Весь Роберт Шекли в двух томах. Том 1. Все рассказы и повести

Миссис Дональдсон и ее странные сны

Прикроватные часы показывали семнадцать минут второго. Снаружи царила ночь, она затопила город мглой, и любой случайный огонек подвергался ее хищному натиску. В комнату ночь не пускали ситцевые шторы, ее постоянно контратаковали лампы, но Уолтер Дональдсон не забывал ни на миг: тьма и сон рядом, они только и ждут, когда ты дашь слабину.

Рослый и дородный, обычно он был спокоен, но сегодня жутко нервничал; это проявлялось и в осанке, в походке. По своей фешенебельной спальне он расхаживал полностью одетый, но петля галстука была ослаблена, узел сбился и потерял форму.

Фэй Дональдсон сидела на краю двуспальной кровати. Она была хороша собой, особенно сейчас, с убранными на ночь в конский хвост белокурыми волосами, в стареньком, но вполне годном пеньюаре и полунадетых шлепанцах.

— Уолтер, пожалуйста, перестань ходить.

Муж лишь поморщился в ответ. Сутулясь, он дошел до стенки, повернул обратно.

— Дорогой, это было в последний раз.

— Хочется верить, — вздохнул Дональдсон. — Иначе, Фэй, я не выдержу. Правда, не знаю, как мы будем жить дальше, если это повторится.

— Не повторится, я совершенно уверена, — пообещала жена.

— Спать хочешь? — спросил он.

— Нет, нисколечко, — ответила она.

Но у нее опускались веки, слабело внимание. Сколько раз в последнее время Дональдсон вот так же в страхе наблюдал, как к ней подкрадывается сон, этот предатель, открывающий потайную дверцу врагу.

— Два раза на этой неделе, — напомнил он. — На прошлой — трижды. И до того столько же.

— Уолт, больше такого не будет, — твердо сказала Фэй. — Я абсолютно уверена.

Он пропустил слова жены мимо ушей.

— Снова и снова… Фэй, разве я неврастеник? Разве я узколобый ревнивец? Скажи наконец правду. Объясни, что происходит.

— Уолтер, ты у меня замечательный. Мы уже четыре года вместе, и ты всегда был хорошим мужем. Лучшего и желать нельзя.

— Спасибо. Но разве ты меня не называла узколобым ревнивцем? На той вечеринке, когда Том Хенли к тебе клинья подбивал, а ты была в восторге, помнишь?

— Помню, — кивнула она. — И вовсе я не была в восторге.

— Я тогда сцен не устраивал, — продолжал Дональдсон. — А эти телефонные звонки от старого друга?

— Он горький пьяница — как налижется, так и звонит. Думаешь, приятно его утешать?

— Конечно же нет! Собственно, я о чем? О том, что никогда не задавал вопросов, куда ты ходишь, с кем время проводишь. По вечерам, когда ты из дому выскакивала, разве я хоть словом, хоть жестом…

— Да никогда я по вечерам не выскакивала, — перебила жена. — Ну, может, в кино раза два.

— Я же не в упрек! — Лицо у Дональдсона было суровое, напряженное. — Просто хочу сказать, что ревнивец на моем месте, параноик какой-нибудь, ко всем этим мелочам обязательно придирался бы. А я — ни-ни. Я не узколобый! Что, разве не так?

— Конечно же так. — Фэй уже пошатывалась, сидя с полусмеженными веками.

Дональдсон едва не застонал. Он знал, что сон близок — неудержимый, непобедимый, — а под прикрытием сна крадется опаснейший враг. Но прежде чем враг запишет на свой счет очередную победу, необходимо что-то сказать, как-то изменить безжалостный ход событий.

— Так к чему я, собственно, веду, — резко повысил голос Дональдсон, и жена вздрогнула, распахнула глаза. — А веду я вот к чему: на моем месте точно так же реагировал бы любой мужчина. Дело, следовательно, не во мне, а в тебе, ведь это по твоей вине я оказался в нелепейшей ситуации. Ну скажи, кому такое может понравиться?

— Ничего плохого я не делала, — возразила Фэй. — У меня не получается контролировать… Я жертва обстоятельств, точно такая же, как и ты. Уолтер, ты не вправе меня винить.

— То есть как это не вправе! — изумился Дональдсон. — Это с тобой происходит, не со мной.

— Господи, — тяжко вздохнула она, — когда же это кончится? Уолт, милый, я сегодня на работе вымоталась, и уже так поздно.

Она сбросила шлепанцы, легла, медленно закрыла глаза.

— Нет, черт возьми! — вскричал муж, потрясая кулаками. — С этим надо разобраться сейчас же, пока снова не началось. Надо, Фэй! Если повторится — клянусь, я не знаю, что сделаю!

Своего он добился — разбудил жену.

— Милый, успокойся, сегодня ночью ничего не будет. Это просто исключено, потому что у меня совершенно нет сил. Сколько времени?

— Два десять.

— Боже…

— Я понимаю, понимаю, — взял Дональдсон убеждающий тон, — уже очень поздно, ты устала. Но мы должны что-то сделать, прежде чем это повторится. Думай, милая, думай. Почему с тобой такое происходит? Не с кем-нибудь, а только с тобой?

— Я сто раз говорила, — едва шевеля от изнеможения губами, ответила Фэй, — что понятия не имею. Если бы что-нибудь понимала, ну хоть самую капельку, обязательно бы рассказала, клянусь. Мне это так же противно, как и тебе.

На лице Дональдсона появилась ироническая ухмылка.

— Ты мне не веришь?

— По-моему, тебя все устраивает, — сказал муж.

— Уолт! Как ты можешь!

— Все это происходило на моих глазах, забыла? Трижды на той неделе, дважды на этой. И тебе всякий раз нравилось.

— О господи! — Снова у нее закрылись глаза. — Уолт…

— Что?

— Я хочу сказать… — Последовала почти минутная пауза. — Я хочу сказать… — Она резко открыла глаза. — Я что-то сказала?

— Ничего.

— Как же в сон клонит, — пожаловалась Фэй. — Но я хотела сказать… — У нее опустились веки.

— Сейчас спать нельзя! — закричал Дональдсон. — Нельзя, Фэй!

Врастяжку, как под наркозом, она пролепетала, не открывая глаз:

— Не могу, засыпаю… Прости…

Муж наклонился к ней и зашептал на ухо:

— Кто он? Фэй! Кто он, скажи.

Она застонала, но не ответила.

Уолтер Дональдсон расхаживал взад-вперед по ярко освещенной фешенебельной спальне и посматривал на жену, уснувшую на удобной двуспальной кровати. Он потер лицо, покрытое жесткой черной щетиной, и ссутулился еще больше.

А потом услышал глубокий вздох.

— О нет! — пробормотал Дональдсон.

Фэй зашевелилась на одеяле, потянулась по-кошачьи. Начинается! Он понимал, что надо немедленно ее разбудить, но не двигался, лишь смотрел как зачарованный.

Она потянулась и расслабилась. Потом улыбнулась, и эта улыбка сделала ее лицо совершенно чужим — такое лицо Дональдсон видел лишь несколько раз в жизни.

— Привет, — прошептала жена.

Он наблюдал, затаив дыхание. И ненавидел себя за то, что не будит ее.

По ее телу прошла легкая дрожь.

— Мне нравится, — сказала Фэй. — Так приятно.

Она задвигалась, словно откликаясь на ласки кого-то невидимого. У Дональдсона желудок сжался в ноющий комок. Вдруг ослабли колени, и пришлось опереться на стену.

Он беспомощно смотрел.

На лице его жены отражалось вожделение; казалось, оно заполнило спящую целиком.

— Ты чудо, — проговорила она. — Ты просто невероятный. Ни одна женщина не устоит перед таким мужчиной. Только не прекращай…

Дональдсона затошнило, желудок будто пролез в горло. Пальцы его крупных рук корчились и сплетались в змеиный клубок. Он все смотрел, привалясь к стене, как любовник-фантом, соблазнитель из сна, ласкает его жену.

А она отвечала на ласки, и до того реалистично — невозможно было поверить, что любовника рядом нет. На прошлой неделе Дональдсон дотронулся до Фэй, допустив ужасную мысль о проникшем в их спальню невидимке. Однако это была лишь чудовищной силы греза, которая врывалась в подсознание женщины, едва предатель-сон открывал дверку.

— До чего же ты хорош! — восхищалась жена. — Мой идеал!

— Проснись, дрянь! — Дональдсон влепил ей пощечину.

— Нет! — закричала она. — Только не сейчас, умоляю!..

Глаза распахнулись, и она уставилась на мужа. Села, энергично потерла щеку.

— Мне бы кофе, — произнесла Фэй.

— А больше ты ничего не хочешь сказать? — прорычал он. — Опять то же самое? Трижды на этой неделе, трижды на той. А ведь обещала, что не повторится.

— Я правда была уверена, что не повторится. Прости, Уолт. Мне так жаль.

Но чуткому уху Дональдсона послышалось в ее голосе не раскаяние, а досада. Фэй разбудили в момент наивысшего блаженства.

«Злится на меня, — подумал он. — Да и как она может не злиться?»

— Неплохо было в этот раз? — спросил Дональдсон, не узнавая собственного голоса.

— Прекрати.

— Нет, ты скажи. Я ведь кое-что видел, и тебе это известно. Мне надо знать все. Сегодня дружок тебя не разочаровал? Конечно нет, такого просто не может быть. Он с каждым разом все лучше. Жалко, что не могу свечку ему подержать. Или могу?

— Уолтер, иди к черту! — вскричала жена. — Так говоришь, будто он настоящий, а это всего лишь сон! Я понимаю, тебе неприятно, даже противно, правда, понимаю. И не обижаюсь. Но ты не должен забывать: это только сон. Ведь на самом деле ничего не было.

— Да неужели? — сощурился Дональдсон.

Глядя ему в глаза, Фэй помассировала щеку.

— Когда это все начиналось, я поверил, что на самом деле ничего нет. Помнишь, как тебе в первый раз приснилось? Мы тогда вместе посмеялись.

— А что тебе мешает посмеяться сейчас? — широко зевнув, спросила жена.

— Да вот не хочется почему-то. Может, потому что ты, Фэй, изменяешь мне.

— Спятил?

— Это я-то спятил? Давай-ка поразмыслим логически. Ты ведь помнишь, что он делал с тобой? Ничего не забыла?

— Ну…

— Фэй, ты же признала две недели назад, что запомнила сны до последней секунды. Каждое касание, каждое слово…

— Зря я тебе сказала тогда, — насупилась она. — И вообще, это ложная память.

— Нет никакой ложной памяти. — Дональдсон снова принялся мерить шагами комнату; желудок болел ужасно. — Память — это сценарий, создаваемый мозгом: с актерами, ролями и чувствами. Сама по себе она реальна. А какие действия ее стимулируют, не имеет значения.

— Это действительность не имеет значения? — спросила Фэй. — Не имеет значения то, что я всегда была абсолютно верна тебе, абсолютно честна с тобой? Уолт, в чем ты меня обвиняешь? Я ничего плохого не сделала.

— Не сделала физически, — потер глаза Дональдсон. — Странно, я привык считать, что важнее всего физические действия. Оказывается, это не так. Они и правда не играют никакой роли. Соприкосновение плоти с плотью — вот что значимо. И не надо улыбаться, Фэй, я говорю совершенно серьезно.

— Прости. — У нее опять слипались глаза.

— Давай представим два куска плоти, трущиеся друг о друга в вакууме. Оба не имеют личности; их деятельность абсолютно бессмысленна. Что здесь значимо, а что нет? Значимы мысли, чувства, мотивы, а наиболее значима память обо всем этом.

— Чепуху городишь. — У Фэй опустилась голова.

— Я много думал, — сказал жене Дональдсон, — и теперь знаю, что прав. Физическое действие может быть кратковременным, не дольше секунды, и не оставляющим видимых следов. Но оно сохраняется в памяти, и в памяти оно живет, возрождаясь снова и снова. В памяти ты была мне верна и в памяти же отдавалась чужим рукам, чужим губам, делая это добровольно и даже с радостью. Ты в самом деле веришь, что не изменяла мне, — вот чего я не в состоянии вынести.

— Я тебе изменяла? — с закрытыми глазами проговорила жена. — Только в дурацком сне.

— Не спать! — воскликнул Дональдсон. — Фэй, пойми наконец, я не знаю, как нам быть дальше. Это вовсе не пустяки. Когда я тебя разбудил, ты меня на секунду возненавидела. Ведь было?

— Конечно нет.

— Было. Он гораздо лучше, чем я. И ты меня ненавидела тогда, скажи честно.

— Нет!

— Говори правду!

— Да, ненавидела! Он великолепен! И я в восторге от каждой секунды! Все запомнила, до последней мелочи! И еще хочу! А ты никак не можешь мне помешать, потому что это всего лишь сон!

— Спасибо, — тяжело вздохнул Дональдсон.

Он прекратил расхаживать по спальне и остановился перед женой, еще ниже опустив широкие плечи.

— Я это не всерьез, — сказала Фэй.

— Еще как всерьез.

— Да ладно… Просто ляпнула, чтобы тебя позлить, а то учинил допрос… Уолт, милый, обещаю, все пройдет. Я буду ходить к психотерапевту, я… — Говоря, Фэй клонилась к подушке. — Ох, до чего же устала. Завтра запишусь к врачу, Уолт. Завтра мы все исправим…

— Завтра будет поздно, — мягко произнес Дональдсон. — Фэй, я не хочу тебя терять, поверь, но для меня это слишком… Фэй? Фэй?

Она опять уснула. И через секунду муж услышал ее шепот:

— Ты вернулся… Да, это был просто кошмар… но теперь мы снова вдвоем. Давай…

И опять улыбка появилась на лице Фэй — та самая, что превращала ее в чужую женщину.

Секунду Дональдсон глядел на стиснутые кулаки, потом разжал их. Он был абсолютно беспомощен.

Осторожно погасив лампы, улегся в постель. Жена, на ее половине, дышала часто и страстно. В темной комнате Дональдсон чувствовал, как она отзывается на прикосновения своего незримого, неосязаемого любовника.

— Других таких на целом свете нет, — шептала Фэй. — Ты единственный…

Дональдсон накрыл голову подушкой, прижал ее изо всех сил, отгородился от звуков. Но как избавиться от мыслей? Все же к нему в конце концов пришел сон.

Подушка соскользнула, на сведенные судорогой лицевые мышцы лег нежный свет луны. Рядом зашуршал шелк. Прекрасная незнакомка в прозрачнейшем пеньюаре медленно вытянулась на постели:

— Мистер Дональдсон, вы само совершенство.

С его лица быстро сходила мина страшного напряжения. Сонными, вялыми руками он привлек женщину к себе.

На своей половине кровати Фэй счастливо улыбалась. Дональдсон рядом был расслаблен, умиротворен.

В комнату лился лунный свет.

— Милая, — сказал Дональдсон.

— Милый, — сказала миссис Дональдсон.