Воронцов. Перезагрузка. Книга 5

Глава 5

Я улыбнулся, наблюдая, как наполняется корчма. Дело шло к успеху, и это радовало. Но ещё больше радовала мысль о том, что, возможно, я нашёл способ обеспечить Машке безопасные роды. А это было важнее любых денег, которые мог принести аукцион.

Тем временем пришел Захар и сказал, что нашел лекаря. День выдался хлопотный, но дело с лекарем было важнее всего.

— Где он? — спросил я, накидывая кафтан.

— Недалеко отсюда, в Никольском переулке дом держит, — ответил Захар, поправляя шапку. — Говорят, лучший в городе. К нему даже из соседних уездов приезжают.

Мы вышли на улицу. Ветер гнал по мостовой сухие листья, закручивая их в маленькие вихри. Прохожие спешили по своим делам, кутаясь в шубы и кафтаны.

Никольский переулок оказался узким, но чистым. Дома здесь стояли добротные, каменные, с резными наличниками. Видно было, что живут тут люди зажиточные. Дом лекаря выделялся синей дверью и вывеской с изображением чаши, обвитой змеей.

Нас встретил сам хозяин — высокий седоватый мужчина с внимательным взглядом. Одет просто, но опрятно, в руках какая-то книга с закладкой. По виду — человек образованный.

— Чем могу служить, господа? — спросил он, пропуская нас в дом.

Кабинет лекаря был просторным и светлым. На полках стояли склянки с разноцветными жидкостями, пучки сушеных трав, какие-то инструменты. На стене — анатомические рисунки, привезенные, видимо, из-за границы. В углу — небольшой стол с книгами на латыни.

Я переговорил с ним, объяснил ситуацию. Рассказал о Машке, о беременности, о том, что хотелось бы, чтобы роды принимал именно он, а не деревенская повитуха.

Лекарь слушал внимательно, иногда задавая вопросы: сколько лет жене, первая ли беременность, как чувствует себя. Потом задумался, поглаживая бороду.

— Принять вашу супругу здесь я, конечно, смогу, — сказал он наконец. — У меня есть и помещение для рожениц, и все необходимое. Но вот сам выехать к вам в Уваровку, да еще и в конце весны, никак не получится. У меня тут практика большая, пациенты каждый день. Да и дорога дальняя, распутица весной…

Я понимающе кивнул. Что ж, этого и следовало ожидать. Городской лекарь — не деревенская повитуха, которую можно позвать в любое время дня и ночи.

— А нет ли у вас ученика или помощника, которого можно было бы пригласить? — спросил я с надеждой.

Лекарь покачал головой:

— Был один, да в Петербург уехал, при дворе служит теперь. А новый еще не обучен как следует, доверить ему роды не могу.

Я поблагодарил его за честность и спросил о плате за услуги. Сумма оказалась немалой, но разумной.

Мы договорились, что я дам знать заранее, если решим приехать в город к сроку родов. Лекарь записал мое имя в большую книгу, что-то пометил рядом.

Выйдя от него, я еще поискал других, но, как говорили местные, этот был лучшим. В итоге ничего по сути толкового не решил. Вариант тогда остается в конце зимы приезжать сюда в город вместе с Машкой. Ладно, нужно будет все обдумать.

Мы с Захаром вернулись на постоялый двор, где нас ждал Фома. Я попросил его узнать, по чем дома в городе, либо же снять дом на два-три месяца, а то и на больше, сколько будет стоить.

— Сделаю, Егор Андреевич, — кивнул Фома. — Есть у меня тут знакомый, что избами торгует. Потолкую с ним.

Вечером же состоялся аукцион. Я волновался, не скрою. Хоть и уверен был в своем товаре, но как примут его городские жители — вопрос открытый. Одно дело деревенские, которые на все мои новшества смотрели с восторгом, другое — искушенная городская публика.

К назначенному часу стали собираться гости. Зазывалы постарались на славу — нагнали почти всех купцов и лиц заинтересованных. Были и бояре, и горожане зажиточные, и даже кто-то от главы города, да от коменданта оружейного завода. Публика разношерстная, но в основном состоятельная.

Я приоделся по случаю — новый кафтан тёмно-синего сукна, расшитый серебряной нитью, белая рубаха тонкого полотна, сапоги начищены до блеска. Захар и Фома тоже выглядели достойно — я им справил новую одежду специально для таких случаев.

Помимо всего прочего, я за сегодня несколько раз замечал того самого щуплого мужика, с которым сталкивался ранее, подозревая его в слежке за собой. Но тот на контакт не шел — наблюдал со стороны и даже когда я решительным шагом направился к нему — растворился в толпе. Странно это все, но сейчас не до него было.

Зал гудел как улей. Купцы собирались группками, обсуждая что-то, бросая в мою сторону любопытные взгляды. Дамы в богатых платьях и кокошниках перешептывались, прикрываясь веерами. Важный боярин с окладистой бородой рассматривал выставленный товар через лорнет, презрительно поджав губы.

А товар и впрямь был необычным для этих мест. Таких в этом городе еще не видывали.

Я думал продать все двадцать чашек одним комплектом, но, посовещавшись с распорядителем аукциона, решил делить на пять комплектов по четыре штуки в каждом. Так и интерес больше, и цена, глядишь, выше поднимется.

Наконец, распорядитель — мужчина с зычным голосом и пышными усами — поднялся на небольшое возвышение и ударил в гонг.

— Господа почтенные! Дамы благородные! — воскликнул он, обводя зал широким жестом. — Сегодня на нашем аукционе представлен товар редкостный, диковинный! Фарфор тончайший, из самого Китая привезенный! Ручная работа мастера! Такого вы не найдете ни в одной лавке, ни у одного купца!

Толпа загудела, люди подались вперед, стараясь лучше разглядеть выставленные на обозрение чашки.

— Начинаем с первого комплекта! — объявил распорядитель, указывая на четыре чашки. — Цена начальная — десять рублей! Кто больше?

— Одиннадцать! — выкрикнул купец в красном кафтане.

— Двенадцать! — перебил его другой, пузатый, с золотой цепью на шее.

— Пятнадцать! — неожиданно прозвучал женский голос. Это была супруга главы города, дама с претензией на столичные манеры.

— Семнадцать! — не сдавался первый купец.

— Двадцать! — отрезал боярин с лорнетом, и в зале на мгновение воцарилась тишина.

Двадцать рублей за четыре чашки — сумма немалая. Можно было купить корову, а то и двух.

Но тишина длилась недолго.

— Двадцать два! — выкрикнул кто-то из задних рядов.

— Двадцать пять! — парировал пузатый купец.

— Тридцать! — снова вступила в торги супруга главы города.

Я стоял, с трудом сдерживая улыбку. План работал лучше, чем я ожидал. Еще в Уваровке я понял, что людям свойственно желать того, что есть у других, особенно если это что-то необычное, редкое. А здесь, в городе, эта черта проявлялась еще ярче.

Торги продолжались, цена росла как на дрожжах. Первый комплект перевалил за сорок рублей, когда случился забавный эпизод. Пузатый купец, распаленный азартом, случайно толкнул локтем своего соседа, тот покачнулся и наступил на ногу даме в роскошном платье. Дама взвизгнула, её кавалер сделал выпад в сторону купца, но тот, не обращая внимания, продолжал повышать ставки.

— Сорок пять! Сорок пять рублей даю!

— Пятьдесят! — отрезал боярин с лорнетом, и на этот раз ставку уже никто не перебил.

Первый комплект ушел за пятьдесят рублей. Распорядитель ударил в гонг, объявляя о завершении торгов по первому лоту. Боярин с довольным видом направился к столу, где оформлялись покупки.

— А теперь, господа, второй комплект! — провозгласил распорядитель, указывая на чашки. — Начальная цена — пятнадцать рублей!

Торги по второму комплекту начались еще жарче. Теперь в бой вступили те, кто присматривался во время первых торгов, но не решался участвовать. Цена быстро перевалила за тридцать рублей.

— Тридцать пять!

— Сорок!

— Сорок два с полтиной!

В какой-то момент представитель коменданта оружейного завода и купец в зеленом кафтане так увлеклись соперничеством, что чуть не схватились за грудки. Только представители полиции, которые в обязательном порядке тут присутствовали, сдержали от рукоприкладства.

— Господа, господа! — увещевал их распорядитель. — Мы же на благородном собрании! Извольте вести себя достойно!

Но страсти только разгорались. Во время торгов по третьему комплекту — в зале стало так жарко и душно, что дамы начали обмахиваться веерами, а мужчины расстегивать кафтаны. Купец в зеленом, проигравший предыдущие торги, теперь был настроен решительно и не жалел денег.

— Сорок пять!

— Сорок семь!

— Пятьдесят! — выкрикнул он, стукнув кулаком по столу так, что подпрыгнули стоявшие на нем свечи.

Никто не решился перебить эту ставку, и третий комплект достался ему.

Четвертый комплект — вызвал настоящий ажиотаж среди дам. Супруга главы города, проигравшая предыдущие торги, теперь была полна решимости.

— Тридцать! — заявила она с места, не дожидаясь даже объявления начальной цены.

— Тридцать пять! — тут же отозвалась жена богатого мельника, славившаяся своим гардеробом и коллекцией украшений.

— Сорок! — парировала супруга главы.

Их мужья стояли рядом с бесстрастными лицами, лишь изредка обмениваясь понимающими взглядами. Видимо, такие сцены были им не в новинку.

Женское соперничество оказалось не менее жарким, чем мужское. Ставки росли, дамы метали друг в друга испепеляющие взгляды, а зал наблюдал за этим поединком с нескрываемым интересом.

— Сорок восемь!

— Пятьдесят!

— Пятьдесят два!

Жена мельника, уже открывшая рот для новой ставки, вдруг почувствовала на своем локте твердую руку мужа. Тот едва заметно покачал головой. Дама поджала губы, но смирилась.

— Пятьдесят два рубля — раз! Пятьдесят два рубля — два! Пятьдесят два рубля — три! — распорядитель ударил в гонг. — Продано супруге его превосходительства!

Последний, пятый комплект, достался московскому гостю — представительному мужчине в дорогом платье иноземного покроя. Он не торговался, просто назвал сумму — пятьдесят рублей — и никто не рискнул соперничать с ним.

Аукцион завершился под восторженные аплодисменты публики. Это было не просто торговое мероприятие, а настоящее представление, о котором, я не сомневался, будут говорить в городе еще долго.

По итогу каждый набор из четырех чашек ушел по пятьдесят рублей. Сумма выходила солидной, с учетом того, что средняя пенсия десятника в год была около двухсот рублей, а тут за два дня работы получилась такая сумма, превышающая ее. Двести пятьдесят рублей за все комплекты — на эти деньги можно было купить небольшой дом в городе или несколько породистых лошадей.

Когда зал опустел, ко мне подошел распорядитель, протягивая мешочек с деньгами.

— Извольте получить, господин Егор Андреевич, — сказал он с поклоном. — За вычетом нашей комиссии, как договаривались.

Я взял мешочек, проверил содержимое. Все было правильно.

— Благодарю за организацию, — ответил я. — Прекрасно проведено.

Распорядитель расплылся в довольной улыбке.

— Такого аукциона у нас давно не было, — признался он. — Народ доволен, говорят, не просто торги, а целое представление. Будут еще интересные товары — милости просим!

Я заверил его, что обязательно воспользуюсь его услугами в будущем, и мы распрощались.

Выйдя на улицу, я глубоко вдохнул свежий вечерний воздух. На душе было легко. План удался даже лучше, чем я ожидал.

Где-то вдалеке часы на ратуше пробили десять. Город постепенно засыпал, лишь в тавернах еще горел свет и слышались голоса. Я направился к постоялому двору, размышляя о сегодняшнем дне и строя планы на завтрашний.

Успех аукциона показал, что я на верном пути. Понимание психологии людей, знание маркетинговых ходов из моего времени давали мне преимущество здесь, в девятнадцатом веке. И я собирался использовать это преимущество с максимальной выгодой — не только для себя, но и для всех жителей Уваровки, ставших мне почти семьей.

А настоящая семья… Настоящая семья ждала меня там, в деревне. Машка с нашим будущим ребенком. И я сделаю всё, чтобы обеспечить им лучшую жизнь, какую только можно в этом времени.

С этими мыслями я вошел в здание постоялого двора, кивнул сонному смотрителю и поднялся в свою комнату.

На следующее утро, позавтракав в таверне, мы попросили собрать с собой еды на обед и отправились в дорогу назад. Солнце только-только начинало пригревать, обещая погожий день. Лошади, отдохнувшие за ночь, бодро шли по дороге, изредка всхрапывая и мотая головами.

Я ехал впереди, наслаждаясь свежим воздухом и тишиной. За мной следовал Захар, а чуть поодаль — Фома с Григорием. Мы особо не разговаривали, каждый думал о своём. Я размышлял о делах в Уваровке, о том, как продвигается строительство, о Машке и нашем будущем ребёнке. Мысли текли неспешно, как облака по небу.

Дорога петляла между холмами, то спускаясь в низины, где стелился утренний туман, то поднимаясь на взгорки, с которых открывались живописные виды на окрестности. Леса уже начинали менять свой цвет — кое-где проглядывала осенняя желтизна, напоминая о скором приходе холодов.

Где-то через часа полтора-два пути, когда мы остановились размяться, я вдруг услышал далёкий крик, который не столько привлёк внимание, а больше то, что вряд ли такое вообще можно было тут услышать.

— Help, please, help me!

У меня аж глаза на лоб полезли от услышанного. Английская речь здесь, в глуши русских лесов девятнадцатого века? Я замер, прислушиваясь, не померещилось ли мне. Но крик повторился, теперь ещё отчаяннее.

— Погнали туда, — сказал я Захару, и мы, запрыгнув в сёдла, тут же сорвались в галоп.

Фома с Григорием последовали нашему примеру и уже тоже скакали за нами, не задавая лишних вопросов. Лошади неслись во весь опор, копыта гулко стучали по земле, поднимая клубы пыли. Ветер свистел в ушах, ветки хлестали по лицу, но мы не сбавляли темпа.

Буквально через метров триста я стал свидетелем очень интересной картины. Через толстую ветку была переброшена верёвка, на конце которой за ноги был привязан мужик, который голосил на английском языке о помощи. Вокруг него же собрались человек семь явно бандитской наружности и глумились над бедолагой, явно наслаждаясь процессом. Один из них тыкал несчастного палкой, другой угрожающе размахивал ножом, третий просто стоял и хохотал, запрокинув голову.

Я моментально оценил ситуацию. Разбойники были настолько увлечены своим занятием, что пропустили наше приближение. Это давало нам преимущество внезапности.

— Захар, слева заходи! — крикнул я, направляя своего коня прямо в гущу событий.

Влетев в толпу, мы сбили лошадьми пару человек, которые с воплями покатились по земле. Далее я спрыгнул с коня и вихрем накинулся на лихих людей.

Одного я сбил с ног подсечкой, второму заломил руку за спину, когда тот попытался ударить меня ножом. Развернувшись, я отправил в нокаут третьего мощным ударом в челюсть.

Захар же орудовал саблей с седла. Не убивая, но нанося болезненные удары плашмя — по спинам, по плечам. Разбойники не ожидали такого отпора и в панике разбегались кто куда.

Раскидали всех буквально в считанные секунды — Фома с Гришей даже не успели подъехать, а всё уже было закончено. Разбойники, те, что могли двигаться, скрылись в лесу, бросив своих раненых товарищей.

— Please, help me, — повторил висящий вниз головой мужик, его лицо от долгого пребывания в таком положении стало багрово-красным.

— Придержи, — сказал я Захару, сам же перерубил верёвку своим ножом.

Захар поймал мужика и аккуратно усадил под деревом. Незнакомец тяжело дышал, растирая затёкшие ноги и щиколотки, на которых остались глубокие следы от верёвки.

— Говоришь по-русски? — спросил я его.

Тот отрицательно покачал головой.

— Sorry, just English, — произнёс он, глядя на меня с надеждой и недоверием одновременно.

— Where are you from? — спросил я, с трудом вспоминая школьный английский.

Тот удивлённо посмотрел на меня и защебетал на английском так быстро, что я едва мог разобрать отдельные слова. Из его речи я понял, что он из Англии, был военнопленным у французов, но удалось бежать. Прикинул, что через линию фронта пройти не сможет — вот и отправился на восток.

Я несколько раз просил его «be slowly», тот кивал, но в процессе рассказа снова ускорялся, активно жестикулируя и указывая то на запад, то на восток. Его одежда была изношена и местами порвана, на лице виднелась щетина в несколько дней, но держался он с достоинством, которое выдавало в нём человека не простого происхождения.

В итоге после побега, как я понял, он хотел в столицу попасть, но тут на него напали эти «господа». Он не мог понять, что от него требуют, и всё обернулось так, как мы застали.

Захар, Фома и Григорий с недоумением наблюдали за нашим разговором, явно не понимая ни слова.

Я с горем пополам, вспоминая школьные уроки и лекции института по английскому, объяснил ему, что это никакие не господа, а натуральные бандиты, и что ему крайне повезло, что мы проезжали рядом. А ещё, что меня очень удивило, как он смог добраться пешком почти аж до Тулы.

— Tula? Is this Tula? — переспросил англичанин, широко раскрыв глаза.

— Near Tula, — подтвердил я, указывая рукой в сторону города. — Few miles.

Он покачал головой, словно сам не верил, что зашёл так далеко. Потом попытался встать, но ноги ещё плохо его слушались.

— My name is Richard Bramley, — представился он, протягивая мне руку. — I am very grateful for your help.

— Егор Воронцов, — ответил я, пожимая его руку. — Можно просто Егор.

Пока мы разговаривали, Фома достал из сумки флягу с водой и протянул англичанину. Тот с благодарностью принял её и жадно выпил почти половину.

Тут я услышал конский топот, приближающийся со стороны дороги. Насторожившись, мы все обернулись в ту сторону. Захар достал пистоль, взвёл курок. Я же приготовился к возможной новой стычке, положив руку на рукоять своего ножа.

Но на поляну выскочил одинокий всадник, довольно прилично одетый. На нём был добротный кафтан тёмно-синего цвета, высокие сапоги из хорошей кожи, на поясе висела сабля в богато украшенных ножнах. Конь под ним был статный, явно не из дешёвых — чистокровный скакун с лоснящейся гнедой шерстью.

Всадник окинул взглядом поляну, заметил поверженных разбойников, англичанина, сидящего под деревом, и нас, стоящих с оружием наготове. На его лице не отразилось ни удивления, ни страха.

Остановившись возле нас метрах в десяти, он спешился одним плавным движением и обратился к нам:

— Мне нужен боярин Егор Андреевич Воронцов.

В его голосе слышалась уверенность человека, привыкшего отдавать приказы. Он стоял прямо, расправив плечи, глядя на нас с лёгким высокомерием.

— Ну, допустим, это я, — ответил я, делая шаг вперёд и внимательно изучая его.

Лицо было мне незнакомо — правильные черты, тонкие губы, глаза светлые, но какие-то холодные, оценивающие. Возраст определить было трудно — может, тридцать, может, сорок лет.

— Вам велено передать послание, — сказал он и протянул мне конверт.

Конверт был из плотной бумаги, запечатанный сургучом, на котором виднелся какой-то герб или символ, который я не смог разобрать.

Я взял конверт, ощущая его тяжесть — внутри явно было что-то кроме бумаги. Гонец отступил на несколько шагов и замер, всем своим видом показывая, что не собирается уходить.

— Это всё? — спросил я, взвешивая конверт в руке.

— Нет, велено дождаться ответа и доставить его заказчику, — ответил гонец, глядя мне прямо в глаза.

— А кто заказчик? — поинтересовался я, пытаясь понять, от кого может быть это странное послание.

— Это вам ничего не скажет, простите, но не велено разглашать, — ответил гонец с лёгким поклоном, но в его голосе не было извинения, только формальная вежливость.

Я внимательно осмотрел конверт со всех сторон, но кроме печати на нём не было никаких опознавательных знаков — ни имени отправителя, ни адреса получателя.

С некоторой настороженностью я вскрыл конверт, разломив сургучную печать. Внутри обнаружился графитовый карандаш — предмет, крайне редкий в этом времени, — и записка, написанная на плотном листе бумаги каллиграфическим почерком.

В ней было написано: «Подчеркни своё».

И дальше с каждой строки всего пять слов:

'Ленин

Сталин

Брежнев

Горбачёв

Ельцин'.