Воронцов. Перезагрузка. Книга 5

Глава 4

На следующий день выдалась ясная погода. Солнце, приятно грело, обещая теплый день. Я стоял на крыльце, попивая травяной отвар и наблюдая, как просыпается деревня.

Крикнув Петьку с Ильёй, которые возились с телегой неподалеку, я жестом пригласил их подойти. Они приблизились, с любопытством глядя на меня — видно было, что ждут какого-то нового поручения или идеи.

— Есть у меня одна задумка, — начал я, отставляя кружку. Нужны будут ваши умелые руки.

Мужики переглянулись, явно заинтригованные.

— Всё, что скажете, Егор Андреевич, — отозвался Петька, поправляя рубаху. — Какая работа требуется?

— Хочу вам показать, как делать одинаковые чашки, — объяснил я. — Чтоб все как одна были, ровные, красивые.

Это их заинтересовало. Петька даже подался вперед:

— А как это, Егор Андреевич? С формой какой, что ли?

— Именно, — кивнул я. — С формой. Пойдемте в сарай, там и покажу. — Для начала, — начал я, доставая заготовленные материалы, — нам понадобится липа. Самый мягкий материал для резьбы.

Мы взяли липовый брусок, и я показал, что нужно делать. Петька быстро подхватил идею. Вооружившись ножами и стамесками, мы принялись вырезать из липы деревянную чашечку, стараясь сделать её идеально ровной, с тонкими стенками.

Работали быстро и дружно. Петька грубо обтесал форму, Илья аккуратно выбрал внутреннюю часть, я же следил за тем, чтобы стенки получались ровными и одинаковой толщины по всей окружности. Стружка летела во все стороны, запах свежего дерева наполнил сарай.

— Вот так, осторожнее, — направлял я движения Ильи, когда тот слишком усердно взялся за внутреннюю часть. — Не спеши, дерево никуда не убежит.

Где-то за пару часов кропотливой работы у нас получилась вполне себе хорошая деревянная чашечка. Не слишком большая, но достаточная для чая или сбитня. Петька с гордостью вертел её в руках, разглядывая результат нашего труда.

— Добро, — сказал я, — теперь переходим к следующему этапу.

Далее взяли глину, предварительно размоченную и хорошенько вымешанную, чтобы не было комков. Я показал, как нужно облепить этой глиной нашу деревянную чашечку, сделав некий комок, в котором была та самая чашечка.

Я сделал форму более квадратной для удобства последующего разделения на части. Мужики с интересом наблюдали за моими действиями, явно не понимая, к чему всё идёт.

Когда глина чуть подсохла, но ещё была слегка вязкой, я достал подготовленную заранее проволоку. Ещё накануне с помощью зубила сделал на ней засечки, чтоб получилась своего рода проволочная пила. Петька с Ильёй с любопытством разглядывали этот инструмент, никогда прежде не видя ничего подобного.

— Смотрите внимательно, — сказал я, беря глиняную форму. — Сейчас я аккуратно распилю её на две половинки.

Мужики затаили дыхание, когда я начал осторожно разрезать форму проволокой. Она легко входила в подсохшую, но ещё мягкую глину, разделяя комок ровно посередине. Через несколько минут у меня в руках было две половинки глиняной формы с отпечатком чашки внутри каждой.

— Вот и наша форма, — объявил я с некоторой гордостью. — Теперь нужно её хорошенько просушить и обжечь.

Мы пошли на лесопилку и поставили обе половинки получившейся формы в печь, чтоб те высохли и затвердели. Жар печи быстро превратил мягкую глину в твёрдую форму для будущих чашек.

Через пару часов форма была готова — крепкая, с чётким отпечатком чашки внутри. Петька с Ильёй рассматривали её с нескрываемым восхищением, начиная понимать мой замысел.

— Теперь можно делать чашки, — объяснил я. — Много одинаковых чашек.

В это время мужики, следуя моим указаниям, уже мешали новую порцию глины. Я показал им, как добавить немного песка, чтобы после обжига чашки получились более прочными, не трескались от перепадов температуры.

— Вот так, — демонстрировал я, вымешивая глину до однородной консистенции. — Чтобы ни комочка не осталось.

Когда бисквит был готов, я взял немного, скатал его в шар и положил на одну половинку формы. Сверху накрыл второй половинкой и сильно прижал. Излишки выдавились по краям.

— Вот так и делаем, — пояснил я, снимая верхнюю половинку формы. — Внутри остаётся идеальный отпечаток чашки.

Осторожно извлёк получившуюся сырую чашку из формы. Она была точной копией нашей деревянной модели, только из глины. Края были неровными, но их легко можно было обрезать ножом.

— Теперь ваша очередь, — сказал я, передавая форму Илье.

Он быстро освоил процесс. Набив руку, мы обнаружили, что используя форму, нам буквально за пару часов удалось сделать порядка двадцати абсолютно одинаковых чашечек. Да, без ручек, но зато идеально повторяющих друг друга.

— Вот это да! — восхищённо выдохнул Петька, разглядывая ровные ряды заготовок. — И правда, все как одна!

— А для ручек можно отдельную форму сделать, — заметил я. — Или вылепить вручную и прикрепить, пока глина сырая. Но это уже в другой раз.

Мы поставили чашки обжигаться, а сами занялись приготовлением глазури.

Когда чашки подсохли, мы покрыли их слоем глазури и поставили на обжиг на ночь. Печь гудела, пожирая дрова, температура внутри поднималась всё выше. Я показал Семёну, как регулировать тягу, чтобы поддерживать нужный жар.

— Не передержи, — предупредил я. — Иначе глазурь потечёт и всё испортит.

На следующий день, к обеду, Семён сам лично принёс получившиеся чашечки. Они были великолепны, с учётом того, что делались по сути на коленке: ровные, с гладкими стенками, покрытые блестящей глазурью, которая местами приобрела красивый голубоватый оттенок из-за примесей в золе.

— Батюшки-светы! — выдохнул Петька, вертя в руках одну из чашек. — Вот это красота! И правда, все одинаковые, будто одна к одной!

Илья молчал, но по его лицу было видно, что он впечатлён не меньше. Взяв чашку, он удивленно рассматривал её на просвет.

— Тонкая какая, — заметил он с уважением. — И крепкая притом. А глазурь-то как ровно легла!

Я с удовлетворением наблюдал за их реакцией. Ещё одно знание из будущего успешно перенесено в прошлое. Пусть это всего лишь способ делать одинаковую посуду, но такие мелочи постепенно меняли жизнь в деревне, делали её чуточку легче, удобнее.

— А ведь так можно и другую посуду делать, — задумчиво произнёс Петька. — И миски, и кувшины… Только форму другую вырезать.

— Именно, — кивнул я. — И не только посуду. Кирпичи можно так делать, изразцы для печей, игрушки детские…

Мысль о детских игрушках напомнила мне о Машке и нашем будущем ребёнке. Нужно будет сделать погремушки, свистульки, фигурки животных. Что-нибудь яркое, красочное, безопасное для малыша.

Мы расставили чашки на столе, любуясь результатом нашего труда. В лучах солнца, проникавших через окно, глазурь играла и переливалась, создавая впечатление, что чашки сделаны из какого-то драгоценного материала, а не из простой глины.

— Ну что ж, — сказал я, беря одну из чашек и наполняя её квасом, — давайте испробуем наше творение.

Мы чокнулись чашками — зазвенела настоящая керамическая посуда — тонкая, звонкая, радующая глаз.

— За успех нашего дела! — провозгласил я.

— За успех! — эхом отозвались мужики.

Дома, расхаживая у печи туда-сюда, я решил, что нужно поехать в город попробовать продать фарфор.

Машка сидела за столом, перебирала гречу, изредка поглядывая на меня.

— Егорушка, что ты всё мечешься? — спросила она с улыбкой. — Места себе не находишь.

— Да вот думаю, как лучше в город съездить, — ответил я, присаживаясь рядом. — И кого с собой взять.

Машка отложила миску с крупой, вытерла руки о передник.

— А чего думать-то? Отца моего бери, он в торговых делах смыслит. Да охрану какую-никакую — с такой-то ценностью одному ехать не следует.

Я кивнул — мысли были верные.

— Обязательно взять с собой Фому, ну и в охрану Захара да Григория, — рассуждал я вслух. — Остальных оставим в деревне на охране.

Машка довольно кивнула, соглашаясь с моим решением.

— Да и Иван уже на поправку пошел, уже ходил по деревне, поддерживал морально, так сказать, — размышлял я. — Ивана и Никифора оставлю за старших по охране, за деревней присматривать — Степана с Ильей, ну а Петьку с Семёном — за лесопилкой.

— А когда выезжать думаешь? — спросила Машка, возвращаясь к перебиранию крупы.

— Завтра на рассвете, — ответил я. — Надо бы до темноты до города добраться.

Я осторожно достал завёрнутые в ткань фарфоровые чашки. Настоящее сокровище для этого времени.

Но основной же целью поездки в город было — узнать о выездных лекарях или хороших, зарекомендованных повитухах. Чтоб понимать на будущее, как поступить с родами Машки. Этот вопрос не давал мне покоя с тех пор, как узнал о её беременности. Всё-таки риски в это время были огромными — без антибиотиков, без правильной медицинской помощи родовая горячка уносила жизни многих женщин. А я не мог и не хотел рисковать здоровьем и жизнью Машки.

— Хочу ещё про лекарей разузнать, — сказал я, аккуратно заворачивая чашки обратно в ткань. — Мне Захар говорил, что в городе есть один знающий, учился где-то в заграницах.

Машка подняла на меня глаза, полные надежды и доверия:

— Правда? А он сможет… ну, когда время придёт…

— Об этом и хочу разузнать, — ответил я, стараясь говорить уверенно. — Не беспокойся, всё будет хорошо.

Утром, едва первые лучи солнца коснулись верхушек деревьев, мы уже были готовы к отъезду. Собрались быстро, переложили чашки соломой так, чтоб не дай бог не побились, и ускакали верхом. Телегу брать не стали, чтоб быстрее обернуться туда-сюда. А если что в городе нужно будет прикупить, то с Игорем Савельевичем доставим — он как раз скоро должен был ехать в нашу сторону за досками и стеклом.

Дорога до города была неблизкой, но мы выбрали хороший день для путешествия. Погода стояла ясная, сухая — самое то для верховой езды. Лошади шли бодро, словно чувствуя важность нашей миссии. Фома всю дорогу был молчалив и сосредоточен — видно было, что он обдумывает предстоящую сделку, прикидывает, какую цену просить за фарфор.

— О чём задумался, Фома? — спросил я, когда мы остановились у ручья напоить лошадей.

— Да вот думаю, Егор Андреевич, как бы нам получше чашки эти продать, — ответил он, почёсывая затылок. — Товар-то невиданный в наших краях. Как бы не продешевить, да и не запросить такую цену, что никто не купит.

Я улыбнулся, ценя его деловую хватку:

— Не беспокойся, придумаем что-нибудь. У меня есть идея, как привлечь внимание к нашему товару.

В итоге до города доехали к вечеру. На городской площади народу было уже немного — шла неспешная вечерняя торговля, зазывали покупателей торговцы, прохаживались между рядами горожане и приезжие крестьяне.

Переночевав в таверне, на утро я попросил Захара помочь в поисках лекаря либо хорошей повитухи. Тот сказал, что сделает всё возможное. Захар был не только отличным охранником, но и имел множество связей в городе — он знал, к кому обратиться, где спросить.

— Сделаю, Егор Андреевич, — кивнул он серьёзно. — К обеду уже буду знать, кто чего стоит из здешних лекарей.

Мы же с Фомой пошли на ярмарку, которая разворачивалась на главной площади. Торговые ряды пестрели товарами — тут тебе и ткани всех цветов и фактур, и изделия из кожи, и всевозможная утварь, и продукты. Воздух был наполнен запахами пряностей, свежего хлеба, копчёностей.

И буквально на входе мы столкнулись с Игорем Савельевичем. Тот обрадовался нам, увидев издалека, помахал рукой:

— Егор Андреевич! Фома! — воскликнул он, протискиваясь сквозь толпу. — Каким судьбами в наших краях?

Мы обменялись рукопожатиями.

— Что привело вас на ярмарку? Неужто что-то продавать будете? — спросил Игорь Савельевич.

Я же сказал, что будем аукцион устраивать. Глаза купца загорелись интересом:

— Аукцион, говорите? А что продавать-то будете? — он наклонился ближе, понизив голос, словно мы обсуждали государственную тайну.

— Фарфор китайский, — ответил я так же тихо. — Чашки невиданной красоты и качества.

Игорь Савельевич присвистнул:

— Вот это да! Откуда ж у вас такое сокровище?

— Долгая история, — отмахнулся я. — Лучше помоги нам с организацией. Нужно, чтоб зазывал пару десятков насобирал, и я потом расскажу, что им кричать в разных местах ярмарки.

Купец задумался ненадолго, потом кивнул:

— Сделаем, Егор Андреевич. Дайте мне час времени, соберу тебе самых горластых парней. А где встретимся?

— У корчмы Степана Никитича, — ответил я. — Там и аукцион проведём, если он согласится.

Игорь Савельевич расплылся в улыбке:

— Об этом не беспокойтесь, я с ним всё улажу. Он мне должен кое-что.

Через час, как и договаривались, у корчмы собралась целая толпа желающих подзаработать — от безусых юнцов до крепких мужиков. Все они с любопытством поглядывали на нас, пытаясь угадать, что за работу им предстоит выполнить.

Я показал собравшимся мужикам да подросткам одну чашечку. Глаза у всех округлились при виде фарфора — многие такого и не видывали никогда.

— Вот что будете кричать, — начал я, поднимая чашку так, чтобы всем было видно. — «Фарфоровая посуда с царского стола! Редкость невиданная! Кто владеет такой чашкой — тот знатнее боярина!»

Зазывалы внимательно слушали, некоторые даже повторяли за мной, чтобы лучше запомнить.

— Или вот так, — продолжил я: — «Лучшие чашки от китайских мастеров! Прозрачные как воздух, прочные как камень! Такие и у князя не у каждого есть!»

Парни переглядывались, явно впечатлённые товаром и возможным заработком.

— А ещё можно так, — добавил я: — «Кто хочет стать первым в городе? Кто хочет, чтобы гости ахнули от зависти? Приходи на аукцион фарфоровых чудес! Только сегодня! Только для избранных!»

Зазывалы одобрительно загудели — лозунги им явно понравились.

— И вот ещё что, — сказал я, понизив голос, словно делясь секретом. — «Говорят, из таких чашек пьют эликсир молодости и здоровья! Только тот, кто пьёт из фарфора, доживает до ста лет!»

Это вызвало уже откровенный смех и одобрительные возгласы. Я раздал каждому по медной монете авансом, пообещав ещё по две после аукциона, если всё пройдёт успешно. После этого послал их выполнять свою миссию — разойтись по ярмарке и криками привлекать народ к вечернему аукциону.

Фома же с Игорем Савельевичем пошли утрясать вопрос по поводу его проведения. Я сказал, что его нужно будет сделать прямо-таки пафосно — для этого чтоб сняли корчму, сдвинули лавки и обставили всё максимально по-деловому.

— Пусть поставят длинный стол, покрытый хорошей тканью, — инструктировал я Фому. — И чтобы свечей побольше было — фарфор в их свете особенно красиво смотрится. И ещё — надо организовать что-то вроде подиума, чтобы всем было видно товар.

Фома внимательно слушал, кивая на каждое слово. Я видел, что он уже представляет, как всё будет выглядеть, и в его глазах горел азарт — предвкушение успешной сделки.

— А ещё, — добавил я, — пусть Игорь Савельевич пустит слух, что товар предназначался для самого градоначальника, но тот не смог выкупить его из-за срочной нужды в деньгах для государевой казны. Это придаст дополнительный вес нашему фарфору.

Фома хитро улыбнулся:

— Хорошая задумка, Егор Андреевич. Так и сделаем.

Пока они занимались подготовкой аукциона, я решил пройтись по городу, разведать обстановку.

Вернувшись к корчме, я обнаружил, что подготовка идёт полным ходом. Внутри уже сдвинули столы, расставили лавки полукругом, как в амфитеатре, и устанавливали высокий стол, который должен был служить подиумом для демонстрации товара. Игорь Савельевич руководил процессом, указывая, где и что поставить.

— А, Егор Андреевич! — воскликнул он, заметив меня. — Всё идёт как по маслу! Народ уже интересуется, спрашивают, что за диковинки будут продаваться. Твои зазывалы своё дело знают — весь город гудит!

Я удовлетворённо кивнул:

— Отлично! А что с оплатой за корчму? Сколько просит хозяин?

— Договорились за пять рублей, — ответил купец. — Я думаю, это справедливо.

— Согласен, — кивнул я. — А теперь давай проверим, как будут выглядеть чашки при свечах.

Мы зажгли несколько свечей и поставили одну из чашек на стол. Эффект превзошёл все ожидания — в мерцающем свете фарфор казался почти волшебным, полупрозрачным, с нежным голубоватым отливом, который словно оживал, двигаясь в игре света и тени.

— Красота! — выдохнул Игорь Савельевич. — За такое и впрямь не жалко хорошую цену отдать.

В этот момент в корчму стали подтягиваться первые любопытствующие — видимо, зазывалы уже начали свою работу. Игорь Савельевич потёр руки:

— Ну, Егор Андреевич, начинается самое интересное! Готов поспорить, твой фарфор уйдёт за цену, о которой мы и мечтать не могли!