Воронцов. Перезагрузка. Книга 5

Глава 16

Видя, что тут все хорошо и все налажено, как следует, я еще раз громко поблагодарил мужиков за хорошую, честную работу, пожелал им доброго здоровья и удачи в делах, а сам неспешно повернул назад, направляясь в сторону Уваровки.

Подходя к деревне, я вдруг увидел, что от амбара в сторону своего дома шел Илья.

Причем, между прочим, шел он по деревянному помосту, который мы соорудили для удобства передвижения. Помост получился крепкий, и в распутицу не промочишь ноги, и зимой снег не будет так наметать.

Увидев его, я окликнул:

— Илюха, подойди-ка сюда!

Тот сразу же свернул с дорожки и направился ко мне. Подойдя поближе, поклонился, как положено, и поздоровался вежливо:

— Здравия желаю, барин! Как дела ваши? Как здоровьице?

— Спасибо, Илья, все хорошо. А вот скажи-ка мне, как там дела с нашей сельской банькой обстоят? Готова уже к топке или еще нет?

Илья слегка почесал затылок, собираясь с мыслями, потом обстоятельно ответил:

— Готово, барин. До последнего не разрешал ее топить, все ждал терпеливо, чтобы все наверняка просохло как следует. Чтоб, не дай Бог, не потрескалась от жара, не повело печь. Ведь дело-то новое, ответственное. Построили мы ее, как вы велели и печь сложили по вашим советам. Вот и выжидал пока просохнет всё как следует.

Он помолчал немного, глядя в сторону бани.

— И даже день или два лишних передержал на всякий случай, для верности. А вот сегодня, как раз после обеда, думаем и протопить основательно, как положено. Народ уже ждёт — и мужики, и бабы спрашивают когда можно опробовать.

Лицо его просветлело, и он продолжил с явным удовольствием:

— Все крестьяне уже и веники хорошие приготовили — березовые отборные, да дубовые для тех, кто посильнее любит. Бабы травы разные душистые — мяту, чабрец, зверобой — чтоб на камни лить для духу, чтоб запах в бане был приятный, здоровый. Так, как вы советовали, барин, помните?

Я слегка прищурился, вспоминая наш прошлый разговор о банных премудростях, и говорю:

— Хорошо, Илюха, это все правильно. А вот что, возьми-ка ты немного пива — не крепкого, обычного — и разбавь его чистой водой, примерно один к десяти, понимаешь? Или кваса, что под рукой будет — тот даже лучше. И вот эту разбавленную смесь, что получится, плескай понемногу на раскаленные камни. Тогда запах в бане будет хлебный, домашний, очень приятный и полезный для духа. Думаю, всем понравится, оценят по достоинству.

Илья выслушал внимательно, кивая головой, а потом широко улыбнулся:

— Вот это дело мудрое! Спасибо за науку, барин, обязательно попробуем. Квас у нас свежий есть, вчера новый поставили — самое то будет.

Поблагодарив за совет и раскланявшись еще раз, Илья направился дальше по своим делам, а я потихоньку, не спеша, пошел обратно в сторону дома.

Я шёл, оглядываясь по дороге, всё-таки, с момента, как я сюда попал, деревня очень преобразилась. Тут и новые дома теперь стоят и старых несколько обшили. И мой дом, что от бабки остался тоже обшитый стоит. Помосты деревянные везде.

Когда уже подходил к дому, заметил что у наших ворот что-то происходило.

Стоит Захар, с кем-то беседует, размахивая руками и кивая головой. Рядом с ним виднелся какой-то мужик в потрепанной одежде, лица которого я с расстояния разглядеть не мог. Показался незнакомым, хотя в деревне все друг друга в лицо знают.

Захар, заприметив меня издали, резко оборвал разговор и кивнул в мою сторону. Мужик, заметив его кивок, тут же развернулся всем корпусом.

И тогда я узнал в нём Ивана Филипповича, старосту соседней деревни. Высокий, жилистый мужик лет пятидесяти, с седой бородой и умными серыми глазами. Мы у него лошадь брали не так давно, когда на Зорьке Фома в город ездил, а нам лес возить нужно было. Надежный человек, справедливый, из тех, кто слово свое держит крепко.

— Егор Андреевич, добрый день, — поздоровался он, почтительно сняв шапку и низко поклонившись. Голос звучал устало, в нем слышались нотки тревоги и какой-то затаенной боли. — Разрешите слово сказать?

Я остановился у калитки, внимательно изучая его лицо. Что-то было в нем не то — глаза беспокойные, руки слегка дрожат, губы поджаты. Такое выражение бывает у людей, когда случается беда.

— Говори, Иван Филиппович. Что это тебя судьба к нам привела? — спросил я, отворяя калитку и проходя во двор. Захар молча отошел в сторону, но остался рядом, явно ожидая продолжения разговора.

— Да беда у меня, Егор Андреевич, случилось, — начал Иван Филиппович, нервно теребя в руках шапку. Потом еще тише добавил, оглядываясь по сторонам: — Да и не одна. Не знаю, как сказать, с чего начать.

Тревога начала подкрадываться и ко мне. В его голосе слышалось что-то такое, от чего холодок пробежал по спине.

— Да говори уже как есть, а там посмотрим, как помочь смогу, — сказал я, усаживаясь на лавку у дома и кивая ему тоже присесть.

Иван Филиппович тяжело опустился рядом, вытер рукавом вспотевший лоб и начал рассказывать, время от времени сбиваясь и возвращаясь к уже сказанному:

— Да видите, Егор Андреевич, Петьку, племянника своего, с двумя мужиками в город отправил, чтоб прикупил к зиме зерна немного. А то урожай не очень в этом году был. Только вот закончили зерно собирать, считали-пересчитывали — не хватит до весны, голодать придется, если не прикупить.

Он замолчал, глубоко вздохнул, словно набираясь сил для продолжения.

— Вот и послал парней за зерном. Денег дал, что были, наказал торговаться покрепче, чтоб подешевле взяли. Петька мой — парень толковый, двадцать лет ему, женатый уже, дети малые. Хозяйственный, расторопный. С ним Степана Громова отправил да Василия Кротова — тоже мужики надежные, семейные.

— А когда назад возвращались? — спросил я, чувствуя, что дальше будет что-то нехорошее.

— Вот тут-то и… — Иван Филиппович снова замялся, потер глаза. — Еле вернулся один Петька. И без Яры — лошадки моей, да и сам еле живой, поломанный весь, так что места живого на нём нет. Второй день в жару лежит да бредит, то кричит что-то, то плачет. Жена его, Марьюшка, от него не отходит, водой поит, раны обмывает.

Я внимательно посмотрел на него, стараясь понять, к чему он ведет:

— Так что случилось-то, можешь по-человечески сказать?

Иван Филиппович поднял на меня усталые, полные боли глаза:

— Люди лихие напали на них. Тех двух крестьян, что с Петькой были, убили наповал — зарезали как овец. Да и Петьку тоже думали, что порешили. Ударили его чем-то тяжелым по голове, топором, видать, обухом. Кровищи было — вся одежда пропитана. Думали, что помер он, да и оставили лежать рядом с товарищами.

Рассказ становился все страшнее. Захар, стоявший неподалеку, мрачно покачал головой.

— А он живой значит остался? — спросил я, хотя ответ и так был ясен.

— Ночь полежал на земле, в крови собственной. То в памяти приходил, то снова забывался. Благо все это недалеко случилось — верст пять от нашей деревни. Там дорога через лес идет, место глухое.

Иван Филиппович встал, прошелся несколько шагов, сжимая и разжимая кулаки:

— Домой он еле приполз, ноги подгибались, голова кружилась. Мать его увидала — так закричала, что полдеревни сбежались. А как узнали, что случилось — все в ужас пришли. Ведь разбойники теперь совсем близко подобрались, значит, и нам всем опасность грозит.

Иван Филиппович хотел еще что-то дорассказать, но я уже поднялся с лавки, решение созрело мгновенно. Посмотрел на Захара и быстро приказал:

— Захар, лошадей седлай! И поторопись там.

Повернулся к гостю и кивнул:

— И для Ивана Филипповича тоже приготовь. С нами поедешь — так быстрее будет.

Захар кивнул и поспешил к конюшне. Я же крикнул в догонку:

— И Ричарда кликни! Пусть тоже собирается, с нами поедет.

Жаль только, что у Ричарда хирургического инструмента еще не было — заказал купцу, но тот не привез ещё. А сейчас бы, ой чувствую, как пригодились бы.

Я забежал в дом, начал лихорадочно собирать все, что могло пригодиться. Сначала схватил сумку, в которую начал быстро бросать самое необходимое. Туда пошла ивовая кора — отличное средство от жара и боли, засушенная Степаном. Лоскуты чистой ткани на бинты. Нож по типу скальпеля — когда-то просил Петьку выковать, получился отменный инструмент, острый и удобный.

Потом схватил мешочек с высушенными травами — подорожник, зверобой, ромашка. В другой мешочек сложил иголки с нитками — на случай, если раны придется зашивать.

Больше брать было особенно нечего. Главное — руки должны быть умелые, а там и простыми средствами многое сделать можно.

Собрались мы буквально минут за пятнадцать. Захар подвел нам лошадей — всех троих оседланных и готовых к дороге. Ричард выскочил из избы не совсем понимая что происходит, но увидев мой серьезный настрой, ничего переспрашивать не стал.

— Далеко ехать? — спросил Захар, проверяя подпруги.

— Верст пять будет, — ответил Иван Филиппович, с трудом забираясь в седло.

— Ничего, доберемся, — сказал я, взнуздывая своего коня. — Главное — время не терять. Чем дольше раненый без помощи лежит, тем хуже для него.

Минут двадцать мы скакали по проселочной дороге к соседней деревне. Лошади шли резво, чувствуя срочность нашего дела. Впереди ехал Иван Филиппович, показывая путь, за ним я, замыкал наш небольшой отряд Захар с Ричардом.

Заехав в деревню, мы сразу же, не медля ни секунды, направились в дом к Ивану Филипповичу. Деревянные ступени крыльца заскрипели под нашими торопливыми шагами.

Дверь избы была распахнута настежь, словно хозяева забыли о всякой осторожности в спешке и волнении. Из-за порога пробивался неровный желтоватый свет лучины, смешанный с красноватыми отблесками пламени из русской печи. Еще на подходе до нас доносились приглушенные стоны, тихий плач и женские причитания — звуки, от которых сердце невольно сжималось и в груди поднимался холодный комок страха.

Переступив низкий порог, мы оказались в полумраке крестьянской избы. В красном углу, под потемневшими от времени иконами, на деревянной лавке сидела пожилая женщина в черном платке и тихо причитала, покачиваясь из стороны в сторону.

А там, у самой печи, какая-то местная баба средних лет — то ли повитуха, то ли знахарка, сразу было не понять — осторожными движениями вытирала холщовыми тряпками лицо молодого парня. Тряпки эти она периодически полоскала в глиняной миске с водой, которая уже приобрела розоватый оттенок от крови.

Парню на вид было лет двадцать — худощавый, с тонкими, правильными чертами лица, которые теперь исказились от нестерпимой боли. Веснушчатые щеки, обычно, наверное, румяные от деревенского здоровья и свежего воздуха, сейчас были бледными как воск, а губы потрескались и посинели.

Лежал он на толстой овчине, которую постелили прямо на дощатый пол возле печи, чтобы было теплее от огня. Льняную рубаху с него сорвали полностью, оставив лишь в холщовых портах, чтобы лучше разглядеть все повреждения на теле.

Парень был весь бледный, словно церковная свеча, что оплыла от долгого горения. Кожа его покрылась холодным, липким потом, несмотря на жар, исходящий от натопленной печи. Грудная клетка поднималась и опускалась неравномерно, прерывисто, словно каждый вдох давался ему с огромным трудом. Дыхание было свистящим, хриплым, и время от времени из горла вырывались жалобные стоны.

И было видно даже неопытному глазу, что тому очень больно. Он морщился всем лицом, стискивал зубы до скрежета, пытаясь сдержать крики. Его лихорадило нещадно — то бросало в жар, то в озноб, и мелкая дрожь пробегала волнами по всему истощенному телу.

Едва переступив через порог избы, уже отчетливо было видно, что у парня поломаны ребра — грудная клетка слева заметно провалилась внутрь, образуя неровную, болезненную на вид впадину. А левая рука плетью лежала вдоль тела совершенно неестественным образом, словно у тряпичной куклы, которую неосторожно уронили. Кисть ее была странно вывернута, а пальцы правой руки искривлены так, что сразу становилось понятно — и там далеко не все благополучно.

Ричард, едва окинув взглядом эту картину человеческого страдания, не стал терять драгоценные минуты на расспросы о том, что и как произошло. Он сразу же решительно направился к пострадавшему, на ходу снимая свой дорожный кафтан и засучивая рукава белой полотняной рубашки до локтей.

Женщина, которая хлопотала возле больного, подняла на нас встревоженные, заплаканные глаза и инстинктивно попыталась заслонить собой парня:

— Да что вы, добрые люди, мальчонка и так при последнем издыхании, а вы его еще тревожить хотите! Оставьте в покое, пусть Господь решает…

Но Ричард, не обращая внимания на ее причитания, аккуратно, однако твердо отодвинул ее в сторону и опустился на колени рядом с пострадавшим на холодный дощатый пол. Сразу было видно, что человек этот в лекарском деле далеко не новичок и не раз имел дело с тяжелыми случаями.

— Как тебя зовут? — тихо, но отчетливо и с явным акцентом спросил он, заглядывая в помутневшие от боли и страдания глаза парня.

— Пе… Петька, — с огромным усилием выдавил тот сквозь стиснутые зубы, каждое слово давалось ему с трудом. — Петька я… дядя Иван…

— Хорошо, Петька, хорошо, — успокаивающе произнес Ричард, осторожно коснувшись лба парня. — Слушать меня внимательно, парень. Сейчас я тебя смотреть, буду смотреть, где болит. Быть неприятно, но нужно терпеть. Обязательно нужно. Иначе не понять, как тебе помогать. Ты меня понимать?

Петька, собрав остатки сил, слабо, но утвердительно моргнул.

Ричард начал свой осмотр с методичностью опытного врача, который точно знает, что делает. Сначала он крайне осторожно, буквально кончиками пальцев, начал ощупывать голову пострадавшего, проверяя, нет ли опасных переломов черепа, вмятин или трещин в костях. Пальцы его двигались медленно, деликатно, но при этом уверенно — каждое прикосновение имело свой смысл и назначение.

— Череп цел, — негромко пробормотал он, больше для себя. — Сотрясение мозга вижу что есть, но кость не разбиты. Это хорошо.

Затем он перешел к шее, крайне аккуратно прощупывая позвонки и проверяя, не поврежден ли позвоночник сколько достали пальцы — травма, которая могла бы стать роковой для всей дальнейшей жизни парня.

— И шея хорошо, — облегченно вздохнул он. — Это есть хорошо. Значит часть плохого можно исключить.

Пусть это было и неуместно, но я поражался, что за такой короткий период времени Ричард нахватался русских слов и в общем то сносно может объясниться и даже прокомментировать свои действия.

Женщина тем временем продолжала причитать и пыталась снова подойти поближе к больному, размахивая мокрыми тряпками:

— Да что ж вы творите, православные! Парнишка и так еле дышит, а вы его руками тормошите! Оставьте его в покое!

Но я строго и решительно прикрикнул на нее:

— Тетка, не мешай работать! Не видишь — человек дело знает, лекарь настоящий! Отойди и не путайся под ногами!

Иван Филиппович, который до этого стоял в стороне и нервно теребил полы своего кафтана, кивнул женщине, подтверждая мои слова:

— Матрёна, послушайся. Видишь же — врач настоящий приехал, ученый. Не чета нашим деревенским способам и заговорам. Пусть парня осматривает.

Ричард между тем перешел к детальному изучению грудной клетки. Здесь выражение его лица заметно изменилось, стало сосредоточенным и озабоченным — он явно обнаружил серьезные повреждения. Каждое ребро он проверял по отдельности, осторожно надавливая пальцами и внимательно прислушиваясь к характеру дыхания пострадавшего.

При каждом таком прикосновении Петька невольно морщился и тихо постанывал, но из последних сил старался терпеть, понимая, что это необходимо. Иногда боль была настолько острой, что он непроизвольно вскрикивал, но тут же стискивал зубы, стараясь не мешать осмотру.

— Плохо дело, — тихо, но отчетливо произнес Ричард, продолжая свою работу. — Несколько штук точно сломаны, а может и больше. Еще один из них, сломаться внутрь…

Дальше он принялся за тщательный осмотр рук. Левую руку исследовал внимательно и деликатно, поворачивая ее под различными углами, проверяя подвижность каждого сустава, ощупывая кости. Правую изучал с не меньшей тщательностью, уделяя пристальное внимание каждому пальцу в отдельности.

Когда очередь дошла до осмотра живота, лицо Ричарда стало совсем мрачным и обеспокоенным. Живот у парня был заметно вздут и напряжен, твердый наощупь, словно деревянная доска, а при малейшем прикосновении парнишка корчился от нестерпимой боли и тихо стонал.

Завершив свой подробный осмотр, Ричард медленно поднялся с колен, вытер выступившие на лбу капли пота тыльной стороной ладони и обратился ко мне с серьезным, озабоченным выражением лица:

— Картина очень тяжелая, Егор Андреевич. Крайне тяжелая, скажу прямо. У парня левая рука сломана сразу в двух местах — и кость предплечья, и плечевая кость тоже. К тому же плечо полностью вывихнуто, сустав целиком вышел из своего естественного положения. На правой руке несколько пальцев переломаны — уж точно указательный и средний, а скорее всего, еще и безымянный.

Он на мгновение замолчал, собираясь с мыслями, а потом продолжил своим ровным, профессиональным тоном:

— То, что все лицо покрыто сплошными синяками и гематомами — это еще полбеды, со временем все заживет и следа не останется. Молодой организм быстро восстанавливается. А вот с ребрами дело совсем плохо…

Он указал рукой на левую сторону груди пострадавшего, где хорошо было видно неестественное западение:

— Минимум три ребра сломаны, а возможно, и больше. Но самое опасное — одно из них точно ушло внутрь, в грудную полость. Это создает огромную опасность для внутренних органов.

Ричард мрачно покачал головой:

— Есть большая вероятность, что серьезно повреждены внутренние органы. Легкое может быть проткнуто острым краем сломанного ребра, селезенка разорвана от удара, печень задета. Посмотрите сами, как живот раздулся и напрягся — это почти наверняка означает внутреннее кровотечение.

Он безнадежно развел руками:

— Но с этим, к сожалению, в наших деревенских условиях ничего поделать нельзя. Тут нужна настоящая городская больница с опытными хирургами и специальными инструментами, которых у нас просто нет. Остается только молиться Богу и надеяться, что молодой организм сам справится с бедой. Но честно скажу, из опыта — он не поправится.

Ричард снова опустился на колени рядом с больным:

— А вот руку обязательно нужно зафиксировать правильно, чтобы кости срастались как положено, а не вкривь и вкось. И пальцы тоже необходимо аккуратно сложить на место, иначе на всю оставшуюся жизнь, если выживет, останется калекой.

Он задумчиво, с сочувствием посмотрел на измученное болью лицо Петьки:

— Только вот большой вопрос — выдержит ли парень такую процедуру? Боль будет поистине адская, когда я буду вправлять кости и ставить их на место. А никакой анестезии у нас нет и взяться неоткуда. Придется все делать наживую, пока он в сознании.

Ричард тяжело поднялся на ноги, отряхнул колени от пыли и соломы:

— Что же, Егор Андреевич, другого выхода у нас просто нет. Если не поможем сейчас, потом будет уже поздно — кости начнут срастаться неправильно. Давайте начнем с руки. Сначала попробуем плечевой сустав на место поставить, потом займемся предплечьем, а уж затем и пальцы поправим. А там будет видно, хватит ли у парня сил и терпения дальше лечиться.

Я решительно кивнул и обернулся к Ивану Филипповичу:

— Иван Филиппович, попроси быстро, принести два крепких лубка — ровных, гладких дощечек для наложения шины. И еще найдите несколько тонких планочек для фиксации пальцев. А из чистых тряпок, что я с собой захватил, мы повязки сделаем крепкие.

Пока Иван Филиппович торопливо собирал все необходимые материалы, я подошел к своему дорожному мешку и достал все, что могло хоть как-то пригодиться в этой критической ситуации.

К сожалению, больше никаких специальных медицинских инструментов в нашей глуши было не достать — приходилось обходиться тем немногим, что удалось собрать и приспособить для лечебных целей.