Воронцов. Перезагрузка. Книга 7

Глава 10

Когда карета отъехала от оружейного завода, я откинулся на спинку сиденья, чувствуя усталость, накопившуюся за день. Савелий Кузьмич дремал напротив, убаюканный покачиванием экипажа. А вот Иван Дмитриевич сидел прямо, не отрывая задумчивого взгляда от окна.

— Егор Андреевич, — внезапно заговорил он, — мне нужно серьёзно с вами поговорить. Не здесь, в карете, а в спокойной обстановке. Не могли бы вы уделить мне ещё час вашего времени?

В его тоне звучало что-то такое, что не позволяло отказать. Я кивнул:

— Хорошо. Куда направимся?

— К себе в контору. Там никто не побеспокоит.

Остаток пути мы провели в молчании. Карета сначала завезла Савелия Кузьмича к его кузнице, где он, сонно попрощавшись, скрылся в двери мастерской. Потом мы направились в центр города, к уже знакомому мне зданию, где располагалась контора Ивана Дмитриевича.

Было уже темно, но в окнах второго этажа горел свет. Видимо, работа в тайной канцелярии не знала определённых часов.

Мы поднялись по знакомой лестнице. Дежурный в сером кафтане молча пропустил нас, даже не поднимая глаз от своих бумаг. В кабинете Ивана Дмитриевича горели свечи, на столе стоял готовый самовар.

— Садитесь, Егор Андреевич, — пригласил он. — Чаю?

— Не откажусь, — ответил я, устраиваясь в знакомом кресле напротив его стола.

Иван Дмитриевич налил нам обоим чаю, потом подошёл к большому шкафу у стены и достал оттуда несколько свёрнутых карт. Развернув их на столе, он придавил углы тяжёлыми книгами.

— Посмотрите, — сказал он, указывая на карту Российской империи.

Я придвинулся ближе. Карта была подробной, с обозначением городов, крепостей, заводов, рудников. Но что меня поразило — множество пометок красными чернилами по всей территории.

— Что это за отметки? — спросил я.

— Места, где мы критически отстаём от Европы, — пояснил Иван Дмитриевич. — Вот здесь, — он ткнул пальцем в Урал, — наши железные заводы. Производят металл худшего качества, чем английские. Здесь, — палец переместился к Туле, — оружейные мастерские. Вы сами видели, каков там брак. Здесь, — теперь он указал на Петербург, — кораблестроительные верфи. Наши корабли уступают английским и французским. И так везде.

Он развернул вторую карту — Европа:

— А вот здесь, посмотрите. Англия — паровые машины на заводах, механизированные мануфактуры, точные инструменты. Франция — развитая химическая промышленность, оптика, научные институты. Пруссия — организованная система образования мастеров, стандартизация производства. А мы? Мы всё ещё работаем методами прошлого века.

Иван Дмитриевич вернулся к креслу и тяжело опустился в него:

— Вы понимаете, Егор Андреевич, что происходит? Мы воюем постоянно. То со шведами, то с турками, то с французами. И с каждой войной разрыв в технологиях становится всё очевиднее. Их пушки бьют дальше, их ружья точнее, их корабли быстрее. Сколько ещё мы сможем компенсировать техническое отставание числом солдат и их храбростью?

Я молчал, понимая, к чему он клонит. Иван Дмитриевич отпил чаю и продолжил:

— Государство это понимает. И готово вкладывать ресурсы в модернизацию. Серьёзные ресурсы. Но вот проблема — нет людей, способных возглавить этот процесс. Наши мастера знают только то, чему их учили деды и прадеды. Наши учёные читают европейские книги, но не умеют применять знания на практике. А иностранцев приглашать — опасно, они могут работать на свои правительства.

Он посмотрел мне прямо в глаза:

— А потом появляетесь вы. Для всех, вы лишь молодой боярин из глухой деревни, который создаёт механизмы, каких нет даже в столице. Который лечит людей методами, неизвестными лучшим докторам. Который за один день выявляет проблемы огромного завода, над которыми бились годами. Вы понимаете, насколько вы ценны для государства?

— Понимаю, — осторожно ответил я. — И вы прекрасно знаете откуда всё это. — Я немного помолчал. — Так что вы предлагаете?

Иван Дмитриевич поднялся и снова подошёл к картам:

— Да, прекрасно знаю. Вы из будущего. Будущего нашего с вами государства. И вы сами говорили, что хотели, чтоб оно процветало. — Он сделал паузу, явно акцентируя последнюю фразу. — Я предлагаю вам стать главным консультантом по техническим вопросам при тайной канцелярии. Официально вы останетесь тем кем были — барином, живущим в своей деревне. Но фактически будете курировать ключевые направления модернизации империи.

Он начал загибать пальцы:

— Оружейные заводы — улучшение качества, внедрение новых технологий. Металлургия — повышение качества стали и чугуна. Машиностроение — создание паровых двигателей и механизмов. Обучение мастеров — передача знаний следующему поколению. Химия — новые материалы и процессы.

— Это колоссальный объём работы, — заметил я. — Один человек не справится.

— Конечно, не справится, — согласился Иван Дмитриевич. — Но вы будете не один. Вам будут выделены помощники, мастерские, финансирование. Вы будете ставить задачи, обучать ключевых людей, контролировать выполнение. А рутинную работу сделают другие.

Он вернулся к столу и достал из ящика документ:

— Вот проект указа. Жалованье — двадцать тысяч рублей в год. Для сравнения, средний помещик с сотней душ получает дохода рублей триста-четыреста в месяц. Плюс доступ к любым государственным мастерским, заводам, складам. Плюс право требовать материалы, инструменты, людей для работы. Плюс особый статус, защищающий от произвола местных властей.

Я взял документ и начал читать. Условия были действительно щедрыми. Но я понимал — за щедростью стоят обязательства, которые могут поглотить всю мою жизнь.

— Мне нужно подумать, — сказал я, откладывая бумагу.

— Разумеется, — кивнул Иван Дмитриевич. — Это серьёзное решение. Но позвольте я скажу ещё кое-что.

Он снова уселся в кресло и сцепил пальцы:

— Егор Андреевич, вы уже в игре. Хотите вы того или нет. Градоначальник сделал вас своим протеже. Генерал Давыдов ждёт от вас решения проблем завода. Барон Строганов хочет, чтобы вы приехали на Урал. Я — уже привлекаю вас к государственным делам. Вы думаете, можно просто вернуться в Уваровку и жить тихо, как раньше?

Я промолчал, понимая, что он прав. Тот момент, когда можно было остаться в стороне, давно прошёл — наверное, ещё тогда, когда я согласился помочь отравленному градоначальнику.

— Вот именно, — продолжил Иван Дмитриевич, видя моё молчание. — Вопрос не в том, участвовать вам или нет. Вопрос в том, на каких условиях. Можно участвовать хаотично, отвечая на разрозненные просьбы разных людей, разрываясь между десятком дел. А можно делать это организованно, с чёткими приоритетами и поддержкой государства.

Он был прав, и я это знал. Но всё равно хотел убедиться в одном:

— А что насчёт моей свободы? — спросил я прямо. — Смогу ли я отказаться от проекта, если сочту его неправильным? Смогу ли защитить Уваровку от вмешательства? Смогу ли иметь личную жизнь, семью, не превращаясь в раба государственных интересов?

Иван Дмитриевич помолчал, обдумывая ответ:

— Насчёт Уваровки — да, гарантирую. Ваша деревня останется под вашим полным контролем, никакого вмешательства. Семья — тоже. Никто не будет требовать от вас жить в столице или разлучаться с близкими. Что касается отказа от проектов…

Он замялся:

— Здесь сложнее. Если речь идёт о проектах, которые просто вам неинтересны или не срочны — да, можете отказаться. Но, если речь о критических вопросах, от которых зависит безопасность государства… там могут быть просьбы, от которых трудно отказаться.

— Просьбы или приказы? — уточнил я.

— Официально — просьбы, — ответил Иван Дмитриевич. — Вы не военный, не чиновник, формально вас нельзя заставить. Но если, например, началась война, и армии срочно нужно оружие получше… понимаете, в какой позиции вы окажетесь, если откажете?

Я кивнул, понимая его логику. Моральное давление может быть сильнее любых приказов.

— Хорошо, — сказал я. — Предположим, я соглашусь. С чего начнём? Какие приоритеты?

Иван Дмитриевич оживился, видя, что я склоняюсь к согласию:

— Первое — оружейный завод. Это срочно и критически важно. Вы уже согласились помочь генералу Давыдову, просто формализуем это как первый проект.

— Второе — подготовка мастеров. Савелий Кузьмич возглавит работу на заводе, но ему понадобятся помощники. Плюс я пришлю к вам в Уваровку группу способных людей для обучения.

— Третье — паровые машины. Это следующий шаг после пневматических двигателей. Если сможем внедрить паровые машины на заводах — производительность вырастет в разы.

— Четвёртое — точные инструменты. Без них невозможно делать качественные механизмы. Нужно наладить производство калибров, шаблонов, измерительных приборов.

Я слушал, мысленно прикидывая объёмы работы. Это было много, очень много. Но и интересно. Возможность изменить целую империю, внедрить технологии, которые улучшат жизнь миллионов людей…

— А как насчёт образования? — спросил я. — Вы правильно сказали, что нельзя зависеть от одного человека. Нужна система подготовки технических специалистов. Школы, где бы учили не только читать и писать, но и понимать механику, математику, химию.

Иван Дмитриевич задумчиво постучал пальцами по столу:

— Идея разумная. Но это долгосрочный проект. Школу создать — годы нужны.

— Можно начать с малого, — предложил я. — При оружейном заводе организовать школу мастеров. Два-три года обучения для способных молодых людей. Учить их основам механики, математики, черчения. Плюс практика в мастерских под руководством опытных мастеров. Выпускники такой школы станут костяком для модернизации других заводов.

Иван Дмитриевич приподнял брови:

— Интересно. Очень интересно. Сколько учеников в первом наборе?

— Человек двадцать, — прикинул я. — Отбирать по способностям, не по происхождению. Пусть хоть крестьянские дети, если голова варит. Даём им жильё, питание, небольшое жалованье. Учим три года. На выходе — квалифицированные мастера, которые могут и руками работать, и головой думать.

— Генерал Давыдов это одобрит, — кивнул Иван Дмитриевич. — У него постоянная проблема с кадрами. Старые мастера уходят, молодых некому учить. А так — постоянный приток обученных людей.

Он достал чистый лист бумаги и начал писать:

— Так, школа мастеров при оружейном заводе. Двадцать учеников в первом наборе. Срок обучения два-три года. Программа обучения — основы механики, математика, черчение, практика в мастерских. Руководитель школы…

Он поднял глаза на меня:

— Вы возьмётесь? Хотя бы в первый год, для разработки программы и отбора преподавателей?

Я задумался. Это было ещё одно обязательство, ещё одна ответственность. Но и важное дело, которое могло дать долгосрочный эффект.

— Первый год — да, — согласился я. — Разработаю программу, отберу преподавателей из лучших мастеров завода, проведу первые занятия. Но постоянно руководить не смогу — будет слишком много других дел. Нужно найти постоянного директора школы.

— Договорились, — Иван Дмитриевич продолжил писать. — А кто мог бы стать директором? Из тех, кого вы знаете?

Я вспомнил молодого учителя, который приходил ко мне на постоялый двор:

— Есть один человек. Николай Фёдоров, учитель из местной школы. Молодой, энергичный, горит желанием заниматься механикой. Я пригласил его весной приехать в Уваровку учиться. Если он покажет способности — можно рассмотреть его кандидатуру.

— Хорошо, — кивнул Иван Дмитриевич. — Проверим его. Если подойдёт — отлично, нет — найдём другого.

Я задумчиво потёр переносицу, обдумывая всё сказанное. Иван Дмитриевич терпеливо ждал, попивая остывающий чай. Карты империи всё ещё лежали на столе, напоминая о масштабе задачи.

— Иван Дмитриевич, — наконец заговорил я, — всё, о чём мы сейчас говорили — стандартизация, точные инструменты, обучение мастеров — это правильно и необходимо. Это первое, что нужно внедрить. Но если мы хотим действительно сделать прорыв, а не просто улучшить существующее…

Я замолчал, подбирая слова. Он внимательно посмотрел на меня:

— Продолжайте. Я слушаю.

— Нужно полностью менять производство стволов, — выпалил я. — Переходить от ковки к сверловке.

Иван Дмитриевич приподнял бровь:

— Объясните подробнее. Какая разница?

Я придвинул к себе чистый лист бумаги и начал рисовать:

— Смотрите. Сейчас ствол делают так: берут полосу железа, разогревают, сворачивают вокруг стержня, проваривают шов. Потом вытаскивают стержень и получают трубку. Которую затем вручную растачивают развёртками, пытаясь сделать внутреннюю поверхность гладкой и ровной.

Я нарисовал схему процесса:

— Проблемы этого метода — во-первых, шов. Как бы хорошо его ни проваривали, это всегда слабое место. Там металл неоднородный, могут быть непровары, включения шлака. Во-вторых, форма. Невозможно свернуть полосу идеально ровно вокруг стержня. Всегда будут искривления, неравномерность толщины стенок. В-третьих, внутренняя поверхность. Вы сами видели сегодня — бороздки, неровности, выступы. При такой поверхности пуля идёт неровно.

Иван Дмитриевич кивал, следя за моими объяснениями.

— А теперь представьте другой подход, — продолжил я, рисуя новую схему. — Берём цельный кусок металла — круглый прут или квадратную заготовку. И сверлим в нём отверстие насквозь специальным сверлом. Получаем ствол из цельного куска металла, без швов, с идеально ровным каналом.

— Это возможно? — недоверчиво спросил Иван Дмитриевич. — Просверлить отверстие в куске железа длиной в аршин?

— Не только возможно, но и делается в Европе, — ответил я. — Правда, там используют для этого специальные станки с водяным приводом. Процесс медленный — на один ствол может уйти несколько дней. Но результат…

Я откинулся на спинку кресла:

— Представьте ружьё, ствол которого идеально прямой, с гладкими стенками, без единого шва. Пуля идёт точно по центру, не отклоняясь. Точность боя возрастает в разы. Дальность стрельбы увеличивается. Надёжность — тоже, потому что нет слабого места в виде шва, который может разойтись при выстреле.

Иван Дмитриевич медленно кивал, обдумывая услышанное:

— Звучит впечатляюще. Но вы сами сказали — процесс медленный. Нам нужны тысячи ружей в месяц, а не десятки.

— Именно поэтому я сказал, что на начальном этапе это слишком затратно, — согласился я. — Но давайте посмотрим на долгосрочную перспективу.

Я снова взялся за карандаш:

— Да, поначалу производство будет медленнее. Один сверлильный станок, который я могу сделать — даст два-три ствола в день, при условии готовых заготовок, против десятка кованых за то же время. Но! Во-первых, качество настолько выше, что можно производить меньше, а эффективность армии будет больше. Один меткий стрелок с точным ружьём стоит троих с неточными.

— Во-вторых, — продолжал я, загибая пальцы, — нет брака на швах. Сейчас треть стволов отправляется в переплавку из-за непроваров и дефектов шва. При сверловке брака почти нет — если заготовка будет хорошая, ствол получится качественным.

— В-третьих, можно делать стволы меньшего калибра. Когда ствол идеально ровный, пуля летит точнее даже при меньшем диаметре. А меньший калибр — это экономия свинца на пули и пороха на заряды. В масштабах армии это огромная экономия.

Иван Дмитриевич внимательно слушал, время от времени кивая. Я видел, что он просчитывает в уме цифры и последствия.

— И наконец, — закончил я, — это технология будущего. Рано или поздно все перейдут на сверлёные стволы. Вопрос только — сделаем мы это первыми, получив преимущество, или будем догонять, как обычно? На сколько я помню, в Европе уже применяют эту технологию. А в россии она будет внедрена только к концу этого века. Так почему бы нам не быть первыми?

Иван Дмитриевич потёр подбородок:

— Убедительно. Но вы сказали, что нужно переделывать весь подход к технологиям. Что конкретно имели в виду?

— Для сверловки нужна мощность, — объяснил я. — Много мощности. Сверло должно вращаться с большой силой, чтобы прогрызать металл. Вручную это невозможно. Водяное колесо — да, но оно зависит от погоды, от уровня воды в реке, от морозов зимой.

Я встал и подошёл к окну, глядя на вечернюю Тулу:

— Нужна надёжная, стабильная энергия. И я знаю, как её получить. У меня в Уваровке уже работает подводная турбина на реке Быстрянка. Она приводит в действие мехи, которые нагнетают сжатый воздух. А сжатый воздух питает пневматические двигатели в кузнице и на лесопилке.

Я повернулся к Ивану Дмитриевичу:

— Та же система, только в промышленных масштабах, может обеспечить энергией весь оружейный завод. Ставим турбины на реке Упа — она куда полноводнее моей Быстрянки. Строим большие компрессоры для нагнетания воздуха. Прокладываем трубы к цехам. И в каждом цехе — пневматические двигатели, приводящие в действие станки.

— Савелий Кузьмич уже видел мои пневмодвигатели, — продолжал я. — Мало того — он их делал и участвовал в запуске. Он понимает принцип. Поручите ему с помощью выделенных работников делать такие же, только большие — промышленные. Десятки, если понадобится. Для сверлильных станков, для кузнечных молотов, для поддува горнов, для токарных станков…

Я вернулся к столу и снова взялся за карандаш, набрасывая схему:

— Представьте: по всему заводу идут трубы со сжатым воздухом. К каждому станку подведена такая труба. Мастер открывает кран — двигатель запускается. Закрывает — останавливается. Никаких ремней от центрального вала, никакой зависимости от одного водяного колеса. Каждый станок работает независимо, когда нужно.

Иван Дмитриевич склонился над схемой:

— И это реально воплотить?

— Конечно, — уверенно ответил я. — Технически это проще паровой машины. Нужны турбины — я дам чертежи, у меня уже есть рабочий образец. Нужны компрессоры — тоже дам чертежи, принцип простой. Нужны трубы — медные или железные, местные мастера справятся. Нужны пневмодвигатели — Савелий Кузьмич уже умеет их делать. При чем, два образца со мной поедут в Уваровку.

Я сел обратно в кресло:

— Конечно, это займёт время. Месяцы на строительство турбин и компрессоров. Ещё месяцы на изготовление десятков пневмодвигателей. Прокладку труб по заводу. Изготовления станков под новые двигатели и новые принципы работы. Но когда всё заработает…

Я помолчал, давая словам повиснуть в воздухе:

— Когда всё заработает, у вас будет завод, которому нет равных не только в России, но и в Европе. Потому что даже там ещё не додумались до такой системы распределённого привода через сжатый воздух. Они всё ещё используют центральный вал с ремнями или отдельные паровые машины для каждого станка, что дорого и сложно.

Иван Дмитриевич долго молчал, обдумывая услышанное. Потом встал, подошёл к шкафу и достал графин с янтарной жидкостью:

— Это заслуживает того, чтобы отметить. Коньяк французский, трофейный.

Он налил нам обоим по небольшому бокалу:

— Егор Андреевич, если хотя бы половина из того, что вы говорите, осуществится — это будет революция в производстве. Не побоюсь этого слова.

Мы чокнулись. Коньяк оказался действительно хорошим — мягким, с приятным послевкусием.

— Но давайте будем реалистами, — продолжил Иван Дмитриевич, садясь обратно. — Сколько это будет стоить? И сколько времени займёт?

Я задумался, прикидывая в уме:

— Турбины и компрессоры — это основная статья расхода. Скажем, десять тысяч рублей на их изготовление и установку. Трубы по всему заводу — ещё пять тысяч. Но те же трубы смогут делать рабочие — принцип такой же как изготовление стволов. Только толще в десять раз. Пневмодвигатели… если делать штук пятьдесят, по сотне рублей каждый — ещё пять тысяч. Переделка станков, непредвиденные расходы — накиньте ещё пять тысяч. Итого двадцать пять тысяч рублей.

— Много, — поморщился Иван Дмитриевич.

— Для сравнения, — парировал я, — новый оружейный завод с нуля обойдётся в сотни тысяч. А здесь мы модернизируем существующий, многократно повышая его производительность и качество продукции. Окупится за два-три года только за счёт снижения брака и роста производительности.

— А время?

— Год, — сказал я. — Может, чуть больше. Первые три месяца — проектирование и изготовление турбин с компрессорами. Ещё три — установка и испытания. Параллельно Савелий Кузьмич с мастерами делает пневмодвигатели. Параллельно нужно организовать прокладку труб, ещё месяц на переделку станков и подключение двигателей. И месяц на испытания всей системы и устранение недочётов.

Иван Дмитриевич записывал:

— Год на модернизацию завода. Двадцать пять тысяч рублей вложений. А на выходе?

— На выходе, — я снова взялся за карандаш и начал писать цифры, — производительность вырастет минимум вдвое. Потому что станки будут работать быстрее и надёжнее. Брак упадёт с тридцати процентов до пяти, а то и меньше. Качество продукции станет сопоставимо с европейским. Появится возможность делать сверлёные стволы — небольшими партиями поначалу, для отборных стрелков, гвардии, офицеров. А там, глядишь, и наладим массовое производство.

Я отложил карандаш:

— И самое главное — мы создадим образец для других заводов. Когда система заработает у нас, её можно будет тиражировать. Поставить на железоделательные заводы барона Строганова. На монетный двор. На верфи. Везде, где нужна механическая энергия.

Иван Дмитриевич медленно кивал:

— Убедительно. Очень убедительно. Но есть один вопрос — а вы сами сможете всем этим руководить? Вы же говорили, что постоянно находиться на заводе не сможете.

— Не смогу, — согласился я. — Но первые месяцы, пока идёт проектирование и изготовление основных узлов, мне нужно будет приезжать не так и часто. Скажем, два раза в месяц на два-три дня. Давать чертежи, объяснять принципы, проверять работу, исправлять ошибки.

— А когда система будет готова и пойдёт установка, Савелий Кузьмич уже сможет руководить сам, под моим общим контролем. Я буду приезжать раз в месяц, смотреть прогресс, решать проблемы. К тому времени у него уже будут обученные помощники, которые понимают систему.

Иван Дмитриевич задумчиво потягивал коньяк:

— Значит, первые полгода вам придётся активно участвовать.

— Да, — кивнул я. — Это много времени, понимаю. Но это необходимо, если мы хотим сделать всё правильно с первого раза. Переделывать потом выйдет дороже и дольше.

— А как же Уваровка? Ваши собственные проекты?

Я пожал плечами:

— Придётся совмещать. Благо зимой в деревне работы меньше — основные дела по хозяйству сделаны, урожай собран. Мои мастера могут работать самостоятельно — Петька в кузнице, Семён на стекольне, Илья на лесопилке. Я оставлю им задания, они выполнят в моё отсутствие.

— Да и ученики, которых вы пришлёте, — добавил я, — как раз займут это время. Я уеду на завод — они будут учиться у моих мастеров практической работе. Я вернусь — проверю их успехи, дам теоретические знания, снова уеду. К весне они освоят базовые навыки.

Иван Дмитриевич улыбнулся:

— Вы всё продумали.

— Стараюсь, — признался я. — Понимаю, что взваливаю на себя много. Но вы правы были в одном — я уже в игре. И раз уж ввязался, надо делать всё как следует, а не вполсилы.

Он поднял бокал:

— За успех нашего предприятия. И за то, чтобы Россия перестала догонять Европу и начала её опережать.

Мы снова чокнулись и допили коньяк.

— Ладно, — сказал Иван Дмитриевич, убирая бокалы. — Думаю, на сегодня хватит. Вам завтра в дорогу, нужно выспаться. Я в ближайшие дни встречусь с генералом Давыдовым, обрисую ему полную картину. Подготовлю документы на финансирование. Думаю, он одобрит — генерал человек решительный, понимает важность технического превосходства.

— А со сверлёными стволами пока повремените, — добавил он. — Сначала внедрим стандартизацию и пневматическую систему. Когда это заработает и даст результаты, тогда уже представим проект сверловки. Иначе может показаться, что мы хватаемся за всё сразу.

— Разумно, — согласился я. — Сперва стандартизация и качество на существующей технологии. Потом, когда все увидят улучшения, предложим революционную замену всего подхода к работе. Так будет легче получить одобрение и финансирование.

Иван Дмитриевич проводил меня до дверей конторы:

— Счастливого пути, Егор Андреевич. И передайте Марии Фоминичне мои наилучшие пожелания. Пусть беременность протекает легко.

— Спасибо, — поблагодарил я. — До встречи, Иван Дмитриевич.

Выходя на ночную улицу, где меня ждал Захар, я чувствовал одновременно воодушевление и лёгкую тревогу. Воодушевление от масштаба задуманного — возможности действительно изменить технологический уклад целой империи. И тревогу от осознания ответственности, которую взвалил на свои плечи.

Но пути назад уже не было. Да я и не хотел возвращаться. Это был шанс сделать что-то действительно важное. И я не собирался его упускать.

Когда я вернулся в комнату, Машка уже спала. Я тихо разделся и лёг рядом, стараясь не разбудить её. Но она всё равно проснулась, сонно прижалась ко мне:

— Егорушка, где ты был так долго?

— У Ивана Дмитриевича, — прошептал я. — Обсуждали планы работы. Спи, солнышко, завтра рано вставать.

— Хорошо, — пробормотала она и снова заснула.

А я ещё долго лежал без сна, глядя в темноту и думая о будущем.