Винсе

Наёмник: Глава 16: Как с дитём малым

Корэр тяжело опустился на лавку, прислонившись спиной к нагретому камню печи, довольно прикрыв глаза. За всё прошедшее время с момента ранения, он ещё ни разу так много не двигался, это забрало слишком много сил, чтобы продолжать оставаться в сознании, но он наконец-то смог вымыться, что заставляло испытывать настоящее блаженство.

Рядом хлопотала жена старосты, невысокая, даже по местным меркам, дородная женщина, двигавшаяся, при своих габаритах, удивительно ловко.

Всё остальные подводники отправились мыться, Няша куда-то запропастилась, как и староста с сыновьями, потому Корэр остался с хозяйкой один. Довольно щурясь, подобно наевшемуся сметаны коту, умостившемуся на той же лавке, так что неяркий свет лучин вытягивался в тонкую горизонтально ниточку, ведь ему наконец-то было тепло и уютно, ария с любопытством поглядывал за хозяйкой, перемещавшейся между полками с посудой, печью, столом и погребом, дверка в который была в соседней комнатушке.

Словно заметив на себе взгляд, женщина склонилась над Корэром, который лениво потянувшись и тут же прижав руку к занывшим ранам на животе, всё же открыл глаза.

— А ты парень аль девка?

Тяжело вздохнув, так что от нахлынувшей боли вновь пришлось поморщится, Корэр ответил:

— Парень, — пробурчал он, уже подумывая, что в центральных мирах, где посмеивались над его ростом и никчёмностью в плане магии было проще, чем здесь, где его постоянно принимали за девчонку. А может быть и не проще, но во всяком случае привычнее…

Женщина как-то раздосадованно кивнула:

— Значица припасти тябя памагаць не получица… Хотя, ты маленьки, должен быць паваротливым, иди, носиць паможець.

Лицо Корэра перекосило. Только он подумал, что можно будет наконец отдохнуть, погреться, тем более что от тепла боль начала понемногу отступать, как насмешница Судьба ниспослала ему очередные заботы в лице неугомонной женщины. Вспомнилось как когда-то брат его наставлял: если хочешь отдохнуть, так делай это так, чтобы никто не заметил, а то работой нагрузят. Тогда он ещё, чтобы уж точно запомнилось, отправил к кузнецу, помогать таскать дрова, воду, масло, расставлять клинки и много ещё чего… Мужик тогда так обрадовался помощнику, что отпустил только после того, как ночные звёзды рассыпались по небу. Зато потом Корэр, решая отдохнуть, научился испаряться. И вот теперь, он посчитал что ранение станет освобождением от всякой работы, ведь со Смороком всё так и было… Но Сморок же считал его великим магом, слишком ценным ресурсом, чтобы его расходовать на рутинную работу.

Корэр попытался было послушно встать, но перед глазами у него потемнело, голова закружилась, потому он поспешил опуститься обратно на лавку. Во всяком случае он действительно попытался помочь.

Женщина тут же склонилась над ним, на лице её отразилось беспокойство. Корэр, до того боявшийся показать себя слабым, уязвимым, бесполезным, никчёмным, теперь решил действовать иначе. Вспомнилось ему как брат, вот уж кого нельзя было счесть слабым, некоторым женщинам устраивал спектакль, демонстрируя как ему больно и плохо, как он устал, а те и рады были окружит его любовью и заботой. Пусть, в отличии от Экора он не мог просчитать, на кого подобное произведёт необходимый эффект, а кого оставит равнодушным, он всё же в отличии от брата имел достаточно милую физиономию, потому могло получиться. На вопрос женщины: «Уж ни хворай ци ты?» он ответил:

— Меня по дороге сильно ранили, — скорчив страдальческую гримасу, которую даже изображать не пришлось, ведь каждое, даже малейшее движение отдавалось неприятной болью. Для большей убедительности своих слов, он поднял рубаху, демонстрируя перебинтованы торс, ленты ткани на котором постепенно начали пропитываться выступившей из новых надрезов кровью.

Женщина, всплеснув руками, заворчала:

— Ох, який худый, ты ж так и не паправица николи. Не кормяць што-ци они тябя, звяри?

Не дав ничего ответить, она лёгким движением подняв Корэра на руки, усадила его на печь, так запросто, словно он ничего и не весил. Хотя, тела арий были полыми изнутри, а имперское золото, при своей удивительной прочности имело достаточно небольшой вес. Потому Корэру, в своё время, и не составляло особого труда махать полноразмерным Вихрем, при небольшом росте. Был, конечно, способ увеличить вес, напитав тело энергией тверди, что частенько делали воины, вступая в рукопашный схватки, но этого Корэр, только научавшийся подчинять токи энергии в собственном фэтэ, понять не успел, да и вряд ли пока сможет, ведь тут нужно подчинить силы из вне.

Ария послушно подобрал ноги, закутавшись в тяжёлое шерстяное одеяло, которое дала ему женщина. Сама же хозяюшка, причитая: «Дышо же это здитём малым то делаць? Вырадки, акаянные, так мальца гоняць! Самих их бутюгов бы припасти в экую далечплесцисяешчэ и хворных», — продолжила хлопоты, периодически поглядывая, чтобы Корэр не вздумал слезать.

В какой-то момент она в очередной раз смерив бледного и худого колдуна взглядом, вышла из комнаты куда-то в соседнюю, а вернулась с высокими шерстяными носками. От них пахло домашней скотиной, луговыми травами и чем-то похожим на навоз, потому Корэр, постарался вежливо отказаться, но женщина настояла:

— Адевай давай, ноги беречы трэбно. У тябя тело хворае, слабое, прастынешь так и помрэшь. У нас суседская девка так да прамацирям и адправилась. Схадила да скацины по даждю, а потым плате меняць и не стала, через день злегла, через тринадцаток сышла. И вобше, ад падарунков нягоже адказываца. А не навзденешь сам, сыму, хварасциной по жопе отхлестаю и нацяну.

Корэр вздрогнул, живо представив как его, Императора, какая-то деревенская баба из окраянных миров, будет бить веткой. Такого позора в жизни его ещё не было. Даже, брат, которого он считал воплощением жестокости, до чего-то столь унизительного не опускался. Проворчав: «Уж лучше бы по роже врезали», он всё же стянул ткань, которой обманывал ноги, натянув носки, тут же поморщился, ощутив как шерстяная нитка колола и чесала всю ступню.

— А хто это тябя па мордам такога прыгожага-то? — с искреннем недоумением поинтересовалась женщина, оглядев не ровно сросшуюся переносицу арии.

— Да много там было… — пробурчал Корэр, припомнив Ремока, умудрившегося сломать ему нос. Всё же мужика было жалко, если бы он только оказался более внимательным и умелым, не напоролся бы на кинжал упырицы, хороший воин и мальчишка сейчас бы остались живы. И ведь упырица явилась исключительно за ним, а значит он вновь был тем, кто доставил всем неприятности.

Больше Корэр ничего не слышал, переживания о собственной никчёмности захватили его, и заметив это, жена старосты не стала от него ничего допытываться.

Когда комнату наполнили голоса отрядников и хозяев, Корэр вернулся в реальность. Он хотел было спуститься с печи, чтобы сесть вместе со всеми за стол, но к нему тут же подскочили жена старосты.

Янь расхохотался, видя как женщина, подобно матери, хлопочущей над ребёнком, не способным ещё ходить, подхватив грозного колдуна подмышки, усадила рядом с собой на лавку.

— Ты ей только вольность дай, спеленает, — отметил «пьянчуга».

Корэр только устремил на него леденящий взгляд. Он и сам был не особо доволен тем, как много позволяла себе женщина, но уже успел понять, что спорить бессмысленно, да и, в некотором роде, забота эта была приятна. Хотя действия хозяйки и взгляды окружающих заставляли его заливаться краской смущения и неуютно ёжиться. Он ведь был старше всех сидящих за столом вместе взятых, и между тем, это именно его обхаживали, носились с ним как с дитём малым. Отрядники считали его великим колдуном, Няша даже до уровня бога возносила, а вот он: неприспособленный к жизни мальчишка, с которым мать пожалуй слишком сильно нянчилась в детстве, дозволяя убегать от мира, запираясь в библиотеке… И ведь он совсем не менялся, всё так же окружающим приходилось носиться с ним как с дитя́ткой.

Пусть он и был себе противен, погрузиться в самобичевания он просто не мог себе позволить, уж слишком заманчивой казалась возможность нормально вкусно поесть после того, как он больше шестнадцати ходов накачивал тело энергией в чистом виде, дающей больше сил, но совершенно пресной… Он ел наслаждаясь вкусом и совершенно новыми ощущениями, а сердобольная хозяюшка то и дело подкладывала то новый кусок пирога, то овощей из закруток, имевших своеобразный кисловатый привкус.

И вновь арии подумалось, что всё приведшее его к тому, как дела обстояли сейчас, было не таким уж плохим. Впервые он был благодарен прошлому, сделавшему его таким, каким он был, а не хотел к нему вернуться. Никогда ещё не было так хорошо как сейчас!

Корэр ел жадно, с аппетитом облизывая пальцы, позабыв обо всех манерах, так настойчиво прививаемых в обществе центральных миров. Аппетит его вызвал у окружающих удивление, отрядники решили промолчать, они давно уже убедились, что пытаться понять колдуна бессмысленно. Но один из сыновей старосты всё же не удержался от вопроса:

— Пацан, а ты куды стока ешь? Вроде мелкий, як ано усё в тябя улезла?

Корэр поднял на него глаза, леденяще синие, неестественно поблёскивавшие, словно бы в глазницы вставили драгоценные камни. От этого взгляда сын старосты невольно вздрогнул, подавшись назад. Няша залилась хохотом, при виде испуга, захлестнувшего паренька от столь простого действия сына богов.

— Прошу прощения, если это превысило сумму, которую мы заплатили, — холодно проговорил Корэр, выложив на стол серебрушку, — здесь плата за все неудобства, которые я вам доставил, в том числе и за сломанное ведро.

Староста, пока гость не одумался, поспешил запрятать монету, ведь она стоила всех пирогов и вёдер в их доме. Мальчонка, по лицу видно, был аристократом. А манеры что? Манеры не главное, рожа-то благородная, а значит привык сорить деньгами. Главное чтобы спутники его не надоумили, что мог бы обойтись парой тринадцатков рунушек.

Жена старосты негодующе цыкнула сначала на сына, от этого во второй раз пожалевшего о слишком длинном языке, потом на мужа, но тот, сделав вид, что не услышал её, заговорил, обращаясь к Корэру:

— Ты ужо прости оболтуса, он паначалу ляпает, потым думае. Але ведаешь, ты даволи худый, коли тябя голадам марыли, то цяпер не стоит на еду налегаць, од гэтага добра не буде.

Вместо Корэра, посмеиваясь ответил Янь:

— Да разве мы ублюдки какие, он просто неместный — с островов, что в пустых водах, вот и выглядит для нас странно.

После ужина, когда отрядники разместились спать на выделенных им лавках, хозяюшка обратилась к старосте:

— Муж, — произнесла она, приобняв Корэра как родного, от чего он с непривычки вздрогнул, но тут же расслабился. Пожалуй окружающие миры были не такими уж грязными и мерзкими.

Дождавшись, пока хозяин дома обратит на неё внимание, женщина предложила:

— Хай хлопчык на печы паспиць, он бачыш яки маленьки, прастудица ночу эшо.

— Цапер ты яго на печ паклажишь, а потым на прокорм возьмешь? У нас харчы не дармовые, а работать он не зможа таму, шо дете эше? Зехать с островов у его здороуя хватило, ужо на лавке ноч паспиць.

— Нельга так с дицём, — возмутилась женщина, уже подыскивая в закромах подушку помягче.

Поняв, что с женой спорить бесполезно, староста смерил негодующим взглядом Корэра, тот виновато опустил глаза — опять он стал причиной всех проблем… поспал бы на лавке, ничего бы не отвалилось, ведь до этого и на земле валялся, ничего не случилось. А теперь из-за него поссорились члены одной семьи, что могло бы быть хуже?

Жена старосты, всё же загнав Коррэра на печь, пошла проч.

— Всё в порядке, колдун? — уточнил Сморок, проследив взглядом за скованными неуклюжими движениями колдуна, взбиравшегося на печь, вскарабкавшись на лавку.

Корэр в ответ только улыбнулся, слегка приоткрыв желтоватые растрескавшиеся губы, и в этой улыбке Смороку показался обречённый оскал умирающего зверя, не показывающего слабость до самого последнего вздоха.