Степан Разин. 2

Глава 14

— Когда письмо пришло? — спросил я.

— Хе-хе… Письмо… Первое письмо пришло ещё в апреле.

— О! Это как раз когда посольство шаха приезжало в Сулак-городок. Я писал тебе о том.

— Писал-писал, — таинственно произнёс царь, облизывая пальцы, выпачканные в соусе, в котором «плавала» белорыбица.

— А почему не написал, что они потом в Астрахань поехали?

— В Астрахань? — удивился я. — Э-э-э… Не знал о том.

— А они поехали и привезли в Астрахань посла с письмом и воевода отправил его самой быстрой ладьёй. Твоей ладьёй, между прочим. Потому твой отчёт прибыл в июне, посол персов с письмом прибыл в мае, в июне прибыл второй посол со вторым письмом, а в сентябре прибыл третий посол с третьим письмом. И во всех письмах шах просит отпустить тебя в Персию.

— Нихрена себе, — не удержал я в себе эмоций и подумал, что вот почему за царским столом нет никого постороннего.

— И что теперь думаешь? — спросил, хитро прищурившись и хмыкая, скривив правый угол рта, царь.

— Думаю, что шаха припекло конкретно. Его сыну сейчас, э-э-э, лет четырнадцать, кажется. А сыновей у Аббаса Второго больше нет. И что делать?

— Это я тебя спрашиваю, «что делать?». Аббас только что дал нашим купцам привилегию на свободную торговлю. И если он сейчас умрёт, торговле нашей конец.

— Семь тысяч узбеков с эмирами и одним из царевичей приняли подданство Аббаса. Шах для них собрал по Кавказу семь тысяч девушек, которых отдали этим узбекам в жёны.

— Это ты мне зачем сейчас сказал? — спросил царь.

— Это я о том, что сейчас там может вспыхнуть междоусобица и тогда о торговле можно будет забыть надолго.

— Как бы кто не отправил узбеков на наши земли⁈

— Не-е-е… Этого можно не бояться. Как придут, так и полягут в солонцах. А вот на Кабарду отправить могут.

— А на османов? — с надеждой во взгляде вопросил Алексей.

— Вряд ли. Мир у них с султаном. Кстати… Султан посла к Аббасу присылал, кхе-кхе. Тоже что-то чует, мелкий лисёнок.

— За Мехмеда его визири вынюхивают.

— Ну, да, ну, да…

Я забарабанил пальцами одной руки какой-то марш типа: тададам тададам тададамтамтам… Покривил лицо в попытках найти решение. Не нашёл и сказал:

— Э-э-э… Государь! А не пошли бы они нахер, эти персы с их Персией. Пусть сами решают свои проблемы! Почему мы должны беспокоиться об их благополучии? Я вот сейчас всё, что нажитое непосильным трудом, брошу и пойду народное хозяйство Персии поднимать⁈ Да, с хера ли? Ты, вон, говоришь, что я тебе нужен, а я сейчас скажу: «Спасибо этому дому! Пойдём к другому!» Так, что ли?

Я смотрел на царя и ждал его реакции. Государь непонимающе «хлопал глазами».

— А если они нам торговлю перекроют, мы им отключим газ.

— Чего-чего? — наконец-то отреагировал на моё неожиданное решение государь. — Какой газ?

— Хе-хе… Кислород, — сказал я.

Не рассказывать же Алексею Михайловичу фильм «Бриллиантовая рука».

— Кислород? Это, тот, чем мы дышим? Ты рассказывал…

— Ага, — довольный своим решением осклабился я. — Хрен им, а не барабан.

Царь заулыбался. Он знал этот анекдот.

— Тут и тебе с последним послом письмо пришло, — тихо проговорил Алексей.

— От шаха? — удивился я, вскинув левую бровь.

— От шаха. Хочешь прочитать?

Я искоса глянул на царя.

— Да, перескажи просто.

— Я его не читал. И приказал письмо не вскрывать. Хоть и многие хотели.

Я вздохнул.

— Что там в письме? — подумал я.

Мы-то с шахом Аббасом за эти годы частенько переписывались. И не обо всех письмах и переговорах я царю докладывал.

— Ну и зря! От тебя у меня секретов нет, а письмо могли и подменить.

— Там такая печать…

Я скривился.

— Я прикажу принести?

— Пусть несут, — махнул я правой ладонью, обмыл пальцы в чаше с подкисленной уксусом водой и вытер руки чистой бумажной салфеткой, что стояли на царском столе в специальных серебряных стаканах.

Это — одна из моих идей, понравившихся царю ещё с первых дней нашего знакомства. Он тогда постоянно удивлялся, что я у себя дома в Измайлово во время трапезы использую для утирания губ и пальцев чистые и даже отглаженные тряпки. Не всегда белые, но чистые. В то время все вытирали руки прямо об одежду. Прошло двадцать лет и даже попы стали носить с собой носовые платки и перестали вытирать пальцы о скатерть.

— Хотя… Не все, хе-хе, не все, — подумал я, косясь на соседний стол.

— А ещё, брат мой Исфандир Арасин, — начал читать я, словно продолжая предыдущее письмо, — я вспоминаю, что ты писал мне после того, как мои войска попытались сжечь Сунженский городок два года назад, а ты их полностью разгромил. Не испытывал я никогда ранее такого поражения ни от афганцев, ни от турок. Твои казаки отличные воины, а ты отличный правитель. Мы тогда с тобой подписали мир и я даровал русским купцам право свободной и беспошлинной торговли не из-за опасения твоего набега на Дербент и захвата Шемахи. Ты разумен и понимаешь, что не удержать тебе эти города, ведь у меня сейчас двадцать тысяч узбеков с эмирами и двумя царевичами. Ты благоразумен и мудр, брат мой. Приезжай скорее, а то мы можем и не увидеться. Сильно болею.

Я посмотрел на царя.

— Ага! Две кинокамеры, две куртки замшевые… Откуда два царевича и десять тысяч узбеков?

— Какие кинокамеры? — спросил царь.

— А! — отмахнулся я. — Читать дальше?

— Читай-читай, — закивал «болванчиком» государь.

Далее шах вспоминал наше счастливое детство в гареме и наши с ним проделки-издевательства над евнухами и наложницами. В некоторых местах я, читая, краснел. Много интересного пришлось узнать о моём реципиенте. Да и о шахе Аббасе Втором. Да-а-а… Мальчишки — они везде остаются мальчишками. Дохлые кошки, дохлые крысы, тараканы и разные жуки в одежде объектов издевательств.

Через несколько десятков строк Аббас Второй стал описывать своего сына и мне стала понятна озабоченность шаха судьбой государства. Сам шах Аббас тоже не был, как считалось, сильным руководителем, и государственными вопросами заправляли его помощники, но Персия не разваливалась и на политической сцене котировалась сильнее даже османской империи. И этому помогала торговля с Россией.

Аббас покорил многие народы Кавказа, в том числе и князей Грузии-Кахетии, закрепился в Афганистане, Ираке. Даже наша стычка на Сунже продемонстрировала хорошую организацию его войск. Другое дело, что организованность и слаженность казачьих войск была лучше. Да и пороха на тренировках мы не жалели. А чего его жалеть, хе-хе, когда у нас селитры, как гуталина у кота Матроскина. А небольшие залежи серы на Кабарде были найдены ещё лет десять назад. Так что, пороха у нас было много.

Тут шах и произнёс заветные слова. Он, описывая немощь сына, назвал меня законным наследником своего престола и просил срочно приезжать.

— О, млять! — Не выдержал я и нахмурился.

Меня бросило в жар. Одно дело просто рассуждать и предполагать, а другое дело, когда сам шах Персии в письме признаёт тебя законным наследником… Да-а-а… Струйки пота потекли по моему носу и капнули на пергамент.

— Не испорти документ! — услышал я голос царя, донёсшийся сквозь шум в голове и вздрогнул.

— А ведь, действительно, с таким письмом, — подумал я, — заверенным, между прочим, четырьмя визирями.

Письмо, подтверждая волю шаха Аббаса Второго подписали визири: Сару Таки, Халифе Солтан, Мирза Мохаммад-Мехди Караки и великий визирь — Шейх Али Хан Зангане. Вот такие дела. Их печати я сквозь пелену тумана с трудом разглядел, висящими на шнурках разного цвета.

— Во, мля! — проговорил я и осушил кубок с нарзаном. Не хрена себе!

— Вот так-то, брат мой персидский Стёпушка. И теперь ты, дружище, вряд ли отвертишься от Персидского престола.

— Чего вдруг? — удивился я.

— А ты дочитал до конца? — хмыкнув, спросил царь.

— Не-е-е… Ебёна муха! — вырвалось у меня, когда я скользнул глазами по последнему абзацу письма.

'А ежели так случиться, что ты не приедешь, брат мой Исфандир Араси, мы будем считать, что тебя в Московии держат против твоей воли, ибо не можешь ты не приехать ко мне, к брату твоему, когда я умираю и лежу на смертном ложе.

— Пи*дец! — сказал я, сглотнув, вдруг ставшую тягучей, слюну. — Вот зачем он писал по тысячи узбекских воинов. И узбеков они могут призвать ещё не одну тысячу, если захотят идти на нас войной.

Мы с царём переглянулись.

— Послы в Москве? — спросил я.

Царь кивнул.

— Надо с ними встречаться и срочно отправлять назад с моим письмом.

Царь покрутил головой.

— Думаю, они без тебя не поедут. Почему-то мне так кажется.

— Да, это… Не хочу я в Персию, — воскликнул я чуть громче, чем хотелось, и на нас обратили внимание царские сотрапезники, сидящие за соседним столом, и давно напрягающие слух.

— Тихо ты! — прошептал царь. — Тут думать надо! Всё! Ешь, давай!

Мысли мои хаотично бились внутри черепной коробки, а аппетит пропал совсем.

— Млять! Что-то я уже наелся! — недовольно бросил я и продолжил, всё больше раздражаясь. — И зачем ты мне это письмо подсунул⁈ Потом нельзя было⁈

— Э-э-э… Да, кто ж думал, что там так… Э-э-э… Жёстко. Полагаю, что у послов ещё одно письмо для меня припасено.

Я глянул на царя и понял, о чём он говорит.

— Думаешь, у них на руках имеется ультиматум?

— Вполне возможно. Их посольство уже насчитывает около двух сотен человек, а это уже считается «большим посольством». Исмаил-бек — великий посол по пустякам не ездит. Он приезжал, крайний раз, два года назад. Привозил письмо шаха о том, что на Сунженский городок напали люди Аббаса, но без его воли. В письме было и слово о беспошлинной торговле…

— Да-да-да… Помню-помню, — пробормотал я, почти не слушающий царя, а занятый обдумыванием ситуации в которую меня загнала моя «мягкая», млять, дипломатия и переписка с шахом.

Аббас в письмах часто удивлялся моей разумности и моим успехам на Ахтубе и Кабарде. Его послы и купцы часто гостили у меня, следуя за мной, буквально, по пятам. За десять лет мы написали друг другу много писем. У меня, допустим, их скопилось штук пятьсот, если не больше. Я даже завёл специальную книгу, куда записывал, о чём писал я, и о чём писал Аббас, ибо в письмах смысла имелось чуть. Судя по всему Аббасу не с кем было поделиться наболевшим и вспышками здравого смысла в мраке алкогольного беспамятства.

— Чёрт! — вырвалось у меня. — И что делать?

— Тихо! — с мольбой в голосе произнёс царь. — Встретимся с послами, обговорим дату твоего отъезда.

Я с тоской посмотрел на царя.

— Не надо.

Царь пожал плечами.

— Только очень серьёзный повод может удержать тебя здесь. Или смерть близкого тебе человека, или…

Я ошарашенно глянул на царя.

— Или что?

— Или твоя запланированная заранее женитьба. Ты не планировал, случайно?

— Окстись, государь! Какая женитьба? У меня и избранницы нет.

— С такими, как у тебя наложницами, её и не будет, — хмыкнул Алексей. — Слышал я про твои грешные утехи.

Я покраснел, но быстро отмахнул от себя воспоминания о наложницах.

— Не о том думаешь, государь. Какая сейчас свадьба?

— Как какая? Ты же не хочешь в Персию. Объявим о твоей женитьбе на… Допустим на младшей моей сестре Татьяне… Э-э-э… Или Софье… Да любую бери, что по нраву…

Я вылупил глаза на царя.

— Ты это про своих сестёр говоришь?

Я помотал головой, словно сбрасывая морок.

— Это, чтобы я, взял в жёны твоих сестёр?

— Не сестёр, охальник, — рассмеялся царь, — а сестру. А ещё лучше — дочь Марфу бери в жёны.

Наверное я выглядел смешно с раскрытым ртом, потому что сидящие за соседним столом весело заржали, тыча в меня пальцами.

— Смейтесь-смейтесь, — успел подумать я, прежде, чем смог промолвить. — Сдурел, что ли?

— А что, в августе ей пятнадцать стукнет. Вот и объявим, что сразу и свадьба. А до этого много дел у тебя: сватовство, новый дом поставить надо в Кремле, по монастырям проехаться, подарки развезти, чтобы молились. Никак нельзя далеко ездить. А после женитьбы на моей дочери, какой ты наследник Персии? Ты член моего рода. Ну съездишь в Персию с великим посольством, но и всё. Шах Аббас сам от своих слов откажется. Хе-хе…

Я сидел и молча лупал глазами, уставившись в миску с обглоданной лебединой ногой. Слуги, видя нашу беседу с царём подойти опасались. Глянул на служку и он, метнувшись, выхватил тарелку из-под моих рук, опершихся на стол.

За соседним столом стихли и напряглись. Поднявшись со стула, я повернулся к царю и поклонился.

— Спасибо, государь, за оказанную честь, — сказал я так, чтобы никто кроме государя меня не слышал. — Если ты серьёзно, конечно…

— Ха! Ты считаешь, что такими словами шутят? — нахмурился царь.

— Прости меня, государь. Это я в себя прийти не могу. То право наследования персидской короны, то женитьба на Марфушке. Я же её и не видел, почитай. Сколько ей? Лет пять было, когда я совсем уехал на Ахтубу? Не стар я для неё?

— Самый возраст для воина. Тебе тридцать шесть?

— Ну…

— Ну и ну… Хороший, говорю возраст для женитьбы. Есть, что всем предъявить. Никто не упрекнёт меня в том, что выдал свою кровинушку первому встречному. И о твоём наследовании перскидской короны объявим завтра же, как и о предстоящей свадьбе. Пусть персы сами на себя пеняют. Ты завтра к полудню присылай сватов и сам приходи. Вот послы, хе-хе, всполошатся…

— Да, уж… — я покрутил головой, не веря в происходящее.

Никогда даже не пытался подумать о том, чтобы попытаться «так» приблизиться к царскому трону. Из истории я знал, что дети женского пола царей не выходили замуж.

— А что не Евдокию? — вдруг спросил я, встрепенувшись, имея ввиду старшую дочь Алексея Михайловича, которой уже исполнилось шестнадцать лет.

Царь удивлённо посмотрел на меня.

— Хочешь, бери Евдокию, — сказал государь, пожимая плечами. — Почему-то на ум пришла Марфуша. Тиха Евдокиюшка так, что и не видно её, и не слышно.

— Она меня больше знает. Играли с ней в Измайлово на горках, помнишь?

— Так она тебя и вспоминает всё время. Спрашивает про тебя. Даже письма перечитывать заставляла. Где ты им приветы передаёшь и зайчонком её называешь.

— Ну, да, — вспомнил я. — Точно! Я же ей шапку с ушками сшил, как у зайца.

— Вот она и помнит до сих пор. И парсуну твою тайно хранит в сундуке рядом с письмом твоим, в котором ты поздравлял её с пятнадцатилетием.

Царь стукнул себя по лбу ладонью.

— Вот я дурень! Так, она же сохнет по тебе, а я чуть было беды не наделал. Вот ведь дурень!

Царь аж подскочил на своём стуле и стукнул ладонью по столу.

— Завтра же венчаем. И нечего ждать. А то патриархи приедут не до того будет.

— Какой, — «завтра»? Озверел, государь⁉ У меня и одёжи жениховской нет.

— Э-э-э… Завтра, это я так… Завтра сватовство. Потом приготовления к свадьбе. А дворец я тебе свой подарю. Что в Измайлово. Я там всё равно редко теперь бываю. А там пыль, плесень…

Я посмотрел на царя недоумевающе.

— Но сейчас там чисто. Недавно прибрали. Меня ждут. Вот и приедем, ха-ха, свадебку сыграем. Измайлово снова тебе отдам. Всё равно не справляется с ним воевода Пушкин. А ты со своими казаками там как раз будешь.

— Мля-я-я… Я уже к Ахтубе привык, — прошептал я, чуть не плача. — Там река и море рядом, горы на Кабарде… Теперь мне здесь сидеть, что ли?

Я понял, что Алексей Михайлович, замужеством своей дочери на наследнике Персидского престола, расширяет потенциальные границы своей империи. Да и женить хоть одну свою дочь на достойном её избраннике выпал шанс. Ведь не выходили дочери царей Российских замуж потому, что не было им на Руси равных. Не по чину, так сказать. Не выходить же им замуж за царских холопов, как называли себя теперь бояре и бывшие князья? А инородные отпрыски не спешили менять свою веру на православную. Отдавать же дочерей замуж за рубеж со сменой веры, было невместно.

Вот и сидели дочери Алексея Михайловича по теремам, а многочисленные сёстры (дочери Михаила Федоровича) по монастырям и тюрьмам. Как и у Петра Великого, кстати. Да-а-а… И Алексей Михайлович, предвидя судьбы своих дочерей, хотя бы одну решил вывести из этого предначертанного круга.

— Женишься, и езжай куда глаза глядят. Хоть в Персию, хоть на свою Ахтубу, хоть на Кабарду. Может и Евдокиюшка с тобой поедет. Просилась она прокатиться по Волге, вспоминая ваши с ней прогулки по Москва-реке на твоих чолнах.

— Да и по озеру мы с ней под парусом катались, — задумчиво проговорил я.