Воронцов. Перезагрузка. Книга 5

Глава 21

Следующие несколько дней превратились в какой-то калейдоскоп событий — всё слилось в стремительный поток дел и забот, едва успевал голову повернуть, как уже новый день начинался.

Первым делом занялись повторной перегонкой самогона, который дал нам Иван Филиппович. К этому делу я подошёл со всей серьёзностью — ведь от чистоты спирта зависела жизнь Петьки.

Березовый уголь измельчили до состояния крупной пыли и засыпали в холщовый мешок слоем в три пальца. Митяй держал мешок над большой глиняной миской, а я осторожно лил самогон, стараясь, чтобы жидкость равномерно проходила через слой угля.

— Глядите-ка, Егор Андреевич, — радостно воскликнул Митяй, показывая на струйки, стекающие в миску. — Чище становится, мутный был, а теперь уж почти как вода!

И вправду, фильтрация творила чудеса — самогон из мутного превращался в прозрачную жидкость. После фильтрации мы запустили дистиллятор. В утреннем свете, проникавшем через окошко, капли медленно собирались в стеклянной банке — уже практически чистый спирт.

— Митяй, гляди в оба, — наставлял я его, — пламя не должно быть слишком сильным, а вода в ванночке — всегда холодной. Как нагреется — сразу меняй.

К обеду всё было готово. Спирт получился на удивление чистым. Я передал бутыль Митяю, а к нему прибавил горшочек мёда.

— Езжай к Ивану Филипповичу, — сказал я. — Там отдашь всё это ему. И обязательно расспроси про Петьку — как себя чувствует, пришёл ли в сознание, что Ричард говорит, если тот сможет объяснить, конечно.

Митяй вернулся спустя несколько часов, взмыленный, но довольный.

— Петька пришёл в себя! — выпалил он, едва спрыгнув с лошади. — Слабый, конечно, но в памяти. Разговаривает, хоть и не очень много. Иван Филиппович с Петькиной женой от него не отходят, всё делают, как вы наказывали.

— А что Ричард? — спросил я, помогая Митяю расседлывать коня.

— Англичанин-то? Повязки менял при мне, — продолжил Митяй, разматывая подпругу. — Руки в спирту вымыл, как вы учили, потом осторожно повязку снял. Рана чистая, без гноя. Он остался ещё на день-два понаблюдать, но сказал, что если так дальше пойдёт — жить будет Петька.

Я облегчённо выдохнул. Первый кризис, похоже, миновал. Теперь главное — чтоб заражения не случилось.

Между тем деревенская жизнь шла своим чередом. Несколько раз мне встречался Илюха — глаза у него светились каким-то особенным восторгом, так и норовил поделиться какими-то впечатлениями.

— Егор Андреевич! — поймал он меня наконец, когда я возвращался от лесопилки. — А в бане-то нашей — чудо! Чистый пар так и клубится, когда на камни поливаешь! Народ не нахвалится. А уж когда кваском разбавили воду, как вы наказывали — такой дух пошёл! Хлебный, сытный, аж дышать приятно!

— Ну и славно, — улыбнулся я, глядя на разрумянившееся лицо Ильи. — На здоровье, пользуйтесь.

— Да что там говорить, — продолжал он, не в силах остановиться, — мужики теперь каждый вечер в баню норовят. Говорят, после работы лучше и придумать нельзя. Спят потом как убитые. А бабы тоже довольны — детишек помыть теперь не проблема, всё в тепле, а не в корыте на сквозняке.

— Здорово, что баня всем пришлась по душе, — сказал я. — Только смотрите, чтоб порядок строго соблюдался.

На следующий день с самого утра меня поймал Пётр — явился прямо к дому, когда я только позавтракал. Стоял у калитки, переминаясь с ноги на ногу, явно нетерпеливый.

— Егор Андреевич, — начал он, едва завидев меня, — сани почти готовы! Вот только с полозьями закончить, да обшивку доделать. Не хотите ли взглянуть?

— Конечно, покажи, что там у тебя вышло, — согласился я, накидывая кафтан.

Мы направились к ангару на краю деревни. Распахнув широкие двери, он отошёл в сторону, давая мне возможность оценить его творение.

В полумраке стояли сани — большие, просторные, с высокими бортами. Полозья, изогнутые плавной дугой аж блестели свежим оструганным деревом. Корпус был уже почти готов — крепкий, добротный.

— Вот, Егор Андреевич, — с гордостью произнёс Пётр, любовно поглаживая борт саней. — Как велели, по особому сделал. Не как обычно у нас делают, а с учетом всего, что вы просили.

Он присел у полозьев, указывая на их особую форму:

— Смотрите, какие получились! Загнуты особым образом, чтоб по снегу скользили, как рыба по воде. А тут, — он постучал по нижней части полоза, — полосу железную прибью, чтоб служили дольше и не стирались.

Петька поднялся, обошёл сани кругом, поглядывая на меня, желая увидеть одобрение в моих глазах.

— А насчёт ширины, — сказал он, разводя руки, показывая расстояние между полозьями, — долго думал. Всё голову ломал — как лучше сделать?

Он опустился на колени, чертя пальцем по земляному полу:

— Если слишком широко поставить, то лошадям тянуть тяжелее будет. Сани-то для снега, а не для летних дорог. А если узко — то проваливаться станут в глубокий снег, особенно в сугробах.

Петька встал, отряхнул колени и развёл руками:

— Думал-думал, места себе не находил. Даже сон пропал! Всё мерещилось, как сани то в снегу застревают, то лошади от натуги падают.

Я с трудом сдержал улыбку — так серьёзно Пётр подошёл к делу, так живо всё представлял.

— И что решил? — спросил я, обходя вокруг саней, осматривая их со всех сторон.

— Да так и не решил, — вздохнул Петька, разводя руками. — Потому и пришёл к вам. Думал-гадал, что важнее — чтоб не проваливались или чтоб легче тянуть было?

— Ты давай, не выдумывай и делай пошире, — сказал я ему, наконец. — Лошадей-то планируем тройку запрягать, так что потянуть смогут, не переломятся.

Петька хлопнул себя ладонью по лбу так, что эхо пошло по ангару:

— Ах ты ж, Господи, и как я сам не догадался! — воскликнул он, качая головой. — Тройка-то, конечно, справится, что ей эта ширина? Вы же и говорили что под тройку делать! А я за работой и забыл.

И тут его словно прорвало. Глаза загорелись, руки начали летать в воздухе, показывая то одну деталь, то другую:

Он отбежал к верстаку, хватая какую-то деревянную заготовку:

— А ещё сиденье особое придумал! Не просто лавка, как обычно делают, а с подъёмом таким, — он показал, как будет выглядеть сиденье, — чтоб спина не уставала в дальней дороге. И под ним ящик для вещей, да не простой, а с крышкой на петлях, чтобы в любой момент достать можно было, что нужно.

— А верхняя часть, как и просили, будет тёплой, — продолжал Пётр, словно позабыв обо всём на свете. — Каркас из гнутых прутьев сделаю, обтяну его холстом в три слоя, а между ними войлок проложу. Никакой мороз не страшен будет! А сверху ещё овчину можно кинуть.

Он замер на секунду, словно представляя себе готовые сани, и лицо его озарилось такой счастливой улыбкой.

Я провёл у Петра в сарае несколько часов. Он показывал мне каждую деталь, рассказывал о своих идеях, спрашивал совета. Видно было, что дело это ему по душе, что вкладывает в него не только умение, но и частичку души.

Вечером того же дня, когда уже стемнело, ко мне в дом заглянул Митяй. Прошёл в горницу, сел на лавку и довольно потёр руки:

— Егор Андреевич, не поверите, за два дня семь банок выдул! — похвастался он, явно гордый собой. — Все ровненькие, с толстыми стенками, как вы просили. Даже Семён удивился, говорит, за такое короткое время столько качественных изделий — это надо уметь!

— Молодец, Митяй, — похвалил я его. — Это нам пригодится.

— А для чего они, Егор Андреевич? — с любопытством спросил он. — Опять что-то особенное задумали?

— Для варенья они, — ответил я, улыбаясь. — А ещё, как следующий обоз придёт за досками, закажем, чтоб свинюшек привезли. Будем тушёнку делать.

— Тушёнку? — переспросил Митяй, явно не понимая, о чём речь.

— Мясо особым образом приготовленное, чтоб долго не портилось, — объяснил я. — В этих самых банках и будем хранить. Всю зиму будем с мясом, не то что соседи наши!

— Ох, чувствую, опять что-то новое будете нас учить делать, — засмеялся Митяй. — С вами, Егор Андреевич, не соскучишься!

На следующее утро я решил снова навестить деревню Ивана Филипповича, чтобы самому увидеть, как там дела у Петьки.

Быстро перекусив хлебом с молоком, вышел во двор. Степан, словно прочитав мои мысли, уже седлал коня.

— К Ивану Филипповичу собрались, Егор Андреевич? — спросил он, затягивая подпругу.

— Да, надо проверить, как там наш пациент себя чувствует, — ответил я, оглядывая сбрую. — Один поеду, думаю справлюсь.

Степан кивнул, но на его лице промелькнуло беспокойство:

— А не опасно ли одному-то? Мало ли кто по дорогам шастает.

— После того, как Захар с ребятами лихих людей перевёл, думаю, пока бояться нечего, — успокоил я его. — Да и дорога короткая, быстро обернусь.

Вскочив в седло, я тронул коня. Погода стояла чудесная — солнце пригревало совсем по-летнему, хотя по утрам уже чувствовалось дыхание приближающейся осени.

Конь бежал резво, словно тоже наслаждался погожим деньком. Я невольно залюбовался окрестностями, как ни крути, а красота русской природы завораживает, особенно в такой ясный день.

Путь до соседней деревни занял около получаса. Ещё издалека я увидел знакомые крыши, подгоняя коня, я быстро доскакал до ворот и спрыгнул на землю. И тут же увидел выходящих мне навстречу Ивана Филипповича и Ричарда. Лица их были усталыми, но не печальными — значит, ничего страшного не произошло, и это немного успокоило меня.

— Егор Андреевич! — радостно воскликнул Иван Филиппович, широко улыбаясь. — Как хорошо, что вы приехали!

Я пожал им обоим руки.

— Ну что, как там наш больной? — спросил я деловым тоном, передавая поводья подбежавшему мальчишке.

— Идёт на поправку, Егор Андреевич, — ответил Иван Филиппович, и его глаза заблестели от радости и облегчения. — Вот уже голову приподымает, сам пьёт. А утром даже улыбнулся, когда Марьюшка к нему подошла!

— Это хороший знак, — кивнул я, проходя во двор. — Значит, наши старания не напрасны.

— Марьюшка бульон мясной отварила, на курице, — продолжал Иван Филиппович, семеня рядом со мной. — Уваристый получился, душистый. Петька две ложки съел и не поморщился.

Я нахмурился, вспомнив о важности правильного питания для выздоравливающего:

— Вы смотрите аккуратно, чтоб не жирный был. Его желудку покой сейчас нужен, чтобы силы организм тратил не на переваривание тяжёлой пищи, а на восстановление.

— Нет, не жирный получился, Егор Андреевич, — поспешно заверил меня Иван Филиппович. — Всё, как вы велели. Марьюшка весь жир сверху сняла, только чистый бульон оставила.

Я кивнул, довольный таким подходом.

— Возьмите ещё из хлеба сделайте сухариков, — посоветовал я, останавливаясь у крыльца. — В печи подсушите. Потом, когда в бульон их побросаете, и они раскиснут, можно будет с ложечки давать. Они легко будут глотаться, и всё-таки сытнее будет.

Иван Филиппович просиял, словно я открыл ему великую тайну:

— Вот ведь мудрость какая! Сразу видно — понимаете в лечении! Сделаем, обязательно сделаем.

Он тут же побежал пересказывать это Марьюшке, которая показалась на пороге.

Я же перевёл взгляд на Ричарда и невольно нахмурился. Англичанин выглядел измождённым — лицо осунулось, под глазами залегли тёмные круги. Было видно, что он практически не спал эту ночь.

— Ну что, как он на самом деле? — спросил я тихо, чтобы нас не услышали домочадцы.

Ричард провёл рукой по уставшему лицу, но в его глазах горел огонёк профессиональной гордости:

— Знаете, Егор Андреевич, это удивительно, но вроде бы всё действительно хорошо, — ответил он негромко. — Первый день сукровица очень сильно шла и с дренажа, и из трубки. Я менял повязки четыре раза, как вы велели. А сегодня уже практически не идёт — только слегка розоватая жидкость, без гноя.

— А температура? — уточнил я, прикидывая в уме возможные осложнения.

— Жар подымался один раз, — признался Ричард. — Ночью, часа в три. Но как раз было время давать очередной отвар из коры, и буквально через тридцать минут жар спал. Удивительное средство, должен признать.

Я довольно кивнул — видимо, ивовая кора действовала именно так, как я и рассчитывал. Природный аспирин, пусть и в примитивной форме.

— А дренаж? Не пора ли снимать? — спросил я, проходя в дом.

— Я как раз хотел сегодня после обеда посмотреть, — ответил Ричард, следуя за мной. — Если выделения прекратятся совсем, думаю, можно будет его удалить. Пусть ещё ночь постоит, и завтра сниму.

В избе стоял запах трав и спирта — видимо, недавно делали перевязку. На топчане у печи лежал Петька. Лицо его, хоть и бледное, уже не имело того землистого оттенка, что вчера. Глаза были закрыты, дыхание — ровным и глубоким. Грудь, перевязанная чистыми полотняными полосами, мерно поднималась и опускалась.

Я осторожно приблизился и склонился над ним. Дренажная трубка, выходившая из-под повязки, была почти сухой — лишь капля прозрачной жидкости виднелась на её конце.

— Дышит свободно, без хрипов, — заметил я, прислушиваясь. — И цвет лица лучше.

Ричард кивнул:

— Я проверял, лёгкое — расправляется хорошо, воздух проходит равномерно. Плевра, похоже, срастается без осложнений.

Я легонько коснулся лба больного — кожа была прохладной и сухой. Хороший знак.

— А рана? Покажи, — попросил я.

Ричард осторожно отвернул край повязки, обнажая часть операционного шва. Края раны были чистыми, без покраснения и гноя, швы держались крепко.

— Заживает на удивление хорошо, — прокомментировал англичанин, снова закрывая рану повязкой. — Никогда бы не подумал, что после такой серьёзной операции возможно столь быстрое восстановление.

— Молодой организм творит чудеса, если ему помочь, — заметил я. — А плечо как?

— Держится хорошо в суставной впадине, — ответил Ричард. — Я сегодня утром снимал фиксирующую повязку, чтобы проверить кровообращение и убедиться, что нет отёка. Всё выглядит нормально.

Мы вышли из избы на свежий воздух. Я заметил, что Ричард буквально валится с ног от усталости.

— Сам-то отдыхал хоть немного? — спросил я, глядя на его измождённое лицо.

— Почти нет, — признался он. — Боялся упустить момент, если вдруг начнётся осложнение. Всю ночь сидел рядом, проверял пульс, следил за дыханием.

— Это понятно, — кивнул я. — Такую операцию сделал. Тут уж не до сна, когда такая ответственность.

Ричард смущённо улыбнулся:

— Да, признаюсь, мне и самому не верится, что всё получилось. Этот ваш эфир… Это настоящее чудо, Егор Андреевич. Без него операция была бы невозможна.

— Ты ещё остаёшься на ночь? — спросил я, оглядывая двор.

— Да, если вы не против, — ответил англичанин. — Хотел бы проследить ещё сутки. Самое опасное время — первые два-три дня.

— Тогда вот что, — сказал я, положив руку ему на плечо. — Сейчас иди и поспи несколько часов. Я побуду с Петькой, прослежу за его состоянием. А к вечеру, когда ты отдохнёшь, я вернусь в Уваровку.

— Но я… — начал было Ричард, но я перебил его:

— Никаких возражений. А завтра, как вернешься в Уваровку, нормально отоспись у себя дома. Вон, Илюха сказал, баньку уже опробовали. Рекомендую тебе сходить попариться, а потом выспаться как следует.

Ричард благодарно кивнул:

— Спасибо, Егор Андреевич. Вы правы, отдых мне не помешает.

— Кстати, кора ивовая не заканчивается? — спросил я, вспомнив о лекарстве.

— Да, осталось совсем немного, — признался Ричард. — На день-полтора, не больше.

— Скажу Митяю, чтоб ещё привёз, — кивнул я.

Мы ещё некоторое время говорили о состоянии больного, обсуждая дальнейшие шаги.

— Мёд помогает хорошо, — заметил он. — Когда мы меняли повязку, я как вы велели, промазал им рану. И правда, заживает быстрее, и гноя нет.

Я кивнул — средство оправдывало себя. Мёд, благодаря своим антисептическим свойствам, помогал бороться с инфекцией, создавая на ране защитный слой.

Марьюшка тем временем принесла нам квасу — холодного, ядрёного, с мятой и смородиновым листом. После долгого разговора он оказался как нельзя кстати.

— Благодарю, хозяюшка, — сказал я, принимая из её рук деревянную кружку. — А ты молодец, что мужа своего так выхаживаешь. Смотри только, чтоб повязки всегда чистые были, да руки мыть не забывай, когда к ране прикасаешься.

Марьюшка смущённо улыбнулась, потупив взор:

— Всё как велено делаю, Егор Андреевич. И руки в спирту мою, и тряпки все между камнями прожариваю, как вы сказывали.

— Умница, — похвалил я. — С таким уходом твой Петька скоро на ноги встанет.

После этого я отправил Ричарда отдыхать, а сам сел у постели больного. Петька спал спокойно, лишь изредка морщась во сне, когда боль давала о себе знать.

Пока я сидел рядом с Петькой, Иван Филиппович тихо рассказывал мне о том, как вся деревня взволнованно обсуждает чудесное спасение парня.

— Слух-то уж разнёсся по округе, Егор Андреевич, — говорил он тихо, поглядывая на племянника. — Все знают, что вы с лекарем заграничным Петьку моего с того света вытащили. Соседи приходили, в ноги кланялись, спрашивали, правда ли, что вы в грудь ему залезли, рёбра собирали, что-то внутри зашивали? Люди говорят — чудо свершилось, — продолжал Иван Филиппович. Отродясь такого не видывали, чтоб человек с такими ранами выжил, да ещё и на поправку пошёл.

Я улыбнулся. Чудо ли это было или просто грамотная медицинская помощь, но результат радовал — парень, которому вчера оставалось жить считанные часы, сегодня уже шёл на поправку.

Часам к четырём пополудни Ричард проснулся, отдохнувший и посвежевший. Мы ещё раз осмотрели больного, сменили повязки и решили, что дела идут на лад.

— Ну что ж, — сказал я, собираясь в обратный путь, — кажется, самое страшное позади. Теперь главное — дать организму восстановиться.

— Я прослежу, — заверил Ричард, пожимая мне руку. — И завтра вернусь в Уваровку, как вы велели.

— Смотри мне, — напутствовал я его, — как только вернёшься, первым делом в баню. И выспись хорошенько. Считай это докторским предписанием.

Англичанин рассмеялся:

— Будет исполнено в точности, доктор!

Я вскочил на коня и, махнув рукой провожавшим, тронулся в обратный путь.

Вернувшись в деревню, я сразу же нашёл Степана:

— Степан, — обратился я к нему, спрыгивая с коня, — приготовь ещё ивовой коры и передай с кем-нибудь Ричарду в соседнюю деревню. Только побыстрее.

— Сделаем, Егор Андреевич, — кивнул тот. — Не извольте беспокоиться. Уже к вечеру отправим.