Весь Роберт Шекли в двух томах. Том 1. Все рассказы и повести

Как беззащитная овечка

Дул сильный ветер, и двое мужчин плотно укутали плечи поношенными пончо. Склонив худое, в шрамах, лицо, Эмилио сосредоточенно скручивал сигарету из листка коричневой бумаги. Черные волосы падали ему на глаза. Пепе сонно полировал рукавом рубахи старый кольт одинарного действия.

— Убери, — приказал Эмилио, докрутив сигарету.

— Да тут же нет никого, — удивился Пепе. Ему нравилось любоваться револьвером, отобранным у пьяного пастуха в Монтеморелосе. Но, пока нет Хуана, за босса здесь Эмилио. Пепе шумно вздохнул, сунул оружие за веревку, которой подвязывал штаны, и прикрыл сверху полой рубахи.

Они сидели на высоком холме. Позади — зеленые и серые вершины Герреро. Внизу — белые, розовые и желтые саманные домишки Тетуилана. Эмилио и Пепе смотрели на городскую пристань, где выстроились в ряд темные рыбацкие лодчонки, большой траулер из Теуантепека и полицейский катер. Лучи заходящего солнца окрашивали воду в оттенки меди, узкий вход в бухту охраняли острые черные скалы Ладронес.

Посреди залива беспокойно кружилась вокруг своего якоря белая сияющая яхта под американским флагом.

Сзади послышались шаги. На тропинке показался Хуан с костылями под мышкой — ладно скроенный мужчина с широкими плечами и мощной грудью. Под носом у него топорщились пышные усы. Левая нога была обмотана грязными бинтами, но он спокойно налегал на нее всем весом.

— Ну и? — спросил Эмилио.

— Я все выяснил, — сказал Хуан, усаживаясь рядом с ними.

— Тебя не узнали?

— Нет. Говорю же, нет. Этим рыбакам невдомек или вообще наплевать, что творится в Веракрусе или Галеане. Я прошел мимо полицейского. Так жирный болван на меня даже не взглянул.

Пепе поежился. Он сам был толстенький, маленький, вечно казался заспанным — и гордился тем, что похож на Панчо Вилью.

— И что ты видел? — спросил Пепе.

— Все, — сказал Хуан. — Видел, как гринго бросили якорь в бухте. До берега они доплыли на шлюпке. Их всего двое — мужчина и женщина.

— Женщина — блондинка? — поинтересовался Пепе.

— Да.

— Класс!

— Ну и вот. Они пошли в полицейский участок, показали сержанту визы. Я сидел на солнышке и слушал. Сидел со слепым нищим и сам просил милостыню.

— Вообще класс! — засмеялся Пепе.

— Заткнись! — сказал Хуан. — Сержант спросил американцев, есть ли у них что-то такое, за что надо платить пошлину. Они говорят «нет». Он спросил, есть ли у них оружие. Они говорят «нет».

Эмилио кивнул и отбросил окурок.

— Сержант спросил, куда они плывут. В Акапулько, мол, отходят утром. Замечательно, сказал сержант и проштамповал визы.

— И куда они двинули потом? — спросил Эмилио.

— На площадь. Выпили по стаканчику, потом пошли на рынок. Купили овощи, соломенные шляпы и серапе[4].

— Платили песо или долларами? — спросил Пепе.

— Песо. У мужчины много песо — сотен, должно быть, пять. Они сложили вещи в шлюпку и погребли к своей яхте, ну а я пошел сюда.

Некоторое время трое мужчин молчали, глядя на американскую яхту. Солнце опускалось в океан. В сгущающейся темноте залива чистенький белый кораблик казался одиноким и беззащитным, прямо как овечка, которая отбилась от стада и не понимает, что ее жизнь в опасности.

— Яхта наша, только руку протяни, — сказал Хуан.

— Не нравится мне все это, — заявил Эмилио.

— Это еще почему?

— Сам знаешь, Хуан. Мы ограбили лавки в Веракрусе и Галеане, убили человека в Халапе. Нас таких — десять тысяч между Чиуауа и Юкатаном. Полиция нас вроде бы ищет, да только не слишком старается. А вот ограбить и убить американцев — это, Хуан, совсем другое дело.

— Он прав, — кивнул Пепе.

— Полиция присматривает за туристас, — продолжал Эмилио. — На этом настаивает американское правительство. Помнишь, что стало с парнями из Коауилы, которые прикончили американского нефтяника?

— Они промышляли у самой границы, — сказал Хуан.

— Ладно, тогда вспомни Луиса и его людей — они-то промышляли здесь, в Герреро. Их годами не могли изловить в этих горах. Но потом они убили американца. Тогда власти прислали военных на лошадях, с пулеметами и аэропланами. Они искали восемь месяцев, нашли Луиса с его бандой и всех до одного перевешали.

— Ты закончил? — спросил Хуан.

— Да, закончил. И мне это все не по душе.

— Мне тоже, — поддакнул Пепе.

— А теперь, придурки, послушайте меня, — сказал Хуан. — В городе вас не видели. Видели только меня, нищего хромоножку. Мы грабим яхту и убиваем американцев, чтобы те не проболтались. И на кого все свалят?

— На кого? — разинул рот Пепе.

— На местных, конечно! — воскликнул Хуан. — Сержант скажет, что чужаков тут не было, кроме хромого нищего… А нищих в этой стране что блох на шелудивом псе. Они будут искать убийц в Тетуилане среди рыбаков. Ну а мы смоемся в Мехико.

— Ты очень умный. — Пепе заморгал сонными глазками. — А женщина, кстати, блондинка.

— Забудь о ней, — сказал Эмилио. Его худое лицо окаменело. — Мне это не нравится. Давайте заниматься тем, что мы знаем. Вот мы с Пепе знаем горы. А в яхтах и американцах не разбираемся.

— Зато я разбираюсь, — сообщил Хуан. — Что до американцев, то все они слабаки и трусы, если только не пьяные. А нас, между прочим, трое!

— Да я не сомневаюсь, что мы справимся, — сказал Эмилио. — Но к чему суетиться и строить планы, если мы выгадаем несколько сотен песо? Раздобыть такие деньги можно где угодно, раз плюнуть.

— Он прав, — кивнул Пепе.

— Слушайте, — гнул свое Хуан. — Вы хорошо знаете горы. А я прислуживал офицерам на американском корабле в Сан-Диего и знаю, что можно взять на яхте. Рассказать вам?

— Расскажи.

— Песо, которые есть у мужчины. Три или четыре сотни. Американские доллары, может быть, много. Наручные часы, за каждые Герман из Мехико даст полсотни песо. Столовое серебро — еще сотня песо. Бинокли, две штуки, по двести песо. Прибор, который называется секстант, — двести песо. Драгоценности женщины, может быть, три сотни песо. Все это — легкие вещи, мы их унесем в мешке. Продолжать?

— Валяй, — сказал Эмилио.

— Компас — сто песо. Приборы для навигации, скажем, пятьдесят песо. Корабельные часы — триста песо. И наверняка еще много чего. Все вместе — может быть, тысяч пять. Ну как, стоит оно того? Или вы лучше нападете на пьяницу ради пяти песо и уарачес?[5]

— Две тысячи песо, — протянул Эмилио раздумчиво.

— Наверняка больше, — сказал Хуан. — А свалят все на местных рыбаков. Теперь дальше. Американцы бросили якорь далеко от берега, так что никто не видит, а главное, не слышит, что там у них происходит. Мы спустимся в город поздно ночью, возьмем какую-нибудь лодку, подгребем к яхте. Прикончим их и возьмем все, что можно. Доплывем до берега, бросим лодку и смоемся в Мехико. Утром американская яхта будет на месте — ну и отлично. Вряд ли кто что-то заподозрит: американцы ведь психи, приплывают и уплывают когда бог на душу положит. Через два или даже три дня сержант забеспокоится. Подплывет к яхте на катере и найдет трупы. А мы уже давно будем в Мехико и все продадим. И кто нас потом найдет?

— Он прав, — кивнул Пепе.

Эмилио на мгновение задумался.

— Две тысячи песо? — спросил он.

— Минимум, — сказал Хуан. — А так, наверняка тысяч пять или шесть. И у них нет оружия.

— Может, они наврали сержанту.

— И что с того? Один мужчина и одна женщина! А нас трое. И у нас с Пепе револьверы. А у тебя, Эмилио, бритва и нож с пружиной, который ты очень метко бросаешь. Что, испугался американца и его блондинки?

— Богом клянусь, нет! — взбесился Эмилио. — Когда выходим?

— Позже, — сказал Хуан. — Совсем поздно, когда все заснут. А сейчас пора перекусить. Я принес бобы и тортильи.

Он протянул Пепе еду, завернутую в промасленную газету, и тот начал собирать ветки для костра. Эмилио и Хуан смотрели на яхту. Даже после заката она слабо светилась над темной гладью воды, как белое призрачное пятно.

На носу иола горел керосиновый фонарь. Яхта нервно покачивалась на черных волнах, беспокойно оплывала якорь полукругом, замирала и возвращалась, слегка кренясь, когда ветер дул ей в борт. Из каюты саманные постройки Тетуилана слабо мерцали на фоне туманных вершин Герреро, сливавшихся с затянутым облаками небом. Пристань опустела и погрузилась во мрак, если не считать одинокой лампы над ледником. Пенистые волны с тихим шорохом разбивались о скалы Ладронес.

Джейн Томпсон сказала:

— Билл, мне тут не нравится.

Они лежали в каюте каждый на своей койке. При свете керосинки Билл Томпсон читал «Путеводитель по Тихоокеанскому побережью».

— В чем дело? — Он поднял глаза.

— Просто мне тут не нравится, — сказала Джейн. Это была стройная, бесспорно красивая женщина с покрытой редкими веснушками кожей. Прямые, выгоревшие на солнце волосы она стянула в тугой хвост.

Билл Томпсон закрыл «Путеводитель». Его крепкое, сбитое тело, как будто выточенное из тикового дерева, под солнцем обрело цвет сыромятной кожи. Светло-голубые глаза на загорелом лице казались почти прозрачными, как бриллианты. Неровные очертания заживающего ожога на руке — как-то во время качки Билл обварился кипящим рисом — доказывали, что даже тик и сыромять при всей своей прочности могут быть уязвимыми.

— Согласен, это не лучшая стоянка в мире, — сказал Билл.

— Я о другом. Мне не нравится этот городишко.

— Еще одна мексиканская рыбацкая деревня, не больше того.

— Да. Но что-то здесь не так. И еще тот попрошайка. Он шел за нами весь день.

— Ну… Нищие обычно так и делают.

— Разумеется, — быстро проговорила она. — Но он не просил милостыню, понимаешь? Просто шел и пялился на нас. Следил за нами весь день.

— И что с того? — В голосе Билла проскочила нотка раздражения.

— Милый, — сказала Джейн. — Ты знаешь, я не истеричка. Ненавижу пустую болтовню и дамские слезливые припадки. Но мне и правда тут не нравится.

— Утром мы снимаемся с якоря, — напомнил ей Билл. — И в путь с первым лучом зари.

— Знаю… Но, Билл, разве нельзя отплыть прямо сейчас?

Он бросил на нее пристальный взгляд:

— Ты серьезно?

— Более чем, — ответила Джейн. — Я сама не своя. Как вспомню этого нищего — мороз по коже. Даже яхта на нервах, разве не чувствуешь? Билл, корабль не желает здесь оставаться.

— Хочешь отплыть сейчас, посреди ночи?

— Да, хочу. Это возможно?

— Не знаю. Выход из бухты чертовски неудобный. Море волнуется, и ветер в сторону берега. Будем лавировать всю ночь.

— Ну пожалуйста, — попросила она.

Он встал:

— Схожу на палубу, осмотрюсь и тогда решим. Сказать по правде, мне это местечко тоже не по душе. Илистое дно. Паршивая якорная стоянка.

Билл Томпсон поднялся по лестнице, открыл люк и выбрался на палубу.

Джейн закурила и легла на спину, пытаясь понять, почему ей тут не нравится. Они с Биллом далеко не первый день плывут вдоль западного берега Мексики. Обычно рыбацкие деревни вполне дружелюбны. Иногда, правда, они казались ей равнодушными, а пару раз — даже откровенно враждебными. Но ни разу Джейн не ощущала того, что ощутила сегодня в Тетуилане: все дружески улыбаются, а по пятам шагает нищий, мрачный, как грозовая туча. Ее впервые охватило странное чувство: что-то вот-вот произойдет.

Яхта качнулась, и Джейн услышала странный звук — будто деревом ударили по металлу. На долгую минуту все стихло. Потом загремела цепь. И опять тишина. На яхте царило безмолвие, если не считать скрипов корпуса и стука грота-фала о мачту.

Джейн погасила сигарету. Что-то слишком долго Билл осматривается. Лучше бы не заходить в этот узкий залив на семи ветрах, надо было остаться в открытом океане и плыть всю ночь в Акапулько. Но это, конечно, глупо, учитывая ветер и неспокойное море.

Яхта опять покачнулась, и грота-фал перестал стучать. Джейн прислушалась, но ничего не смогла разобрать.

«Не будь дурой, — сказала она себе. — Скоро тебе призраки начнут мерещиться, если не возьмешь себя в руки. Билл просто чем-то занят».

Она хотела встать, выйти на палубу и посмотреть, что там происходит. Но у нее не было сил.

Снаружи стонал ветер. Джейн достала еще одну сигарету и услышала мягкий перестук шагов на палубе. И снова стало тихо.

Она рывком поднялась на ноги и оглядела каюту в поисках оружия. Внезапно она осознала, как это важно — иметь при себе оружие. Под руку не подвернулось ничего, кроме тупого кухонного резака. Она схватила его, потом, мысленно пристыдив себя, положила на место.

Грот-люк открылся. Джейн снова взялась за резак. Но это был Билл. Он спустился по лестнице и сел на свою койку.

— Сделаешь кофе? — попросил он.

Она подкачала примус:

— Где ты был так долго?

— Ветер усиливается, — сказал он. — Я подготовил к отдаче второй якорь и закрепил канат петлей на битенге. На всякий случай.

— Ох, — вздохнула она. — Я слышала, как гремит цепь… Билл, пожалуйста, давай уплывем отсюда!

— Неплохо бы, — кивнул он. — Не доверяю я местному грунту.

— Значит, отплываем?

— Милая, — сказал Билл, — это просто невозможно. Ветер дует с моря и гонит большие волны. В таких условиях искать фарватер очень рискованно.

— Он огражден буями.

— Конечно. Но буи не подсвечены. Даже с мощным прожектором мы будем искать их бог знает сколько времени. Пропустим один буй — и нас снесет на Ладронес.

— Мы можем двигаться медленно, у нас же есть мотор.

— Предположим, мы вышли в море. Сейчас барометр падает, и ветер уже пять баллов. Мы будем бороться с ветром, он станет сносить нас к берегу, а потом вдобавок может начаться шторм.

— И все-таки, — упрямо сказала Джейн.

Билл посмотрел на нее с восхищением:

— Знаю, ты готова отплыть немедленно, и ничто тебя не остановит. Это твоя черта, милая: такие мелочи, как ветер и море, тебе нипочем.

— Значит, решено?

Он пожал плечами:

— Это небезопасно, но мы, я уверен, справимся. Нам уже случалось попадать в шторм. Если ты говоришь, что надо сниматься с якоря, — снимемся. Просто помни о том, что нас ждет.

Теперь, когда он перестал сопротивляться, ее решимость куда-то исчезла. Джейн налила кофе в кружки и прислушалась к вою ветра, колыхавшего снасти. Она представила себе, как их яхта будет идти по узкому фарватеру в поисках буев, отмечающих безопасный проход.

— Нет, — внезапно сказала она. — Давай останемся. Я сглупила. Думаешь, нам понадобится второй якорь?

— Надеюсь, нет, — ответил Билл. — Мне не нравится идея затаскивать потом наверх это чудовище весом в тридцать килограмм.

Он взглянул на часы:

— Почти полночь. Восход в пять двадцать. Постараемся отплыть с первыми лучами солнца.

— Отлично. — Джейн передала ему кружку с кофе. — Билл, как жаль, что на борту нет револьвера!

— Мне тоже, — признался Билл. — Но он тут наверняка заржавел бы. Допивай — и давай спать.

Они выпили кофе. Билл погасил керосиновую лампу и улегся на койку. Ветер завывал в вантах, и волны бились о борт.

Вдруг Билл приподнялся на локте и начал напряженно прислушиваться.

— Но почему грести должен я? — спросил Пепе.

— Потому что тебе полезно упражняться, — ответил Хуан.

На пристани никого не было, она тонула во тьме, только над ледником горела одна-единственная лампа. В полумраке на северном конце причала они нашли три лодки, и Хуан выбрал самую сухую. Он уселся на корме, Эмилио — на носу. Пепе закатал рукава и начал грести.

Хуан сразу же объявил, что лучше б ему грести самому. Тяжело дыша, Пепе умудрялся то и дело шлепать веслами по воде. Хуан прочел ему короткую лекцию о том, что весла надо погружать глубоко и налегать на них равномерно, но за одну ночь из человека моряка не сделаешь. Особенно если этот человек — Пепе.

Они неспешно плыли к заякоренной яхте. На ее носу горел одинокий фонарь, и тускло светилась изнутри каюта. Когда до яхты было уже рукой подать, свет в каюте погас.

— Что это значит? — спросил Эмилио.

— Не переживай, — сказал Хуан. — Там всего-то один мужчина, и тот без оружия.

— Но если он начнет звать на помощь…

— Ему не перекричать ветер, даже если кто-то и стоит на причале. Теперь слушайте. Пепе, греби к корме яхты, к ее задней части, понял? Эмилио, ты идешь первым. Возьми с собой веревку и привяжи нашу лодку к чему-нибудь, только не слишком крепко. И смотри не споткнись там!

Эмилио улыбнулся — широко, как зевают кошки.

— Пепе, ты пойдешь вторым. Видишь открытый люк ближе к носу?

— Как я его увижу? Я же гребу.

— Замри на секунду и посмотри. Видишь? Ну вот. Пойдешь к нему осторожно, ничего не задевая, и залезешь внутрь. Мы с Эмилио спустимся в каюту через главный люк, он ближе к корме. Зайдем с обеих сторон каюты, поняли?

Эмилио кивнул. Пепе спросил:

— Когда я увижу мужчину, мне стрелять?

— Нет, — отрезал Хуан. — Стрелять будем, когда придет время. Выстрел могут услышать на берегу. Кроме того, ты рискуешь попасть в одного из нас.

— Но мы не можем оставить их в живых, они потом все расскажут, — сказал Пепе.

— Мы их прикончим. У Эмилио есть нож. Мы почти добрались.

Рыбацкая лодка стукнулась о борт американской яхты. Почти сразу они услышали мужской голос, спросивший по-английски: «Кто здесь?»

— Давайте живо, — шепнул Хуан. Эмилио прыгнул на борт, зажав фалинь в зубах, и поспешил к ближайшей скобе. Пепе, ворча, перетащил пузо через бортик и заковылял следом.

— Que pasa?! — крикнул американец из темной каюты. — Quien es?![6]

Хуан уже был на борту, а Пепе торопился к открытому носовому люку. Хуан вытащил револьвер и услышал щелчок: это Эмилио достал и раскрыл нож.

— Вперед! — приказал Хуан. Вместе они устремились к люку.

Что-то со свистом рассекло воздух. Хуан дернулся, отпрянул в сторону, и его голова врезалась в гик. Он споткнулся, но удержался на ногах и ринулся догонять Эмилио.

Эмилио добежал до люка, открыл его и стал спускаться, держа нож низко, чтобы сразу ударить или отразить удар. Вдруг послышался скрип, потом шипение. Из тьмы каюты с напором хлынула струя жидкости и ударила Эмилио в лицо. Эмилио закричал, упал на спину и начал тереть руками глаза. Хуан замер у люка: он понял, что мужчина в каюте пустил в ход огнетушитель.

Оттащив Эмилио обратно в кокпит, Хуан быстро вытер ему лицо. Пистолет он положил рядом и все время поглядывал на лестницу.

— Ты как? — спросил он Эмилио.

— Мои глаза!

— Спокойно, — сказал Хуан. — Он же не в упор в тебя прыснул? Это химические пары. Все пройдет. Не вздумай тереть глаза слишком сильно.

Эмилио застонал и вдавил кончики пальцев в кожу лба. Хуан нашел в углу кокпита резервуар с водой, зачерпнул горсть и промыл ему глаза. Рядом с носовым люком загремела цепь.

Пепе не без труда протащил себя через люк. Оказавшись внутри яхты, в полной темноте, он уперся ногами в уложенную цепь. Сойти с нее бесшумно было невозможно, и Пепе решил, что двигаться надо быстро. Он нырнул было во мрак, но цепь, висящая над люком, больно ударила его по лицу.

Он выругался и услышал, как в каюте тихо переговариваются мужчина и женщина. Внезапно напасть на них не удалось, теперь они вооружаются. И у них наверняка есть револьвер.

Пепе с яростью оттолкнул цепь и шагнул вперед. Раздался страшный грохот. Должно быть, он что-то сдвинул, и теперь цепь скользила наверх, исчезая в люке. Пепе услышал громкий всплеск — это ударился о воду якорь.

Цепь ползла мимо все быстрее, следуя за якорем через клюз и задевая края люка. Моток под ногами дернулся, Пепе шагнул в сторону и почувствовал, как звенья цепи сомкнулись вокруг лодыжки. Он дернул ногой, пробуя освободиться. Цепь заскользила еще быстрее. Она тащила ногу за собой в люк, и Пепе потерял равновесие.

Падая, он выбросил вперед обе руки. Револьвер куда-то отлетел, зато цепь перестала двигаться. Наполовину оглушенный, Пепе пытался нащупать оружие, его рука шарила по половицам, но натыкалась лишь на свернутую парусину.

Дверь распахнулась. В полумраке он увидел темную каюту и лестницу на другом ее конце — оттуда должны прийти Хуан и Эмилио. Лестницу заслонил силуэт. Пепе понял, что это молодая блондинка.

Она ударила его чем-то тяжелым, и Пепе разом втянул голову в плечи. Пальцы нащупали ствол револьвера, полупогребенного под парусиной. Пепе схватил его и перевернул, взявшись за рукоятку.

Вдруг его окутало что-то белое, причем так внезапно, что он завизжал от ужаса. Между ним и женщиной возник туман, или пар, или что-то вроде облака. Белизна сгущалась, слоями надвигаясь на Пепе. Он вслепую выстрелил в облако и понял, что задыхается. Такого тумана он еще не видывал. В тумане не было воздуха, Пепе не мог вздохнуть.

Он выронил револьвер и потянул за цепь, обвившую лодыжку. Цепь немного поддалась. Он потянул снова и неожиданно высвободил ногу, но дышать по-прежнему не мог. Туман становился гуще, обволакивал со всех сторон. Пепе выпрямился, стукнулся головой о низкий потолок и опустился на корточки. Потом осторожно опять поднялся и принялся нащупывать края люка. Его легкие расширялись и сокращались короткими, болезненными рывками, пытаясь найти воздух в безвоздушном тумане. Пепе выпучил глаза и высунул язык. Белизна начала отступать. Пепе почувствовал, что падает в глубокий колодец, но тьма сомкнулась над ним прежде, чем он достиг дна.

— Ты что-нибудь видишь? — спросил Хуан.

— Да, но не много. Что случилось?

— У них есть другой огнетушитель, — сказал Хуан, не сводя глаз с носового люка, из которого валил густой белый туман. — С углекислотой. Они направили струю на Пепе.

Эмилио пошатывался, глаза у него слезились. В руке он все еще сжимал нож.

— Давай так, — решил Хуан. — Я с одной стороны лестницы, ты — с другой. Американец не сможет остановить струей нас обоих. Если ты увидишь его первым, бросай нож. Если я — застрелю гада. Уж слишком он опасен.

— Я порежу его на кусочки, — пообещал Эмилио. — И его бабу тоже.

— Будем осторожны, — сказал Хуан. — Он опасен. Опасен даже без револьвера.

Замерев по разные стороны прохода, они пристально вглядывались во тьму. Какой-то предмет вылетел из каюты и, никого не задев, отскочил от стены кокпита. Это был пустой огнетушитель.

Они снова подались вперед. В каюте что-то шевельнулось. Эмилио занес руку и метнул нож. Человек внутри глухо застонал от боли.

Американец ранен! Эмилио побежал по лестнице, на ходу открывая бритву. Метнулся вниз и почувствовал, что последняя ступенька уходит из-под ног. Пошатнувшись, он выронил бритву, схватился обеими руками за верхний край люка и повис на нем, загораживая Хуану дорогу. Американец ударил Эмилио в живот. Тот разжал пальцы и, падая, сгруппировался, чтобы мягко приземлиться на ноги.

Но приземлился он не на пол, а на замасленный маховик, которого не было видно из-за ступеньки. Эмилио поскользнулся, грохнулся спиной на запальные свечи и заорал: они врезались в его тело, как четыре тупых копья. Он попробовал встать, но ноги не слушались. Эмилио вообще их не чувствовал — одна из свечей пробила основание его позвоночника.

Хуан стоял на лестнице, наставив револьвер на тьму, и ждал. Он всегда знал, что Пепе кретин, а Эмилио лишь малость поумней. Им нужно было зарубить на носу: когда на маленькой яхте собирается столько людей, нельзя бегать и суетиться, даже если ты вооружен. Здесь слишком много всякой дряни, о которую можно споткнуться — и которую можно использовать для самозащиты. Они действовали неуклюже, а Эмилио к тому же не хватило терпения. В одиночку Хуан сделает то, чего не смогли сделать эти идиоты. Он будет ждать столько, сколько понадобится.

Бледное пятно на полу каюты пошевелилось и стало медленно подниматься. А вот и американец.

Хуан прицелился, заметив, что в руке у американца что-то есть и эта рука направлена на него, Хуана. Нож? Еще один огнетушитель? Да без разницы. Этот гринго уже, считай, мертв.

Палец Хуана лег на спусковой крючок, как вдруг предмет в руке американца взорвался. Тьму прорезал алый всполох, что-то ударило Хуана в грудь. Сокрушительный удар, хуже, чем от 45-го калибра. Хуана отбросило назад в кокпит. Сбитый с толку, он из последних сил ощупал рваную дыру в груди. Господи, ружье! Американец подстрелил его из ружья!

Бессмыслица. У американца не было оружия. Что произошло, откуда рана? Хуан не мог понять. Он судорожно пытался найти ответ, но вскоре его замешательство померкло, а потом и вообще стало пустотой. Он умер.

Билл и Джейн сидели на палубе. Джейн продезинфицировала ножевую рану на левом плече Билла и неумело перевязывала ее бинтом из аптечки.

— У нас опять гости, — заметил Билл.

Она обернулась:

— Да. Быстро плывут. Думаешь, это…

— Расслабься. Это полицейский катер. Видишь, какой прожектор?

Билл хотел подняться, но она остановила его:

— Сиди смирно, дай мне закончить… Знаешь, нам очень сильно повезло.

— Я бы не назвал это везением, — возразил Билл. — Если разобраться, яхта — целый плавучий арсенал. Пытаться захватить ее в темноте — все равно что атаковать защищенную крепость.

— Но если бы их было не трое, а четверо…

— Мы бы все равно справились, — твердо сказал Билл. — Надо просто с умом использовать то, что имеешь под рукой.

Он взглянул на тяжелый предмет у себя за поясом, формой напоминающий большой револьвер.

— Теперь нам нужно рассказать все полиции, — сказал он. — И это будет нелегко. Как я объясню им на плохом испанском, что огнетушители и якоря могут превратиться в смертоносное оружие? И как им втолковать, что ракетница может сработать не хуже ружья?