Я – Товарищ Сталин 8

Глава 2

Рим растворялся в вечернем сумраке, узкие улицы старого города затихали под мягким светом газовых фонарей. Булыжники блестели, отражая их слабое сияние, а в воздухе витал аромат цветущих жасминов, смешанный с горьковатым запахом кофе из открытых кафе. Дино Гранди вышел из-за кипарисов, окружавших особняк, где только что завершилось собрание масонской ложи. Его высокая, слегка сутулая фигура, облачённая в тёмный шерстяной плащ, двигалась с привычной уверенностью, но в глазах, скрытых тенью фетровой шляпы, читалась усталость. Собрание было напряжённым: братья спорили о войне в Абиссинии, о шатком союзе с Германией, о растущем недовольстве режимом Муссолини. Голоса, полные тревоги, всё ещё звучали в ушах Гранди, словно эхо от высоких потолков зала.

Собрание закончилось без единого решения, но напряжение осталось висеть в воздухе. Гранди чувствовал, как оно давит на него, пока он спускался по каменным ступеням особняка. Он был дипломатом, привыкшим взвешивать каждое слово, каждый шаг. Его роль в ложе была не столько активной, сколько наблюдательной — он слушал, анализировал, но редко говорил. Это позволяло ему оставаться в стороне, избегать подозрений. Но сегодня что-то изменилось. Слова юриста из Милана о мятеже, предложение профессора о тайном совете — всё это звучало слишком опасно, слишком близко к измене. Гранди чувствовал, как его собственные сомнения, которые он годами подавлял, начинают прорываться наружу. Он не был предателем, но видел, как Италия трещит по швам под амбициями Муссолини. Гранди вспомнил недавний разговор с Пьетро Бадольо, чьи слова о Гитлере и его безумных планах всё ещё звучали в его голове. Бадольо был прав: Италия не могла позволить себе следовать за Германией в пропасть. Но что делать? Открыто выступить против Дуче означало подписать себе приговор.

Он направился к своему чёрному Fiat 514, припаркованному у обочины. Его водитель, коренастый мужчина с густыми усами по имени Луиджи, стоял у машины, лениво оглядывая улицу. Гранди кивнул ему, рука потянулась к дверце, когда тишину разорвал рёв моторов. Три чёрные Lancia Augusta с визгом затормозили, окружив Fiat. Из машин выскочили люди в чёрной форме. На лацканах поблёскивали значки ОВРА, секретной полиции Муссолини. Гранди замер, сердце забилось быстрее, пока агенты окружали его и Луиджи.

— Дино Гранди, — произнёс один из офицеров. Это был худощавый мужчина с ястребиным лицом. — Вы арестованы.

Гранди стиснул челюсти, его разум лихорадочно искал выход.

— Что это значит? — спросил он. — Я советник Дуче. У вас нет полномочий.

Офицер ухмыльнулся, шагнув ближе.

— Полномочия? У нас есть приказ. Прямо от Дуче. — Он кивнул в сторону Луиджи, которого двое агентов уже повалили на землю, заломив ему руки. Водитель что-то выкрикнул, но его уткнули в землю, и кепка слетела с головы. — Ваш водитель тоже под арестом.

Гранди выпрямился, его дипломатический опыт помогал держать себя в руках.

— Это возмутительно! — сказал он. — Я поговорю с Муссолини. Он узнает о вашем самоуправстве.

Ухмылка офицера стала шире.

— Дуче знает, синьор Гранди. Ему не нравятся те, кто на масонских сборищах говорит о его свержении.

Гранди почувствовал, как кровь отхлынула от лица. Ложа. Кто-то предал их. Он вспомнил лица братьев: пожилого сенатора, нервно теребившего золотую цепочку часов, молодого юриста из Милана с горящими глазами, профессора из Турина, чей голос дрожал от гнева. Кто проболтался? Кто был подкуплен или запуган?

— Я протестую, — твёрдо сказал Гранди. — Я верный слуга Италии. У вас нет доказательств.

Офицер не ответил. Он махнул рукой, и двое агентов схватили Гранди за руки. Их хватка была стальной, не оставляющей шансов на сопротивление. Луиджи, всё ещё пытаясь вырваться, крикнул что-то неразборчивое, пока его заталкивали в одну из машин. Гранди толкнули к другой Lancia, дверца которой уже была распахнута. Он сел, его разум работал с лихорадочной скоростью. ОВРА не действовала без приказа, и если Муссолини сам отдал такой приказ, это означало катастрофу. Все годы осторожных манёвров, лояльности, дипломатических игр — всё рушилось в одночасье.

Он вспомнил, как несколько дней назад Бадольо говорил о необходимости быть готовыми к падению Муссолини. Гранди тогда не ответил, предпочитая уклониться, как всегда. Но теперь, сидя в машине ОВРА, он понял, что его молчание, возможно, и было его ошибкой. Он слишком долго балансировал, стараясь сохранить лояльность и одновременно слушать тех, кто видел в Муссолини угрозу. Теперь эта двойная игра обернулась против него.

Дверь захлопнулась, машина рванула с места, уносясь по узким римским улицам. Гранди сидел на заднем сиденье между двумя молчаливыми агентами. Офицер занял переднее пассажирское место, его взгляд то и дело находил Гранди в зеркале заднего вида. Город мелькал за окнами — древние арки, закрытые витрины, тёмная лента Тибра, блестящая под луной. Гранди сжал руки на коленях, пальцы слегка дрожали, но он заставлял себя сохранять спокойствие. Наклонившись вперёд, он обратился к офицеру.

— Куда вы меня везёте? — спросил он. — Если меня обвиняют, я требую разъяснений.

Офицер даже не повернулся.

— Узнаете скоро, — сказал он безразлично.

Гранди откинулся на сиденье, его мысли путались. ОВРА не славилась судами. Это были исполнители Муссолини, действовавшие вне закона, их тюрьмы скрывались в подвалах или заброшенных виллах. Он знал истории: люди исчезали посреди ночи. Но он был Дино Гранди, столп режима, человек, чьё имя открывало двери в королевские дворцы и посольства. Это должно быть ошибкой, недоразумением, которое он сможет уладить. Но слова офицера — о его свержении — жгли, как раскалённый металл. Если Муссолини поверил в предательство, никакие слова не спасут.

Он вспомнил свою карьеру, начавшуюся в Болонье, где он рос среди интеллектуалов и адвокатов, где впервые услышал о масонских ложах. Тогда они казались ему местом, где собираются люди, желающие изменить мир к лучшему. Он вступил в ложу не из жажды власти, а из любопытства, из желания быть среди тех, кто формирует будущее. Но с годами ложа стала чем-то иным — местом, где шептались о заговорах, где лояльность Муссолини проверялась на прочность. Гранди никогда не был радикалом, как тот юрист из Милана, но он слушал, кивал, запоминал. Теперь он понимал, что даже это было слишком.

Городские огни становились реже, сменяясь тёмными полями и оливковыми рощами. Машина свернула на узкую гравийную дорогу, шины зашуршали по камням. Гранди почувствовал, как холод сковывает грудь. Это не был путь к тюрьме или тайному убежищу ОВРА. Слишком далеко, слишком пустынно. Две другие машины отстали где-то по дороге, оставив их Lancia в одиночестве, её фары прорезали тьму. Гранди стало не по себе, его инстинкты кричали об опасности, но он всё ещё цеплялся за надежду, что это какая-то проверка, запугивание.

Машина замедлилась и остановилась посреди виноградников, чьи листья серебрились под лунным светом. Двигатель заглох, и тишина навалилась, нарушаемая лишь слабым стрекотом сверчков. Агенты рядом с Гранди вышли, их сапоги захрустели по гравию. Офицер открыл дверцу Гранди и жестом велел ему следовать.

— Выходите, — сказал он голосом, лишённым эмоций.

Гранди шагнул на землю, его туфли слегка увязли в мягкой почве. Воздух был прохладным, с лёгким сладковатым ароматом спелого винограда. Он оглядел виноградники — бесконечные ряды лоз, звёзды над головой, холодные и равнодушные. Ни машин, ни зданий, никого. Только они.

— Что это? — Гранди повысил голос, в нём прорвалась тревога. — Если вы думаете, что можете меня запугать, вы ошибаетесь. Я требую объяснений!

Офицер не ответил. Он шагнул ближе, его рука медленно потянулась к кобуре на поясе. Гранди почувствовал, как кровь застыла в жилах. Его разум метался, цепляясь за обрывки мыслей. Это не арест. Это не допрос. Это нечто иное, нечто окончательное. Он отступил на шаг, его голос стал громче, почти отчаянным.

— Вы не посмеете! — крикнул он. — Я Дино Гранди! Муссолини узнает об этом! Вы заплатите за свою наглость!

Офицер остановился, его глаза сузились, но в них не было ни гнева, ни сомнения — только холодная решимость. Он вытащил пистолет, чёрный Beretta M1934, его металл тускло блеснул в лунном свете.

— Дуче уже всё решил, — сказал он тихо, почти равнодушно. — Вы слишком много говорили, синьор Гранди. Слишком много слушали.

Гранди открыл рот, чтобы возразить, но слова застряли в горле. Время словно замедлилось. Он увидел, как офицер поднял пистолет, как его палец лёг на спусковой крючок. В голове промелькнули лица — братья из ложи, Пьетро Бадольо, его семья в Болонье. Он хотел крикнуть, бежать, но ноги словно приросли к земле. Выстрел разорвал тишину, резкий и оглушительный. Пуля вошла в лоб, и Гранди рухнул, как подкошенный, его тело тяжело ударилось о землю. Кровь растекалась по траве, тёмная в лунном свете. Офицер шагнул ближе, его лицо осталось бесстрастным. Он прицелился ещё раз и выстрелил, добивая. Второй выстрел был лишним — Гранди уже не двигался.

Офицер убрал пистолет в кобуру, его движения были механическими, словно он выполнял рутинную задачу. Он посмотрел на тело Гранди, лежащее в траве, глаза которого, открытые и пустые, смотрели в звёздное небо. Двое агентов стояли неподалёку, их лица были такими же бесстрастными.

— Уходим, — коротко приказал офицер.

Они вернулись к машине, её двигатель заурчал. Lancia тронулась, оставив тело Гранди среди виноградников под равнодушным взглядом звёзд.

Гранди был мёртв, но его смерть была лишь началом. В Риме, где заговорщики говорили вполголоса, где ОВРА плела свои сети, новости о его исчезновении скоро дойдут до братьев ложи. Кто-то из них, возможно, уже знал, что их круг сужается. Виноградники, где лежал Гранди, хранили тишину, но Рим уже дрожал от надвигающейся бури.

Рим утопал в ночной тишине, но в Палаццо Венеция, резиденции Бенито Муссолини, горел свет. Муссолини сидел в одиночестве, его фигура, обычно внушительная, казалась слегка сгорбленной. Лампа с зелёным абажуром отбрасывала мягкий свет на его лицо, подчёркивая глубокие морщины. В руке он сжимал перьевую ручку, но не писал — его взгляд блуждал где-то за пределами стен, за пределами Рима, в мире, который он стремился подчинить своей воле.

На столе лежала тонкая папка с грифом ОВРА, секретной полиции, чья сеть агентов проникала в каждый уголок Италии. Муссолини знал её содержимое наизусть: имена, даты, обрывки разговоров, перехваченные в масонских ложах, в задних комнатах кафе, в коридорах власти. Слово «предательство» разъедало его мысли, словно кислота. Дино Гранди, человек, чья дипломатическая ловкость открывала двери в европейские столицы, оказался в этом списке. Муссолини стиснул челюсти, его пальцы так сжали ручку, что она хрустнула. Гранди был не первым, кто вызвал подозрения, но его измена ранила глубже. Он был не просто соратником — он был частью фундамента, на котором Дуче возводил свою империю. И всё же этот фундамент дал трещину.

Муссолини откинулся в кресле, прикрыв глаза. В тишине кабинета его мысли текли, подобно тёмной реке, унося его к воспоминаниям о первых годах фашистского движения. Тогда всё казалось проще: толпы, скандирующие его имя, враги, которых можно было сокрушить одним выступлением, одной демонстрацией силы. Но теперь, спустя годы, он видел измену повсюду. Она пряталась в уклончивых взглядах министров, в осторожных речах дипломатов, в шёпотах заговорщиков, плетущих свои сети втайне. Масонские ложи, эти очаги интриг, давно вызывали у него отвращение. Он терпел их, пока они служили его целям, но теперь они осмелились говорить о его свержении. Гранди, с его вкрадчивой манерой и умением молчать, был среди них. Муссолини вспомнил, как тот уклонялся от прямых ответов на заседаниях Большого фашистского совета, как его глаза избегали взгляда Дуче. Это была не просто нерешительность — это была измена.

— Они думают, что могут остановить меня, — пробормотал он. — Они ошибаются.

Он поднялся и подошёл к карте, висевшей на стене. Абиссиния, эта непокорённая земля, была обведена красным карандашом. Завоевание Абиссинии должно было стать триумфом, доказательством величия новой Римской империи. Муссолини видел в этом не просто военную кампанию, а символ: Италия, возрождённая под его руководством, должна была сокрушить слабых и показать миру свою мощь. Он провёл пальцем по карте, вдоль линий, обозначавших будущие наступления. Генерал Эмилио Де Боно, верный, но медлительный, уже готовил войска в Эритрее. Итальянские самолёты сбрасывали бомбы на абиссинские деревни, а склады с химическим оружием, несмотря на протесты Лиги Наций, были готовы к использованию. Победа была близка, но её нужно было ускорить. Время работало против него.

Муссолини вернулся к столу и открыл папку с военными планами. Наступление должно начаться немедленно — мощный удар, который сломит сопротивление Хайле Селассие и заставит мир признать Италию великой державой. Он знал, что Германия Гитлера набирает силу, и не мог позволить себе выглядеть слабым на фоне своего союзника. Союз с Гитлером был шатким, как карточный домик. Муссолини не доверял ему — его громогласные речи о величии скрывали амбиции, которые пугали даже Дуче. Абиссиния должна была стать козырем, триумфом, который заглушит шепот о его слабости в Риме и сомнения в Лондоне и Париже.

Он сделал пометку на полях документа: «Ускорить поставки артиллерии в Асмару. Увеличить число бомбардировок. Обеспечить снабжение войск в Адис-Абебе к концу месяца». Его рука двигалась уверенно, но в груди росло беспокойство. Измена Гранди была лишь симптомом. Если даже такие люди, как он, осмелились сомневаться, то сколько ещё ждут своего часа? ОВРА действовала этой ночью — Гранди, вероятно, уже мёртв. Но этого было мало. Нужно выжечь заразу целиком, вырвать её с корнем. Он вызвал секретаря звонком.

Дверь отворилась, и в кабинет вошёл Артуро Боккини, глава ОВРА. Его лицо, как всегда, было непроницаемым.

— Гранди? — коротко спросил Дуче.

Боккини кивнул.

— Дело сделано, Дуче. Он больше не угроза.

Муссолини смотрел на него, пытаясь найти в его лице следы сомнения или слабости. Боккини был верен, как машина, созданная для выполнения приказов, но даже в его преданности Муссолини искал трещины.

— А другие? — спросил он. — Ложа. Кто ещё?

Боккини достал из кармана сложенный лист бумаги и положил его на стол.

— Список, Дуче. Мы следим за всеми. Юрист из Милана, сенатор Альберти, профессор из Турина. Их разговоры записаны. Мы можем действовать в любой момент.

Муссолини взял лист, но не развернул его. Измена распространялась, как чума, незаметно, пока не становилось слишком поздно. Он вспомнил, как ещё несколько лет назад Гранди говорил о необходимости единства, о величии Италии. Тогда его слова казались искренними, но теперь Муссолини видел в них лишь фальшь. Как он мог быть так слеп? Как мог позволить этим людям проникнуть так близко?

— Действуйте, — сказал он, не поднимая глаз. — Но тихо. Никаких судов. Никаких следов.

Боккини кивнул и вышел. Муссолини остался один, его взгляд снова упал на карту Абиссинии. Победа там была необходима, чтобы отвлечь народ, чтобы заглушить сомнения. Он видел, как Италия колеблется, как союзники и враги ждут его ошибки. Но он не ошибётся. Он сокрушит Абиссинию, уничтожит заговорщиков, заставит всех склониться перед его волей.

Он подошёл к окну, глядя на спящий Рим. Город, который он обещал возродить, был полон врагов — не только явных, но и тех, кто прятался за улыбками и лестью. Муссолини знал, что его власть держится на страхе, но страх был обоюдоострым. Он заставлял людей подчиняться, но также порождал заговоры. Гранди был лишь одним из многих, и его смерть не решит проблему. Нужно больше — больше силы, больше побед, больше крови, если потребуется.

Он взял папку ОВРА и развернул список, принесённый Боккини. Сенатор Альберти, старик с вкрадчивым голосом, который всегда казался лояльным. Юрист из Милана, чьи речи о реформах звучали слишком смело. Профессор из Турина, чьи лекции привлекали молодёжь с горящими глазами. Каждый из них был частью системы, которую Муссолини создал, и каждый, как оказалось, мог её разрушить. Он сжал лист, комкая его в кулаке. Измена была повсюду, и он должен был действовать быстрее, чем его враги.

Муссолини вызвал адъютанта и отдал приказ подготовить телеграмму для командования в Эритрее. Наступление должно начаться не позднее следующей недели. Он потребовал увеличить поставки оружия, ускорить тренировки войск и подготовить авиацию к массированным ударам. Химическое оружие, несмотря на протесты, должно быть использовано, если сопротивление окажется слишком сильным. Он не собирался церемониться. Победа должна быть абсолютной.

Он снова подошёл к окну, его взгляд скользил по спящему городу. Где-то там, в виноградниках за Римом, лежало тело Дино Гранди. Где-то там ОВРА продолжала свою работу, выискивая новых предателей. А здесь, в Палаццо Венеция, Муссолини строил планы, которые должны были изменить мир. Абиссиния падёт, заговорщики будут уничтожены, а Италия станет империей, о которой он всегда мечтал. Но в глубине души он знал, что каждая победа имеет свою цену. И эта цена росла с каждым днём.