Весь Роберт Шекли в двух томах. Том 1. Все рассказы и повести

Жертва из космоса

Замерев от восхищения, Хэдвелл разглядывал планету — чудесный мир зеленых равнин, красных гор и не знающих покоя серо-голубых морей. Аппаратура его корабля быстро собрала информацию и пришла к выводу, что на этой планете человек будет чувствовать себя замечательно. Хэдвелл набрал программу посадки и раскрыл записную книжку.

Он был писателем, автором «Белых теней в поясе астероидов», «Саги о космических далях», «Приключений межпланетного бродяги» и «Териры — планеты тайн».

«Новая планета простирается подо мной, — записал Хэдвелл, — манящая и таинственная, вызов моему воображению. Что найду на ней я, межзвездный скиталец? Какие странные тайны скрывает ее пышный зеленый покров? Что ждет меня? Опасность? Любовь? Исполнение желаний? Найдет ли на ней покой усталый искатель приключений?»

Ричард Хэдвелл — высокий, худощавый, рыжеволосый молодой человек — унаследовал от отца солидное состояние и вложил его в космическую шхуну класса СС. Путешествуя в этом потрепанном кораблике вот уже шесть лет, он писал восторженные книги о местах, где ему довелось побывать. Но восторг этот был фальшивым, потому что чужие планеты щедро одарили его лишь разочарованием.

Как оказалось, аборигены повсюду на удивление тупы и поразительно уродливы. Питаются они какой-то дрянью, а в общении просто невыносимы. Тем не менее Хэдвелл писал о романтических приключениях и не терял надежды когда-нибудь пережить написанное наяву.

На этой прекрасной тропической планете городов не оказалось. Корабль уже садился неподалеку от деревушки, где стояли крытые соломой хижины.

«Может, здесь я найду то, что искал?» — подумал Хэдвелл, когда корабль начал резкое торможение.

В тот день на рассвете Катага вместе с дочерью Меле перешел реку по сплетенному из лиан мостику, направляясь к Зубчатой Горе собирать цветки фрага. Нигде на Игати фраг не цветет столь обильно, как у подножия Зубчатой Горы. Да и может ли быть иначе, ведь это священная гора Фангукари, улыбающегося бога.

Ближе к полудню к ним присоединился Брог, юноша с туповатой физиономией, которого редко интересовало что-либо, кроме собственной персоны.

Высокую и стройную Меле не оставляло предчувствие, что должно случиться нечто очень важное. Она работала словно во сне, двигаясь медленно и мечтательно, а ее длинные черные волосы развевал ветер. Знакомые предметы виделись с удивительной ясностью и казались наполненными новым смыслом. Она бросила взгляд на деревню — кучку крошечных хижин по ту сторону реки — и с любопытством посмотрела дальше, на Вершину, где совершались все игатийские свадьбы, и виднеющееся за ней нежно расцвеченное море.

Меле слыла прелестнейшей девушкой на Игати, что признавал даже старый жрец. Она мечтала о жизни, наполненной захватывающими приключениями, но дни в деревне сменялись с удручающей монотонностью, и ей оставалось лишь собирать цветки фрага под горячими лучами двух солнц. Меле вовсе не считала такое положение дел справедливым.

Ее отец работал энергично, что-то напевая себе под нос. Он знал, что цветки эти скоро перебродят в большом чане, жрец Лаг пробормочет над напитком необходимые молитвы и прольет малую толику перед изображением Фангукари. И когда с формальностями будет покончено, вся деревня, включая собак, приступит к грандиозной попойке.

От таких мыслей работа шла веселее. Между делом Катага принялся обдумывать тонкий и опасный план, который в случае успеха сильно поднял бы его престиж. Подобные размышления тоже были приятны.

Брог выпрямился, вытер лицо концом набедренной повязки и взглянул на небо — не собирается ли дождь.

— Эй! — крикнул он.

Катага и Меле тоже посмотрели на небо.

— Туда! — взвизгнул Брог. — Туда смотрите!

Прямо над их головами медленно снижалось серебристое пятнышко, окруженное сполохами красного и зеленого пламени. Оно росло на глазах, превращаясь в сверкающий шар.

— Пророчество! — благоговейно прошептал Катага. — Наконец-то… после стольких столетий ожидания!

— Скорее в деревню! — воскликнула Меле.

— Подождите, — остановил их Брог. Его лицо стало пунцовым от смущения, он нервно ковырял землю пальцем ноги. — Я первый его увидел, верно ведь?

— Ты — кто же еще? — нетерпеливо подтвердила Меле.

— А раз я его первым увидел, — продолжил Брог, — и тем самым сослужил деревне важную службу, как по-вашему… достаточно ли этого…

Брог хотел того, о чем мечтал каждый игатиец, ради чего работал и о чем молился и ради чего люди поумнее, вроде Катаги, задумывали хитроумные планы. Но произносить желаемое вслух считалось неприличным. Впрочем, Меле и Катага все поняли.

— Как ты считаешь? — спросил Катага дочь.

— Полагаю, он заслуживает кое-чего.

Брог возбужденно потер руки:

— Послушай, Меле… ты не сделаешь это сама?

— Но окончательное решение должен принять жрец, — напомнила Меле.

— Пожалуйста! — взмолился Брог. — А вдруг Лаг решит, будто я не готов? Прошу тебя, Катага! Сделай это сам!

Катага посмотрел на застывшее лицо Меле и вздохнул:

— Прости, Брог. Будь мы с тобой одни… Но Меле всегда очень строго соблюдала обычаи. Пусть решает жрец.

Брог огорченно кивнул. Тем временем сверкающий шар опустился еще ниже, направляясь к ровной долине возле деревни. Трое игатийцев подхватили мешки с цветками фрага и заторопились домой.

Когда они дошли до переброшенного через бурную реку подвесного мостика, Катага пропустил вперед Брога, затем Меле. Потом двинулся следом, вынув небольшой кинжал, спрятанный до поры до времени в набедренной повязке.

Как он и ожидал, Меле и Брог не стали оборачиваться — все их внимание уходило на то, чтобы удержать равновесие на этой шаткой, раскачивающейся конструкции. Дойдя до середины мостика, Катага провел пальцами по главному канату и нащупал небольшой разрыв, обнаруженный несколько дней назад. Он быстро полоснул по нему ножом и ощутил, как разошлись волокна. Еще надрез-другой, и канат не выдержит веса человека.

Пока достаточно. Весьма довольный собой, Катага сунул кинжал обратно в набедренную повязку и стал догонять Меле и Брога.

Новость всполошила деревню. Весть о великом событии передавалась из уст в уста, и перед святилищем Инструмента начались импровизированные танцы. Но тут же прекратились, едва из храма Фангукари, прихрамывая, вышел старый жрец.

За долгие годы службы лицо высокого тощего Лага приобрело сходство с благосклонно улыбающимся изображением божества, которому он поклонялся. Его лысую голову венчала украшенная перьями корона жреческой касты. Он тяжело опирался на священный черный жезл.

Его тут же окружила толпа. Рядом со жрецом, с надеждой потирая руки, но не решаясь настаивать на награде, стоял Брог.

— Народ мой, — сказал Лаг, — древнее пророчество Игати свершилось. Как и предсказывала легенда, с небес спустился огромный сверкающий шар. Внутри его, как повествует легенда, окажется существо, похожее на нас, и то будет посланец Фангукари.

Все закивали, не сводя с Лага восхищенных глаз.

— Посланник совершит множество добрых дел — таких, которых еще не видывал никто. И когда он закончит и потребует отдыха, его будет ждать заслуженная награда.

Голос Лага упал до вдохновенного шепота.

— Этой наградой станет то, к чему стремится каждый игатиец, о чем мечтает, о чем молится. Им станет последний дар, который Фангукари шлет тем, кто хорошо служит ему и деревне.

Жрец повернулся к Брогу.

— Ты, Брог, — сказал он, — был первым, кто увидел посланца. Ты хорошо послужил деревне.

Жрец воздел руки:

— Друзья! Считаете ли вы, что Брог должен получить награду, которой жаждет?

Большинство согласилось с тем, что должен. Но тут с недовольным видом вперед выступил богатый купец Васси.

— Это несправедливо, — сказал он. — Мы все работаем для этого долгие годы и делаем богатые пожертвования храму. Брог сделал недостаточно даже для того, чтобы заслужить саму награду. К тому же он низкого происхождения.

— Твои доводы сильны, — согласился жрец. Брог громко простонал. — Но, — продолжил он, — щедрость Фангукари простирается не только на благородных. Даже самый ничтожный может на нее надеяться. И если Брог не будет достойно вознагражден, то не потеряют ли надежду остальные?

Люди одобрительно зашумели, а глаза Брога увлажнились от благодарности.

— На колени, Брог, — велел жрец, и лицо его словно осветилось любовью и добротой.

Брог опустился на колени. Толпа затаила дыхание.

Лаг замахнулся массивным жезлом и изо всех сил обрушил его на череп Брога. То был хороший удар, нанесенный опытной рукой. Брог рухнул, дернулся и замер. Выражение счастья на его лице не поддавалось описанию.

— Как это было прекрасно, — завистливо пробормотал Катага.

Меле сжала руку отца:

— Не волнуйся, папа. Настанет день, и ты тоже получишь свою награду.

— Надеюсь, — ответил Катага. — Но как я могу быть в этом уверен? Вспомни Рии. Не жил еще другой столь же добрый и набожный человек. Бедный старик всю жизнь работал и молил Бога о насильственной смерти. О любой насильственной смерти! И что же? Он скончался во сне! Разве такой смерти он был достоин?

— Всегда можно найти одно-другое исключение.

— Могу назвать хоть дюжину других.

— Постарайся не беспокоиться об этом, отец. Я знаю, что твоя смерть будет прекрасна, как у Брога.

— Да, да… Но если подумать, то Брог умер так просто. — Глаза Катаги вспыхнули. — Мне хотелось бы чего-нибудь по-настоящему великого, мучительного, сложного и восхитительного. Вроде того, что ожидает посланца.

Меле отвернулась.

— Ты слишком многого хочешь, папа.

— Верно, верно, — пробормотал Катага. — Ладно, когда-нибудь…

И он еле заметно улыбнулся. То будет великий день! Умный и смелый человек берет судьбу в свои руки и устраивает себе насильственную смерть, а не влачит дни в покорном ожидании, пока про него вспомнит слабоумный жрец. Называйте это ересью, обзывайте как угодно, но внутренний голос подсказывал Катаге, что человек имеет право умереть столь мучительно и такой смертью, какой пожелает сам… если сумеет завершить задуманное.

Он вспомнил о надрезанном канате, и на душе у него потеплело. Какая удача, что он так и не научился плавать!

— Пойдем, — позвала Меле. — Пора приветствовать посланника.

И они зашагали вслед за остальными к долине, где сел сверкающий шар.

Ричард Хэдвелл откинулся на потертую спинку пилотского кресла и вытер со лба пот. Из корабля только что вышли последние туземцы, и он все еще слышал, как они смеялись и пели, возвращаясь в деревню в вечерних сумерках. Кабина пропахла цветами, медом и вином, и ему все еще чудился отражающийся от серых металлических стен гул барабанов.

Он улыбнулся, о чем-то вспомнив, достал записную книжку и, выбрав ручку, записал:

«Прекрасна Игати, с ее могучими горами и бурными горными потоками, пляжами из черного песка, пышными джунглями и могучими цветущими деревьями в лесах».

Неплохо, подумал Хэдвелл. Сосредоточенно сжав губы, он продолжил:

«Местные жители — симпатичные гуманоиды с коричневатой кожей, гибкие и ловкие. Они приветствовали меня цветами и танцами, выказав много знаков радости и дружбы. Я легко выучил под гипнозом их язык и скоро буду чувствовать себя здесь как дома. Они добродушный и веселый народ, вежливый и учтивый, и беззаботно живут, почти не отрываясь от матери-природы. Какой урок они преподают тебе, Цивилизованный Человек!

Быстро проникаешься симпатией и к ним, и к Фангукари, их благосклонному божеству. Остается лишь надеяться на то, что Цивилизованный Человек, злой гений буйства и разрушений, не доберется сюда и не совратит этот народ с пути радостной уверенности».

Хэдвелл выбрал ручку с более тонким пером и записал:

«Есть здесь девушка по имени Меле, которая…» — Он вычеркнул строчку и написал: «Черноволосая девушка по имени Меле, несравненная красавица, подошла близко ко мне и заглянула в самую глубину моих глаз…» Он вычеркнул и это.

Нахмурившись, он испробовал еще несколько вариантов:

«Ее ясные карие глаза обещали такую радость…»

«Ее алый ротик слегка трепетал, когда я…»

«Хотя ее нежная ручка задержалась в моей руке лишь на мгновение…»

Он смял страницу. Это эффект пяти месяцев вынужденного воздержания, решил он. Лучше вернуться к основной теме, а Меле оставить на потом.

Он написал:

«Есть немало способов, при помощи которых благожелательный наблюдатель может помочь этому народу. Но меня охватывает сильное искушение не делать абсолютно ничего из опасения разрушить их культуру».

Закрыв книжку, Хэдвелл посмотрел в иллюминатор на отдаленную деревню, где сейчас горели факелы. Потом снова раскрыл книжку.

«Однако их культура производит впечатление сильной и гибкой. Кое-какая помощь пойдет им только на пользу. И я им охотно помогу».

Он захлопнул книжку и убрал ручки.

На следующий день Хэдвелл принялся за добрые дела. Он обнаружил, что многие игатийцы страдают от болезней, переносимых москитами. Тщательно подобрав антибиотики, он сумел излечить почти всех — кроме самых запущенных случаев. Затем посоветовал осушить стоячие пруды, где размножались москиты.

Когда он пользовал больных, его сопровождала Меле. Прекрасная игатийка быстро освоила простейшие навыки ухода за больными, и Хэдвелл нашел, что ее помощь просто неоценима.

Вскоре в деревне позабыли обо всех серьезных болезнях. Хэдвелл завел привычку проводить дни на солнечном склоне холма неподалеку от Игати, где он отдыхал и работал над книгой.

Настал день, когда Лаг собрал жителей деревни для обсуждения важного вопроса.

— Друзья, — начал старый жрец, — друг наш Хэдвелл свершил для деревни великие благодеяния. Он вылечил наших больных, и теперь они могут жить дальше, дожидаясь дара Фангукари. Но Хэдвелл устал и отдыхает, лежа на солнце. Он ждет награды, ради которой явился к нам.

— Будет справедливо, — сказал купец Васси, — если посланец получит заслуженную награду. Пусть жрец возьмет жезл и…

— Зачем же так скупиться? — возразил Джаили, ученик жреца. — Разве посланец Фангукари не заслужил смерти получше? Он достоин большего, чем жалкий удар жезла! Гораздо большего!

— Ты прав, — подумав, признал Васси. — А раз так, то не загнать ли ему под ногти отравленные шипы?

— Может, такая смерть достаточно хороша для купца, — заметил каменотес Тгара, — но не для Хэдвелла. Он заслуживает смерти, достойной вождя! Я вот что придумал. Надо его связать, развести под пятками медленный огонь и постепенно…

— Погодите, — вмешался Лаг. — Посланник заслужил смерть Адепта. И поэтому его следует осторожно и крепко взять, отнести к ближайшему большому муравейнику и закопать в нем по самую шею.

Раздались крики одобрения.

— И все время, пока он будет кричать, — добавил Тгара, — мы будем бить в старинные ритуальные барабаны.

— И танцевать в его честь, — сказал Васси.

— И пить за него сколько влезет, — добавил Катага.

Все согласились, что это будет великолепная смерть.

Итак, детали были обговорены и время назначено. Деревню охватил религиозный экстаз. Хижины украсили цветами — все, кроме Храма Инструмента, который обычай запрещал украшать. Женщины смеялись и пели, подготавливая поминки. И лишь Меле непонятно почему охватила печаль. Опустив голову, она прошла через всю деревню и начала медленно подниматься на холм к Хэдвеллу.

Раздевшись до пояса, Хэдвелл нежился под лучами двух солнц.

— Привет, Меле, — сказал он. — Я слышал барабаны. Что-то намечается?

— Будет праздник, — ответила Меле, присаживаясь рядом.

— Чудесно. Если я загляну, возражений не будет?

Меле посмотрела на него и медленно кивнула. Посланец вел себя строго в соответствии со старинным ритуалом, согласно которому человек делал вид, будто собственные поминки не имеют к нему никакого отношения. У ее соплеменников на такое обычно не хватало духу. Но посланец Фангукари, конечно же, способен соблюдать обычаи строже всех остальных.

— Скоро начнется?

— Через час.

Еще совсем недавно она разговаривала с ним свободно и откровенно, но теперь у нее было тяжело на сердце, а она не понимала причины. Меле робко взглянула на его непривычно яркую одежду и рыжие волосы.

— Приятная новость, — пробормотал Хэдвелл. — Да, очень приятная… — сказал он еще тише.

Полуприкрыв глаза, он любовался прекрасной игатийкой, строгими линиями ее шеи и плеч, черными прямыми волосами и почти физически ощущал исходящий от нее аромат трав. Хэдвелл нервно сорвал травинку.

— Меле, — выдавил он, — я…

Слова замерли у него на губах. Охваченная внезапным порывом, Меле бросилась в его объятия.

— О Меле!

— Хэдвелл! — воскликнула она, прильнув к нему, но тут же резко отстранилась и посмотрела на него с тревогой.

— Что с тобой, милочка? — спросил Хэдвелл.

— Хэдвелл, можешь ли ты еще хоть что-нибудь сделать для деревни? Что угодно. Мой народ будет тебе очень благодарен.

— Конечно, могу. Но куда торопиться? Сперва неплохо и отдохнуть.

— Нет! Прошу тебя! — взмолилась Меле. — Помнишь, ты говорил об оросительных канавах? Ты можешь приняться за них прямо сейчас?

— Ну, если ты просишь… Но…

— О мой дорогой!

Меле вскочила. Хэдвелл протянул к ней руки, но она увернулась.

— Некогда! Я должна как можно скорее передать эту новость всей деревне!

Она убежала, а Хэдвеллу осталось лишь удивляться странным нравам туземцев и особенно туземок.

Примчавшись в деревню, Меле нашла жреца в храме, где тот молился о ниспослании ему мудрости. Она быстро рассказала ему о новых планах Божьего посланца.

Старый жрец медленно кивнул:

— Церемонию придется отложить. Но скажи мне, дочь моя, почему именно ты сообщила мне новость?

Покраснев, Меле промолчала.

Жрец улыбнулся, но его лицо тут же снова стало суровым.

— Понимаю. Но прислушайся к моим словам, девочка, — не позволяй любви отвратить тебя от великой мудрости Фангукари и от соблюдения наших древних обычаев.

— У меня и в мыслях такого не было! Я просто почувствовала, что смерть Адепта для Хэдвелла недостаточно хороша. Он заслуживает большего! Он заслуживает… Ультимата!

— Вот уже шестьсот лет ни один человек не оказался достоин Ультимата, — сказал Лаг. — Никто — с тех самых пор, как герой и полубог В'Ктат спас игатийцев от жутких хуэльв.

— Но у Хэдвелла душа героя! — воскликнула Меле. — Дай ему время, пусть старается! Он докажет!

— Может, и так, — задумчиво отозвался жрец. — Это стало бы величайшим событием для нашей деревни… Но подумай, Меле, ведь на это может уйти вся его жизнь!

— А разве не стоит подождать такого? — спросила она.

Старый жрец стиснул жезл и задумчиво нахмурил лоб.

— Может, ты и права, — медленно произнес он. — Да, наверное, права. — Он неожиданно выпрямился и пристально посмотрел на Меле. — Но скажи мне правду, Меле. Ты действительно желаешь сохранить его для Ультимата? Или всего лишь для себя?

— Он должен умереть такой смертью, какой достоин, — произнесла она безмятежно — и отвела взгляд в сторону.

— Хотел бы я знать, — сказал старик, — что таится в твоем сердце. Мне кажется, ты в опасной близости к ереси, Меле. Ты, которая всегда была в вопросах веры одной из самых достойных.

Меле уже собралась ответить, но тут в храм ворвался купец Васси.

— Скорее! — закричал он. — Иглаи нарушил табу!

Толстый веселый фермер умер ужасной смертью. Он шел, как обычно, от своей хижины к центру деревни мимо старого дерева-колючки, и оно неожиданно рухнуло прямо на него. Колючки пронзили его насквозь. Очевидцы рассказывали, что прежде чем испустить дух, он стонал и корчился целый час.

Но умер он с улыбкой на лице.

Жрец всмотрелся в толпу, окружившую тело Иглаи. Некоторые украдкой улыбались, прикрывая рты руками. Лаг подошел к дереву и присмотрелся. По окружности ствола были заметны слабые следы пилы, замазанные глиной. Жрец обернулся к толпе.

— Иглаи часто видели возле этого дерева? — спросил он.

— Чаще и не бывает, — ответил другой фермер. — Почитай, каждый день под ним обедал.

Теперь многие заулыбались открыто, гордясь проделкой Иглаи и обмениваясь шуточками.

— А я-то все гадал, чем ему это дерево приглянулось?

— А он не любил есть в компании. Говорил, что в одиночку в него больше влазит.

— Ха!

— А сам потихонечку подпиливал.

— Считай, несколько месяцев ухлопал. Дерево-то твердое.

— Да, котелок у него варил.

— Дайте мне сказать! Он был всего лишь фермер, и никто не назвал бы его набожным. Но помер он славной смертью.

— Послушайте, добрые люди! — крикнул Лаг. — Иглаи совершил кощунство! Только священник имеет право даровать кому-либо насильственную смерть!

— А какое жрецу дело до того, чего он не видел? — пробормотал кто-то.

— Подумаешь, кощунство, — добавил другой. — Иглаи устроил себе великолепную смерть. Вот что важно.

Старый жрец опечаленно отвернулся. Сделанного не вернешь. Если бы он вовремя поймал Иглаи, то фермеру бы не поздоровилось. Иглаи никогда бы не осмелился повторить попытку и умер бы, скорее всего, тихо и мирно у себя в постели в преклонном возрасте. Но сейчас уже слишком поздно. Иглаи ухватил свою смерть за хвост и на ее крыльях уже, наверное, добрался до Рукечанги. А просить Бога наказать Иглаи после смерти бесполезно, потому что этот хитрец и на том свете выкрутится.

— Неужели никто из вас не видел, как Иглаи подпиливал дерево? — спросил Лаг.

Если кто и видел, все равно не признается. Лаг знал, что все они друг друга покрывают. Несмотря на все проповеди, которыми он пичкал жителей деревни с самого раннего детства, они упорно пытались перехитрить жрецов.

И когда только до них дойдет, что незаконная смерть никогда не принесет такого удовлетворения, как смерть заслуженная, заработанная и обставленная священными церемониями?

Он вздохнул. Временами жизнь становится так тяжела.

Через неделю Хэдвелл записал в дневнике:

«Такого народа, как эти игатийцы, я еще не встречал. Сейчас я живу с ними, вместе с ними ем и пью, наблюдаю их обряды. Я знаю и понимаю их. И правда об этом народе просто поразительна, если не сказать больше.

Невероятно, но игатийцы не знают, что такое война! Только представь это, Цивилизованный Человек! Никогда за всю свою историю они не воевали. Они даже не понимают, что это такое. Приведу пример.

Как-то я попытался объяснить суть войны Катаге, отцу несравненной Меле. Он почесал голову и спросил:

— Говоришь, это когда много одних людей убивают еще больше других людей? Это и есть война?

— Часть ее, — ответил я. — Когда тысячи одних убивают тысячи других.

— В таком случае, — заметил Катага, — многие умрут одновременно и одной смертью?

— Верно, — согласился я.

Он долго раздумывал, потом повернулся ко мне и сказал:

— Плохо, когда много людей умирает в одно время и одинаково. Никакого удовольствия. Каждый должен умереть своей собственной смертью.

Оцени, Цивилизованный Человек, невероятную наивность такого ответа. Но все же подумай и о несомненной правде, которая кроется под этой наивностью. Правде, которую неплохо бы осознать всем.

Более того, эти люди не ссорятся между собой, у них нет ни кровной вражды, ни преступлений из ревности, ни убийств.

И вот к какому выводу я пришел: этот народ не знает насильственной смерти — за исключением, разумеется, несчастных случаев.

Как жаль, что они происходят здесь столь часто и почти всегда со смертельным исходом. Но я приписываю это дикости окружающей природы и беспечному характеру этих людей. Ни одно из таких происшествий не остается без внимания. Жрец, с которым у меня установились неплохие отношения, удручен их частотой и постоянно предупреждает народ, призывая его к осторожности.

Он хороший человек.

А теперь запишу самую свежую, самую чудесную новость. (Хэдвелл глуповато ухмыльнулся, немного помедлил и снова склонился над дневником.)

Меле согласилась стать моей женой! Церемония начнется, как только я закончу эти записи. Празднества уже начались, и к пирушке все готово. Я самый счастливый человек на свете, потому что Меле — красивейшая из девушек. А также и самая необычная.

Она очень заботится о других. Возможно, даже слишком. Она все время настаивала, чтобы я продолжал что-нибудь делать для деревни. И я многое сделал. Я закончил для них оросительную систему, научил выращивать несколько быстрорастущих съедобных растений, показал основы обработки металлов и многое другое — слишком долго перечислять. А она хотела, чтобы я делал еще и еще.

Но с меня хватит. У меня есть право на отдых. Хочу провести долгий томный медовый месяц, а потом годик поваляться на солнышке, заканчивая книгу.

Меле никак не может этого понять и упорно твердит, что я должен продолжать работать. И еще она говорит о какой-то церемонии, связанной с «Ультиматом» (если я правильно перевел это слово).

Но я сделал достаточно. Я отказываюсь работать — как минимум ближайший год или два.

Церемония «Ультимат» начнется сразу после нашей свадьбы. Полагаю, это какая-то высокая почесть, которой этот простой народ желает меня одарить. И я на нее согласился.

Наверное, будет очень интересно».

Все жители деревни, возглавляемые старым жрецом, направились к Вершине, где совершались все игатийские свадьбы. Мужчины украсили себя церемониальными перьями, а женщины надели ожерелья из ракушек и разноцветных камешков. Четверо дюжих мужчин в середине процессии тащили какую-то странную конструкцию. Хэдвеллу удалось бросить на нее лишь мимолетный взгляд, но он знал, что ее после торжественной церемонии вынесли из ничем не украшенной хижины с крышей, крытой черной соломой, — какого-то храма.

На шатком плетеном мостике процессия вытянулась цепочкой. Замыкавший шествие Катага еле заметно улыбнулся и снова украдкой провел ножом по надрезанному канату.

Вершина оказалась узким выступом черной скалы, нависающим над морем. Хэдвелл и Меле стали на краю, лицом к жрецу. Едва Лаг воздел руки, все затаили дыхание.

— О великий Фангукари! — воскликнул жрец. — Возлюби этого человека Хэдвелла, посланца своего, явившегося к нам с небес в сверкающем шаре и свершившего для Игати столько, сколько не делал еще никто. И возлюби дочь свою, Меле. Научи ее любить память о своем муже — и оставаться преданной вере своего племени.

При этих словах жрец многозначительно посмотрел на Меле. И Меле, высоко подняв голову, ответила ему тем же.

— И объявляю я вас, — произнес жрец, — мужем и женой.

Хэдвелл заключил жену в объятия и поцеловал. Люди радостно закричали. Катага лукаво ухмыльнулся.

— А теперь, — сказал жрец, постаравшись придать голосу как можно больше радушия, — я хочу сообщить тебе приятное известие, Хэдвелл. Великое известие!

— Вот как? — отозвался Хэдвелл, неохотно отпуская законную супругу.

— Мы оценили твои дела, — сказал Лаг, — и нашли, что ты достоин… Ультимата!

— Что ж, спасибо, — сказал Хэдвелл.

Жрец взмахнул рукой. Четверо вынесли тот самый странный предмет. Только теперь Хэдвелл смог разглядеть, что это платформа размером с большую кровать, изготовленная из какого-то древнего на вид дерева. К ней были приделаны всевозможные клинья, крюки, заостренные раковины и острые шипы. Имелись и пока пустые чаши, и многочисленные приспособления странной формы, о назначении которых Хэдвелл так и не смог догадаться.

— Вот уже шесть веков, — сказал Лаг, — Инструмент не выносили из Храма. Шесть веков со времен героя-бога В'Ктата, в одиночку спасшего народ Игати от уничтожения. И вынесли его ради тебя, Хэдвелл.

— Нет, я не достоин подобной чести, — сказал Хэдвелл.

Толпа одобрительно загудела, оценив его скромность.

— Поверь мне, — искренне произнес Лаг, — ты достоин. Принимаешь ли ты Ультимат, Хэдвелл?

Хэдвелл взглянул на Меле, но не смог понять выражение ее прекрасного лица. Потом перевел взгляд на жреца. Лицо Лага было бесстрастным. Толпа хранила гробовое молчание. Хэдвелл посмотрел на Инструмент. Чем-то он ему не понравился. В его голове начало зарождаться сомнение.

Может, он неправильно оценил этих людей? В некие древние времена Инструмент явно использовали для пыток. Эти клинья и крючки… Но для чего предназначены остальные детали? Напряженно размышляя, Хэдвелл постарался представить — и содрогнулся. Толпа перед ним сбилась в плотную массу. За спиной узкий выступ скалы и трехсотметровый обрыв. Хэдвелл снова посмотрел на Меле.

Выражение любви и преданности на ее лице было несомненным.

Взглянув на жителей деревни, он увидел, как они за него переживают. Да что он, собственно, разволновался? Разве могут они причинить ему зло после всего, что он для них сделал?

Наверняка Инструмент имел чисто символическое применение.

— Я принимаю Ультимат, — сказал Хэдвелл жрецу.

Толпа завопила, и ее восторженный рев эхом разнесся по горам. Его тут же обступили, улыбались, пожимали руки.

— Церемония свершится сразу же, — объявил жрец. — В деревне, перед статуей Фангукари.

Все тут же направились обратно. Впереди шел жрец, а Хэдвелл с женой в середине. Меле с самого начала так и не произнесла ни слова.

Все молча прошли по качающемуся мостику. На другом берегу туземцы еще плотнее обступили Хэдвелла, что вызвало у него легкий приступ клаустрофобии. «Не будь я убежден в их природной доброте, — подумал Хэдвелл, — обязательно бы встревожился».

Впереди показались деревня и алтарь Фангукари. Жрец торопливо направился к алтарю.

Неожиданно раздался вопль. Все обернулись и помчались к мостику.

На берегу Хэдвелл увидел, что произошло. Катага шел последним, и когда он добрался до середины, центральный канат неожиданно оборвался. Катага успел ухватиться за обрывок более тонкого каната, но продержался недолго. Все увидели, как его руки ослабели, разжались и он упал в реку.

Хэдвелл застыл, потрясенный увиденным. Ясно, словно в кошмарном сне, он видел, как летит вниз Катага с храброй улыбкой на губах, как бурлит вода, покрывая белой пеной острые камни.

Беднягу ждала верная и жуткая смерть.

— Он умеет плавать? — спросил Хэдвелл жену.

— Нет, — ответила Меле. — Он отказался учиться. Ах, отец! Как ты мог!

Бешеный поток пугал Хэдвелла даже больше, чем пустота космоса. Но отец его жены в опасности. Надо действовать.

И он бросился вниз головой в ледяную воду.

Катага почти потерял сознание, когда до него добрался Хэдвелл, так что ему повезло и игатиец не стал сопротивляться, когда Хэдвелл схватил его за волосы и отчаянно устремился к ближайшему берегу. Близкому, но недостижимому. Поток уносил их вдаль, то окуная с головой, то вышвыривая на поверхность. Отчаянным усилием Хэдвелл ухитрился избежать торчавших из-под воды скал. Но впереди виднелись новые.

Туземцы с криками бежали вдоль берега. Быстро теряя силы, Хэдвелл снова устремился к берегу. Его ударило о подводный камень, и пальцы, вцепившиеся в волосы Катаги, начали слабеть. Игатиец немного пришел в себя и стал сопротивляться.

— Не сдавайся, старина, — выдохнул Хэдвелл.

Мимо проносился берег. Их протащило всего метрах в трех, потом отнесло снова.

Вложив остаток сил в последнее отчаянное усилие, он ухватился за нависшую над водой ветку и сумел продержаться, борясь с бешеным потоком, пока туземцы со жрецом во главе не вытащили их на берег.

Их отнесли в деревню. Отдышавшись, Хэдвелл повернулся к Катаге и слабо улыбнулся.

— Еле вывернулись, старина, — сказал он.

— Подлец! — процедил Катага, плюнул на Хэдвелла и зашагал прочь.

Спаситель уставился ему вслед, недоуменно почесывая затылок.

— Должно быть, головой обо что-то стукнулся, — заметил он. — Ну, так что там с Ультиматом?

Туземцы угрожающе надвинулись на него.

— Ишь, Ультимата ему захотелось!

— Какова скотина!

— Вытащил бедного Катагу из воды, и еще наглости хватает…

— Своему же тестю полез жизнь спасать!

— Такая свинья, — подвел итог купец Васси, — даже и мечтать о смерти права не имеет, будь он проклят!

Хэдвеллу показалось, что все они внезапно сошли с ума. Он немного неуверенно поднялся и обратился к жрецу:

— Что это с ними?

Лаг пристально вгляделся в него преисполненным скорби взором, сжал губы так, что они побелели, и промолчал.

— Разве церемонии не будет? — уныло спросил Хэдвелл.

— Ты действительно заслужил ее, — ответил жрец. — Если кто и заслуживал Ультимата, так это ты, Хэдвелл. На мой взгляд, ты должен был получить свое, хотя бы просто из справедливости. Но сейчас речь идет о чем-то большем, чем абстрактная справедливость. Это принципы милосердия и сострадания, которые дороги Фангукари. Если исходить из них, то ты, Хэдвелл, совершил ужасный и бесчеловечный поступок, вытащив из реки несчастного Катагу. Боюсь, простить тебя невозможно.

Хэдвелл потерял дар речи. Очевидно, существовал запрет спасать упавших в воду. Да откуда же ему было о нем знать? И неужели такая мелочь способна перевесить все, что он для них сделал?

— Но хоть какой-то церемонии я достоин? — взмолился он. — Я люблю ваш народ, я хочу жить с вами. Наверняка можно что-то сделать.

Глаза старого жреца затуманились от сострадания. Он покрепче ухватил жезл и начал его поднимать.

Но его остановил рев возмущенной толпы.

— Тут я бессилен, — признался жрец. — Покинь нас, фальшивый посланец. Покинь нас, о Хэдвелл, — ты не заслуживаешь даже смерти!

— Ну и ладно! — рявкнул Хэдвелл, внезапно разозлившись. — Черт с вами, грязные дикари. Ноги моей здесь больше не будет, хоть на коленях просите. Ты со мной, Меле?

Девушка нерешительно заморгала, посмотрела на Хэдвелла, потом на жреца. Наступила мертвая тишина.

— Помни о своем отце, Меле, — негромко произнес Лаг. — Помни о вере своего народа.

Меле гордо задрала маленький подбородок.

— Я знаю, каков мой долг, — заявила она. — Пойдем, дорогой Ричард.

— Вот и хорошо, — отозвался Хэдвелл и зашагал вместе с Меле к кораблю.

Старый жрец с отчаянием смотрел им вслед.

— Меле! — крикнул он дрогнувшим голосом.

Но Меле не обернулась. Лаг увидел, как она вошла в корабль. Захлопнулся люк.

Через несколько минут серебристую сферу окутало красное и голубое пламя. Шар поднялся, набрал скорость, превратился в пятнышко и исчез.

По щекам смотревшего в небо жреца катились слезы.

Несколько часов спустя Хэдвелл сказал:

— Дорогая, я отвезу тебя на Землю, свою родную планету. Тебе там понравится.

— Знаю, что понравится, — прошептала Меле, глядя в иллюминатор на сверкающие точки звезд.

Где-то среди них был и ее дом, потерянный для нее навсегда. Она уже затосковала по нему, но другого выбора не было. По крайней мере, для нее. Женщина всегда идет вслед за мужчиной, которого любит. И женщина, любящая горячо и искренне, никогда не потеряет веры в своего мужа.

А Меле верила в Хэдвелла.

Она нащупала укрытый в ее одежде крошечный кинжал в ножнах. Кончик его был смазан ядом, вызывающим особо мучительную и медленную смерть. Это была ее семейная реликвия, которой можно было воспользоваться лишь тогда, когда поблизости нет жреца, и только ради того, кого любишь больше всего.

— Нечего терять время даром, — сказал Хэдвелл. — С твоей помощью я совершу великие дела. Ты будешь гордиться мною, милая.

Меле знала, что он говорит искренне. Когда-нибудь, подумала она, Хэдвелл искупит грех, который он совершил по отношению к ее отцу. Он обязательно совершит нечто великое. Быть может, сегодня, а может, завтра или в следующем году. И тогда она подарит ему самое большое сокровище, которым женщина может одарить мужчину.

Мучительную смерть.