Степан Разин. 2

Глава 30

А когда внесли бармы, скипетр и державу все, в том числе и вновь помазанный царь ахнули. Хотя, царь ахнул самым последним, потому что ничсего не видел из-за текущих у него по лицу слёз. Он всё понял после слов митрополита Макария: «Помазываю тебя Алексей Алексеевич на царство…» разрыдался.

Широкий круглый воротник белого шелка, к которому крепятся семь золотых эмалевых медальонов с изображениями ангелов и композициями «Венчание Богоматери», «Обретение Креста святыми Константином и Еленой», «Святой Василий Великий и святой воин Меркурий, поражающий копьем императора Юлиана», «Хвалите Господа с небес», где каждый медальон обрамлен широкой оправой, усыпанной драгоценными камнями: рубинами, изумрудами, алмазами в золотых кастах — и вставками с полихромной эмалью, торжественно внесли на большом, изготовленном из сандалового дерева подносе Иван и Кондратий Черкасовы — дети донского атамана Мирона Черкасова, принятого на царскую службу по моей протекции в пятьдесят четвёртом году.

Державу и скипетр на красной бархатной подушке внёс Иван Борисович Репнин — ближний боярин и дворецкий почившего в бозе царя Алексея Михайловича.

«Яблоко», как державу называли в описях царской казны XVII века, содержала три с половиной фунта золота, и украшена 179 алмазами и 340 другими драгоценными камнями. Державу, вместе с бармами и скипетром, по указу царя Алексея Михайловича в шестьдесят втором году выполнили в Дебенте по «образцам», подготовленным в кремлевских мастерских. Образцы же были изготовлены по моим рисункам, великолепно написанным красками.

Я примерно помнил регалии, царя Алексея Михайловича, хранящиеся в оружейной палате Московского Кремля, которую я посещал в две тысячи десятом году. Те регалии были изготовлены в Стамбуле, и за них было заплачено почти двадцать тысяч рублей. Мне они обошлись в два раза дороже, но я рассчитывался дармовым золотом Строгановых. Почему в два раза дороже? Да потому, что царские регалии изготавливались в двойном экземпляре. А что? Имею право мечтать о царском троне. Вернее, имел право и мечтал. Теперь своё фальшивое право я передал Алексею Михайловичу.

Кстати про царский венец, выполненный в виде «короны Российской Империи», и надетый на голову Алексея Алексеевича… Его тоже сделали Дербентские ювелиры. Она выглядела такой богатой и сияющей во многих-многих зажжённых свечах, что натурально слепила глаза.

Мне показалось, что вдруг случился тот случай, который может исправить ситуацию. Венчание на царство раскольными служителями церкви, лишённые сана — нонсенс, который может быть исправлен решением патриарха задним числом. За ним, кстати, уже послали. Взъерепенится, так — снимем и назначим Макария Новгородского временно исполняющим обязанности патриарха.

Думаю, что в Измайловской крепости остались только преданные Алексею дворяне и бояре, искренне заинтересованные в его избрании царём и не кто не возникнет против сего мероприятия и возвращения проклятых в лоно церкви.

А что, митрополит так торжественно и объявил, что, «по праву родства с Царем Алексеем Михайловичем, по его завещанию и согласно всенародному избранию, духовенство благословляет Алексея Алексеевича на великие и преславные государства Русского Царства и венчает по древнему царскому чину и достоянию». Речь митрополита заканчивалась призванием благодати Божией на новонареченного Царя на благо всему государству.

Царь был отправлен на чертожное место, где и воссел на свой престол в виде царского же трона, изготовленного в Персии тоже по моему образцу и тоже в двух экземплярах немного ранее царских регалий. Алмазный трон, в реальности подаренный царю Алексею Михайловичу торговой компанией Армении в Иране с прошением торговать без пошлины на территории России, был и в моём случае выполнен из сандалового дерева, облицованного золотыми и серебряными пластинами. Причудливый растительный орнамент прочеканен на пластинах. Резная полоса с крупным узором, изображающим процессию слонов с восседающими на них погонщиками, окаймляет низ трона. На спинке трона в картуше с жемчужной обнизью шитая надпись: «Могущественнейшему и непобедимейшему Московии императору Алексею на земле благополучно царствующему сей трон, великая искусством сделанный, да будет предзнаменованием грядущего в небесах вечного блаженства. Лета Христова 1659».

— Как это возможно⁈ — прошептал так, что его услышал даже новоиспечённый царь Алексей Второй, князь Милославский, а потом вопрошающе простонал. — Открой тайну Степан, ты кто!

На что я просто пожал плечами и развёл руками.

Надо сказать, что деревянная церковь Рождества Христова, возведенная в Измайловской крепости к тысяча шестьсот шестьдесят пятому году, мне понравилась своей свежестью, чистотой и новизной, и именно в ней мы наскоро «соорудили праздник».

Для прохождения Царя от царского места на чертоге до царских врат и от них до обыкновенного царского места по сукнам разостлали пути, или дорожки, из красного бархата. Вправо от амвона поставили три сандаловых стола, светившихся своей древесиной, для царских регалий. А свечей восковых зажгли…

Рядом с усаженным на престол царём на небольшой стул сел митрополит Макарий и мы все ещё долго слушали молитвы и пение литурги и смотрели за иными действиями священников с царём, в том числе и причащение, до которого с царя сняли венец и передали его снова мне, а потом отобрали и уже навсегда.

— Эх! — мысленно сокрушился я. — Не видать тебе, Стёпка, короны Российской Империи.

По окончании Литургии митрополит, сопровождаемый сонмом священнослужителей, приблизился к царскому месту, преподнес нововенчанному и миропомазанному Царю просфору и поздравления с миропомазанием и принятием Святых Тайн. Государь поблагодарил поздравивших, пригласил их в тот день к своей царской трапезе и южными дверями вышел из церкви, где его ждала царская полукарета, подаренная Матвеевым царю Алексею Михайловичу.

Царя одели в шубу, усадили в карету и под охраной сотни нарядно одетых казааков, вывезли из крепости. Следом за ним по возкам расселись участвовавшие в церемонии коронации и опешившие от происходящего «гости».

Со стороны Москвы раздавался радостный перезвон колоколов. Это мои казаки донесли указ новоизбранного царя «радоваться». Тут и подъехал патриарх Иосаф на санках, привезённых взмыленной лошадью. Увидев, вышедшую процессию и царя в сверкающей на солнце корне, Иосаф благоразумно пал ниц перед остановившейся каретой.

— Царь мой и государь! — вскричал он. — Радость то какая! Позволь приложиться к руке⁈

Алексей протянул руку, Иосаф вскочил с колен и бойко подбежав к карете вцепился в рукав царской шубы и приник к тыльной стороне кисти губами, спрятанными за покрытыми изморосью усами и бородой.

— Дозволь следовать за тобой, великий государь?

— Следуй, — благосклонно разрешил царь и все снова тронулись.

Я ехал на своём белом, как снег, «дестриере»[1], сидя на нём верхом в парадном седле на красной, вышитой золотом, попоне. В белой войлочной бурке и всё в той же белой черкеске, лишённой всяких украшательств, кроме газырей[2] с серебряными колпачками, украшенными искусной резьбой. Ехал я рядом с царской каретой и поглядывал на Алексея, уже пришедшего в своё нормальное состояние, но явно «измочаленного» стрессом, вызванным неожиданной радостью обладания вожделенной властью.

— У меня кружится голова, — тихо сказал он.

— А ты закрой глаза и подремли немного. Когда надо будет народ приветствовать и рукой помахать, я скажу.

— Подремать? Как можно! Да и не смогу я…

— А ты подыши глубоко, спокойно и закрой глаза. Не уснёшь, так не уснёшь. Отдохни просто.

Государь послушался, прикрыл глаза и размеренно задышал. Через минуту его голова склонилась на бок. Мы ехали через Черкизово, Хапиловку, Покровское, — то есть по зимней дороге. Встречные повозки останавливались, прижимаясь к обочине, простой люд сходил с них и падал на колени, ныряя, как тетерева, в лежащий за пределами дороги снег. Колокольный перезвон приближался, приближался и встречающий царский поезд люд. В толпах стали появляться персонажи посолиднее: купцы, посадские главари, иностранцы. Тех было хорошо видно по их европейским платьям и шапкам.

При въезде в Москву царскую процессию встретила группа священников высшего сана. Я в своих указах главы Монастырского приказа требовал, чтобы пришли все митрополиты и епископы, присутствующие в Москве, и они пришли встречать помазанника, вырядившись в праздничные одеяния. А куда им деваться, если в указах писано: «Волею государя нашего…» и так далее.

Вообще-то крестный ход «опальных старцев», возглавляемый митрополитом Новгородским Макарием, не прошёл незамеченным. Я, к тому, же выделил полусотню черкес в их сопровождение, и крестный ход из Москвы в Измайлово вызвал настоящий переполох. Особенно среди московской же знати.

Привлёк он внимание и казаков, что выкрикивали имя Шуйского «в цари» на лобном месте, коих я теперь и высматривал в толпе встречающего царя люда. Высматривал-высматривал и высмотрел. Сразу за патриаршими дворами, что расположились за Покровскими воротами, перед стеной Белого города, я заметил группу прямо сидящих на стройных лошадках «посадских». Этих лошадок я и среди целого войска узнал бы, так как выведены они были на моих конных заводах из завезённых из Европы рыцарских «рысаков». Рысак — конь сильный, но более лёгкого телосложения, чем тот «дестриер», на котором я ехал. Рысаков использовали для быстрой скачки или охоты. Я же теперь исполнял роль обеспечивающего безопасность высшего должностного лица и должен был выглядеть очень опасным для тех, кто жаждет покуситься на царскую особу.

— Василий! — крикнул я так громко, что царь едва не выпал из кареты от того, как вздрогнул.

— Ус, мать твою! — крикнул я ещё громче. — Подь сюды! Тебя тут, как раз, и не хватает.

Васька Ус выглядел — на мои деньги — очень, сука, пристойно. Одежда его была как раз под стать моим лошадям.

— Встать в строй, казаки! — приказал я и махнул рукой, показывая на положенное им место. — Василий Ус! Приказываю доложиться!

Казаки были ошеломлены. Во-первых, тем, что их головной атаман едет рядом с новым царём, во-вторых — тем, что царя охраняют известные им казаки, в третьих, тем, что сам Атаман зовёт их присоединиться к торжественной праздничной процессии царского поезда.

Переглянувшись и о чём-то посоветовавшись со своим атаманом, казаки,а их было чуть больше десятка, проехали мимо меня, отдавая воинское приветствие, а Васька Ус, чуть задержавшись и пропустив казаков вперёд, подъехал ко мне.

— Здрав будь казачий генерал! — приветствовал он меня, прикладывая пальцы правой руки к папахе.

— И ты будь здрав, Василий, — сказал я сурово. — О том, что было, позже поговорим, а теперь становись вслед за мной.

— Стоит ли, генерал? — скривил губы Васька Ус. — Войска уже под Москвой на Болотном острове.

— Да? — удивился я. — И когда только успели?

— Быстро шли. О трёх конях.

— И много у тебя?

— Пока тысяча, но следом ещё пять идут.

— А у меня двадцать тысяч на подходе. Что вы успеете? Пограбить? Так я и таак вам столько дам денег, что не унесёте.

— Мы за старую веру встали, а не за деньги! — вскинув голову, произнёс Васька Ус.

— За старую веру? — удивился я. — Так и я за веру. И царь за старую веру. И старцы, коих ты на повозках видишь — тоже за старую веру. Они помазали на трон Алексея Алексеевича. Теперь разберёмся и с книгами, и с обрядами. Да и с донским казачьим войском разберёмся. Волю вам царь обещает. Волю и полный кошт. Становись, Василий, ежели ты с нами.

— А крестьяне? Про них ты забыл? Их со мной тысяч пять наберётся.

— О! Так ты и крестьян с собой приволок на убой? — хмыкнул я. — С Дона выдачинет и не будет. И на Дону крестьянам будет так же, как у меня на Ахтубе. Тоже полный кошт.

— Да, ну! — Васька не выдержал серьёзного тона и, почесав голову за чубом, сорвал папаху с головы и шваркнул её оземь.

— Ну, ты, генерал и даёшь! А не врёшь⁈

— Если так не будет, я откликнусь на ваш призыв о восшествии на престол наследника Шуйского.

— В смысле, откликнешься? Каком восшествии на престол? Ты-то тут причём? Мы Шуйского Ивана на трон звали.

— Кхе-кхе! — я улыбнулся во все тридцать два зуба. — Так, э-э-э, Иван Шуйский, это я… Хе-хе-хе… Правда, великий государь?

Государь Алексей Алексеевич, глядя на нас с улыбкой на детском пухлом лице, кивнул.

— Ну, вот, — продолжая улыбаться во весь рот, проговорил я.

Васькина ухмылка переросла в раскрытый рот, а глаза практически «вылезли из орбит».

— Смотри, живот простудишь, — хмыкнул я через пару минут. — Рот закрой и становись в строй.

Праздновали восшествие на царский престол царевича Алексея пышно. А бунты, грабежи и поджоги «почему-то» вдруг резко закончились. Пострадали, в основном, те, кто действительно провинился перед народом. Милославский сильно горевал. У него сгорело всё. Кроме казны, которую мои казаки вынесли всю. Она была спрятана в различных домах, но все «явки» Милославского и других вороватых «помощников» царя Алексея Михайловича за эти годы я выведал.

Ещё до медного бунта, мои соглядатаи следили, куда из царской казны вывозится серебро и иные драгоценности в обмен на медную деньгу. Да и что тут следить, когда мои казаки сами обеспечивали охрану и сопровождение денежных обозов. Соглядатаи следили за тем, чтобы серебро не увезли в другие места. Тяжело гружёнными были эти телеги, или сани, а потому оставляли более глубокий след. Так мы выяснили, где находятся другие схроны и теперь взяли всё серебро, скопленное «непосильным трудом» Милославскими с сотоварищами за несколько десятилетий.

Однако вслед за праздниками начались будни, и начались они с совещания с казаками и обсуждения текста указа о присоединении Земель Войска Донского к России в качестве автономной территории, где сохраняются свои и не действуют российские законы. Был составлен договор между Войском Донским и Московским государством в котором Войско Донское становилось «субъектом», обеспечивающим оборону южных «русских украин» вплоть до левого берега Днепра. И на этих «украинах» донцам и иному примкнувшему к ним люду, в том числе и беглым крестьянам, позволялось селиться для несения службы но согласно плана расселения и возведения городков-крепостей. Дозволялось сеять, заводить и выращивать животину, стрелять дичь и зверьё, рубить лес и вести иную хозяйственную деятельность.

Многие «украинные» земли отдавались монастырско-пустошному приказу, который государь «приказал» возглавить мне. По моей просьбе, конечно. И уже монастырско-пустошный приказ должен был заключать договора с казаками-переселенцами на право и условия владения землёй, и собирать с них арендную плату, если и когда она назначалась. Однако все переселенцы имели право безвозмездного пятилетнего права пользования и право государственной поддержки в виде беспроцентной ссуды. Из фондов Монастырского приказа, естественно, то есть моих фондов.

Буквально в день коронации объявили о созыве архиерейского собора, на который созвали только епископов и митрополитов. На соборе, который случился через месяц, через десять дней после празднования Рождества Христова. На соборе первым, после патрирха, выступившего с приветственным к собору словом, выступил я с обличением новых книг, в котором я по «полочкам» разобрал их ересь, сравнив тексты новых книг с теми, которые «нужно было править». Сравнение оказалось не в пользу новых.

В итоге, иезуитсяим новинам возмутились буквально все епископы. Возмутились и решили переписать книги заново. Я же, не растерявшись, предложил вниманию епископата те книги, которые были отпечатаны в моих типографиях по текстам, выверенным нашим «кружком ревнителей благочестия». Тексты выверяли более десяти лет и «вылизали» до зеркального блеска, сравняв все шероховатости. А потому, когда собор узнал, кто ревизовал и правил книги, принял их без излишней придирчивости. Правда, на трое суток собор был прерван на изучение представленных образцов.

В итоге, архиерейский собор принял наши книги за эталон и разрешил к печатанию. И мы их сразу «напечатали».

Касательно монастырских земель, за которыми государь приказал наблюдать мне, на том же соборе мы порешали все хозяйственно-финансовые вопросы. Опять же с помощью «моих старцев», убедивших остальных епископов прислушаться к моим предложениям, а не встречать их в штыки, мне удалось продвинуть ряд изменений в хозяйственно-финансовую политику монастырей, по оптимизации расходов и передаче «непрофильных активов» в моё распоряжение. С ежегодной солидной денежной компенсацией, конечно же.

Мой авторитет после того, как епископы узнали о моём огромном вкладе в разбор старых и новых «священных» текстов, той огромной финансовой и организационной поддержке церквам на Ахтубе и на Кавказе, доверие епископов ко мне выросло безгранично и они соглашались буквально со всеми моими новинками. Тем более, что они и выглядели в моих предложениях «вкусно».

Ну, как-то так……

Конец книги.

[1] Дестриеры (от французского destrier) — особая порода европейских рыцарских боевых коней, известная примерно с XII века. Считается, что дестриеры появились в результате гибридизации низкорослой европейской лошади и лошадей арабской или берберской породы. Возможно, впервые породу вывели в Испании.

[2] Газыри представляют собой герметично закрывающиеся цилиндрические пенальчики, которые крепятся в специальных нагрудных кармашках на черкесске. Газырь состоит из цилиндрической трубки и колпачка. Трубка изготавливается из дерева, кости, тростника или металла. Колпачок металлический. Его делают из цветных или драгоценных металлов: латуни, меди, мельхиора, серебра. Также колпачок часто имеет цепочку, которая одним из концов крепится за ткань чуть повыше газырей.