Темный Лорд Устал. Книга III

Глава 22

В изолированном комплексе «Проекта Кассандра» царила атмосфера научной лаборатории и тюрьмы одновременно. Генерал Тарханов и Даниил склонились над голографическим столом, на котором были разложены досье на ближайшее окружение Кассиана. Каждый файл содержал не только биографические данные, но и подробные психологические профили, составленные лучшими аналитиками ФСМБ.

Псайкер изучал каждый профиль с выражением искушенного хищника, выбирающего самую аппетитную добычу. Его тонкие пальцы скользили по голографическим изображениям, словно он уже мысленно щупал души этих людей.

— Алина, — начал Тарханов, активируя первое досье. — Главный научный консультант. Высокий интеллект, аналитический склад ума. Доктор физико-математических наук, специалист по энергетическим системам.

— Скучно, — протянул Даниил, едва взглянув на фотографию серьезной молодой женщины. — Логика — это броня против эмоций. Такие люди слишком хорошо защищены рациональностью. Чтобы их сломать, нужно время и очень тонкий подход.

Тарханов перелистнул к следующим файлам:

— Глеб, начальник безопасности. Бывший спецназовец, абсолютная лояльность. Антон Молот, командир Стражей Эдема. Тоже военный.

— Как я и думал раньше, это лишь солдаты, — пренебрежительно отмахнулся псайкер, даже не удостоив их фотографии взглядом. — У них есть только одна эмоция — преданность командиру. Пытаться ее сломать — все равно что долбить гранитную стену головой.

Даниил встал и прошелся по комнате, его движения были плавными, почти танцующими:

— Понимаете, генерал, военные — это особая каста. Их психика устроена так, чтобы выдерживать экстремальные нагрузки. Их сознание как бункер — может выстоять под любым обстрелом.

Тарханов кивнул:

— Эти люди — инструменты. Они лояльны не из любви или страха, а потому что он сделал их максимально эффективными в их работе. Их разум — это четкие алгоритмы, логика и беспрекословное выполнение приказов. На них воздействовать неэффективно.

— А вот этого товарища мы тоже пропускаем, — добавил Даниил, указывая на досье Константина Лебедева. — Циник и прагматик. У таких людей нет иллюзий, поэтому их нечего разрушать. Они уже приняли мир таким, какой он есть.

Палец генерала скользнул по поверхности стола и остановился на последнем досье — Дарины Орловой. На фотографии была изображена молодая женщина с мягкими чертами лица, добрыми глазами и легкой улыбкой. Даже на официальном снимке от нее исходило какое-то особое тепло.

— Возможно, но вот это… это совсем другое дело, — медленно произнес генерал, постукивая пальцем по фотографии. — Дарина Орлова. Целительница высшего ранга. Идеалистка до мозга костей. Дочь патриарха одного из великих кланов, но выбравшая путь служения людям, а не политическим играм.

Даниил наклонился ближе к изображению, и его глаза загорелись нездоровым, хищным интересом. Он словно почувствовал запах крови:

— О, какая прелесть! Посмотрите на это лицо — сплошное сострадание и эмпатия. Каждая черточка говорит о человеке, который живет сердцем, а не разумом. Связана с ним не логикой или расчетом, а чистыми, искренними эмоциями.

Генерал открыл психологический профиль:

— Согласно нашим данным, она знала Калева Воронова еще в детстве. Дружили семьями. Ее привязанность к нему имеет глубокие корни.

— Еще лучше, — довольно усмехнулся псайкер. — Детские воспоминания, старая дружба — это самые сильные эмоциональные якоря.

— Ее сострадание — это слабость, — продолжил Тарханов развивать мысль. — И уязвимость. Она буквально физически чувствует чужую боль как свою собственную. Несколько раз попадала в больницу из-за эмоционального истощения.

Даниил поднялся и начал ходить вокруг стола, словно выполняя какой-то ритуальный танец. Его движения стали более быстрыми, возбужденными:

— Генерал, вы даже не представляете, какой идеальный выбор сделали! Видите ли, в мире существует два типа людей: те, кто строит стены вокруг своей души, и те, кто строит мосты к другим душам.

Он остановился и посмотрел прямо на Тарханова, и в его взгляде плясали безумные огоньки:

— Строители стен защищены от внешнего воздействия, но строители мостов… о, они беззащитны по самой своей природе. Их сила — в способности чувствовать других, но их слабость — в той же самой способности.

— Конкретнее, — потребовал генерал.

— Представьте себе человека, который настроен на частоту чужих эмоций, — объяснил Даниил, его голос стал почти гипнотическим. — Если я начну транслировать на этой частоте… скажем, страх, отчаяние, боль… она примет это как свои собственные чувства.

— И что тогда?

На лице Даниила медленно расползлась хищная, предвкушающая улыбка:

— А тогда, дорогой генерал, ее свет так легко будет обратить во тьму. Она станет идеальным оружием против того, кого больше всего хочет защитить. И самое прекрасное — она будет искренне верить, что спасает мир от чудовища.

Псайкер подошел к окну и посмотрел в сторону далекого Воронцовска, где ничего не подозревающая жертва занималась своими делами:

— Это будет… изящно. Как симфония, где каждая нота ведет к трагическому финалу, но композицию слышу только я.

Дарина

Личная лаборатория Дарины в «Эдеме» утопала в мягком свете ночных ламп. Это было ее убежище — просторная комната с высокими потолками, где она могла заниматься исследованиями в тишине и покое. На массивном дубовом столе громоздились стопки древних фолиантов, современных исследований и собственных заметок, исписанных аккуратным почерком.

Сама Дарина сидела, склонившись над особенно толстой книгой — трактатом по теоретической теургии, написанным еще в эпоху Первой Империи. Усталость читалась в каждом ее движении: в том, как медленно переворачивались страницы, как тяжело опускались веки, как безвольно свисала рука, державшая ручку.

Уже давно за полночь, но сон не шел к ней. После «Вызова Истины» прошло несколько недель, но она все еще не могла выкинуть из головы то, что видела и чувствовала во время ритуала. Двойственность ауры Кассиана преследовала ее как навязчивая мелодия — она чувствовала там что-то странное, словно две разные энергии существовали в одном теле.

Странные энергетические флуктуации, которые она зафиксировала своими приборами, не поддавались объяснению. Все известные ей теории не могли объяснить подобного феномена. А ощущение чего-то скрытого под поверхностью не покидало ее ни днем, ни ночью.

«Я должна понять,» — думала она, в очередной раз перечитывая абзац о природе человеческой души. «Должна разобраться, что там произошло. Только так я смогу быть ему действительно полезна, а не просто… украшением.»

Дарина всегда чувствовала себя самым слабым звеном в команде ее друга детства. Алина была гением науки, Глеб и Антон — непобедимыми воинами, даже Лебедев приносил конкретную пользу в финансовых вопросах. А она? Просто целительница, которая лечит порезы и синяки. Еще варит эликсиры, но по рецептам Калева такую работу мог бы делать кто угодно.

Ее глаза слипались от усталости. Слова на пожелтевших страницах начали расплываться, древние руны превращались в бессмысленные закорючки. Голова становилась все тяжелее, мысли — все более путанными.

«Всего несколько минут,» — решила она, складывая руки на столе и опуская на них голову. «Просто закрою глаза на минутку…»

В этот момент все и началось.

Переход был настолько плавным, что сначала она даже не поняла, что заснула, но постепенно реальность лаборатории растворилась, сменившись чем-то совершенно иным.

Она снова видела арену дуэли Калева, видео которой она видела много раз. Эта арена была мрачной, искаженной, словно отражение в кривом зеркале.

Перед ней стоял не могущественный Калев с его аурой непоколебимой силы и спокойной уверенности, а старый Калев — тот самый молодой человек, которого она знала в детстве.

Вот только это был не веселый, хоть и застенчивый мальчик из ее воспоминаний. Этот Калев был худым до изможденности, испуганным, с глазами, полными невыразимого отчаяния. Его лицо было бледным, почти прозрачным, словно он медленно исчезал.

Он был заперт в темной, вязкой субстанции, которая обволакивала его тело, как живая тень. Субстанция переливалась, наполнялась злобной жизнью, росла, принимая очертания того самого настоящего Калева — но искаженного, чудовищного, с горящими глазами и оскаленными зубами.

Калев не говорил вслух, но она слышала его безмолвный крик, чувствовала каждую волну его ужаса и боли, словно они резонировали с ее собственной душой. Он протягивал к ней руку — тонкую, дрожащую, почти призрачную.

Дарина попыталась к нему прикоснуться, и от этого контакта по ее душе прокатился леденящий холод. Холод безнадежности, вечного заточения, медленного умирания. Она почувствовала, как что-то внутри Калева угасает с каждой секундой, как его сознание растворяется в темноте.

«Дарина… помоги мне… он поглощает меня… я исчезаю… скоро от меня ничего не останется…»

Голос звучал не в ушах, а прямо в сердце, пронизывая ее до самой глубины души.

Дарина резко проснулась с криком на губах, ее сердце колотилось так бешено, что она боялась — оно разорвется от напряжения. Руки дрожали, по спине катились капли холодного пота. Лаборатория была тихой и спокойной, книга все так же лежала перед ней, раскрытая на той же странице о природе души.

Но что-то изменилось. Тени казались более глубокими. Даже привычные предметы выглядели как-то зловеще.

«Кошмар,» — попыталась она себя убедить, потирая виски трясущимися пальцами. «Просто кошмар от переутомления и стресса.»

Но ощущение ужаса и чужой боли не покидало ее. Она все еще чувствовала на своей коже призрачное прикосновение Калева, все еще слышала эхо его отчаянного крика о помощи.

Где-то в глубине души, в том месте, куда не достает рациональный разум, поселилась крошечная, но настойчивая мысль: а что если это был не сон? Что если каким-то образом ей удалось заглянуть за завесу реальности и увидеть то, что скрыто от других?

Дарина встала со стула и подошла к окну, глядя на ночной пейзаж «Эдема». Где-то там, в одном из зданий комплекса, спал Калев. А может быть… может быть, там томился в заточении ее друг детства, молящий о спасении?

Следующие дни стали для Дарины настоящей пыткой. Короткие, навязчивые видения преследовали ее постоянно, словно кто-то настроил ее сознание на частоту чужого страдания. Стоило ей закрыть глаза или хотя бы на мгновение расслабиться, как перед ней снова возникал образ заточенного Калева — бледного, истощенного, медленно исчезающего.

Сон превратился в повторяющийся кошмар. Каждый раз, когда она пыталась заснуть, видения становились ярче и мучительнее. Она начала пить крепкий кофе литрами, лишь бы не спать. Под глазами залегли темные круги, руки начали дрожать от постоянного напряжения и кофеина.

Хуже всего было то, что видения начали накладываться на реальность, размывая границу между кошмаром и явью.

Когда она наблюдала на мониторе систем безопасности, как Калев в своем кабинете отдает приказ о реорганизации производственных мощностей, на долю секунды ей показалось, что она видит совсем другую картину. На его лице проступили искаженные от ужаса черты Калева, губы беззвучно шевелились, и в ее голове прозвучал едва слышный, полный отчаяния шепот: «Это не я… он заставляет меня говорить… спаси меня…»

Дарина яростно потерла глаза, и видение исчезло. На экране снова был обычный Калев, Хозяин Эдема, спокойно объясняющий Алине и тех спецам новые требования.

«Галлюцинации,» — попыталась она себя убедить. «Недосып и стресс. Ничего больше.»

Но когда на следующий день она случайно столкнулась с ним в коридоре медицинского блока, инстинктивно попыталась использовать свою магию Света, чтобы просканировать его ауру. Это была старая привычка — целители всегда проверяли энергетическое состояние людей вокруг себя.

Теперь ей казалось, что двойственность в его ауре огромна. Ее разум, отравленный постоянными видениями, интерпретировал эту двойственность совсем по-другому. Там действительно было что-то вроде двух энергетических паттернов — но теперь она «видела» в этом одну душу, поглощающую другую.

И в тот момент ей на секунду показалось, что Калев словно почувствовал ее тревогу. Его взгляд на мгновение стал более внимательным, изучающим, будто он видел насквозь все ее метания и сомнения. Будто знал, что происходит в ее голове, и наблюдал за ее мучениями с отстраненным любопытством.

От этого ощущения у нее по спине пробежал ледяной холодок. Что если он действительно знает? Что если монстр, который поглотил Калева, прекрасно понимает, что она его раскусила?

— Дарина? — он заметил ее странное поведение. — Все в порядке?

— Да, конечно, — быстро ответила она, стараясь не смотреть ему в глаза. — Просто… задумалась о работе.

Но даже когда он кивнул и пошел дальше, ощущение того, что за ней наблюдают, не покидало ее. Словно она стала объектом изучения для хищника, который пока что просто выжидает подходящий момент.

Дарина попыталась поговорить с Алиной, но каждый раз, когда подруга появлялась в поле зрения, слова застревали в горле. Как объяснить Алине, что их спаситель и лидер может быть чудовищем, поглотившим душу ее друга? Что все его достижения — результат использования чужой личности как инструмента?

— Дарина, ты плохо выглядишь — сказала Алина однажды утром, когда они встретились в столовой. Научный консультант внимательно изучала лицо подруги. — У тебя такие темные круги под глазами. И ты сильно похудела. Может, стоит взять отпуск?

— Я… я просто много работаю, — солгала Дарина, стараясь держать руки под столом, чтобы Алина не заметила их дрожания. — Изучаю новые методики исцеления. Хочу быть более полезной команде.

— Дарина, работа важна, но здоровье важнее, — настаивала Алина. — Я могу попросить Хозяина…

— Нет! — слишком резко воскликнула Дарина, и Алина удивленно посмотрела на нее. — То есть… не нужно его беспокоить. Я справлюсь сама.

Алина кивнула, поверив объяснению, но в ее глазах мелькнуло беспокойство. А Дарина поняла, что теперь полностью одна со своими страхами и сомнениями.

Вечером того же дня она заперлась в своей лаборатории и попыталась найти рациональное объяснение происходящему. Может быть, это действительно переутомление? Может быть, нужно обратиться к психологу?

Но тут ее взгляд упал на записи, сделанные во время «Вызова Истины». Энергетические флуктуации, аномальные показания приборов… Все это было зафиксировано объективными средствами, а не только ее восприятием.

«А что если… что если это не галлюцинации?» — подумала она, и от этой мысли по спине пробежал холодок.

«Что если я действительно что-то вижу? Что если мой дар позволяет мне заглянуть туда, куда не могут другие?»

Дарина посмотрела на свое отражение в темном окне лаборатории. Изможденное лицо, горящие лихорадочным блеском глаза, дрожащие руки. Она выглядела как человек на грани нервного срыва.

Но, а что если она единственная, кто может увидеть правду?

Личные покои Дарины больше не были убежищем. Некогда уютная комната с мягким освещением и живыми цветами на подоконниках теперь казалась тюремной камерой. Она сидела на краю кровати, обхватив колени руками, и качалась взад-вперед, пытаясь унять дрожь, которая не покидала ее уже несколько дней.

Сон стал врагом. Каждый раз, когда веки смыкались, перед ней возникали все более мучительные образы страдающего Калева. Но и наяву ей не было покоя — видения накладывались на реальность, делая невозможным отличить правду от галлюцинаций.

Она была измождена до предела, балансировала на самой грани нервного срыва. Руки тряслись так сильно, что она едва могла держать чашку с водой. В зеркале напротив отражалось лицо женщины, постаревшей на годы за несколько недель — впавшие щеки, горящие лихорадочным блеском глаза, губы, покрытые трещинами от постоянного покусывания.

«Я схожу с ума,» — думала она в редкие моменты ясности. «Или… или я единственная, кто видит правду.»

И тут это случилось снова.

На этот раз видение было настолько ярким и реальным, что она почувствовала запах — тот самый аромат лесных трав, который всегда окружал Калева в детстве. Он материализовался прямо перед ней, и она могла рассмотреть каждую деталь его страдающего лица, каждую линию отчаяния, выгравированную на некогда юных чертах.

«Дарина», — прошептал он, и его голос был полон такого отчаяния, что у неё защемило сердце, — «спаси меня… Я почти исчез… От меня остаются только крохи… Осталось так мало времени…»

— Калев! — воскликнула она, вскакивая с кровати и протягивая руки к призрачной фигуре.

Но ее пальцы прошли сквозь него, словно сквозь холодный туман. Тем не менее, она почувствовала что-то — ледяное прикосновение, которое обожгло ее душу болью и безнадежностью.

«Есть только один способ освободить меня», — продолжал он, и его образ стал еще более четким, почти осязаемым.

Калев указал дрожащей рукой на прикроватную тумбочку, где лежал ее личный коммуникатор.

«Древний ритуал… Ритуал Разделения… Ты — единственная, кто может это сделать… Только твоя сила, твоя чистота может разорвать эти цепи. Ты можешь меня освободить… Ты можешь разорвать связь между нами… Вернуть мне тело и душу…»

Видение начало медленно рассеиваться, но голос Калева звучал все настойчивее, отчаяннее:

«Обещай мне, Дарина… Обещай, что попытаешься… Обещай, что не дашь мне исчезнуть в этой темноте… Я не хочу умирать, растворившись в этом монстре…»

Слезы текли по ее щекам ручьем, она задыхалась от рыданий:

— Обещаю, — прошептала она сквозь слезы. — Клянусь всем святым, что спасу тебя. Что бы это ни стоило.

«Спасибо…» — голос Калева стал почти неслышным. — «Я знал, что ты меня не бросишь… Как в детстве, помнишь? Ты всегда защищала меня от старших мальчишек…»

Видение окончательно исчезло, оставив после себя только запах лесных трав и ощущение пронизывающего холода.

Дарина рухнула на колени посреди комнаты, рыдая от горя, страха и отчаяния, но через несколько минут слезы начали высыхать. Постепенно выражение ее лица менялось — от безнадежности к решимости, от отчаяния к фанатичной готовности к действию.

Она медленно поднялась с пола и села за компьютер, чтобы найти Ритуал разделения. Вскоре на экране светились схемы ритуала — сложные магические конструкции, требующие редчайших ингредиентов и филигранной точности исполнения. Некоторые компоненты можно было найти в медицинских лабораториях «Эдема», другие придется доставать тайно.

Риск был огромным. Если что-то пойдет не так, она может не только убить себя, но и причинить непоправимый вред Калеву, но если не попытается — Калев исчезнет навсегда.

«Прости меня, Хозяин,» — подумала она, сохраняя файл в зашифрованном разделе памяти. «Если я ошибаюсь, прости, но я не могу позволить своему другу умереть во второй раз.»

Она начала составлять список необходимых материалов. На подготовку уйдет несколько дней, но она справится. Ради Калева она готова была на все — даже на то, чтобы стать предательницей в глазах тех, кого считала семьей.