Воронцов. Перезагрузка. Книга 3

Глава 19

Утром быстро позавтракали, еще когда будильники в виде петухов только включали свои побудки. Ранний завтрак был скорым — Машка накормила всех яичницей с салом да чаем китайским. Жевали молча, торопливо — предстоял долгий путь. Я поглядывал в окно, наблюдая, как первые лучи солнца окрашивают небосклон в нежно-розовый цвет.

— Готовы? — спросил я, отодвигая опустевшую тарелку.

— Да готово все, Егор Андреич, — кивнула Машка, подливая мне чаю. — Харчи на дорогу собрала, сменное бельё положила.

— Умница, — улыбнулся я, глотнув горячего чаю.

Когда вышли во двор, телеги уже были запряжены, и мужики заканчивали вязать погруженные в них доски. Захар проверял крепления верёвок, дёргая за каждый узел, а Пахом поправлял доски, которые по его мнению выпирали из общей массы.

Вчера долго обсуждали, кто поедет. Определились, что пойдем в составе троих служивых — Захар с Пахомом и Никифором. Иван же оставался в деревне за главного по охране.

С нами ещё поехал Фома, чтоб мы долго не искали, где кто чем торгует — тот-то и сам был купец и уже всё там знал. Его посадили в телегу, как и Митяя, который тоже очень просился в город — уж очень ему там понравилось в прошлый раз. Ну вот пусть и телегой управляет, решил я, глядя, как он ловко перебирает вожжи, готовясь к отъезду.

— Всё готово, барин, — доложил Захар, подходя ко мне. — Можем трогаться.

Я оглядел наш небольшой караван — две телеги, загруженные досками, и верховые лошади.

— Ну, с Богом, — кивнул я, и мы тронулись в путь.

Выехали, когда солнце только показалось на горизонте. Утренняя прохлада бодрила, и лошади шли весело, фыркая и встряхивая гривами. Дорога петляла между полей, уходя в сторону леса.

К полудню жара усилилась, и мы сделали привал у небольшой речки, чтобы напоить лошадей и перекусить самим. Расположились в тени старых ив, достали из котомок хлеб, солёное сало, лук да огурцы малосольные, которые Машка с собой прихватила.

— Хороша водица, — отметил Никифор, напившись из речки. — Сладкая.

— А вот в городе такой уже не найдёшь, — заметил Фома, отрезая кусок сала. — Там вода в колодцах уже не та — мутная да с привкусом.

После короткого отдыха снова тронулись в путь. Дорога становилась всё оживлённее — то и дело попадались встречные телеги с товаром или пешие путники. Некоторые узнавали Фому, здоровались, спрашивали, как торговля. Он отвечал степенно, с достоинством, как и подобает уважаемому купцу.

К вечеру добрались до места, о котором несколько раз упоминал и Захар, и Фома — большая поляна на опушке леса, на которой они уже не один раз устраивали привал на ночёвку, когда ездили в город. Это было примерно на полпути — завтра к обеду, если не случится задержек, мы должны были прибыть в город.

Поляна была идеальным местом для привала: просторная, с небольшим ручьём на краю, окружённая густым лесом, который защищал от ветра. Видно было, что здесь часто останавливались путники — в центре поляны виднелось старое кострище, обложенное камнями, а неподалёку — несколько поваленных брёвен, приспособленных под скамейки.

— Приехали, — объявил Захар, спешиваясь. — Здесь заночуем.

Все тут же принялись за дело, зная свои обязанности без лишних указаний. Машка с Захаром стали заниматься ужином: Захар разводил костёр, собирая валежник из ближайшего подлеска, а Машка доставала из телеги котелок, крупу, мясо и прочие припасы для похлёбки.

Митяй же с Пахомом занялись установкой двух небольших шатров — один был у Захара, один же у Фомы. Сноровисто вбивали колышки, натягивали холстину, укрепляли опоры.

— Егор Андреич, — слегка с заминкой обратился ко мне Захар, когда костёр уже весело потрескивал, — мы вам с Марией малый шатер поставили, а мы, мужики, в большом будем.

Я кивнул, соглашаясь. Мы с Машкой заняли шатёр поменьше, а мужики тот, что побольше. Они и дежурство сразу распределили — кто первый ночью стережёт, кто второй, а кто под утро.

— Я первым буду, — вызвался Никифор. — А там Пахома разбужу.

— А я последним, — решил Захар. — Под утро самый сон крепкий, а мне не привыкать рано вставать.

Стемнело быстро, как обычно бывает в лесу. Но костёр давал достаточно света и тепла, чтобы было комфортно. Перед сном все собрались вокруг огня, глядя на пляшущие языки пламени. Машкина похлёбка оказалась на диво хороша — наваристая, с кусками мяса, пахнущая укропом и ещё какими-то травами, которые она добавляла по своему разумению.

— А что, барин, — обратился ко мне Фома, вытирая усы после еды, — как думаете, с продажей досок всё гладко пройдёт?

Я задумчиво поворошил угли палкой:

— Должно пройти. Доски у нас хорошие, качественные. А что, есть сомнения?

Фома покачал головой:

— Да нет, просто… Тот купец, что меня расспрашивал, он ведь не просто так интересовался. Может, конкуренцию нам составить хочет.

— Пусть попробует, — хмыкнул Захар. — Наши доски всё равно лучше будут.

— Вот-вот, — кивнул я. — Так что не переживай, Фома. Наш товар своё место найдёт.

Разговор перешёл на городские цены, на то, что ещё нужно закупить в городе помимо уже запланированного, на новости, которые Фома слышал от других купцов. Ночь становилась всё глубже, звёзды ярче, а голоса тише — усталость брала своё.

— Ну что, — сказал наконец Захар, поднимаясь, — пора и на покой. Завтра рано вставать, путь неблизкий.

Все стали расходиться по шатрам. Я задержался ещё на минуту у костра, глядя на огонь и размышляя о предстоящей поездке. В городе нужно будет не только продать доски и закупить необходимое, но и разведать обстановку, узнать новости, а может, и завести полезные знакомства.

— Егорушка, идём, — позвала Машка из шатра. — Ночь уже.

Я встал и направился к нашему временному пристанищу. Завтра предстоял долгий день, и нужно было хорошо отдохнуть.

— Никифор, — смотри внимательно. Место хоть и проверенное, но мало ли кто по ночам шастает.

— Не сомневайтесь, барин, — серьёзно кивнул тот. — Глаз не сомкну.

С этим я и отправился спать, забираясь в шатёр, где уже ждала Машка, расстелившая наши постели. Сквозь щель в пологе виднелось звёздное небо и оранжевые отблески костра. Последнее, что я услышал перед тем, как заснуть, был тихий голос Никифора, напевающего какую-то старую казачью песню, да стрекот ночных кузнечиков в траве.

Утро встретило нас мягким, розоватым светом, пробивающимся сквозь кроны деревьев. Лагерь наш, разбитый накануне вечером на опушке леса, неподалеку от дороги на Тулу, уже вовсю гудел — мужики собирали пожитки, Машка хлопотала у костра, готовя завтрак.

Я вышел из шатра, потягиваясь и разминая затёкшие от ночи на жёстком ложе мышцы, когда приметил рыжую гостью. На самом краю лагеря, осторожно принюхиваясь и поводя острыми ушами, сидела лиса. Её янтарные глаза внимательно следили за движениями людей, а пышный хвост нервно подрагивал.

— Глядите-ка, — хмыкнул Захар, заметив зверька, — хитрая морда пожаловала. Еду выпрашивает, не иначе.

Лиса, словно понимая человеческую речь, склонила голову набок и тихонько тявкнула.

— Какая красавица, — восхитилась Машка, осторожно подходя ближе. — Гляди, Егорушка, как шерсть-то горит на солнце!

И вправду, рыжий мех лисицы в утренних лучах казался почти огненным, особенно на кончике пушистого хвоста.

Захар, прищурившись, снял с пояса нож:

— А что, может, подбить её? Из хвоста добрый воротник выйдет, а Марье на зиму шапка будет.

Машка тут же всплеснула руками:

— Что ты, Захар! Не надо! Смотри, какая она красивая! И не боится ведь нас совсем, словно с добром пришла.

Лиса, будто понимая, что решается её судьба, села прямо, обернув лапы пушистым хвостом, и уставилась на нас с таким достоинством, что даже я невольно залюбовался.

— Ладно, — махнул я рукой, — пусть живёт. Бросьте ей кусок от завтрака, и в путь. Нам ещё до Тулы добираться.

Машка просияла и тут же отломила от своей краюхи хлеба кусок, смоченный в мясном соке. Осторожно приблизившись, она положила угощение на землю и отступила. Лиса выждала немного, затем стремительным движением схватила подношение и отбежала в сторону, где с аппетитом принялась за еду.

— Вот спасибо, Егорушка, — Машка благодарно коснулась моей руки. — Примета хорошая — лиса к удаче путь указывает.

Захар только хмыкнул, убирая нож обратно за пояс:

— Какая там удача… Просто зверь оголодал, вот и пришёл к людям.

— Собирайтесь быстрее, — поторопил я всех. — Выезжаем с первыми лучами.

Мужики споро собрали шатры, затушили костёр водой из ручья, и вскоре мы уже грузились на телеги. Лиса наблюдала за нами с безопасного расстояния, иногда принюхиваясь и поводя ушами.

— Глянь-ка, провожает, — шепнула Машка, когда мы тронулись в путь.

И правда, рыжая бестия бежала вдоль дороги некоторое время, словно указывая путь, а потом одним прыжком скрылась в подлеске, мелькнув напоследок огненным хвостом.

Сегодня шли гораздо быстрее, чем вчера — Захар настоял, мол, чтоб засветло в город попасть.

— В Туле к ночи неспокойно бывает, — пояснил он, когда я спросил о причине спешки. — Особенно у застав. Лучше засветло проехать, да на постоялом дворе устроиться.

Я согласился — Захар места знал, ему виднее. Дорога петляла меж невысоких холмов, то ныряя в берёзовые рощи, то выскакивая на открытые поля, где вовсю колосилась рожь.

Митяй, правивший лошадью, негромко напевал какую-то протяжную песню, а Захар с Пахомом ехали чуть впереди, негромко переговариваясь о чём-то своём.

И действительно, уже после обеда, который мы наскоро перекусили, не распрягая лошадей, вдалеке показались первые строения пригорода. А ещё часа через два мы уже въезжали в город, минуя заставу, где хмурый стражник лишь мельком глянул на наш обоз и махнул рукой, пропуская.

Тула раскинулась передо мной во всей красе, и я с трудом сдерживал изумление, стараясь не выказать, что вижу всё это впервые. Широкие, по сравнению с деревенскими тропками, улицы, вымощенные булыжником, двух- и трёхэтажные каменные дома с резными наличниками, купола церквей, сияющие на солнце медью и золотом.

Народу на улицах было видимо-невидимо: купцы в долгополых кафтанах, мещане в картузах, женщины в ярких платках, снующие туда-сюда мальчишки-посыльные. А шум! После тишины леса и полей городской гомон оглушал: крики разносчиков, цокот копыт, скрип телег, звон колоколов, доносящийся откуда-то сверху.

— Ишь, народищу-то, — присвистнул Митяй, с любопытством вертя головой.

— Ярмарка, видать, — предположил Захар. — Потому и людно.

Я только кивнул, внимательно разглядывая всё вокруг, но стараясь делать это незаметно, будто всё это для меня привычно и не вызывает никакого удивления.

Особенно поразили меня вывески лавок и мастерских — яркие, с затейливыми рисунками, обещающие и «колониальные товары», и «галантерейные изделия», и «лучшие в губернии пряники».

А запахи! Они накатывали волнами: то терпкий дух дублёной кожи из кожевенного ряда, то аромат свежей выпечки из булочной, то густой запах дёгтя от тележных колёс, то сладковатый — от пряничных лавок.

Машка, смотрела по сторонам с нескрываемым восторгом, то и дело восклицая:

— Егорушка, гляди, какие шали! А вон, смотри, посуда какая расписная! А пряники-то, пряники!

Я только улыбался, не выказывая собственного изумления, хотя внутри всё переворачивалось от этого калейдоскопа новых впечатлений. Поразил контраст: рядом с новыми каменными зданиями ютились покосившиеся избушки, а по булыжной мостовой, расталкивая прохожих, бежала свинья с поросятами, преследуемая растрёпанной бабой с хворостиной.

Фома уверенно вёл нас через этот лабиринт улиц, время от времени оборачиваясь:

— Недалече уже, барин! Вон, за церковью поворот, и там постоялый двор — самый лучший в Туле, чистый и с добрым столом.

И верно, вскоре мы подъехали к двухэтажному строению, у ворот которого уже стояло несколько телег и повозок. Вывеска над входом гласила: «Постоялый двор купца Синицына».

Я снял две комнаты. Одну поменьше для нас с Машкой, и одну большую для мужиков. Комнатки оказались чистыми, с кроватями, застеленными свежим бельём.

Машка тут же принялась разбирать наши пожитки, а я, не теряя времени, обратился к Фоме:

— Показывай, где тут у вас кузнец. Чем раньше отдадим формы в работу — тем быстрее сделает.

Фома понимающе кивнул и мы, взяв деревянную форму, пошли обратно в сторону пригорода. По дороге Фома рассказывал о местных порядках, о том, где что продаётся и почём, кого остерегаться нужно, а с кем можно дело иметь. Я слушал внимательно, запоминая каждую мелочь — информация в чужом городе дорогого стоит.

Чуть ли не с самой окраины стояла кузница. Я оглядывал её с восторгом — это была прям Кузница с большой буквы. Не чета нашей на Быстрянке.

Массивное строение из тёмного от копоти и времени кирпича, с широкими воротами, распахнутыми настежь, откуда доносился звон молота о наковальню и вырывались снопы искр. Над входом висела вывеска из кованого железа: «Кузнечное дело. Мастер Савелий Кузьмич».

Внутри кузницы царил полумрак, разгоняемый лишь огнём горна, который бросал причудливые тени на стены и потолок. В этом адском освещении две огромные фигуры — сам мастер и его подмастерье — казались демонами из преисподней, особенно когда взлетал вверх молот и с грохотом опускался на раскалённый металл, выбивая сноп искр.

Горн полыхал жаром, раздуваемый огромными мехами, которые приводил в действие мальчишка лет двенадцати, весь перепачканный сажей так, что только белки глаз сверкали на чумазом лице.

Вдоль стен тянулись полки и стеллажи, уставленные готовыми изделиями и заготовками: топоры, подковы, ухваты, петли для ворот, замки разных размеров, гвозди, скобы… Чего там только не было! В углу громоздились какие-то массивные детали для мельничного механизма.

Сам мастер, Савелий Кузьмич, оказался под стать своей кузнице — огромный, широкоплечий, с руками, больше похожими на кувалды, и большой бородой. Заметив нас, он отложил работу и вытер пот со лба тыльной стороной ладони, оставив на коже чёрную полосу.

— Чего надобно? — прогудел он басом, от которого, казалось, завибрировали стены кузницы.

Фома поклонился и представил меня:

— Вот, Егор Андреевич, барин из Уваровки. Дельце к тебе имеет, особое.

Кузнец окинул меня оценивающим взглядом, словно прикидывая, достоин ли я его мастерства, потом кивнул:

— Ну, выкладывайте, барин, какое у вас ко мне дельце.

Я сказал, чтоб Фома достал из мешка форму из дерева, над которой мы корпели последние дни перед отъездом. Фома бережно извлёк деревянную модель и передал кузнецу. Тот взял с таким видом, словно ему вручили драгоценность — осторожно, с почтением.

Рассказав ему вкратце, что мне нужно, он внимательно выслушав мои пожелания, одобрительно крякнул и сказал, что очень рад такому клиенту, мол не всегда такие заказы приходится делать.

— В основном по мелочи работаю, что в ходу, — пояснил он, поправляя кожаный фартук. — Подковы, гвозди, скобы, петли дверные — всё одно и то же. А вы мне задачку задали, — он многозначительно посмотрел на меня, — пилы. Интересная работа, по душе мне. А теперь еще интереснее.

Савелий Кузьмич повертел форму в руках, внимательно осматривая каждую деталь, проводя мозолистыми пальцами по резным элементам, прищуриваясь и что-то прикидывая в уме. Я стоял рядом, наблюдая за этим священнодействием и испытывая лёгкое волнение — всё-таки от этого человека зависело воплощение моей идеи.

— Занятная штуковина, — наконец произнёс кузнец. — Но для чего она, позвольте узнать?

Я взял у него форму и принялся рассказывать принцип работы:

— Смотрите, Савелий Кузьмич, вот эта часть должна сходиться с этой, — я показал, как детали соединяются. — Когда мы помещаем заготовку внутрь и сжимаем, получается нужная нам форма.

— А что за заготовка? — поинтересовался кузнец, следя за моими руками.

— Стекло, — ответил я. — Для бутылок.

Брови Савелия Кузьмича поползли вверх от удивления:

— Бутылки из стекла? — переспросил он. — Занятно, занятно…

Но, к моему облегчению, он быстро переключился с удивления на обсуждение технических деталей:

— А как прессовать будете? Вот тут, я вижу, шарнир предусмотрен, — он указал на соответствующую часть формы. — А это рычаг получается, верно?

— Именно, — кивнул я. — Рычаг даёт нужное усилие для сжатия. Вот тут должна быть ось, на которой всё крепится…

Мы погрузились в детальное обсуждение конструкции. Фома, стоявший рядом, только головой вертел, пытаясь уследить за нашим разговором, но, судя по его озадаченному виду, мало что понимал в технических тонкостях.

Савелий Кузьмич оказался не просто мастеровым человеком, но настоящим инженером — схватывал на лету, задавал точные вопросы, предлагал улучшения. Особенно его заинтересовал механизм зажима:

— А что если тут вот такую защёлку добавить? — предложил он, набрасывая углём на доске своё видение. — Тогда форма не разойдётся в процессе, даже если давление ослабнет.

— Отличная мысль, — согласился я, разглядывая его набросок. — Добавьте обязательно.

Кузнец изучив всё досконально, почесал затылок и сказал, что возьмется за работу и сделает за два дня. Глаза его при этом загорелись тем особым огнём, который бывает у мастеров, когда они берутся за интересное дело.

— Только металл хороший нужен, — добавил он. — Не из чего попало делать придётся, а то не выдержит.

— Разумеется, — кивнул я. — Используйте лучшее, что есть.

Тут Савелий Кузьмич снова заинтересовался конечным продуктом:

— А бутылки-то из стекла зачем вам? — спросил он с любопытством. — Дорого ведь выйдет. Не проще ли глиняные горшки использовать?

— У стекла свои преимущества, — ответил я. — Чистота, прозрачность… Да и пробку лучше держит.

Кузнец покивал, явно заинтригованный, но снова быстро переключился на обсуждение технических деталей — как и что должно быть сделано, какие допуски, как детали будут соединяться между собой.

В итоге по цене сошлись, что за пятнадцать рублей сделает одну форму. Я же, прикинув бюджет и потребности, предложил:

— А если две штуки закажу, какая цена будет?

Савелий Кузьмич задумался, что-то прикидывая в уме.

— Две за тридцать, — наконец сказал он.

— Многовато, — покачал я головой. — За две я бы дал двадцать пять.

Мы начали торговаться. Фома стоял рядом, переводя взгляд с меня на кузнеца и обратно, словно на состязании. Наконец, ещё поторговавшись, сговорились, что две штуки за двадцать пять рублей сделает.

— Только мне на это нужно четыре дня, — предупредил Савелий Кузьмич. — Работа тонкая, спешка только навредит.

— Ну, четыре, значит, четыре, — согласился я. — Главное, чтобы качество было на высоте. И формы были одинаковые.

Мы скрепили сделку рукопожатием, и я оставил задаток — пять рублей, чтобы кузнец мог закупить необходимые материалы.

Вышли с Фомой из кузницы, и он восторженно зашептал:

— Егор Андреич, да он же мастер! Настоящий! Я таких только в столице видел. Повезло нам!

— Да, Фома, — согласился я. — Толковый мужик. Надеюсь, не подведёт.

Вернулись с Фомой на постоялый двор, уже порядком уставшие от городской суеты. На первом этаже уже было много народа — в основном служивые да приезжие купцы. Шум, гам, звон кружек, смех — обычная картина для трактира в вечернее время.

Я окинул взглядом публику и мысленно поморщился. Прикинув, что лучше сюда с Машкой на ужин не спускаться — слишком шумно и накурено, да и компания не самая подходящая для дамы — решил заказать еды в комнату.

Подозвал трактирщика, договорился насчёт ужина. Тот кивнул и обещал прислать слугу с ужином в самое ближайшее время.

Мужики же — Захар, Фома, Митяй, Пахом и Никифор, — сказали, что поужинают тут, в общей харчевне.

— Только на пиво не налегайте, — усмехнулся я, глядя на их загоревшиеся глаза. — Завтра дел полно.

Те дружно покивали, но по их лицам было видно, что именно возлиянием и планируют заняться. Что ж, заслужили — дорога была не близкая, да и вообще парни работящие.

Спросил у Фомы, есть ли у него деньги на угощение. Тот помявшись, сказал, что да, есть немного. Но я всё равно решил их порадовать и выделил несколько рублей из своего кошеля.

— Вот, держите, — протянул я деньги Фоме. — Гуляйте, заслужили. Только завтра чтоб все в здравии были. Нам ещё доски продать надо, да и так по городу пройтись, приглядеться.

— Благодарствуем, барин! — просиял Фома, принимая деньги. — Не извольте беспокоиться, всё будет в лучшем виде!

Оставив мужиков наслаждаться трактирной жизнью, я поднялся на второй этаж. В коридоре было тихо, лишь приглушённо доносились голоса из-за некоторых дверей.

Зашёл в нашу с Машкой комнату. Она уже успела прибраться и даже постелила на кровать свежее льняное полотно, которое предусмотрительно взяла с собой из дома.

— Ну как, договорился? — спросила она.

— Да, всё отлично, — кивнул я. — Кузнец знающий, сделает две формы за четыре дня. Дороговато, конечно, но качество должно быть хорошим.

Не успел я скинуть кафтан, как в дверь постучали, и молодой парнишка-слуга внёс поднос, уставленный различными яствами. Тут были и запечённая курица, и жареная рыба, и грибы в сметане, и свежий хлеб, и квас в глиняном кувшине.

Машка приняла поднос, расставила всё на небольшом столике у окна, и мы с удовольствием приступили к ужину. После долгого дня, наполненного хлопотами и переговорами, еда казалась особенно вкусной.

— А хорошо в городе, правда? — сказала Машка, глядя в окно на вечерние огоньки. — Столько всего интересного. Люди разные ходят, товары диковинные продаются…

Я улыбнулся, наблюдая за её восторгом. Машка жила раньше в городе, для неё не было в новинку, но видно было как она соскучилась по городской суете.

— Завтра пройдёмся по рядам, — пообещал я. — Купим тебе что-нибудь красивое.

Глаза Машки загорелись от предвкушения.

— Правда? А что?

— А это уже сюрприз будет, — подмигнул я ей. — Увидишь.

Закончив ужин, мы разделись и улеглись на кровать. Комната была небольшая, но чистая и уютная. Из окна доносились приглушённые звуки города — далёкие голоса, скрип телег, лай собак.

Перед сном Машка всё восторгалась, что как же в городе красиво, сколько всего необычного, и как ей не терпится побывать на рынке и в лавках.

Её голос становился всё тише, и вскоре она уснула, положив голову мне на плечо. А я ещё какое-то время лежал с открытыми глазами, прокручивая в голове события дня и строя планы на завтра. Нужно будет с утра пораньше заняться продажей досок, потом пройтись по лавкам, прицениться к товарам… И, конечно, не забыть про обещанный Машке сюрприз.

С этими мыслями я и сам незаметно погрузился в сон, под далёкий гул городской жизни за окном.