Винсе

Наёмник: Глава 10: Ценный урок

Сморок склонился над Корэром, сидевшем у него в каюте, а за спиной нанимателя ходил из угла в угол Ремок, прихрамывая и порой опираясь на стену.

— Какие боги тебя надоумили драку устраивать?

Корэр неохотно ответил, уже жалея, что подумал, будто в это путешествие направила его Судьба, а не злой рок:

— Я стоял, никого не трогал, не взялся бы он меня жизни учить, ничего бы не было, — прогундосил Корэр, зажимая сломаный нос подвернувшейся под руку относительно чистой тряпицей.

Сморок тяжело вздохнул, он понадеялся на колдуна, увидев в том подспорье в непростом деле, а тот оказался очередным невменяемым, какие под конец похода с ним и остались.

— Мы кучи жизней спасаем, так что никакого раздора до конца дела, а там уж хоть переустраивайте друг друга. И ты, Ремок, не смотри так. Ты повинен куда больше парнишки. На кой ляд ты к нему приставать решил?

Ремок хмыкнул:

— Так он трясся, словно девка на ветру. Я уж было подумал неженка, а как тронул, понял что трус. Хотел вразумить, да не рассчитал, что так легко взъярится.

— Вроде здоровый мужик, а как детё малое. Уже и седины голову тронули, да спокойно не живётся. Парня больше не трогай. А теперь вон пошли, оба!

Ремок, послушно поковылял прочь, всё же зря он воспитательные беседы затеял. Как выяснилось, не на всех работает заученный им метод вразумления, да и не всех можно как следует вздёрнут, чтобы разум на место поставить. Разных парней он повидал. Были те, кто вбиваемую им науку принимали, были те, кто пытался огрызаться, но чтобы первыми кинуться, такое впервые. Колдун был либо безбашенным, либо привыкшим, что не отстанут, пока за себя не постоит. И если последнее, то понятно, отчего он был таким отстранённым и озлобленным. Такого не перекроить, не поправить. Но что должно было случиться в жизни ещё совсем малого парня, которого не всякая мать и со двора бы одного пустила, да к тому же явно холенного и лелеянного аристократа, что его характер так покорёженного?

Корэр взглянув исподлобья на Ремока, попытался предугадать, что тот думает. Но о чём мог думать недалёкий рубака? Все они мыслили лишь о том, кого бы захватить, разорить. Такие жили войной и он это успел запомнить за те редкие разы, когда брат брал его с собой. С такими можно было говорить только на языке силы, ведь только сильных они либо уважали, либо боялись, но главное: не трогали.

В глазах колдуна, Ремок походил на одного из тех сорви голов, что постоянно окружали брата, и от того был теперь ещё более противен. Бывший солдат сказал то, чего ария никак не мог от него ожидать, потому поначалу подумал, что ослышался:

— Ты прости. Не знал я твоей доли, от того и не подумал, что могу задеть.

Корэр обратил на наёмника очередной пробирающий до каркаса взгляд, и тот проворчал:

— Да не смотри на меня так, словно в горло вгрызться хочешь. Я воин, и прощения ещё ни у кого не просил. Так что знай, может и не очень красиво, всё же говорить не обучен, но я искренне.

Колдун кивнул, слегка прикрыв веки и вновь посмотрев пристально, заговорил:

— И ты меня прости. Не на тебя я злился, на себя. Я ведь и правда слабый никчёмный мальчишка, ничего без своего клинка не умеющий. Я на тебя бросился потому, что себе хотел доказать обратное, но только подтвердил свою никчёмность.

Только теперь Ремок понял, что взгляд колдуна всегда был отстранённым, а не надменным, как если бы он боялся запачкаться, посмотрев на других как на равных. И не самолюбие были в лице его, а постоянная попытка убедить себя, что он на самом деле хоть чего-то стоил. Мальчишка не был солдатом, в котором нужно было воспитать боевой дух, он был ребёнком, которого следовало наставить:

— Скорее всего ты меня не послушаешь, но запомни, может потом поймёшь. Ты не никчёмный, ты умудрился в одиночку почти целую шайку наёмников вырезать, ни одному, даже самому опытному воину это не под силу.

— Мои сестра с братом, сделали бы это лучше, быстрее, эффективнее. Они настоящие маги, а я так, с клинком только играюсь. Мой брат в своё время развернул планету и уничтожил всю вражескую армию, а сестра ходила в миры мёртвых, будучи ещё живой, а ещё придумала такой способ лечения, от которого и следов не остаётся, — проговорил Корэр, удивляясь своей откровенности. Хотя, его ведь редко кто готов был вот так просто выслушать, разве что Ар была исключением, остальные же ждали разумных указов и взвешенных распоряжений.

Ремок поперхнувшись, откашлялся, а потом всё же сумел проговорить:

— Уж не знаю, может в родне у тебя боги. Да только вот жизнь ты свою живёшь. И достижения у тебя свои. Так что хватит себя с другими сравнивать. Посмотри на себя в прошлом, да ответь, а чего ты сделал, чтобы превзойти себя предыдущего.

От чего-то Корэру сделалось смешно. Мужик, который скорее всего был его куда младше, взялся учить его истинам жизни. Не сдержавшись, ария расхохотался, вновь вызвав недоумение у окружавших его.

И всё же было в словах вояки что-то разумное, вот только Корэр никак не мог понять и принять этого.

Они спустились на палубу ниже, в каюты пассажиров. Ремок тут же повёл Корэра к себе, где встретил и Малого. С тем у Сморока до этого состоялся разговор, ограничившийся всего одной фразой: «Если разума нет, так помирай, никто не остановит».

Корэр со вздохом опустился на свободную койку, только сняв сапоги, да поставив рядом Вихрь и заплечный мешок. Тут же блаженно растянулся. Он слишком устал, чтобы бояться, что что-то пойдёт не так. Хотелось спать, но прежде всего необходимо было разобраться с раскуроченной физиономией, да затылком, отдававшимся тупой болью.

Простонав он поднялся, обратившись к Малому:

— Зеркало да ковш с чистой водой найдёшь?

Тут же отозвался разлёгшийся напротив Ремок:

— Красна девица прихорашиваться станет?

— Раны нужно промыть, а то от попавшей грязи и загноиться могут, — наставительным тоном проворчал Корэр.

Малой неохотно поплёлся добывать попрошенное, а Ремок вновь попытался усмехнутся:

— Так я вроде жив до сих пор, не сгнил, как мумия какая. А уж такие сурьёзные раны чуть ли не на каждый день получаю.

Корэр ничего не ответил, только подошёл к вояке, потребовал показать раненый бок. Тот неохотно задрал рубахи. Колдун молча вытащил из заплечного мешка стержень от пишущего пера и проделал с раной всё то же, что делал со своим бедро, когда упырица шпильку воткнула, только слюну лил уже сцеженную в баночку, не стоило другим знать, что за чудо средство затягивало раны.

Ремок хотел было прогнать мага, но вскоре боль отступила и он успокоился, а Корэр проговорил:

— Хорошо бы и с отёка кровь пустить, а то можешь глаза лишиться.

Ремок оскалился:

— И откуда ты только это знаешь?

Корэр, больше уже не стесняясь, всё же он уже видел покрытое кучей шрамов тело собеседника, задрал рубаху, показав расползшийся почти на весь бок след от клинка Маны:

— Пока чинили, выпросил книжек по лекарскому делу почитать, чтобы от боли отвлечься.

Ремок ничего не сказал, но Корэру позволил сделать всё задуманное и ария, перебарывая сковывающее движения отвращение, принялся за дело.

А стоило арии увидеть себя в отполированном серебряном зеркальце, расхохотался. Вспомнилось, что у брата, на носу был шрам, какой мог остаться у него, Корэра, найдись только хороший лекарь. Вот только брат тогда будучи ещё младшекурсником в Академии, подрался с каким-то аристократом. Было это за долго до того, как Экор начал мотаться по мирам, собирая подопытных, писать статьи и, уж тем более, повстречался с Сэрбой. Тогда и Корэр был, разве что, только в планах.

Но брат тогда приобрёл куда больше, чем потерял. Нос ему в Империи быстро поправили, зато подтверждать, что он не виновен взялась хорошенькая девушка. Она же потом хлопотала об Экоре, словно ему не нос сломали, а всё тело искалечили. Это именно она, Лалю, рассказала Корэру ту историю. А как она побледнела и осунулась, когда узнала, что тот, кто обещал против привычки арий взять её в жёны и хранить верность до самой смерти, мёртв, Корэр видел уже своими глазами. То, что она испугалась Экора вернувшегося, столь люто и самим Корэром ненавидимого, он слышал из перешептываний Экоровых товарищей. Одни из них одобряли, что одноглазый, воспользовавшись обещанием арий заставил девицу, не пожелавшую ему открыть дверь, умереть от жажды и голода в своей комнатушке, ведь до этого она требовала клясться в верности, а сама погнала прочь, испугавшись. Другие считали такую расправы слишком мелочной, ведь можно было бы истребить весь род, давший жизнь беспутной девице.

Кое-как выгнув валявшимися в заплечном мешке корпусом пишушего пера да парой метательных ножичков смятый каркас обратно, не ровно, оставив несколько угловатых вмятин, Корэр стянул кожу, использовав вместо нити собственный волос, и отыскав иглу в мешочек от Тиллери. Получилось почти даже ровно, правда Корэр умудрился запачкать всё выданное постельное, свою одежду и половину каюты, да вызвать уйму сочувственных взглядов от наблюдавших за всем Ремока и Малого.

Двигались они всё время в спешке, порой загоняя ездовых, а Сморок не жалел денег. Старались ехать даже ночью, пусть и не так скоро как днём, в этом сильно помогало умение колдуна подолгу не спать, но его тоже старались сильно не загонять, из опасения что бдительность потеряет.

Постоянно им кто-нибудь мешал. То деревенские ополчались против спутников, то «разбойники» из лесу выскакивали. А раз наткнулись они на засаду зверя, которого Сморок назвал тварью пустоши. Корэр тогда только расхохотался. Создание было клыкастой, когтистое, страшное, но только в других окаянных мирах их вид считался одомашненным и использовался в качестве ездовых.

Тварь прикончить удалось весьма быстро, и почти без жертв: зверь только слегка оцарапал Няшу, в порыве азарта бросившуюся на него впереди всех.

Корэр ещё подумал, что наверное любой бы иной ария загорелся бы желанием изучить зверя, ведь он забрался в глубь материка с явной и очень логичной целью: преградить путь их маленькому отряду, но ведь он не был разумным… Наверняка Ар или Экор изловили бы монстрюгу, да потащили бы выяснять, есть ли у неё зачатки разума, а может быть кто-то выдрессировал. И ведь главное, взять существо живым им бы не составило труда, но вот ему пришлось бы слишком сильно заморочиться. Корэр тоже задавался вопросами, но он в отличии от брата с сестрой предпочёл просто располовинить тварь и отправиться дальше, не марая рук. Какая ему была разница: ведут монстров пустоши инстинкты или зачатки сознания? Всем и так давно уже ясно как убивать и зверей, и разумных…

А кровь у зверюги была слишком отвратительная, смердящая чем-то приторно сладким, так что величайшей радостью для арии стала возможность убраться куда подальше.

Сморок похлопав по плечу Корэра, наблюдавшего за тем, как Ремок с Малым и Молчаливым закапывают тушу, проговорил:

— Как хорошо, что ты с нами, а то пришлось бы доставать тот клинок, а он за своё использование берёт плату жизнями.

Корэр непонимающе взглянул на нанимателя.

— У них достаточно крепкий панцирь и завидная способность к восстановлению, далеко не всякий клинок способен их убить. А эта штука своенравная, если не совладаешь с ним, так он же и прикончит. Мы так троих потеряли. Таких же героев как Малой, решивших, что смогут спасти всех, пожертвовал собой.

Сморок тяжело вздохнул, а Корэр на его слова ответил сдержанным кивком. Кому, как ни ему знать о характере Вихря, и его самого пытавшегося неоднократно увести по Ту сторону жизни. Наниматель, найдя в колдуне благодарного слушателя, не понимая, что такого было в смазливой, казавшейся надменной, мордашке пацана, что заставляло ему довериться, принялся рассказывать:

— Я когда уезжал из столицы, со мной вызвалась парочка младших дворянский сынов. Они надеялись совершить подвиг, да получить себе имя, ведь на наследство рассчитывать не приходилось. Наивные… Как ты можешь заметить, аристократов среди нас нет, остались одни отбросы общества, продажные наёмники, уже понюхавшие жизнь. Вот почему всегда так получается, что отважные и благородные умирают первыми, а алчущие наживы негодяи не просто доходят до конца, но и обогатиться умудряются?

— Потому, что сами на убой бросаются, — проворчал Корэр именно то, что хотел от него услышать Сморок.

— Да. И ну не бесталанные дураки же. А ведь герои этому миру тоже нужны, без них не останется ничего великого, только вот подвигов совершается множество, а в ранг героев возводят либо тех, кто оказался удобен либо вот таких вот. А парней, канувших в безвестности, жалко.

Корэр на все его излияния лишь учтиво кивал, изображая заинтересованность. Что такого мог рассказать ему рубака с окаянных миров? Всё то, что местным могло бы показаться откровением, он, Корэр, давно уже узнал и обдумал. Арию больше занимало то, что в другом мире у тварей регенерации не было. Хотя, возможно всё объяснялось тем, что монстры из Колыбели отделились от своих собратьев достаточно давно и не имея возможности смешать кровь, за пару тринадцатков поколений адаптировались под действием окружающей среды выработав новую способность. Но тогда есть вероятность, что твари попали на эту планету не сами по себе…

Ремок ехал вновь рядом с Корэром и всё норовил рассказать ему какие-нибудь удивительные истории из жизни, словно бы размолвки между ними и вовсе не было… Хотя вернее, бывший солдат теперь был более откровенен и в описаниях не пускал ни малейших подробностей. А рядом ехал Малой, постоянно пытаясь вставить своё слово, считая его просто незаменимым.

Нос Корэра зажил, став почти как прежде, хотя в месте шва оставался маленький тонкий желтоватый рубец. Да и вдохнуть полной грудью через нос всё никак не получалось, но Корэру это было и не нужно, арии получали из воздуха слишком мало энергии, чтобы восполнить затраты на жизнедеятельность, а потому потеря была невелика.

У Ремока, хоть отёк и спал, глаз начинала заволакивать слепая пилена. Корэр всё винил себя за то, что так получилось и ещё больше за невозможность хоть как-то получившееся исправить. Но вояка кажется вообще не обращал на эти перемены внимания.