигулям» на стоянке. Рядом с ними вольготно раскинулись две белые «Волги». Девять мужчин, которые недавно кричали нелицеприятные вещи про игрока под номером «Тринадцать», молча стояли поодаль.

Шота было дёрнулся ко мне, но его задержала рука стоящего рядом мужчины. На мой взгляд это была просто показуха. Вот, мол, я какой горячий джигит — никого не боюсь и никого не страшусь.

Я же кивнул ему, как старому знакомому, а после двинулся к машине. Чего ждать? Быстрее начнём — быстрее закончим. Может быть даже пельмени в «Пельменной» не успеют остыть.

Внутри салона «Волги» всё было обтянуто зеленоватой замшей. Конечно, не кожа, но тоже ничего. На заднем сидении находился мужчина с сединой в волосах. Резаные черты лица, длинный нос, тонкие губы. Так вот ты какой, герой, водрузивший знамя Победы над Рейхстагом…

— Присаживайтесь, таварищ Жигулёв, — чуть ли не со сталинским акцентом проговорил встречающий.

Впрочем, чего я удивляюсь, что Сталин был грузином, что Кантария. Поэтому и акценты схожи.

— Благодарю, товарищ Кантария. Только я ненадолго, меня друзья ждут, — улыбнулся я в ответ.

Руку для приветствия мне не протянули, а я, памятуя о том, что по этикету старший должен делать это первым, просто присел рядом. Ну, не хочешь ручкаться — не надо. Обойдусь…

— А мы недолго, таварищ Жигулёв, — неторопливо произнёс герой, одним из первых взобравшийся на крышу Рейхстага. — Вы же знаете, зачем вы здэсь?

— Вы будете просить за племянника, — пожал я плечами.

— Да, вы умный чилавек. Вы всё панимаете. Я. Лична. Прашу. Вас. Забрать. Заявление, — выделяя слова, сказал Мелитон Варламович.

— Только потому, что он ваш племянник, я должен пойти против совести. Разрешить Ашоту дальше беспредельничать и считать себя безнаказанным. Ведь за него есть кому поручиться, — вздохнул я. — И потом другой серьёзный человек поручится за своего родственника, чтобы его отмазать от тюрьмы. А в конце — к чему мы придём? К касте неприкасаемых, которые могут творить всё, что захотят, а в их сторону даже дышать будет запрещено? Разве за это вы сражались в Рейхстаге? Разве за это получали раны, проливали кровь?

Собеседник всё это время смотрел на меня тяжёлым взглядом. Он не прерывал меня, слушал. Давал выговориться. Потом произнёс:

— Ашот — хароший мальчик. Он просто попал пад плахое влияние. Его можно панять и прастить…

Я вспомнил телевизионного героя Родиона Бородача, который тоже всегда косячил, но просил его понять и простить. Вот только если у Бородача косяки были мелкие, то тут тяжесть преступления была ой какой серьёзной.

— Я всё понимаю. Но простить не могу, товарищ Кантария. Знаете, в Америке сынок одного президента нюхал кокаин, занимался тёмными делишками, спал напропалую с проститутками, а папа его взял, да и отмазал своим указом. Вы хотите также? — вспомнил я про маразматичного Байдена и его непутёвого сынка.

— Его мама очень прасила, — вздохнул Кантария. — Я панимаю ваше вазмущение, но… Вы можете просто прастить челавека?

Я взглянул через стекло на стоящих мужчин. Усмехнулся, когда поймал взгляд Шоты. Потом вновь посмотрел на Кантарию:

— Всё-таки странные вы люди. То оскорбляете, то про маму говорите. Когда вон тот человек про мою маму плохо сказал, то он получил своё. Когда на трибунах сидели и… кхм, помогали мне бегать, то я не отвечал. А теперь… Неужели вы хотите просто своим авторитетом задавить, если по-другому не получается?

— Шота очень горячий мальчик. Он мой сын, пошёл весь в меня и не успел набраться мудрости. Но со временем она придёт к нему. К Ашоту придёт, к другим ребятам. Они паймут, что хорошо, а что плохо. Нужно только им немного памочь. Ведь вы же не откажете в помощи нуждающемуся? — снова тяжелый взгляд упёрся в мою переносицу.

Даже не попросил прощения за поведение сына. Нет, оно мне и не нужно, так как Шота получил своё сполна, но какому отцу будет приятно подобное поведение сына?

Ну вот и что ему сказать? Что я сейчас побегу забирать заявление? Так не побегу. И не заберу. Мне от них ничего не нужно, кроме того, чтобы понесли наказание. Посидят-подумают, может быть и образумятся.

А если их оставить на свободе, то по любому продолжат свою деятельность, а может быть станут ещё более наглыми и беспардонными. Ведь если отмазали один раз, то отмажут и второй.

А что об этом подумает простой народ? А кто его когда спрашивал о мнении? Простой народ для подобного сорта людей находится на ступени гораздо ниже. С простым народом можно и не считаться…

— Уважаемый Мелитон Варламович, хочу сказать вам огромное спасибо за ваше мужество и ваш несомненный подвиг во время Великой Отечественной. Это действительно неоценимый поступок для всей нашей Родины. Я ценю вас как человека, как Героя! Однако, я против того, чтобы вы своими же действиями уничтожали свой подвиг. Ваш племянник — преступник. И он должен сидеть в тюрьме! Я не буду отказываться от своих показаний. Надеюсь, что мы поняли друг друга и обойдёмся без дальнейшей потери времени.

Кантария отвернулся, вздохнул, словно сожалея о тщетности бытия, а потом снова повернулся ко мне:

— Товарищ Жигулёв, я понял вас. Жаль, что нам ни удалось дагавариться. Я всё равно ни аставлю сваего племянника. И вазможно, что его атпустят прямо в зале суда… И вся ваша принцыпиальнасть пайдёт прахом. Ашот ни винават. Он проста адин раз ашибся…

— Что же, тогда до свидания? — сказал я.

— Вы не из пугливых. С вами бы я в разведку пашёл, — усмехнулся Кантария. — Я скажу сваим ребятам, чтобы больше вас ни биспакоили. Мужество заслуживает награду! До свидания.

На этот раз он тоже не протянул руку. Что же, я тоже не стал нарушать этикет. Тем более видел, что на ладонях Мелитона Варламовича белыми полосками протянулись шрамы. Читал, что верхушка Рейхстага была сделана из стекла и металла, поэтому и он, и Егоров здорово поранились, пока устанавливали флаг.

Я вышел из «Волги». Лица повернулись ко мне. Видно было, что мужчины напряглись, бросили взгляд на сидящего внутри. Там предупредительно поднялась ладонь. Словно проявился знак «стоп». Мне оставалось только кивнуть и двинуться по своим делам.

Не ожидал, что всё пройдёт настолько мирно. Поговорили, послушали мнение друг друга и разошлись, как в море корабли.

Оставят ли они меня в покое? Пока не знаю. Может быть и оставят, а может быть попробуют и устранить. По крайней мере, сейчас меня устранять не будут, так как в раздевалке была названа фамилия, да и народа на улице много.

Поэтому я поспешил в «Пельменную», чуя спиной сверлящие взгляды. Ну и пусть смотрят. У меня же бурлило в животе и есть хотелось неимоверно!

А что до грузин… Хотелось развернуться и сказать пару ласковых, но… Я спрятал свои хотелки куда подальше и двинул в сторону заветного заведения. Ни к чему было обострять и так натянутые отношения.

Я думаю многие из вас помнят, как вместе с бабушками и дедушками лепили домашние пельмени которые всегда считались вкуснее магазинных. Да, вкуснее! Ведь ты сам полностью контролируешь весь процесс приготовления и берешь само собой только качественные ингредиенты.

Так вот советские пельменные могли предложить еще не избалованному потребителю практически такие же вкусные, как и домашние сочные пельмешки с горячим бульоном внутри. Изначально в пельменную поставляли продукцию в пачках с мясокомбинатов, а потом уже начали чаще готовить в самих заведениях, лепили из смеси говядины и свинины, добавляя лук, иногда чеснок.

Опять все было как говорится по ГОСТу: пельмени с уксусом или горчицей стоили примерно тридцать три копейки, а пельмени со сметаной или маслом обходились в тридцать шесть копеек за одну порцию. Главным аспектом вкусных пельменей был бульон! Ох, эта наваристая душистая водичка, которую так приятно было выпить, когда всё основное блюдо уже умялось за обе щёки!

Бульон которые не сливали каждый раз после приготовления очередной порции, а просто слегка разбавляли водой чтобы, компенсировать то что выпарилось во время готовки. Наверное, именно поэтому он был всегда такой наваристый.

На ум пришла забавная ситуация с пельменями и команданте Фиделем Кастро в шестьдесят третьем году. Он как раз прилетел в Свердловск, где его радостно встречало население, и где было бурное приветствие кубинского лидера чиновничьим аппаратом.

Прошло приветствие, громкие слова, приглашение и прочая, прочая, прочая… После торжественной части банкетная комната Свердловского обкома КПСС наполнилась ароматами еды, приготовленной специально для важного гостя. На столе царствовали блюда советской кухни, среди которых особое место занимал знаменитый продукт местного производства.

— Позвольте, дорогой товарищ Фидель Кастро, предложить Вам попробовать наше фирменное блюдо: «Уральские пельмени»! — гордо сказал первый секретарь обкома партии.

Команданте же отреагировал моментально. Лицо его осунулось, брови сдвинулись, губы сжались. Казалось, горе обрушилось на плечи великого вождя революции. Горестно взглянув на сопровождающего, он пробормотал что-то невнятное. Переводчик едва сдержал смех, услышав фразу:

— Ну, чёрт побери, опять эти варёные пирожки⁈

Оказывается, всю предыдущую неделю высокие гости путешествовали по Сибири, везде и повсюду оказываясь заложниками неумолимого ритуала советских хозяек: непременно предлагалась тарелочка горячих домашних пельменей. Каждый регион считал своим долгом представить этот шедевр кулинарии, совершенно игнорируя гастрономические предпочтения иностранца.

Вот и пришлось кубинскому гостю раз за разом пробовать щедрые угощения сибирских радушных людей.

Я вошёл в названную пельменную и втянул воздух носом. Сразу ощутил знакомый запах детства: тёплый парок витал над деревянными столиками, пропитывая помещение ароматом свежего теста и сливочного масла. Голоса посетителей звучали негромко, перебиваемые стуком ложек и довольным посапыванием тех, кто погружал вилку или лоожку в тарелку дымящихся пельмешек.

— Жигулёв! Ну мы тебя заждались! — послышался звонкий голос Натальи. — Иди к нам, Пеле сборочного цеха!

Наши ребята столпились возле пяти сдвинутых столиков и теперь активно восполняли потерянные углеводы. К моему удивлению, на столах не было пива. Только чай и какао!

За дальним столом сидел мужичок в тельняшке, методично отправлял один пельмень за другим, обмакивая каждый в уксус. Женщина постарше важно цедила чай из граненого стакана, бросая взгляды поверх очков.

У окна расположились двое молодых парней, энергично рассуждая о футболе и спортивных победах страны.

Я подошел к нашим, двое подвинулись, освобождая мне место возле тарелки, накрытой другой тарелкой.

— Ну что? О чём говорили? — спросил Ледоимцев.

Маринка стояла рядом с ним, аккуратно поедая пирожок с луком.

— Сейчас. Сейчас всё расскажу, — ответил я. — Дайте только лопату в топку закинуть, а то в брюхе кишка кишке лупашит по башке.

Дрожащими руками я зачерпнул первую горячую порцию и отправил её в рот. Щеки покраснели от удовольствия, внутри распространился приятный согревающий жар. Настоящая еда, простая и добрая, способная наполнить сердце теплом и радостью. Здесь не нужны изысканные деликатесы, дорогие вина или элитные рестораны. Достаточно простого кусочка счастья, заключённого в тесто и мясную начинку.

Все ждали с нетерпением, пока я закончу утолять первый голод, а потом начали допрос с пристрастием. Что? Где? Когда?

Я не стал говорить про то, что за решеткой находится племянник героя, а я один из основных свидетелей. Вместо этого сказал, что родственник Кантарии попался на удочку к мошенникам, которых я помог изловить. И что Мелитон Варламович дал мне доброе напутствие не сходить со своего пути, идти до конца и не сдаваться.

Ну а что? Кантария сам открыл свою фамилию. Я ничего подобного не делал. В милиции так и скажу, если будут спрашивать. А вот личное знакомство с таким человеком может принести небольшой гешефт.

Дальше мы просто веселились, ели вкуснейшие пельмени, обсуждали прошедший матч. Я поклялся научить Ледоимцева удару через себя. Маринка продолжала смотреть на меня, но я демонстративно поглядывал на Наташку и старался не пересекаться взглядами с бывшей.

Впрочем, к концу нашего скромного застолья, Маринка уже активнее смеялась шуткам нашего руководителя цеха и начала подзабивать на меня. Ну и правильно. Всё одно я не допущу её до своего тела, а тем более до души. Пусть приземляется на более удобный аэродром.

— Ребят, раз мы собрались такой дружной компанией, так может быть такой же компанией на следующие выходные рванём на танцы? — предложил Ледоимцев. — А что? В целях укрепления трудовой дисциплины и большего единения с коллективом! Во как сказал, а! Прямо как на партсобрании!

Его предложение поддержали. В самом деле — почему бы и не сходить? Потом в старости будет что вспомнить! Я порой тоже вспоминал, как мы с женой ходили на дискотеки и отплясывали под зажигательные ритмы. Так что подобные вещи дорогого стоят.

Можно всю жизнь работать и пытаться заработать денег, но для чего? Чтобы потом в старости нечего было вспоминать? Отдыхать тоже нужно, и желательно делать это ярко, чтобы не жалеть о зря прожитых годах.

— Если ты меня вытащила на футбол, то я тебя вытащу на танцы, — подмигнул я Наташке. — Вот только не надо мне мстить и наступать на любимую мозоль!

— Это кто ещё кому наступать будет! — фыркнула она в ответ и кинула в меня скомканную салфетку.

Я ловко поймал и положил её на опустевшую тарелку.

— Вот, уже кидается. Что будет, когда начнём танцевать? — пожаловался я Васнецову.

Тот в ответ только сочувственно вздохнул:

— Эх, то ли ещё будет. Вот когда женишься, то будешь сожалеть, что не пепельницей швырнула! Прямо в умную голову!

Хохот был ему ответом. А вспыхнувший на щеках Натальи румянец мне очень понравился.