Воронцов. Перезагрузка. Книга 3

Глава 3

Проснулся я от какого-то шуршания. Сквозь дрёму слышались тихие шаги, позвякивание посуды и шелест ткани. Приоткрыв один глаз, увидел, как Машка суетится у стола, расставляя миски и кружки, а потом то и дело подбегает к окну, выглядывает и тихонько хихикает.

— Радость моя, — позвал я хриплым со сна голосом, — что ты там выглядываешь? Кошка с собакой подрались?

Машка обернулась, увидела, что я не сплю, и расплылась в улыбке.

— Да смотрю, что у зерна твоего там устроили, — она снова метнулась к окну. — Чуть ли не до драки дело доходит — кто будет промывать да новую воду заливать.

Она открыла ставни шире, давая мне возможность тоже посмотреть.

— Настасья локтями всех расталкивает, — с весельем в голосе рассказывала Машка. — А Дашка гляди-ка, руки по локоть в воде, и такая серьёзная, словно не зерно промывает, а младенца купает.

Я потянулся и сел на кровати, с интересом глядя в окно. Действительно, у корыт с зерном собралась целая толпа. Бабы в цветастых платках суетились вокруг, что-то громко обсуждая, а мужики стояли чуть поодаль, давая советы, которые никто не слушал.

— Лишь бы не покалечили друг друга, — я потёр лицо ладонями, прогоняя остатки сна. — А так — пусть развлекаются.

— Ага, — хихикнула Машка. — Как дети с новой игрушкой. Вот точно, Егорушка, солод-то какой выйдет — самый лучший будет! Ведь каждое зёрнышко под присмотром, как боярское дитя!

Я рассмеялся:

— Это точно. Глядишь, скоро солод из нашей деревни на ярмарке с руками отрывать будут. А там, может, и пиво начнём варить на продажу. Будем первыми пивоварами!

— Ох, и размечтался ты с утра пораньше, — Машка покачала головой, но в глазах плясали весёлые искорки. — Иди-ка лучше умойся, а потом завтракать будем.

Я поднялся с кровати и уже направился к рукомойнику, как Машка вдруг охнула и преградила мне путь.

— Стой-ка, куда собрался? — она упёрла руки в бока. — Вчера весь день был занят, к себе не подпускал, а рану-то перевязать надо!

Я машинально потрогал рану, где была повязка. Вчера в горячке дел совсем забыл про неё.

— Да ладно, само заживёт, — попытался я отмахнуться, но Машка уже решительно подталкивала меня к лавке.

— Садись, не спорь, — в её голосе появились командные нотки. — Давай посмотрю.

Я послушно сел и протянул руку. Повязка местами пожелтела от сукровицы и присохла к ране.

— Экий ты неугомонный, — ворчала Машка, готовя всё необходимое. — Вот надо было тебе вчера с утра до ночи носиться. Теперь гляди, что получилось.

Она поставила на стол миску с тёплой водой, достала из сундука чистую тряпицу и какой-то горшочек с мазью. Осторожно прикоснулась к повязке и поцокала языком.

— Присохло крепко, — вздохнула она. — Придётся отпаривать.

Смочив тряпицу в тёплой воде, Машка начала аккуратно прикладывать её к повязке, постепенно размягчая засохшую кровь. Я сидел неподвижно, наблюдая за её сосредоточенным лицом. Брови сдвинуты, губы поджаты, а в глазах такая забота, что сердце щемило.

— Больно? — тихо спросила она, заметив мой взгляд.

— Нет, — честно ответил я. — С тобой — никогда не больно.

Она слегка покраснела, но продолжила своё дело. Когда повязка достаточно размокла, Машка осторожно, миллиметр за миллиметром, начала её снимать. Я невольно напрягся, ожидая боли, но её руки двигались так бережно, что я почти ничего не почувствовал.

Сняв старую повязку, она внимательно осмотрела рану.

— Затягивается хорошо, — с облегчением сказала Машка. — Но ещё не закрылась полностью.

Она обмыла рану тёплой водой, аккуратно промокнула чистой тряпицей, а потом открыла горшочек с мазью. По избе разнёсся резкий травяной запах.

— Что там у тебя? — поморщился я. — Пахнет, как медведь после зимней спячки.

— Зато помогает, — Машка зачерпнула пальцами зеленоватую массу. — Знахарка научила делать. Тут и подорожник, и зверобой, и медвежье ухо, и ещё кое-что… — она таинственно улыбнулась.

— Надеюсь, это не то, о чём я думаю, — шутливо нахмурился я.

— А ты о чём думаешь? — невинно хлопнула она ресницами, накладывая мазь на рану.

— О медвежьем помёте, конечно же, — я сделал серьёзное лицо. — Слышал, знахарки его в свои снадобья добавляют для крепости.

Машка фыркнула и легонько шлёпнула меня по здоровой руке:

— Ну и придумаешь же! Нет там никакого помёта.

Она закончила с мазью и начала накладывать свежую повязку из чистого льняного полотна.

— А вот если будешь дальше шутить, — продолжила она, туго затягивая концы повязки, — в следующий раз и вправду что-нибудь такое добавлю. Для крепости характера.

Я рассмеялся и, когда она закончила с перевязкой, поймал её руку и поцеловал пальцы:

— Спасибо, знахарка моя.

Машка зарделась, но руку не отняла.

— Вот, теперь и завтракать можно, — сказала она, помогая мне надеть чистую рубаху.

Завтрак был сытным — яичница с салом, свежий хлеб, творог со сметаной и мёдом. Я ел с аппетитом, поглядывая в окно на суету у корыт с зерном.

— Слушай, — вдруг сказала Машка, задумчиво помешивая ложкой в кружке с травяным настоем, — а правда, что из этого солода потом можно будет такое пиво сварить, что даже в городе за него хорошие деньги дадут?

— Правда, — кивнул я. — Если всё сделать как надо, то наше пиво будет лучшим в округе.

Закончив с завтраком, я надел сапоги, накинул на плечи лёгкий кафтан и вышел на крыльцо. Утро выдалось ясное, солнечное. Деревня гудела как улей — везде кипела работа, слышался смех, переговоры, стук топоров.

Я окинул взглядом толпу у корыт с зерном и громко позвал:

— Петр! Петька, ты где?

Пока ждал, подошёл ближе к корытам. Увидев меня, бабы заулыбались, а мужики, стоявшие поодаль с важным видом, подтянулись ближе.

— Ну что, как наши дела? — спросил я, разглядывая промытое зерно.

Настасья, выпрямившись и вытирая мокрые руки о передник, начала рапортовать:

— Всё по вашей науке делаем, Егор Андреевич! Промыли трижды, воду сменили вовремя. Зерно хорошее, отборное — ни одного пустого не нашли!

— А я ночью проверял, — вставил Митяй, не желая оставаться в стороне. — Два раза заходил, смотрел, всё ли в порядке.

— И я тоже смотрел! — подхватил кто-то из мужиков.

— И мы воробьёв прогоняли! — звонко крикнула Дарья, и тут же смутилась от своей смелости.

— Воробьёв? — я поднял бровь.

— Ага, — закивала Настасья. — Утром налетели, прохвосты. Сидят на заборе, поглядывают на зерно, будто разбойники на купеческий обоз. А как только отвернёшься — шасть вниз и давай клевать!

— Я их метлой! — гордо заявила бойкая девчонка лет двенадцати, размахивая старой метёлкой. — А они не боятся, нахалы! Один прямо на метлу сел и смотрит, как будто это не я его гоню, а он меня!

Все засмеялись, а девчонка, довольная произведённым эффектом, продолжила:

— Тогда я такой крик подняла, что они всей стаей как рванули к лесу — только пёрышки в воздухе закружились!

— Вот это защитница! — я подмигнул девчонке. — С такой охраной наше зерно в безопасности.

Народ начал наперебой рассказывать ещё какие-то подробности, но, к счастью, в этот момент подошёл Петр, спасая меня от потока приятной, но ненужной сейчас информации.

— Звали, Егор Андреевич? — спросил он, вытирая руки о тряпку. Судя по опилкам в волосах и на одежде, он уже с утра занимался своим новым домом.

— Звал, — кивнул я. — Пойдём, покажешь, что там у тебя получилось.

Утро выдалось на редкость свежим и бодрящим. Мы с Петром погрузили пилы и новые крепления для каретки на телегу. Петр щёлкнул вожжами, и Зорька неторопливо двинулась в сторону лесопилки.

— Вы думаете, Егор Андреевич, правда сработает? — Петр покосился на меня, в его голосе слышалось волнение.

— Должно, — я кивнул, прикидывая в уме все тонкости задуманного. — Теория теорией, но пока не попробуем — не узнаем.

Петр довольно хмыкнул и поправил шапку:

— Ежели сработает, то купцы к нам в очередь становиться будут!

— Не спеши, — осадил я его. — Сначала сделаем, потом мечтать будем.

Дорога до Быстрянки не заняла много времени. Речка, как и всегда, неслась с весёлым журчанием, крутя огромное деревянное колесо лесопилки. Мощный поток воды бил по лопастям, создавая равномерное движение, которое через систему валов передавалось на пилы.

— Эк, разыгралась сегодня! — восхитился Петр, глядя на бурлящую воду.

— Дождь ночью прошёл в верховьях, вот и разгулялась, — раздался голос Семёна, который уже поджидал нас у лесопилки. — А я вас уже заждался. Что привезли-то?

— Новую жизнь привезли, — загадочно ответил я, спрыгивая с телеги.

Семён подошёл ближе, с интересом разглядывая наш груз.

— Чегой-то я не пойму, — почесал он затылок. — Пилы как пилы. Что в них особого?

— Не в пилах дело, — я начал выгружать крепления, — а в том, как мы их поставим. Давай сначала колесо остановим.

Втроём мы подошли к лебедке, закрепленной на опоре у колеса — простому, но эффективному механизму, позволявшему приподнимать колесо над водой. Натужно скрипнув, деревянные балки пришли в движение, и колесо медленно поднялось, прекращая своё вращение.

— Ну, теперь за работу, — я засучил рукава.

Семён сразу же включился в процесс, хотя явно не понимал, что мы затеяли.

— А зачем мы старые крепления снимаем? — спросил он, помогая Петру отсоединять крепления с каретки.

Петр выпрямился и с важным видом, как профессор перед студентами, начал объяснять:

— Понимаешь, Семён, когда мы ставим пилы на одинаковом расстоянии друг от друга, мы получаем доски одинаковой толщины.

— Ну, это я и так знаю, — буркнул Семён. — Не дурак.

— Так вот, — продолжал Петр, совершенно не смутившись, — если мы уменьшим расстояние между пилами, то получим доски тоньше. А если доски тоньше…

— То их из одного бревна выйдет больше! — догадался Семён, и его глаза загорелись пониманием. — Вот ты куда клонишь!

— Именно! — подтвердил я, затягивая новое крепление. — С каждого бревна не четыре доски, а семь.

— Ого! — Семён присвистнул. — Почти вдвое больше! А выдержат ли тонкие доски? Не поломаются?

— Вот сейчас и проверим, — я подмигнул ему. — Для крыши и внутренней отделки такие доски в самый раз. Даже лучше — легче будут.

Работа кипела. Мы снимали старые пилы, устанавливали новые крепления, регулировали расстояние между лезвиями. Петр то и дело сверялся с чертежами, которые мы набросали вчера.

— А этот брусок куда? — Семён вертел в руках деревянную деталь.

— Это распорка, — терпеливо объяснял Петр. — Она держит пилы на одинаковом расстоянии. Видишь, на ней зарубки? По ним выставляем.

— А-а-а, — протянул Семён, разглядывая зарубки. — Умно придумано. Это Егор Андреевич надоумил?

— Моя идея, его исполнение, — я кивнул в сторону Петра. — Вместе думали.

Петр приосанился, довольный похвалой.

— А если ещё больше пил поставить? — вдруг спросил Семён. — Ещё тоньше доски будут?

Я покачал головой:

— Всему есть предел. Слишком тонкие доски просто расколются при пилении. Да и пилам нужно пространство для работы — опилки должны куда-то деваться.

За разговорами час пролетел незаметно. Наконец, брусок был закреплен, последняя пила установлена.

— Ну что, запускаем? — я оглядел нашу работу.

— Давайте! — Петр потёр руки в предвкушении.

Мы опустили колесо обратно в воду. Постепенно набирая обороты, оно начало вращаться, передавая движение всей системе. Механизм заскрипел, застонал, приспосабливаясь к новой конфигурации, но вскоре заработал ровно и уверенно.

— Вроде идёт, — сказал Семён, прислушиваясь к звуку работающего механизма.

— Давайте бревно загоним и проверим, — предложил я.

Втроём мы закинули на желоб первое бревно и запустили подачу. Пилы вгрызлись в древесину, и воздух наполнился запахом свежих опилок.

— Смотрите, как идёт! — воскликнул Петр, не в силах скрыть волнение.

Я внимательно следил за процессом, готовый в любой момент остановить механизм, если что-то пойдёт не так. Переживал, что доски могут колоться из-за того, что они будут пилиться тоньше — всё-таки толщина пил была приличная. Но бревно медленно, но верно продвигалось вперёд, превращаясь в аккуратные доски. А мы закинули еще одно, чтоб оно подпирало первое бревно.

— Получилось! — радостно завопил Семён, когда первая партия досок вышла с другого конца пилорамы.

Я подошёл, внимательно осмотрел результат. Доски вышли ровные, гладкие, без сколов и трещин.

— А ну-ка, ещё одно бревно, — скомандовал я, желая убедиться, что успех не случаен.

Мы распилили ещё два бревна, и результат был таким же отличным — ни одна доска не сломалась, всё шло как по маслу, только теперь с каждого бревна выходило не четыре, а семь досок.

— Ну, Егор Андреевич, вы голова! — воскликнул Семён. — С такими досками мы теперь весь уезд застроим!

— Не только уезд, — хитро прищурился Петр. — Думаю, и в соседние можно будет возить.

Оставив мужиков настраивать производство, я решил проверить, как идут дела на другом берегу. Перешёл по мосту, на котором уже сделали поручни для удобства — простые, но крепкие перила из горбылей.

А там меня ждала картина маслом — самана наделали столько, что можно было не то что кузню поставить, но и ещё и сделать какие-то дополнительные постройки. Кирпичи из глины, соломы и навоза сохли ровными рядами, занимая почти весь берег.

— Эй, мужики! — крикнул я крестьянам, которые продолжали месить глину. — Стойте! Хватит уже!

Они остановились, недоумённо глядя на меня.

— Чего такое, барин? — спросил один из них, вытирая пот со лба. — Плохо делаем?

— Наоборот, слишком хорошо, — усмехнулся я. — Столько намесили, что на три кузницы хватит. Давайте-ка лучше строить начнём.

Я позвал Семёна:

— Семён, глянь, сколько материала! Пора кладку начинать.

— И то верно, — кивнул он, оценивая фронт работ. — А как класть-то будем?

Я присел на корточки, палкой начертил на земле примерный план:

— Смотри, делаем так. Сначала основание — камни кладём на глиняный раствор, чтобы от земли влагу не тянуло. Потом кирпичи в два ряда, для прочности. Вот тут окно широкое, чтобы свет был. Здесь — дверной проём. А вот тут…

Семён внимательно следил за моими движениями, изредка кивая или задавая уточняющие вопросы.

— Понял, Егор Андреевич, — наконец сказал он. — Сделаем в лучшем виде.

— Отлично, — я поднялся, отряхивая колени. — Тогда начинайте. Я потом проверю.

Семён тут же кликнул пару мужиков, и они собрались вокруг моего чертежа. Он что-то объяснял им, показывая руками размеры и формы. Мужики кивали, о чем-то переспрашивая.

Я уже собирался уходить, когда Семён вдруг повернулся ко мне:

— Егор Андреевич, чуть не забыл! — он хлопнул себя по лбу. — Мы эту… потáшь-то наделали за два дня. Два горшка полных!

— Потáшь? — я замер на месте, не веря своим ушам. Вот это была хорошая новость!

— Ага, — кивнул Семён. — Как вы учили — золу вымачивали, процеживали, выпаривали. Получилось, кажись, хорошо.

— Молодцы! — я не скрывал радости. — Настоящие молодцы! А глины не додумались насушить красной?

— Всё сделали, барин, — Семён расплылся в улыбке. — И даже покрошили её мелко-мелко, прям в пыль. Ребятня целый день толкли, аж руки посбивали.

Это было даже больше, чем я ожидал. С потáшем и красной глиной мы сможем…

— Ну что ж, — я улыбнулся, глядя на удивлённые лица мужиков, — тогда нужно добывать металл.

Работа закипела быстро. Я развёл под ретортой сильный огонь. Внутри начался процесс — вода, оставшаяся в поташе, превращалась в пар, который, проходя через раскалённый уголь, преобразовывался в смесь газов, богатую водородом и угарным газом. Именно эта смесь и была нам нужна для восстановления металла из глины.

К отверстию в крышке я приладил глиняную трубку и направил её в другой сосуд, наполненный глиной, которую ребята перетёрли в порошок. Семён смотрел на всё происходящее с нескрываемым изумлением.

— Сейчас газ пойдёт через глину, — пояснил я ему. — И начнётся самое главное.

— Это как в прошлый раз? — спросил Семён.

— Да, металл из глины делать будем, — ответил я, не отрывая взгляда от нашей конструкции. — Газ заберёт кислород из неё, и уже потом можно будет собирать металл.

Гришка удивленно хлопал глазами не представляя как такое может быть. Но я был уверен в успехе — химические реакции подчиняются строгим законам, и результат будет именно таким, как я рассчитывал. Тем более, у нас уже один раз так получилось.

Процесс шёл медленно. Из трубки появился сизый дымок, который начал проходить через слой глины. Я внимательно следил за тем, чтобы огонь под ретортой не угасал.

Во второй половине дня закончили возиться с светильным газом и оставили глину остывать, а сами сели перекусить.

Ну а после пришли пробовать собирать металл. Я каждому раздал по магнетиту, чтоб каждый из них прочувствовал каково это собирать металл из глины.

— Смотри-ка, дело пошло! — воскликнул Семён, когда металл начал прилипать к камню.

Солнце клонилось к закату, а мы всё работали. Руки были в глине, лица почернели от копоти, но никто не жаловался. Все на столько были увлечены процессом, что не заметили как наступил вечер.

Петр заметил:

— А глина-то белая остаётся. Глядите, как мука!

— Это каолин, — объяснил я, разглядывая белоснежный остаток. — Ценная вещь, между прочим. Отложим в сторону — пригодится для внутренней обмазки кузнечной печи. А потом, глядишь, и фарфор освоим.

— Фарфор? — изумился Гришка.

— Именно, — кивнул я. — Но это потом. Сейчас главное — металл.

Когда стемнело, мы наконец остановились. Я собрал все наши металлические трофеи и взвесил в руке.

— Килограмма два, — объявил я с гордостью. — Для первого раза неплохо.

Мужики с уважением смотрели на металлические крошки, которые мы складывали в небольшое корыто.

Белую глину мы аккуратно собрали в мешки из холстины. Её набралось около двадцати килограммов — примерно то, что я и ожидал при выходе металла в десятую часть от исходного сырья.

Мы сидели у костра, уставшие, но довольные. Два килограмма металла лежали рядом — первый шаг к большим переменам.

— С этим металлом мы ещё такого наделаем, — я смотрел на огонь, представляя будущие возможности. — И это только начало, мужики.