Воронцов. Перезагрузка. Книга 5

Глава 17

Иван принёс два куска толстой коры, ровной, гладкой, без сучков и неровностей. Если сложить эти куски вместе, получится аккурат в толщину руки парня — как раз то, что нужно для надежной шины.

— Хорошо придумал, — одобрил Ричард, внимательно осматривая принесенный материал. — Кора хорошая — гнется, не ломается, и к телу прилегает плотно. Самое то для наших целей.

Мы с Ричардом принялись за дело. Аккуратно, стараясь лишний раз не тревожить сломанную руку, мы обложили поврежденное предплечье кусками коры. Парень при каждом нашем прикосновении кривился от боли, лицо его покрывалось крупными каплями пота, но он старался из всех сил терпеть, лишь изредка сквозь стиснутые зубы вырывалось приглушенное стенание.

— Молодец, Петька, — тихо подбадривал его Иван Филиппович. — Терпи, сынок, почти готово.

Когда руку обложили со всех сторон, мы крепко сжали импровизированную шину и принялись плотно обматывать ее тряпками, которые заранее разорвали на длинные лоскуты. Повязку накладывали тщательно, виток за витком, следя за тем, чтобы кора не сдвинулась с места и кость была надежно зафиксирована.

— Ну что, займусь теперь плечом? — спросил Ричард, и по его голосу было ясно, что он прекрасно представлял себе, какую адскую боль предстоит сейчас испытать парню.

Я лихорадочно думал, пытаясь найти способ хоть как-то облегчить страдания мальчишки. В голову пришла одна мысль, и я решил попробовать её воплотить в жизнь.

— Скажи, Ричард, сколько у нас есть времени, пока все это не начнет срастаться неправильно? — Я кивнул сначала на плечо, а потом на сломанные ребра.

Ричард задумался на мгновение, подсчитывая в уме, потом ответил:

— День. Максимум два, учитывая то, что он уже в таком состоянии больше двух суток лежит. Дальше кости начнут срастаться как попало, и тогда уже ничего не исправишь. Только ломать заново.

— Тогда делаем следующее, — решительно сказал я, доставая из холщовой котомки, которую собрал из дома, связку сушеной ивовой коры.

Мы подошли к русской печи, где в углах тлели красные угольки. Я быстро накрошил кору ножом на мелкие кусочки и забросил их в небольшой чугунный котелок, долил туда воды из ковша.

— Смотри, Ричард, — сказал я, ставя котелок в угли. — Ты же спрашивал, как я делаю отвар, где получается салициловая кислота? Сейчас покажу.

Ричард подошел ближе и внимательно следил за каждым моим движением, словно стараясь запомнить каждую мелочь. Хотя на самом деле рецепт был предельно простой — кора ивы содержит природные обезболивающие вещества.

— Главное — не переварить, — объяснял я, помешивая содержимое котелка деревянной ложкой. — Как только вода потемнеет и появится горьковатый запах, значит, готово. Слишком долго кипятить нельзя — все полезное выварится.

Когда отвар был готов — вода стала темно-коричневой и приобрела характерный терпкий запах — я достал котелок из печи.

— Нужно, чтобы остыл побыстрее, — сказал я Ивану. — Поставь в подпол, в самое холодное место. И лучше всего — прямо в ёмкость с холодной водой, чтобы быстрее охлаждалось.

Иван кивнул и унес котелок в подпол. Мы подождали минут тридцать, пока отвар остынет до приемлемой температуры. Затем я процедил его через чистую тряпицу, удалив все кусочки коры и мусор.

— Ну-ка, Петька, — сказал я, подходя к парню с деревянной чашкой в руках. — Выпей это. Горько будет, но терпи.

Парень недоверчиво посмотрел на темную жидкость, но послушно приподнял голову. Я осторожно влил ему в рот несколько глотков отвара. Петька скривился — напиток действительно был горьким, с вяжущим привкусом, но пил, веря, что это ему поможет.

— Все выпей, до дна, — настаивал я. — Так надо, поверь мне.

Когда парень осушил чашку, я отставил ее в сторону и объяснил:

— Минут через двадцать-тридцать тебе станет легче. Жар спадет, и болеть будет не так сильно.

Оставшуюся часть отвара я оставил женщине-знахарке, которая все это время не отходила от нас:

— Вот, тетушка, — сказал я, обращаясь к ней. — Через пять часов дашь ему еще выпить, половину от того, что осталось. И потом еще через пять часов — остальное.

Матрёна — так, кажется, ее звали — кивнула и бережно взяла емкость с лекарством.

— А мы пока подготовимся к тому, чтобы можно было нормально вправить плечо, собрать пальцы на руке как следует, — продолжал я, поворачиваясь к Ричарду, когда мы уже выходили из дома. — И провести операцию.

При слове «операция» у Ричарда глаза заметно округлились от удивления.

— Операцию? — переспросил он. — Егор Андреевич, да разве мы в состоянии…

Вскочив в седла, мы стремительно помчались обратно в Уваровку. Захар в поводу вел четвертую лошадь, на которой ехал Иван Филиппович. Копыта коней гулко били по земле, поднимая клубы пыли, а ветер хлестал в лицо, заставляя щуриться и крепче сжимать поводья.

Ричард на скаку пытался докричаться до меня сквозь топот копыт и свист ветра. Лицо его было искажено тревогой и недоумением:

— Егор Андреевич! — кричал он, подстегивая свою лошадь, чтобы не отставать. — Как так? Операцию делать? Да он же не выдержит такого! Это же изнутри ребра складывать придется, каждую косточку на место ставить!

Ричард перехватил поводья одной рукой и махнул другой, подчеркивая свои слова:

— А потом еще внутренности осматривать — какие поранены, что пробито! Если легкое проткнуто или селезенка разорвана — это все сшивать надо, кровотечение останавливать! Как это все, Егор Андреевич, наживую? Вы в своем уме?

Я строго окликнул его:

— Успокойся, Ричард! Не время сейчас рассуждать — делать надо! Парень умирает, понимаешь?

Минут через двадцать бешеной скачки мы прискакали в Уваровку. Я соскочил с седла, еще не дав лошади полностью остановиться, и швырнул поводья Степану, который выбежал на звук копыт.

— Степан! — рявкнул я. — Быстро скачи на Быстрянку, приведи Митяя ко мне пулей! Живо!

Степан, не задавая лишних вопросов, вскочил на мою еще не остывшую лошадь и умчался, поднимая облако пыли.

А сам бегом направился к дому — нужно было умыться, а потом дать четкие указания Захару, который, как только мы приехали, не отставал ни на шаг:

— Что делать нужно, барин?

— Захар, слушай внимательно, — сказал я, на ходу стягивая с себя кафтан, скомкано давая указания ему. — Определи кого послать в город из служивых. Нужно к аптекарю срочно. Лекарства купить. Инструменты — найти. В первую очередь Игоря Савельевича — вдруг тот уже что нашел, так забрать и привезти. А если еще нет, то у того же аптекаря купить или найти где-то еще. У немца спросите, если что. Дело жизни и смерти.

Захар сразу же оживился:

— Да я и сам могу, барин! На лихом коне доскачу быстро!

— Нет, Захар, — покачал я головой, плеская себе в лицо холодной водой из рукомойника. — Ты нужен здесь. Потому что тебе еще предстоит людей лихих отлавливать — тех, что на Петьку напали. Без этого дела не будет покоя ни нам, ни соседям.

Я вытерся полотенцем и повернулся к нему:

— А в город тоже кому-то ехать надо, может, даже вдвоем лучше — один другого подстрахует. Ты решай сам, кого пошлешь, но нужно быстро. И с заводными лошадьми пусть едут — время дорого.

Захар понимающе кивнул и сразу же побежал отдавать распоряжения. Я слышал, как он громко кричал во дворе, собирая людей, объясняя, что к чему.

Минут через пятнадцать после этого разговора во двор на взмыленной, тяжело дышащей лошади влетел Митяй. Соскочив на ходу, он быстрыми шагами направился ко мне:

— Звали, Егор Андреевич? Степан сказал — очень срочно!

— Да, Митяй, звал. И дело действительно не терпит отлагательства.

Я подвел его к столу, на котором уже приготовил лист бумаги, и взял в руки кусок древесного угля. Начал быстро, но четко рисовать схему:

— Смотри внимательно, какое у меня к тебе задание. Нужно сделать примитивный стеклянный аппарат для перегонки.

Митяй наклонился над столом, внимательно следя за движениями моей руки.

— Вот смотри, — продолжал я, рисуя округлую емкость. — Твоя задача выдуть вот такую емкость — круглую, с широким дном и узким горлышком. Стенки должны быть достаточно толстые, чтобы выдерживали нагрев.

Я нарисовал рядом длинную изогнутую трубку:

— Потом сделать трубку — длинную, тонкую. Диаметром примерно с мизинец. И спаять их вместе так, чтобы трубка выходила из горлышка этой емкости.

Митяй кивал, стараясь запомнить каждую деталь.

— Дальше, — я продолжал рисовать, — трубка должна идти вот так — сначала немного вверх, потом изгибаться и идти вниз. А вот тут, — я указал на середину трубки, — нужно будет сделать небольшое стеклянное корытце, прямоугольное или овальное, так, чтоб эта часть трубки проходила через него.

— Корытце? — переспросил Митяй. — А зачем?

— В него будет заливаться холодная вода для охлаждения. Трубка должна проходить через это корытце, но не касаться дна и стенок. Понимаешь? А дальше трубка выходит из корытца и опускается вниз — на расстояние примерно в палец, чтобы то, что мы будем перегонять, капало в отдельную емкость.

Я отложил уголь и посмотрел на Митяя:

— Понял схему?

— Понял, Егор Андреевич, — сказал Митяй, еще раз внимательно изучив рисунок. — А что это будет? Для чего такая хитрая штука?

— Это будет примитивный перегонный куб для дистилляции, — объяснил я. — В нашем случае — для несколько особых целей.

Митяй почесал затылок:

— А как же правильно делать такую штуку? С чего начинать?

Я сел за стол и стал подробно объяснять:

— Слушай внимательно. Начинать нужно с основной емкости — перегонного куба. Берешь стеклянную заготовку, нагреваешь в печи до мягкости. Потом выдуваешь шар — сначала небольшой, потом постепенно увеличиваешь, следя, чтобы стенки были одинаковой толщины.

Митяй слушал, не моргая.

— Дно делаешь плоским, но достаточно толстым, чтобы куб устойчиво стоял на огне. Горлышко — узкое, примерно в два пальца диаметром. Тут самое главное — горлышко должно быть идеально ровным, иначе трубка не припаяется плотно.

— А трубку как делать? — спросил он.

— Трубку вытягиваешь из толстого стеклянного прута. Нагреваешь середину до красна, потом медленно растягиваешь в разные стороны — получается полая трубка. Только следи, чтобы канал внутри не закрылся и был одинаковым по всей длине.

Я встал и прошелся по комнате, обдумывая детали:

— Самое сложное — это изогнуть трубку правильно. Нагреваешь в том месте, где нужен изгиб, но не докрасна, а чуть меньше. И медленно, очень медленно сгибаешь. Если поторопишься — трубка сплющится или лопнет.

— А корытце для охлаждения? — напомнил Митяй.

— Корытце делается отдельно. Можешь выдуть как маленькую овальную бутылку, потом срезать верх. Или слепить из нескольких кусков стекла — главное, чтобы швы были герметичные. Размером примерно с две ладони в длину и одну в ширину.

Я показал руками приблизительные размеры.

— В корытце делаешь два отверстия — где трубка входит и где выходит. Отверстия должны плотно обхватывать трубку, но не пережимать ее. Это самая тонкая работа — тут нужна особая аккуратность.

— Егор Андреевич, — сказал Митяй, — а как все это соединить, чтобы не текло?

— Соединения делаются на горячую пайку. Трубку к кубу припаиваешь так: нагреваешь край горлышка и конец трубки, потом быстро соединяешь и проворачиваешь. Стекло должно сплавиться в одно целое.

Я взял со стола небольшую стеклянную палочку и показал на пальцах движения:

— Вот так поворачиваешь — медленно, равномерно.

— А проверить, что все герметично? — спросил Митяй.

— Просто. Затыкаешь конец трубки пальцем и дуешь в куб. Если воздух не проходит — значит, все плотно. Если где-то свистит — ищи щель и заделывай заново.

Митяй кивнул:

— Понятно. На когда это нужно?

Я задумался:

— Стекло — материал капризный, может и лопнуть, если поторопишься. Но постарайся как можно быстрее. Край — завтра к обеду.

— Егор Андреевич, — осторожно спросил Митяй, — а зачем такая спешка? Что случилось-то?

Я тяжело вздохнул:

— Парень один, в соседней дереве при смерти лежит, Митяй. Избили его разбойники, ребра поломали, внутренности повредили. Нужно операцию делать — а без этой штуки, — я кивнул на чертеж, — никак. Иначе помрет парень.

Лицо Митяя сразу стало серьезным:

— Понял, барин. Сейчас же за дело возьмусь. А если что не получится — сразу к вам прибегу?

— Конечно.

Пока я все объяснял Митяю — в горницу вошли Пахом и Никифор.

Оба были уже в дорожной одежде: сапоги высокие, до колен, кафтаны крепкие, дорожные, подпоясанные широкими ремнями, шапки в руках держали почтительно. Лица серьезные — видно было, что понимают: раз их барин вызывает, значит, дело неотложное.

— Егор Андреевич, — поклонился Пахом. — Захар сказал, что вызывали? Говорит, срочное задание у нас есть?

— Да, ребята, есть задание, — кивнул я, откладывая уголек в сторону. — И очень важное. От него многое зависит.

— Берете лошадь и по заводной, — начал я, поворачиваясь к ним. — И скачете что есть духу в город.

— Доберетесь — сразу к аптекарю идете. Лавку его знаете? Возле Торговых рядов стоит, рядом с Никольской церковью.

— Знаем, — подтвердил Пахом. — Там вывеска большая висит, с крестом красным нарисована.

— Вот и отлично. Идете к нему и берете серную кислоту. Может быть, если сразу не поймет, что вам нужно, скажите — здесь ее еще купоросным маслом называют. Запомнили? Купоросное масло.

Они переглянулись — названия им были неведомы, но запоминали старательно.

— Купоросное масло, — повторил Пахом. — А сколько брать-то надо, Егор Андреевич?

— Возьмите граммов двести, а лучше триста. У Степана возьмите бутылку стеклянную, прочную, без трещин. Отдадите аптекарю, пусть в нее нальет. И закупорьте хорошенько, пробку воском залейте для верности.

Я подошел к ним ближе, посмотрел в глаза серьезно:

— Запомните крепко, ребята — эта кислота очень опасная штука. Если попадет на кожу, то до самых костей может проесть. Так что обращайтесь аккуратно, не расплескивайте, руками голыми не трогайте.

Лица у них стали еще более серьезными — поняли, что везти придется вещь недетскую.

— А для какого дела кислота-то нужна? — осторожно спросил Никифор.

— Для дела важного, для спасения человеческой жизни, — ответил я коротко. — Подробности потом объясню, сейчас времени нет на разговоры.

Те уже было сорвались бежать, но я их остановил жестом:

— Подождите, это еще не все! Если у аптекаря кислоты не окажется — тогда можете поискать у кожевников. Они этой кислотой кожи выделывают, дубят. Знаете, где кожевенные мастерские в городе?

— Знаем, — кивнул Пахом. — За рекой, в Кожевенной слободе. Там вонь такая от них, за версту чуется.

— Правильно. Либо же, на крайний случай, у кузнеца главного спросите — того, что возле городской управы кузницу держит. Он тоже металл этой кислотой может травить. Но думаю, у аптекаря должна быть точно.

— А если совсем нигде не найдем? — забеспокоился Никифор.

— Тогда зайдете в ту лавку, где немец торгует заграничными товарами. У него спросите, он со всякой химией дело имеет.

— В общем, сейчас быстро собирайтесь и скачите. К ночи в городе будете, вечером у вас есть время все найти и купить. Максимум — утром рано, как только лавки откроются. После этого сразу же обратно в дорогу. Лошади за ночь на постоялом дворе отдохнут, корму им хорошего дадите, овса не жалейте. Чтобы к обеду завтрашнему здесь были, понятно?

Я полез в кошелек, достал десять рублей — деньги по тем временам немалые, крестьянская семья месяц на них прожить могла.

— Вот вам, — протянул я деньги Пахому, — это на кислоту. И чтобы на постоялом дворе переночевать как следует — не в конюшне на соломе, а в горнице теплой. Отдохнуть перед обратной дорогой нужно будет. И еще. Чуть не забыл — у того же аптекаря возьмите тоже грамм двести-триста спирта. Точно должен быть у него.

— Хорошо, Егор Андреевич! — хором ответили ребята.

— Захар вам про инструменты сказал? — спросил я.

— Да. И что первым делом к купцу, с которым вы торгуете пойти и куда потом, если у него не окажется, — ответил Никифор.

— Ну и отлично. Ступайте.

Пахом принял деньги с благоговением, пересчитал и аккуратно спрятал за пазуху:

— Все будет сделано, Егор Андреевич. А если вдруг что-то не так пойдет?

— Если что-то пойдет не так, — сказал я твердо, — сами на месте решайте, но без кислоты и инструментов не возвращайтесь. Это вопрос жизни и смерти человеческой, понимаете?

— Понимаем, — серьезно ответили оба.

— Тогда марш быстро собираться! Времени терять нельзя!

Пахом и Никифор поклонились и быстрыми шагами вышли из горницы. Через открытое окно я слышал, как они торопливо готовятся к дороге — стук сапог по двору, ржание лошадей, которых выводили из конюшни, скрип кожаной сбруи, которую проверяли и подтягивали.

Степан помогал им седлать коней, и спокойным голосом давал последние наставления:

— Коней не загоняйте сразу, берегите. Шагом в гору поднимайтесь, рысью по ровному, а галопом только если совсем припрет.

— Понятно, Степан, — ворчал Пахом. — Мы не первый год в дальние дороги ездим.

— То-то и оно, что не первый. Поэтому и говорю — опыт опытом, а осторожность не помешает.

Минут через десять я услышал удаляющийся топот копыт — мои посланцы умчались в город. Дай-то Господь, чтобы все там нашли и вовремя обратно вернулись.

Я повернулся к Митяю, который все это время терпеливо ждал, когда я закончу с другими делами. Парень стоял возле стола, внимательно разглядывал мои чертежи.

— Ну как, справишься? — спросил я у него.

Митяй задумался на секунду:

— Справлюсь, Егор Андреевич. Всю ночь буду работать. К утру все будет готово, даю слово.

— Вот и славно. Только смотри, чтобы качественно все сделал, не спешил сверх меры. От этого аппарата жизнь человеческая зависит.

Лицо у Митяя стало очень серьезным:

— Понял, Егор Андреевич.

Он поклонился и направился к двери. На пороге остановился, обернулся:

— Егор Андреевич, а если что-то не получится? Вдруг стекло при выдувании лопнет или соединения герметичными не выйдут?

— Тогда переделывай, — ответил я без колебаний. — Времени действительно мало, но лучше потратить лишний час на исправление, чем потом весь аппарат окажется никуда не годным. Главное — не торопись без нужды, но и не медли понапрасну.

— Все понял. До свидания, Егор Андреевич.

— До свидания, Митяй. И удачи тебе в работе.

Когда за Митяем закрылась дверь, я остался один в горнице.

Теперь оставалось только ждать утра и молиться, чтобы все мои помощники справились с поставленными задачами.

От того, найдут ли Пахом с Никифором в городе нужную кислоту и инструменты, сможет ли Митяй за одну ночь изготовить качественный перегонный аппарат, зависела жизнь молодого Петьки.