Воронцов. Перезагрузка. Книга 5

Глава 7

Утром проснулся как будто бы весь побитый. Спину ломило, пятая точка аж прикоснуться не мог и сесть. Каждая мышца напоминала о себе тупой болью, а каждое движение давалось с трудом. Даже простое переворачивание с боку на бок вызывало глухой стон. Солнечные лучи уже вовсю лились через окно, освещая просторную горницу, нагревая воздух и создавая уютный полумрак в дальних углах комнаты.

— Что ж такое-то, Машка, ты чё меня всю ночь пинала? — спросил я, с трудом приподнимаясь на локтях и морщась от боли в пояснице.

Она улыбнулась, сидя на краю кровати уже полностью одетая, с аккуратно заплетенной косой. Глаза её лучились теплом и лёгкой усмешкой. Руки заботливо поправляли одеяло, которое сползло с меня во время сна.

— Нет, Егорушка, это ты после дня… — она задумалась, считая, — двух дней, двух дней скачки в город да обратно. Вот у тебя с непривычки и болит всё.

Я потёр лицо ладонями, прогоняя остатки сна, и вдруг осознал, что она права. В город то мы в этот раз ездили верхом и туда и обратно, а дорога неблизкая.

— Как-то упустил я этот момент со всей суетой, — признался я, пытаясь сесть, морщась от боли.

Машка, заметив мои мучения, подложила мне под спину подушку, заботливо расправив её.

— Да, солнце, ты права, — ответил я, с благодарностью взглянув на неё. — Ну что, пойдём позавтракаем?

— Пойдём, Егорушка. Анфиса уже приготовила, стоит, стынет, — ответила Машка, помогая мне встать.

Я охнул от боли, но всё-таки поднялся на ноги. Сделал несколько осторожных шагов, разминая затёкшие мышцы. С каждым движением становилось немного легче.

— Что же это мы так заспали? — спросил я, натягивая рубаху.

— Ты так сладко спал, — улыбнулась Машка, подавая мне штаны. — Не хотела тебя будить, Егорушка.

Её голос был нежным, а в глазах читалась такая забота, что сердце моё невольно дрогнуло. Я улыбнулся Машеньке, приобнял её, вдыхая родной запах, и мы пошли завтракать. В горнице уже был накрыт стол: каша гречневая с маслом, свежий хлеб, парное молоко. Всё просто, но сытно и вкусно. Анфиса, хлопотала у печи, что-то помешивая в горшке.

— Доброе утро, Егор Андреевич, Мария Фоминична, — поклонилась она, увидев нас. — Садитесь кушать, пока не остыло.

Мы уселись за стол, и я с жадностью набросился на еду. После крепкого сна аппетит был отменный. Машка смотрела на меня с улыбкой, подкладывая хлеба и подливая молока в кружку.

Позавтракав, я вышел во двор, потягиваясь и разминая затёкшие мышцы. Вокруг уже кипела работа: кто-то колол дрова, кто-то носил воду, кто-то чинил забор. Деревня жила своей обычной жизнью.

Тут, смотрю, Фома бежит, видать, увидел меня, что я вышел.

— Егор Андреевич, что с англичанином делать? — сходу выпалил он, едва переводя дух.

— Так веди сюда, — ответил я. — Обещал же я ему Уваровку показать.

Фома кивнул и развернувшись, пошел обратно. А я остался стоять, наслаждаясь утренней прохладой и размышляя, как лучше провести экскурсию для иностранца. Что ему показать? Чем удивить?

Через пару минут Фома вернулся, ведя за собой Ричарда.

— Спасибо, Фома, — поблагодарил я его, и тот откланявшись отправился по своим делам.

Я же поздоровался с Ричардом, протягивая руку:

— Good morning, Richard! Did you sleep well? — приветствовал я его на английском.

— Good morning, Yegor! — ответил он, пожимая мою руку. — Yes, thank you, I slept very well. Your hospitality is most appreciated.

Его акцент был типично британским — чёткий, немного надменный, но слова звучали искренне. Он действительно был рад встрече и, похоже, с нетерпением ждал знакомства с русской деревней.

— Ну что, пойдём, покажу тебе, как живут в глубинке России, — предложил я, переходя на русский и сразу переводя фразу на английский.

Ричард кивнул и сказал, что кое-что уже увидел. Он прогуливался рано утром, осматривая окрестности, и успел составить первое впечатление.

— Это, конечно, отличается от Англии, — заметил он, оглядываясь вокруг, — да, тем более от столицы, но, по крайней мере, всё чисто и уютно.

Я, вспомнив рассказы с уроков истории, где учитель описывал, как живёт Европа, что там ночные горшки выливали прямо из окон, да мылись раз в год, лишь хмыкнул на его замечание. Лондон XIХ века вряд ли мог похвастаться особой чистотой. Скорее наоборот — тесные улочки, антисанитария, отсутствие канализации.

«Это он ещё в бане не был, — мелькнула мысль. — Как доделается общая баня, обязательно скажу, чтоб опробовал. Вот удивится!»

Когда проходили по Уваровке, Ричард обратил внимание, что одни дома старые стоят, а одни новые. И действительно, контраст был заметен — старые избы, почерневшие от времени, с маленькими оконцами и покосившимися крышами, соседствовали с новыми, добротными строениями.

— Эти вот только недавно поставили, — ответил я, указывая на новые дома. — Деревня-то расширяется, люди прибывают, вот, а жить им негде, вот и приходится быстренько строить дома.

— Так это вы сами делаете? — поинтересовался Ричард, с интересом осматривая постройки.

— Ну, не я прямо сам, а крестьяне, но что-то новенькое тоже стараюсь внедрить, — пояснил я, не вдаваясь в подробности своих инженерных знаний из будущего.

Тот посмотрел на меня с явным интересом:

— А откуда знания?

Вопрос был ожидаемым, но всё равно заставил меня внутренне напрячься. Как объяснить человеку XIХ века, что я из будущего, что все эти «инновации» для меня — простейшие вещи, известные любому школьнику моего времени?

— Так я же в институте учился, — ответил я стандартной фразой, которую использовал всякий раз, когда меня спрашивали об источнике моих необычных знаний.

К счастью, Ричард не стал уточнять, что это за институт такой и где он находится. Вместо этого он переключил внимание на деревенскую жизнь, которая кипела вокруг нас.

Пока мы ходили по деревне, я, понятное дело, рассказывал ему всё это, стараясь как мог, на английском языке. Крестьяне, которые были случайными свидетелями нашей беседы, аж крестились, услышав иностранную речь, но я не обращал на это внимание. Уже привыкли, что их барин — человек необычный, с чудачествами.

Когда подошли к бывшему дому Степана, Ричард обратил внимание на то, что стоят клетки, и, когда увидел, что там кролики, очень им обрадовался, прям по-детски потянул руки, взял на руки, стал ластиться, гладить. Небольшой серый комочек с длинными ушами доверчиво прижался к ладони англичанина, подрагивая носом и с любопытством изучая нового человека.

Ричард держал кролика с такой нежностью и восторгом, словно нашёл кусочек своей далёкой родины здесь, в глубине России. Его лицо озарилось искренней улыбкой, а в глазах появился блеск, делавший его похожим на мальчишку.

— О, какие чудесные создания! — воскликнул он на своём языке, а потом перешёл на ломаный русский. — Кролики… очень… гуд!

Тут же сказал, что в Англии, на его родине, кроликов очень много, вот пока они маленькие, очень милые, но вместе с этим на диких кролей очень забавной получается охота. Те довольно быстро бегают, но их такое количество, что охотники никогда без добычи не уходят.

— В некоторых графствах, — продолжал Ричард, — кролики считаются настоящим бедствием. Они портят посевы, подрывают корни деревьев своими норами. Фермеры ведут с ними настоящую войну! — Он сделал воинственный жест, а потом снова улыбнулся, глядя на пушистого зверька. — Но охота на них — истинное удовольствие для джентльмена. Берёшь пару хороших гончих, и вперёд! А потом кроличье рагу — м-м-м, восхитительно!

— Ну, а мы вот только завели в середине лета, — сказал я, когда Ричард сделал паузу. — Вот только приплод пошёл, — добавил, заглядывая в клетку, где копошилось несколько серых комочков.

Я наклонился, чтобы лучше разглядеть молодняк. В деревянной клетке, искусно сплетённой из прутьев, сидела крольчиха с выводком — штук шесть или семь крольчат, ещё совсем маленьких, с крошечными ушками и блестящими бусинками глаз. Они жались к матери, но уже проявляли любопытство к окружающему миру.

А тут и Степан появился. У меня вообще такое впечатление создавалось, что он всегда появляется в момент, когда хочется его позвать или думаешь вот-вот кликнуть, а он здесь как тут, чуть ли не из-за угла подглядывает и ждёт, пока позову.

Степан шёл от колодца, неся два полных ведра воды. Увидев нас у кроличьих клеток, он поставил вёдра на землю, вытер руки о рубаху и подошёл, почтительно кланяясь.

— Доброго здоровья, Егор Андреевич, — поздоровался он, а потом, с некоторым сомнением, поклонился и Ричарду. — И вам… здравствуйте, — произнёс он, запинаясь на непривычном обращении к иностранцу.

Ричард кивнул в ответ, всё ещё держа кролика, который теперь спокойно устроился у него на руках, словно всю жизнь там провёл.

Степан же понял, что речь идёт о кроликах. И, слегка смущаясь, переминаясь с ноги на ногу, сказал:

— Вот как раз вчера одного вам на стол и приготовили, как получился?

В его голосе слышалось беспокойство — не превысил ли он свои полномочия, распорядившись зарезать кролика без моего ведома.

Я кивнул, сказал, что было очень вкусно. Правильно сделали, мол, для этого и брали. Степан заметно расслабился, плечи его опустились, и он улыбнулся с облегчением.

Он принял такое решение, не посоветовавшись со мной, но поскольку я оставил его за главного в деревне, то не стал его этим попрекать.

А он добавил, что Анфиса старалась, в сметане делала.

Я сказал, что пусть не переживает, всё вкусно было, перевёл фразу англичанину. Ричард кивнул, что да, было очень вкусно.

— Действительно, превосходное блюдо, — подтвердил он. — У вас в России умеют готовить дичь. Эта… как её… сметана? Она придала мясу особую нежность.

Тут я спохватился:

— А шкурки-то, надеюсь, сберегли?

— Конечно, Егор Андреевич, конечно, сберегли! — заверил меня Степан. — Ещё парочку шкурок соберём, и будут рукавицы или шапка на зиму.

Он посмотрел на небо, прищурившись:

— А зима нынче ранняя будет, все приметы на то указывают. Вон, рябина как уродилась — гроздья тяжёлые, красные. И муравейники высокие. И птица рано на юг потянулась.

Я кивнул, принимая к сведению эти народные приметы. За время, проведённое здесь, я убедился, что крестьяне удивительно точно предсказывают погоду, основываясь на таких вот наблюдениях за природой.

Ричард с сожалением отпустил кролика обратно в клетку, и тот тут же юркнул к матери, прижавшись к её тёплому боку.

— Как вы их будете содержать зимой? — спросил англичанин с интересом. — В Англии климат мягче, но здесь, с вашими морозами…

Я начал было объяснять как мы планируем утеплить клетки к зиме, как вдруг увидел, что мимо проходит Петька. В руках он нёс какой-то инструмент, завёрнутый в тряпицу.

Я кликнул его. Он сразу же подошёл, поздоровался, поклонившись, и спросил, как там фарфор, всё ли хорошо в городе прошло, был ли спрос.

Я же кивнул ему, ответил, что всё прошло даже более, чем успешно:

— Тебе Фома потом расскажет подробнее, — добавил я.

Петька расплылся в довольной улыбке. Фома был еще тот пересказчик.

— А я вот что подумал, — сказал я, осенённый внезапной идеей. — Возьми и из липы сделай ещё блюдечки под эти чашечки, — я показал руками размер, — чтоб было идеально круглое, ровное и тонкое. И также сам сделай для него форму, так, как мы делали до этого.

Петька задумался на мгновение, потом кивнул, явно представляя себе, как будет выглядеть готовое изделие.

— Хорошо, Егор Андреевич, сделаю обязательно, — согласился он. — Я думаю, быстро получится, и уже завтра-послезавтра будут готовые блюдца.

— Отлично, — сказал я, и Пётр пошёл дальше по своим делам, на ходу размышляя о предстоящей работе — это было видно по его сосредоточенному лицу и жестам, которыми он словно вырезал в воздухе контуры будущих блюдец.

Ричард проводил его взглядом, а потом повернулся ко мне:

— Удивительно, как вы наладили здесь производство фарфора, — сказал он с искренним восхищением. — В Англии такие вещи привозят из Китая за огромные деньги. А вы здесь, в глуши…

Я улыбнулся, довольный его реакцией. Действительно, мало кто ожидал бы найти фарфоровое производство в маленькой русской деревне XIХ века.

— Русский человек на выдумку хитёр, — сказал я с гордостью за своих соотечественников. — Дай ему идею, покажи направление — а дальше он сам такое придумает, что только диву даёшься.

Степан, хоть и не понимал английского, но по моему тону и выражению лица Ричарда догадался, что речь идёт о достижениях деревни, и приосанился, расправив плечи.

— Это точно, Егор Андреевич, — поддержал он. — Вот как вы к нам приехали, так всё по-другому пошло. И лесопилка, и фарфор этот самый… А теперь вот и кролики. Что ни день, то новая задумка!

В его голосе слышалось неподдельное уважение и благодарность.

Мы неспешно направились дальше. Ричард рассматривал дома, изучал, как трудятся крестьяне, останавливаясь то тут, то там, чтобы задать вопрос или сделать какое-нибудь замечание. Особенно его заинтересовали хозяйственные постройки — амбары, погреба, сараи. Видно было, что человек он практичный, хозяйственный, умеющий ценить разумный подход к делу.

— Это у вас что? — спросил он, указывая на небольшой сруб с приоткрытой дверью, откуда доносились приглушенные голоса.

— Это погреб, — ответил я. — Хранилище для овощей и солений.

Мы подошли ближе. Двое мужиков как раз спускали в погреб мешок с картошкой.

— У вас выращивают картофель? — Спросил Ричард с некоторым удивлением. — У нас тоже. На родине. Но я думал, в России это редкость.

— Было редкостью, — согласился я.

Ричард с интересом заглянул в погреб. Там, при свете сальной свечи, виднелись полки с горшками солений, овощи, кадки с квашеной капустой. Запах стоял соответствующий — землистый, кисловатый, с нотками укропа и чеснока.

— Хорошо устроено, — одобрил он. — Прохладно, но не сыро. Идеально для хранения.

Мы двинулись дальше. Ричард продолжал осматриваться, впитывая новые впечатления.

— А чем ещё, — спросил он, — занимаетесь в деревне? Кроме сельского хозяйства?

Я на миг задумался, решая, с чего начать. Мне действительно было что показать — особенно человеку образованному, способному оценить то, что мы здесь создали.

— Доски пилим, — ответил я наконец. — Сейчас это выгодно. В городе интенсивно идёт стройка, поэтому материал всегда востребован. Вот и организовал лесопилку.

Глаза Ричарда загорелись неподдельным интересом.

— Лесопилку? — переспросил он. — Механическую? С приводом?

— С водяным, — кивнул я. — Река у нас небольшая, но течение сильное, хватает для работы колеса.

Ричард очень заинтересовался и спросил, может ли он посмотреть. Ему все было интересно, как ребенку, впервые попавшему в новый, неизведанный мир.

— Ну почему нет, — ответил я, внутренне радуясь возможности похвастаться своим детищем перед человеком, способным его оценить. — Пойдем, это недалеко.

Мы пошли к Быстрянке. Ричард шел рядом, то и дело останавливаясь, чтобы сорвать какой-нибудь листок или рассмотреть гриб, выглядывающий из-под опавшей листвы.

— У вас здесь так… первозданно, — заметил он, вдыхая полной грудью.

Мы вышли к реке. Быстрянка неслась по каменистому руслу, образуя небольшие пороги и перекаты. Вдоль берега тянулись ивы, склонившие ветви к самой воде, словно хотели напиться.

А потом впереди показалась лесопилка. И вот тут начиналось самое интересное.

Когда мы дошли, описать восторженно удивлённые глаза Ричарда было бы очень сложно. Они буквально сияли, как у ребенка перед рождественской елкой. Особенно когда он увидел водяное колесо и каретку с пилами.

— Incredible! — выдохнул Ричард. — То есть, невероятно! Это же… это же настоящая механизация! В такой глуши!

Я не стал напоминать, что подобные механизмы не новость — водяные лесопилки существовали в Европе уже не одно столетие. Но для русской глубинки это действительно было в новинку, и я имел полное право гордиться своим детищем.

Я в нескольких словах объяснил ему принцип действия.

— Смотри, вода крутит колесо, колесо вращает вал, от вала через кривошип передается на каретку, а там уже установлены пилы. Бревна подаются сверху по желобу и под собственным весом распиливаются на доски.

Ричард обошел лесопилку со всех сторон, присел, чтобы лучше рассмотреть нижнюю часть колеса, даже пощупал доски, только что вышедшие из-под пилы.

— Рез ровный, чистый, — одобрил он. — Хорошая работа.

Потом он увидел мост, перекинутый через реку.

— А что там? — спросил Ричард, указывая на постройку на другом берегу.

— Там у нас кузня, — ответил я. — Но пока она используется не по прямому назначению, хотя и металл там тоже обрабатывает Пётр.

— А как же используется? — спросил он, и в глазах его снова загорелся тот же живой интерес.

— Пойдем, покажу, — решился я и повел его через мост.