Всё не то, чем кажется

Глава 13. Заживают души дольше, чем тела

Дрейк выхватывает амулет так быстро, что цепочка оставляет ссадины на моих пальцах.

— Откуда это у тебя? — кричит он. — Как давно ты его хранишь?

— Я всё объясню, — обещаю я, — только не вопи и дай мне немного времени.

— Был ли он вообще у козы? — не унимается Дрейк. — Зачем ты так со мной поступил? Ты же знал, как много это для меня значит! Да я… да я жить не хотел!

— Когда в замке появился колдун, твой медальон ещё светился, — говорю я. — А я же видел, как колдун тебя ругает за любую оплошность. Мне не хотелось бы, чтобы он узнал, вот я и решил на время скрыть амулет.

— Почему раньше не сказал? — и Дрейк толкает меня.

— Когда — раньше? — толкаю я его в ответ. — Может, в замке, чтобы ты сразу доложил своему драгоценному колдуну, который хотел, между прочим, взять амулет себе на хранение?

— Я доверяю ему! — кричит Дрейк. — Без него бы я и не узнал про амулет!

— Как вообще можно доверять колдунам! — перекрикиваю я его. — Всё, что мне говорил, ты от него узнал? В той истории о принцессе не всё сходится!

Дрейк замолкает и тянет себя за волосы.

— Я тоже думаю, что не всё сходится, — наконец сознаётся он. — Но не думаю, что колдун мне лгал.

Я роюсь в мешке и бросаю ему запасную одежду. Дрейк с недоумением глядит на неё, затем к нему приходит понимание, он ужасно краснеет и прячется за деревом, чтобы одеться.

— Ты собираешься просидеть там до старости? — потеряв терпение, окликаю его я.

Дрейк выходит ко мне, очень смущённый. Он так забавно краснеет.

— Интересно, что тебе снилось? — спрашиваю я. — Ты так за меня цеплялся. «О, не уходи, пожалуйста! Ах, останься со мной» — передразниваю я его.

— Мне снилась Нерисса! — отвечает он, краснея ещё больше. — Я хотел с ней поговорить, потому что она могла бы дать ответ на многие вопросы.

— Мне она тоже сегодня снилась, — сообщаю я. — А о чём именно ты хотел бы спросить?

Дрейк смотрит на меня, о чём-то размышляя, и наконец говорит:

— Думаю, я должен тебе кое-что рассказать.

Мы усаживаемся у дерева бок о бок, прижавшись спинами к стволу. Дерево — это старая липа — шепчет над нами, и где-то в ветвях свистит невидимая пичужка.

— С детства я слышал легенду о том, что в наших жилах течёт кровь дракона, — наконец начинает Дрейк. — Глупо вспоминать, я даже мечтал им стать. Брат моей матери жил неподалёку от нас, его сыновья были моими ровесниками. Иногда мы играли вместе, и они всегда были драконами, а я жертвой. Однажды я не выдержал и тоже притворился драконом. Они избили меня и с тех пор не принимали в игру.

— Какие мерзкие дети, — сержусь я. — Но неужели у тебя не было друзей получше?

— Мать старалась держать меня дома, — Дрейк вздыхает и теребит прядь волос. — Доставала книги, чтобы я учился, и говорила, что у меня слишком слабое здоровье для прогулок и игр.

— Разве ты чем-то болен? — пугаюсь я. — Может быть, тебе нельзя было меня носить?

— Нет, я здоров, — отвечает Дрейк. — И сейчас, и раньше. У матери были другие причины держать меня взаперти.

— И что же это за причины? — интересуюсь я.

— Всему своё время, — качает головой Дрейк. — Я расскажу позже. Так вот, весь наш род знал о предке, в котором как будто была драконья кровь. Кто-то верил, а другие считали это выдумками. Меня назвали в честь этого предка — Армас.

— Так вот как тебя зовут на самом деле!

— Да, но прошу меня так не называть. Имя мне совсем не нравится, ведь из-за этого человека всё и началось.

— Хорошо, для меня ты останешься Беляшиком! — обещаю я. — Что? Я сказал, Дрейком!

Мой собеседник выразительно глядит на меня.

— Дрейком! — повторяю я.

— Хорошо, — наконец говорит он. — Затем… затем мама умерла, а я стал драконом и попал к колдуну. Он очень помог, более того, спас мне жизнь. Стал моим единственным и лучшим другом. Потому я доверяю ему больше, чем себе.

— Мне кажется, здесь ты пропустил много важного, — я поворачиваюсь к нему. — Почему мать ограждала тебя от остальных людей? И что произошло после её смерти?

— Я не хочу о том говорить, — с болью произносит Дрейк, и я вижу на его лице глубокую печаль.

— Моя мама тоже умерла, — говорю ему я. — Мы с Сильвией были совсем малышами. Сестра старше меня на два года. Говорит, что помнит маму, но только я не очень-то верю — ей было тогда всего пять лет.

Я замолкаю. Почему-то всегда трудно об этом говорить, хотя вроде бы, как можно жалеть о том, чего ты никогда не знал.

— Отец тогда ушёл в себя. Хорошо хоть у нас была его мать, бабушка Аугуста, — продолжаю я. — Она была замечательной, да и Сильвия стала моим лучшим другом. Казалось бы, что нужно ещё? Но временами я чувствую как будто пустоту внутри, от которой больно. Я знаю, что эту пустоту могла бы заполнить только мама. Мне нужна была именно её поддержка, её присутствие.

Даже не знал, что мне так хочется кому-то об этом рассказать.

— Я учился чему-то новому, достигал успехов, и знаешь, рядом были люди, которые радовались за меня и поддерживали. Но иногда я запирался в комнате и плакал от боли. Мне не нужны были все их слова, я только хотел, чтобы вместо них была мама. Мне важно было знать, что бы она мне сказала, что бы думала обо мне, обо всех моих успехах и поражениях, о моих поступках. Меня понимала только Сильвия, остальные считали, что у меня было всё для счастья, и с ними я делиться не мог.

Дрейк нащупывает мою ладонь и пожимает её. Некоторое время мы сидим в молчании, слушая пение птиц.

— Ты говорил, что хочешь быть моим другом, — наконец произносит он чуть хрипло и откашливается. — А что, если я совершил плохие вещи?

— О, мы с Сильвией их ежедневно совершали, — отшучиваюсь я.

— Я говорю не о детских проказах, а о действительно плохих вещах.

Меня так и тянет предположить в шутку, что он пил кровь младенцев или убивал за деньги, но я вовремя сдерживаюсь. Момент серьёзный, между нами наконец может установиться доверие, и я боюсь это разрушить.

Я гляжу в его взволнованное лицо.

— Думаю, — медленно произношу я, — ты не тот, кто способен хладнокровно совершать плохие вещи. Что бы там ни было, я на твоей стороне.

— Что ж, сейчас узнаем, — кивает он. — Знаешь, почему мать держала меня дома?

— Почему?

— Из-за особых… способностей.

Я пока не понимаю, что он хочет сказать.

— Колдовских способностей, — прищуривается Дрейк. — Что скажешь? Ты же так ненавидишь всех колдунов. И смотри-ка, я один из них.

— Шутишь! — не верю я. — Не шутишь?

— Не шучу, — отвечает он. — Мать так меня любила, что не хотела отправлять в Мёртвые земли. Остальные чуяли неладное, но не были твёрдо уверены. Я рос без отца, в доме жили лишь мы с матерью, и ей удавалось всё скрывать.

Я не знаю даже, что и думать. В голове возникают слова «я потрясён», и я кручу их так и эдак, но в них будто нет смысла. Они уж точно не передают моё состояние.

Тем временем Дрейк расценивает моё молчание как сигнал продолжать.

— Мама умерла, когда мне было восемнадцать, — говорит он. — Тогда я уже понимал, что во мне есть какая-то сила. Мать ни слова не говорила о колдунах, но о них говорили другие, и я сообразил, где мне место. Она отказывалась это обсуждать и не хотела меня отпускать, а затем тяжело заболела.

На глазах Дрейка выступают слёзы.

— Ты даже не представляешь, как я страдал, зная, что у меня есть сила, наверняка способная её исцелить, но нет знаний. Я молился богам, пытался сам выдумывать какие-то заговоры, которые читал над её пищей и питьём, но… Это было всё равно что дать ребёнку бумагу и перо, но не научить, как пишутся слова. Я наведывался к местным лекарям и пытался узнать у них о каких-то колдовских способах лечения. Кажется, я был не особо осторожен, и по городку поползли слухи. Я бы даже к колдунам отправился, но мама под конец взяла с меня слово, что я не пойду, пока она жива.

Он до боли сжимает мою руку, но я не стану его перебивать, даже если он переломает мне все пальцы.

— Всё было тщетно, я не смог ей помочь, и её не стало, — Дрейк тяжело выплёвывает эти слова, будто каждое становится комом у него в горле. — Я был в отчаянии, а затем ещё узнал, что дом забирает мой дядя. Мать хоронили, и все сторонились меня, я не услышал ни одного слова поддержки. Все слова сочувствия, которые тогда прозвучали, люди говорили маминому брату, который ничем нам не помог за год её болезни. А затем его сыновья подошли ко мне и стали грубо насмехаться.

«Ты выродок, — говорили они. — Тобой детей пугают. Убирайся из городка и освобождай наш дом!»

Дом был мамин, и я чувствовал, что не могу такого допустить. Не хочу, чтобы там жили эти люди. Ходили по комнатам, где ещё звучал наш смех, оскверняя всё своим присутствием. Трогали наши вещи. А главное, были там счастливы и насмехались надо мной.

Я ощутил, как ярость застилает мои глаза красной пеленой. Я бросился на них и сам не понял, что произошло, всё случилось так быстро. Сквозь меня словно прошла волна, я не успел почувствовать даже, ударил я хоть одного подлеца в лицо, как хотел, или нет. Тела дядиных сыновей лежали далеко от меня, все изломанные, в комьях земли. А землю будто разворотила буря.

Часть людей бросилась врассыпную, но остальные начали хватать всё, что под рукой — камни, колья — и бросились на меня. Я думал, там же и убьют. Не знаю, каким чудом я продержался некоторое время, но может, мне лишь кажется, что меня избивали долго.

А потом случилось это — я стал драконом. Я обезумел от ярости и боли, помню только, как поливал толпу огнём и как они бежали с криками. Кто-то падал, корчась в муках. И мне это нравилось.

Затем я направился к своему дому и сжёг его. Я кружил и кружил, пока от дома не осталась куча горелых брёвен. И только когда я увидел, что дом нельзя будет восстановить и здесь больше никто не сможет жить, я направился к болотам.

Пока дом горел, в меня попало несколько стрел, и похоже, ещё камни. Меня задела падающая балка. Я не обращал внимания.

Я упал где-то посреди Мертвотопей, и трясина облепила меня. Жить всё равно не хотелось, и я сдался. Тогда-то меня и нашёл колдун.

Он вытащил меня. Во всех смыслах. Взял в свой дом, залечил раны и о многом со мной говорил. Только благодаря ему я смог жить дальше, жить без этого комка ненависти и боли, которые заполоняли все мои мысли, вытесняя реальность. Раньше я грезил наяву, представляя, как возвращаюсь и разрушаю весь этот проклятый городок, как умирают все те, кто не принял меня. К счастью, это прошло.

Дрейк глубоко вздыхает и глядит на меня. Бедный парень, сколько же он перенёс, любой бы мог сломаться.

— Ну, что теперь скажешь?

— Ты мне пальцы вывихнул, кажется, — говорю я первое, что вертится на языке, и сразу жалею. Это совсем неподходящие слова для случаев, когда перед тобой обнажают душу.

Дрейк сразу же отдёргивает свою руку.

— Прости, с пальцами всё в порядке, я просто растерян. Дракон-колдун, серьёзно? — пытаюсь я найти нужные слова. — Нет, я правда не знаю, что сказать. Но одно точно: я не собираюсь убегать от тебя с криками, и чудовищем тебя уж точно не считаю. Всё, что с тобой случилось, ведь не было твоим выбором.

Дрейк отворачивается.

— Это те, кто с тобой так поступил, были чудовищами, — говорю я ему и слегка толкаю своим плечом его плечо.

Надеюсь, я не всё испортил, а то Сильвия не раз говорила, что поддерживать я умею так себе.

Дрейк опускает голову и хранит молчание.

— Я всё равно хочу быть твоим другом, слышишь? — разворачиваю его к себе, и он не сопротивляется. Всё лицо у него в слезах. Он вдруг обнимает меня.

— Никому… раньше… не рассказать, — что-то бормочет он, всхлипывая. — Не поделиться… кто бы понял…

— Ладно, хорошо, хорошо, — говорю я и слегка его покачиваю, как ребёнка. — Видишь, у нас всё в порядке, а будет ещё лучше.

Я понимаю, что людям иногда полезно и поплакать, даже если они мужчины, но моя рубашка уже заметно промокла. Почему здесь нет Сильвии? Она просто незаменима в подобных ситуациях, всегда знает, что сказать, как быстро утешить. Что бы она могла сейчас сказать? «Сочувствую твоему горю, понимаю твою боль»? Да, я сочувствую. И понимаю. Но у неё такие слова идут от сердца, а у меня звучат фальшиво.

— Эй, возьми себя в руки, Беляшик, — шепчу я.

И это помогает.