Воронцов. Перезагрузка. Книга 3

Глава 9

— Ну, что ж, — сказал я, — пока известь настаивается, займемся втулками из мореного дуба. Петька, показывай, что привез.

Мы направились к телеге, где он аккуратно разложил куски нарезанного мореного дуба. Дерево выглядело впечатляюще — тёмное, почти чёрное, с синеватым отливом, словно металлическое.

— Вот, Егор Андреевич, — с гордостью показал Петька, — Сколько смог достал.

Я внимательно осмотрел материал, постукивая по нему костяшками пальцев. Звук получался глухой, но плотный — признак хорошей твёрдости.

— Добрая работа, Петька. Именно то, что нужно. Таким втулкам сносу не будет, — похвалил я.

Мы перетащили несколько наиболее подходящих кусков к ангару. Я разложил инструменты — топор, тесло, набор стамесок разных размеров, скобель, несколько рубанков. Заточили их до остроты бритвы — мореный дуб требовал идеально острого инструмента.

— Ну, с Богом, — сказал я, делая первые пометки угольком на заготовке. — Мореный дуб — материал капризный. Да и режется иначе, чем обычное дерево.

Петька только кивнул на мои слова.

Для начала мы грубо обтесали первую заготовку, придавая ей цилиндрическую форму. Работа шла медленно — дерево сопротивлялось, стружка отлетала мелкая, плотная.

— Вот ведь какой, — ворчал Петька, делая несколько движений теслом. — Твёрдый, будто камень, а всё ж дерево.

— В том-то и ценность, — хмыкнул я.

Управившись с грубой обработкой мы перешли к тонкой работе — выбиранию сердцевины для создания полого цилиндра, в который будет входить вал. Петька работал стамеской аккуратно, чтобы дерево не скалывалось.

— Вот так, по кругу иди. Не торопись, пусть инструмент сам работает.

Наконец первая втулка начала приобретать нужную форму.

— Ещё самую малость подправить нужно, — пробормотал я, прищурившись. — Вал должен входить точно, без зазоров, но и не туго. Лишь бы смазку еще вогнать.

Петька подал мне самую тонкую стамеску, и я аккуратно снял ещё несколько тонких слоёв древесины, постоянно проверяя размер будущего вала.

— Вот теперь то, что надо, — удовлетворённо кивнул я, — Теперь займёмся второй.

Вторая втулка пошла быстрее — руки уже приноровились к работе с этим необычным материалом. Петька уверенно работал с деревом, чувствовалось, что это его стихия. Хотя, в самые ответственные моменты поднимал взгляд на меня, мол — всё так?.

К вечеру, когда солнце начало клониться к закату, обе втулки были готовы — идеально круглые, с гладко отполированной внутренней поверхностью. Я окунул их ёмкость с дёгтем, чтобы дополнительно защитить от влаги и уменьшить трение.

— Ну вот, — довольно потёр я руки, разглядывая наше творение. — Эти втулки века прослужат. Мореный дуб со временем только крепче становится.

Семён, проходивший мимо, остановился взглянуть на нашу работу. Он взял одну втулку, внимательно осмотрел, даже понюхал.

— Добротно сделано, — одобрительно кивнул он. — Такие не сотрутся и не раскрошатся.

— Завтра делайте такие же на оставшиеся площадки, — сказал я ему, протягивая готовое изделие. — По нему ориентируйтесь, чтоб ошибки не было. Но всё же лучше каждый раз к валу примеряйте.

Семён взял в руки втулку, повертел её в руках внимательно осматривая, потом кивнул:

— Сделаем, Егор Андреевич. Не сомневайтесь.

Мы с Петькой, собрав инструменты, решили возвращаться в деревню. Оставили Зорьку с телегой мужикам, чтоб на обратном пути привезли доски в ангар.

— Ты молодец сегодня, — похвалил я Петьку, когда мы шагали по лесной тропинке к Уваровке.

Он расцвёл от похвалы, но постарался сохранить серьёзное выражение лица:

— Стараюсь, Егор Андреевич. Хочу всему научиться, что вы знаете.

— Всему не научишься, — усмехнулся я. — Жизни не хватит. Но кое-чему — можно.

Машка, словно почувствовав наше приближение, встретила меня на пороге. В руках у неё была глиняная крынка с квасом — знала, что после работы в первую очередь хочется пить.

— Заждалась уже, — ласково проворчала она, подавая мне квас. — Что-то припозднились вы сегодня. И чем это от тебя так пахнет?

Я принял крынку с благодарностью и сделал несколько жадных глотков. Квас был холодный, с кислинкой, с пенной шапкой — именно то, что нужно после трудового дня.

— Известью пахнет, — улыбнулся я, вытирая рукавом губы. — Сегодня ею занимались, потом за дуб взялись.

— И как, удалась твоя известь? — поинтересовалась Машка, пропуская меня в дом.

— Завтра увидим, — пожал я плечами. — Хорошо разогрелась, камень побелел как надо. Должно получиться.

После тяжёлого трудового дня больше всего хотелось смыть с себя пот и пыль. Я направился в нашу самодельную душевую. Машка, видя мое намерение, быстро присоединилась ко мне. Мы наплескались вдоволь, смывая усталость и заботы дня. Вода смывала не только грязь, но и напряжение — я чувствовал, как мысли становятся легче, а тело расслабляется.

Вернувшись в дом, мы сели ужинать. На столе дымилась миска с наваристыми щами, рядом лежал ломоть свежеиспечённого хлеба и стояла плошка с солёными огурцами.

Ужин прошёл в уютном молчании. Машка сидела напротив, подперев щёку рукой, и смотрела на меня с нежностью и интересом. Видно было, что она соскучилась за день — я редко задерживался так долго.

После ужина мы устроились на лавке у окна. Машка прильнула ко мне, положив голову на плечо. В такие моменты все заботы и тревоги отступали, оставляя только тепло и покой.

Утром, хорошо выспавшись и плотно позавтракав пшённой кашей с маслом, я вышел во двор. Солнце уже поднялось над лесом, обещая жаркий день. Я потянулся, разминая слегка затёкшие от вчерашней работы мышцы, и окликнул:

— Настасья! Ты где?

Та появилась буквально через пару минут, словно ждала поблизости.

— Как там наш солод поживает? — спросил я, глядя на её румяное от утренней работы лицо.

— Дак готов уже, барин, — с гордостью ответила она, вытирая руки о передник. — Всё как вы учили — и прорастили, и просушили.

— Хорошо, — одобрительно кивнул я. — Организуй тогда себе компанию, скажи, пусть Степан проведет вас на всякий случай, да начинайте собирать вишню — как раз должна поспеть.

— Сколько собирать-то? — деловито уточнила Настасья.

— Да сколько сможете — всю обработаем, — махнул я рукой. — И для наливки, и сушёной на зиму оставим.

Она понимающе кивнула и пошла, видать, искать Степана.

Я повернулся к Машке, которая вышла на крыльцо, слушая наш разговор:

— Как первую партию вишен принесут, сделай-ка ты вареников. Умеешь?

— Конечно, Егорушка, — улыбнулась она, и ямочки появились на её щеках. — Ещё матушка учила. Тесто на воде или на молоке делать?

— На молоке, конечно, — рассмеялся я. — Чай, не бедствуем.

— Тогда и сметанки к ним у жены Ильи возьму, — подхватила Машка. — У неё сметана самая густая, ложка стоит.

Я представил, как вечером, после тяжёлого трудового дня, сяду за стол, а там — тарелка со свежими варениками, исходящими паром, и плошка с густой деревенской сметаной… От предвкушения даже слюнки потекли.

Тут ко мне подошел Захар. Лицо его было сосредоточенным, в глазах читался немой вопрос. Он переминался с ноги на ногу, словно не решаясь нарушить мои размышления.

— Егор Андреевич, — наконец произнес он, поглаживая бороду, — так что со свиньей-то решаем? Колем?

Я поднял на него взгляд, на мгновение не понимая, о чем речь. Потом вспомнил — действительно, еще вчера говорили о забое.

— Так вчера же вроде хотели, — добавил Захар, заметив мое замешательство. — Я так понял, что не до нее было⁈

— Да, засуетились с лесопилкой да известью, — кивнул я. — Ну тогда давай сегодня. Самое время, пока погода стоит хорошая.

Захар удовлетворенно кивнул, развернулся и зашагал к хлеву, на ходу закатывая рукава рубахи.

Я же вернулся в дом. Машка хлопотала у печи, расставляя горшки да чугуны. Увидев меня, улыбнулась:

— Ну что, управился с делами?

— Пока только начинаю, — ответил я, присаживаясь на лавку. — Послушай, вареники отменяются. Их завтра сделаешь. А на вечер нужно будет отварить картошку. Просто помыть и как есть отварить.

Машка оторвалась от своего занятия, посмотрела на меня с любопытством:

— А что это будет-то? Для какого блюда?

Я невольно улыбнулся ее любознательности — всегда хотела знать не только что делать, но и зачем.

— Будет картошечка отварная, — ответил я с легкой хитрецой. — Да к свежей свининке.

Машка понимающе кивнула, но тут же нахмурилась:

— Так где ж свининка-то? Нешто Захар решил свинью колоть?

В этот момент со двора донесся протяжный визг свиньи — пронзительный и быстро оборвавшийся. Машка всплеснула руками:

— Вот ведь! И правда затеяли!

— Ну что ж, — я поднялся с лавки, — пошли разделывать. Дело не ждет.

Пока Машка готовила тазы да корыта, я прихватил один из них, поглубже, и пошел ближе к ангару, где Захар уже опаливал соломой тушу свиньи. Запах паленой щетины разносился по всей округе — характерный, резкий, но для деревенского жителя привычный и даже многообещающий.

По дороге увидел, что на порог дома вышла Прасковья. Я махнул ей рукой:

— Прасковья! Бери какое корыто поглубже и пошли к Захару. Свинью разделываем, всем работы хватит!

Он быстро кивнула и скрылась в доме. Проходя мимо новых домов, я увидел в окне мелькнувшее лицо Пелагеи. Постучал в ставень:

— Пелагея! Хватай посудину какую побольше и айда к ангару. Да Фому позови, нечего ему бока отлёживать в такой день!

Не успел я это сказать, как из-за угла дома выскочил сам Фома — словно подслушивал. Волосы всклокочены, в руках топор.

— Барин, я не сплю! — воскликнул он, пытаясь на ходу придать себе более важный вид. — Уже иду! Еще до петухов встал!

— Ну-ну, — усмехнулся я. — Пошли Захару поможем. Дело общее, споро пойдет — всем выгода.

Пока всех собирал, Захар уже частично освежевал тушу. Работал он аккуратно, с видимым знанием дела — ни одного лишнего движения, ни одного неверного надреза. Туша, подвешенная на крюке, медленно лишалась шкуры, обнажая розоватое мясо.

— Шеи кусок с треть пуда вырежи, — сказал я ему, оценивая фронт работ, — и мне чтоб принесли. Особые планы на него имею.

Захар только кивнул, не отрываясь от работы.

Тут подошел Степан — запыхавшийся, но довольный. По лицу было видно, что спешил с какими-то новостями.

— Баб с ребятней до вишен довел, — отрапортовал он, утирая пот со лба. — Оставил там — вишня поспела, хорошая, крупная.

— А как там кролики? — спросил я, вспомнив о недавнем приобретении.

Лицо Степана расплылось в довольной улыбке:

— Все хорошо! Едят как не в себя, только успеваем траву докладывать. Мягкую выбираем, как вы учили.

— Ну и хорошо, — кивнул я. — Пусть растут. Спарить не забудь.

Он улыбнулся еще шире, в глазах появился озорной блеск:

— Дак уже. Вчера еще. Все как положено.

— Хорошо, — я одобрительно хлопнул его по плечу. — Смотри, чтоб крольчихи в тепле были, когда окролятся.

Тут смотрю, Пелагея идет с тазом, полным свежесрезанного мяса. Лицо раскраснелось от усердия, руки крепко держат тяжелую ношу.

— Куда нести, Егор Андреевич? — спросила она, останавливаясь передо мной.

Я махнул в сторону дома:

— Домой неси. Под яблоней на стол поставь.

Пелагея кивнула и пошла в указанном направлении, осторожно ступая, чтобы не расплескать кровь, собравшуюся на дне таза.

Сам же я повернулся к Степану, который все еще стоял рядом, ожидая дальнейших указаний.

— Сделай к вечеру десяток прутьев из свежего дерева, — сказал я ему. — В палец толщиной. Да десяток про запас.

Степан задумчиво почесал затылок:

— А какой длины-то прутья нужны?

— Да с локоть будет в самый раз, — показал я рукой примерный размер.

— Сделаю, Егор Андреевич, — кивнул Степан и направился к опушке леса, где росли молодые, гибкие деревца.

Я остался наблюдать за разделкой. Вокруг Захара уже собралась целая толпа — кто советом помогал, кто делом. Прасковья споро собирала внутренности в отдельное корыто — из них потом выйдут отменные колбасы. Фома, закатав рукава, помогал удерживать тушу в нужном положении, пока Захар делал основные разрезы.

Работа шла слаженно, без суеты и лишних разговоров. Каждый знал свое дело, каждый понимал важность момента. Свежее мясо в деревне — всегда событие, объединяющее людей.

Я подошел ближе, чтобы проверить качество разделки. Захар, заметив мой интерес, пояснил:

— Хорошая свинья выросла, Егор Андреевич. Жирок ровный, мясо розовое. На славу покушаем.

— Сало отдельно складывай, — напомнил я. — Часть засолим, часть перетопим.

— Знамо дело, — кивнул Захар. — Всё будет в лучшем виде.

Солнце уже перевалило за полдень, и жара была в разгаре. В воздухе витали запахи свежего мяса, паленой щетины и летних трав.

Я направился к дому, оставив Захара и остальных заканчивать разделку.

Когда я зашел к себе во двор, Машка стояла под яблоней и разговаривала с Пелагеей. Обе ко мне спиной, поэтому не заметили моего появления. Яблоня, раскинув ветви, создавала приятную тень, в которой они укрывались от полуденного зноя. Прислушался, о чем болтают.

— А что барин-то с мясом делать будет? — спрашивала Пелагея. — Свиньи-то много, на всю деревню хватит.

Машка, перекинув через плечо косу, уверенно ответила:

— Не знаю точно, но уверена, что будет вкусно. Он за что не берется — все у него получается. Вот увидишь, что-нибудь диковинное сотворит.

Пелагея лишь кивнула и мечтательно вздохнула:

— Ой, повезло-то тебе как, Машка. Мой Фома то, отец твой, дай ему Бог здоровья, и кашу-то не всегда сварить может без пригара.

Я невольно усмехнулся, услышав такое сравнение. Кашлянул, обозначая своё присутствие. Обе женщины вздрогнули и обернулись, смущенно опустив глаза, словно дети, пойманные за кражей яблок.

— Барин! — выдохнула Пелагея, прижимая руку к груди. — А мы… мы тут… мясо принесла… — она начала пятиться к калитке. — Пойду я, пожалуй. У меня там… хлеб в печи…

— Какой хлеб? — не выдержала Машка. — Ты ж утром только опару ставила!

Пелагея покраснела до корней волос и, не находя что ответить, махнула рукой:

— Ну, значит, завтрашний! — и, подхватив подол, почти бегом устремилась к выходу, едва не запнувшись.

Мы с Машкой проводили её взглядом и расхохотались. Когда Пелагея скрылась за воротами, Машка подошла ко мне, вытирая выступившие от смеха слёзы.

— Егорушка, а что с мясом-то делать? Прямо всю деревню взбудоражил своими планами.

— А то, что буду делать — не женское это дело, — усмехнулся я, загадочно подмигнув. — Ты лучше соль неси, нож да перец. Да казан побольше — такой, чтоб всё это мясо влезло. Да лук не забудь.

— Свежий? — уточнила Машка, уже разворачиваясь к дому.

— Нет, репчатый, — покачал я головой.

Пока Машка собирала припасы, я осмотрел принесенную свиную шею. Мясо было свежее, с прослойками жира — идеально для того, что я задумал. Разложив шею на чистой доске, начал аккуратно нарезать её на ровные кусочки размером с ладонь.

Работа спорилась, но для полного счастья не хватало одного ингредиента. Отложив нож, я обернулся к Машке, которая уже вернулась с солью и специями:

— Слушай, сходи-ка к жене Ильи, узнай, нет ли у неё обрата, если творог делала. А может, молоко простоквашей было? Нам для маринада надо.

Машка удивленно приподняла бровь, но спорить не стала — привыкла уже к моим кулинарным экспериментам. Накинув платок, она отправилась к соседям, а я продолжил работу над мясом.

Через полчаса она вернулась с глиняным горшком, от которого исходил кисловатый запах.

— Вот, простоквашу дала. Говорит, только утром скисла, самая свежая.

— Отлично! — я потер руки. — Это то, что нужно.

Дорезав мясо, я приготовил маринад: простокваша, соль, перец, лук кольцами. Всё это тщательно перемешал и залил куски свинины, накрыв казан чистой тряпицей.

— Теперь пусть постоит до вечера, — объяснил я Машке, которая с любопытством наблюдала за процессом.

К вечеру всю свинью разделали. Часть мяса посолили, уложив в деревянные кадки, часть просто опустили в ледник. Всё деревенское бабье сошлось посмотреть на это зрелище, охая и ахая при виде такого богатства.

— Может, сало пожарим? — предложила одна из женщин, с вожделением глядя на аппетитные куски.

— На ужин и так будет что кушать, — отмахнулся я, поглядывая на замаринованное мясо. — Машка, ты бы зелени насобирала, да редиску, что осталась, тоже возьми. Да пора уже и картошку ставить.

Машка понятливо кивнула и ушла в огород. В это время во двор вошла запыхавшаяся Настасья в сопровождении ребятни — детвора тащила четыре ведра, полных спелой вишни. Ягоды, блестящие и сочные, напоминали крупные рубины.

— Вот, Егор Андреевич, собрали, — гордо доложила Настасья. — Хорошая в этом году вишня уродилась, крупная.

— Молодцы, — похвалил я. — Залейте пока водой, завтра обработаем. Сегодня уже поздно начинать.

Настасья кивнула и, командуя ребятишками, направилась к колодцу.

Тем временем Степан уже разжигал костёр у колодца. Я подошёл к нему, оглядывая приготовления.

— Сделай так, чтоб углей было много, — посоветовал я. — И камни поставь, вон те два больших, друг напротив друга, так, чтоб концы прутов, которые я просил сделать, упирались с двух сторон.

Степан молча кивнул, сноровисто выкладывая дрова.

Когда солнце начало клониться к закату, а угли в костре прогорели до ровного, насыщенного жара, настал момент для главного действа. Я достал из казана замаринованное мясо, которое пропиталось ароматами специй и простокваши, и начал нанизывать куски на заготовленные прутья.

— Господи, что ж такое-то он делает? — шепталась Пелагея с соседками, с любопытством наблюдая за моими действиями.

— Видать, какое-то боярское кушанье готовит, — предположила другая женщина.

Я улыбался, слушая их догадки, но сохранял таинственное молчание. Когда все мясо было нанизано, я установил прутья над углями, опирая их концы на приготовленные камни.

Вскоре воздух наполнился умопомрачительным ароматом — мясо шипело и шкворчало, капли жира падали на угли, вызывая вспышки огня. Я периодически поворачивал прутья, чтобы мясо прожаривалось равномерно со всех сторон.

— Что ж это за колдовство такое? — не выдержал Фома, принюхиваясь. — Отродясь такого не видывал!

— Не колдовство, а шашлык, — ответил я, поворачивая очередной прут. — Кушанье восточное. Вкусное, сами убедитесь.

Когда мясо приобрело аппетитный золотисто-коричневый цвет и покрылось хрустящей корочкой, я объявил, что ужин готов. К этому времени бабы уже накрыли на стол под яблоней — миски с дымящейся картошкой, свежая зелень, редиска, квашеная капуста и, конечно, кувшины с квасом.

Я снял мясо с прутьев, разложил по большим деревянным блюдам и пригласил всех к столу. Первыми, конечно, насторожились мужики — пробовать диковинную еду.

Фома, осторожно подцепив кусок, отправил его в рот и замер. Его глаза расширились, а потом он шумно выдохнул:

— Мать честная! Вот это да! Отродясь такой вкуснятины не едал!

Это был сигнал для остальных — народ набросился на шашлык с невиданным энтузиазмом. Шашлычок под картошечку да с зеленью пошел на ура.

— Чисто райская пища! — восторгался Степан, обсасывая очередной кусок. — Как же вы так мясо приготовил, что оно и снаружи с корочкой, а внутри сочное?

— Секрет в маринаде, — подмигнул я. — И в том, чтобы жарить на углях.

Настасья, обычно сдержанная в проявлении чувств, закатила глаза от удовольствия:

— Господи, прости меня грешную, но я бы душу отдала за такое мясо!

— Не надо душу, — рассмеялся я. — Просто вишню собирайте исправно.

Фома, попытался нанизать на прут кусок хлеба и тоже поджарить над углями. Но не рассчитал движение и плюхнулся прямо на задницу, вызвав взрыв хохота у собравшихся.

— Ты погоди, Фома, — утирая слезы от смеха, проговорил Илья. — Егор Андреевич ещё не все свои колдовские кушанья показал. Может, завтра что-нибудь и похлеще будет!

— А чего похлеще-то? — взвился Фома, пытаясь сохранить достоинство. — Разве может быть что-то вкуснее?

— Может, — таинственно ответил я. — Вот завтра вишню обработаем, там увидите.

Машка сидела рядом со мной, и я видел в её глазах гордость и нежность. Она наклонилась и шепнула:

— А ведь я говорила маменьке, что ты за что не возьмешься — всё у тебя получается.

Я обнял её за плечи и улыбнулся:

— Это потому, что ты рядом. С тобой всё по плечу.