Степан Разин. 2

Глава 21

В общем счёте, русско-турецкие войны охватывают период длительностью триста пятьдесят один год, как-то когда-то давно прочитал я. За период с тысяча пятьсот шестьдесят восьмого по тысяча девятьсот восемнадцатый Россия и Турция находились в состоянии войны шестьдесят девять лет. В среднем, одну русско-турецкую войну от другой отделяло всего двадцать пять лет.

Это был один из самых продолжительных военных конфликтов в истории Европы. За исключением Прутской кампании тысяча семьсот одиннадцатого года и Крымской войны, которую часто рассматривают как отдельное событие, конфликты закончились стратегическим поражением для находившейся в застое Османской империи. Считается, что они продемонстрировали господство России, как европейской державы, особенно после усилий Петра Великого по модернизации в начале XVIII века.

Мне претило воевать с Турками так много и долго, и для себя я решил, что если вдруг лично мне придётся «воевать с Османской Империей, то я сразу постараюсь захватить Константинополь. Тем паче, что пока англичане там не особо 'проросли» в военном плане и не могут угрожать России своими войсками. Этим фактором грех было не воспользоваться.

У меня было два варианта. Первый, — это напасть на османов со стороны Кавказа во время их похода на Польшу, второй — напасть на трёхсоттысячную турецкую армию, переправившись через Днепр, как, собственно и произошло в «нормальной» истории. Правда, разгромить турецкую армию на Украине у России не получилось, а получилась война, длиной в двадцать лет.

Если бы меня сейчас спросили, я не рекомендовал бы царю вступать в войну с турками в следующем году. Тем более, что Турки нападут на Польшу, а не на Русь. Но пропольская партия станет «дуть в уши» Алексею Михайловичу про щирых[1] братушек и про спасение христианского мира после первых же выстрелов со стороны осман. Надо сказать, что славянский христианский мир был захвачен султаном Сулейманом Первым более ста лет назад и народ в нём чувствовал себя очень даже неплохо. Правда, многие христиане приняли реформацию и стали лютеранами. Так и чего ради я бы их спасал? Ведь протестанты — суть католики в их максимально прагматическом и материалистическом мировоззрении. Всё! Забыть надо было про братьев-славян, тем более что благодарности от них, как не было, так и не будет. А вот распространение туретчины на восток надо было остановить срочно. Не хотелось бы, чтобы Россия постоянно отвлекалась на Турцию. Нам ещё шведам надо было навалять.

Оба этих пункта предполагали взаимодействие с Персией, которой я бы мог предложить территорию до Трапезунда и выход к Средиземному морю, однако Персия о том, что будет участвовать в войне с Турцией, ещё не знала. Я предполагал занять Русский трон и сразу отправить к шаху посла. А если не получится занять трон, то просто послать в качестве посла Тимофея, который изложил бы шаху план совместных военных действий. Причём, я просто поставил бы шаха перед фактом, что ударю всем своим флотом по Константинополю в то время, когда русские войска свяжут турецкую армию на левобережье Днепра. Короче, я так и так решил воевать с турками по-серьёзному, хоть в качестве царя, хоть в качестве «простого» владетеля Кабарды.

Шучу, я, дамы и господа, товарищи и товарки. Мысли, конечно, такие имели место, но только в прожектах и мечтах. Как, впрочем, мысли и о занятии царского престола. С сорок восьмого года не бывало дня, когда бы я ни задумывался об этих документах и о том, как бы я правил, если бы был царём. Внесли, сволочи, масоны в мою душу смятение и зерно тщеславия, и, как ни душил я это зерно, оно постепенно прорастало и прорастало. Медленно, но верно.

С тех пор я боролся с цепким «плющом» тщеславия, но он оплетал меня плотнее и плотнее. Знают… Знают иезуиты психологию и человеческую натуру. Оттого и оставили документы у меня, в надежде, что я созрею сам и как спелый плод упаду к их ногам. И я не знал к кому предъявлять претензии, мать их… Никто из окружающих меня потенциальных и явных масонов больше не обращался ко мне с крамольными предложениями.

А пока меня ожидал путь в Москву, но спасительный снег всё не приходил. В Симбирске скопилось столько товара с купцами, что уже не хватало места для их проживания. Пришлось пригласить нескольких знакомых мне «гостей» к себе на постой и это немного скрасило моё нахождение в Симбирске и отвлекло от тяжёлых и однообразных раздумий.

«Гостями» были голландцы, недавно прибывшие из Голландии. Недавно, — это в августе. Они прекрасно знали моих торговых представителей, тоже голландцев, и поэтому радостно делились с ними политическими новостями, информацией о колебаниях цен на рынках Амстердама.

— Какие цены на луковицы тюльпанов в Амстердаме? — спросил Пётр Марселис — личный почтмейстер царя Алексея Михайловича,. — Не поднялись, случайно?

— Не-е-е-т, достопочтимый гер Питер, — ответил вновь прибывший «гость». — Даже удивительно, что сейчас тюльпаны продаются, как обычные цветы. Дорогие, но обычные. Позволю спросить, почему интересуетесь?

— Да, тут, кхе-кхе, Степан Тимофеевич изволит снабжать Московский государев двор луковицами тюльпанов. Есть очень интересные образцы. Например — чёрные тюльпаны.

— Ну, чёрные тюльпаны теперь не такая уж и редкость в Голландии, да и везти далековато. А ажиотаж спал, да-а-а… А было дело… Хе-хе…

Купец засмеялся.

— Вы не попались на тюльпаний бум? — спросил он.

— Я, слава Богу, в то время был или мал, или находился здесь. Я ведь начинал учиться торговли в России у Исаака Массы. Он тогда был посланником Генеральных штатов Голландии и они с моим отцом открыли в Москве торговую контору. Мы тут провели очень тревожные годы. Но и поторговали на славу. Очень мудрый и предприимчивый голландец. Многому меня научил. Царство ему небесное, как говорят московиты.

Марселис искоса глянул на меня, но я не отреагировал, продолжая отдавать внимание печёной стерляди. Мы уже с ним немного пообщались накануне, ибо он привез мне письмо от Алексея Михайловича, да и его историю я хорошо выучил, поэтому меня больше интересовали вновь прибывшие купцы. Похоже, что и купца тоже мало интересовала биография.

— А вы, гер Питер, продолжаете заниматься почтой? Откуда теперь приехали?

— Ну… Теперь-то я приехал из Москвы, а туда из Риги, — сообщил Марселис «открытую» информацию.

Вообще-то государь сообщал мне, что в Польше зреет восстание князя Любомирского и весть о нём принёс именно Марселис, получивший информацию от своего сына Леонтия, находившегося в Селезии. Об этом мы тоже вчера говорили с Марселисом. Алексей Михайлович по моему совету организовал почтовую службу как только взошёл на трон.

Еще в его юные годы мне удалось привить будущему государю понимание, простой истины о важности обладания свежей информацией о том, что твориться и в мире, и в России, и вокруг Кремля, и в самом Кремле. Именно поэтому он пытался назначить меня руководителем Тайного приказа, но мне удалось отвертеться.

Марселис служил в тайном приказе, а я «курировал» его по мере возможности и организовывал агентурную работу в южных регионах, отсылая царю, как я уже говорил, ежемесячные отчёты. Голландские купцы, как наиболее мобильные и прагматичные субъекты легко брались за перевозку писем и сбор информации. Причём, они с пониманием относились к требованию писать отчёты о проделанной работе и справки на определённую тему.

Я не подозревал, а знал из читаных мной ранее публикаций, что все английские и голландские купцы по возвращении домой писали отчёты о том, что делали, что видели и слышали, а также и своё мнение о виденном и слышанном. Такие справки сдавались в Адмиралтейства, которые, в этих странах, занимались разведкой и контрразведкой.

Вот и все купцы, въезжающие в Россию в Кабарде или в Астрахани, писали отчёты, или рассказывали свои истории дьякам Тайного приказа. Поначалу русские купцы морщились, а потом, когда кое у кого отобрали «лицензию на внешнеторговую деятельность», морщиться перестали.

Точно так же работал тайный приказ и с внутренними «гостями». Ведь и на ведение внутренней торговли нужно было ежегодно получать «лицензию». Вот купцы и писали отчёты, которые потом «защищали» в уездных канцеляриях тайного приказа.

Приказ тайных дел сейчас — с тысяча шестьсот шестьдесят четвёртого года — возглавлял Фёдор Фёдорович Михайлов, ранее входивший в состав возглавляемых князем Никитой Ивановичем Одоевским русских посольств, которые вели мирные переговоры с поляками. И вообще Михайлов был ставленником Милославских — родичей жены Алексея Михайловича. Но мы с ним, быстро нашли общий языу, потому что я абсолютно не претендовал на лидерство и посылал купеческие отчёты лично ему в руки. И даже иногда баловал своими аналитическими справками, отправляя ему вторые копии, с пометкой о том на первом экземпляре: «Отправлена копия главе ПТД».

Дьяком Приказа Тайных дел я рекомендовал Алексею Михайловичу поставить кого-нибудь из конкурирующих «лож» и царь, под предлогом того, что Михайлов продолжал изредка выполнять посольские поручения Одоевского, назначил в приказ Дмитрия Полянского вторым дьяком с правом замещения должности. С Полянским у меня были более дружеские отношения, но я ими не злоупотреблял, внешне дистанцируясь от тайных дел.

Однако, при встречах с Полянским в Астрахани — он пару раз приезжал в низовья Волги с инспекцией и с представлением уездных «служащих» воеводам, мы с ним всегда беседовали и мои с ним «дружеские» беседы Дмитрий ценил. Он происходил из «худородных» и ему приходилось трудно в общении — по роду деятельности — с «высокородными». А я гордыней не страдал. По мне так Полянский лучше всех подходил на должность руководителя Тайной спецслужбы.

Он был совершенно невозмутим в любой ситуации. Имел аналитический склад ума, очень хваткий разум и главное, ему трудно было не ответить, если он спрашивал. Чем-то он напоминал мне актёра Броневого в роли Мюллера. Но Полянский, в отличие от Мюллера, почти не улыбался и это выглядело устрашающе, особенно, когда он задавал вопросы о крамоле.

— И что в Риге? — не отставал купец. — Много русских купцов?

— Русских купцов в Риге много, — кивнул головой Марселис. — Сложился целый район купеческий, называемый «Московский форштадт».

— Что везут русские купцы? — продолжал допытываться собеседник, а остальные его товарищи, вроде как, совсем не участвовали в беседе, но жевали так, чтобы хруст за ушами не перекрывал слух.

— Да, что они могут везти? Всё одно и то же: соболей, куницу, белку, лисицу, лён, пеньку, полотно, рогожи, юфть.

— Ну да, ну да…

— Через Ригу сейчас много товара идёт Западная Двина, как Симбирский тракт в хорошую погоду.

— Э-э-э… Да-а-а… Когда она уже будет, эта хорошая дорога? А Степан Тимофеевич?

— Да, может быть и завтра, — сказал я. — Что-то с севера ветром хмары тянет.

К моему удивлению, завтра, и вправду, выпал снег, завьюжило, а через три дня выглянуло солнце и застоявшиеся лошадки рванули по бездорожью. Первым выехал почтовый поезд Марселиса, состоящий, кроме собственно писем и бандеролей с посылками, повозками с различным товаром самого Марселиса, который Марселис возил за государственный счёт, получая лучших лошадей на ямщицких станциях. Царь об этом знал, но пока закрывал на сие безобразие глаза. Царь на многие злоупотребления закрывал глаза. Может быть и правильно. Хотя… Ведь Марселис получал неплохую «зарплату»… Плюс ещё «крысил» деньги, отправляемые царём за границу, на подкуп «президентов» и на поддержку оппозиции. Например, в частности, поддержку восстания того же Любомирского.

Я никуда не спешил. После снегопада первопуток пропивать проблематично, тем более для моих широких саней, вот я и подождал, пока вперёд уедут почти все. В рыхлом снеге колею держать получалось не у всех, и тракт разбивали как раз на ширину моих саней. Тем более, что письмо Алексея Михайловича меня несколько встревожило. Он писал, что мои предупреждения о приближении крестьянского бунта царь воспринял максимально серьёзно и теперь собирает войско для его подавления. А меня просил приехать в Москву срочно, ибо есть ещё дела «посерьёзнее».

— Хрена себе, — подумал я, прочитав. — Что может быть серьёзнее народного восстания? Да-да-да… Не видел, Алексей Михайлович, «хорошего» народного бунта бессмысленного и беспощадного. Что там «медный», да «соляной» бунты, спровоцированные знатью, по сравнению с восстанием Разина или, не дай Бог, Пугачёва? Детские новогодние утренники!

Не спешил я ещё и потому, что на каждой станции стояло небольшое казачье подразделение и мне не нужно было опасаться, что я останусь без лошадей. У меня были свои лошади.

Поэтому, я и мои гости-купцы, ехали не торопясь, с толком и расстановкой ужинали и ночевали в удобных жилищах после обязательной баньки и купелей в виде больших бочек. Я баню любил, хотя знал, что часто мыться вредно для здоровья.

По дороге в Москву мы дважды попали в метель, а один раз в туман, но благодаря наличию у возниц компасов, карт и умению ими пользоваться, с пути мы не сбились и доехали до Москвы благополучно.

К сыну меня не допустили и я зря бился, как птица о двери и алебарды стражников, демонстрируя своё обострённое чувство отцовства. Алексей Михайлович меня мягко сдерживал, и снисходительно улыбаясь утешал:

— Ничего, ничего. Меня тоже к Димитрию не пускали. К Алёшеньке я уже с силой пробился. Бабы… Кто их разум разберёт. Даже щели все затыкают, а в спаленке дышать нечем от копоти. Дуры! Так не переубедишь!

— Как там Алёшенька, не болеет? — спросил я, вспомнив вдруг, что Алексей должен вот-вот умереть. Хреново не знать точную дату смерти. Уж лучше вообще не знать. А то чувствуешь себя каким-то гробовщиком, честное слово, спрашивая и ожидая.

— Хорошо, не болеет. А у меня, верно, от отца передалось. Ноги крутит так, что на стену лезть хочется.

— Не усваивается у тебя витамин «Ц», — подумал я. — И с этим ничего поделать нельзя

У всех Романовых в той или иной мере проявлялась эта болезнь, хотя царь Алексей сам выращивал овощи и ел их с удовольствием. Царь не злоупотреблял перееданием, соблюдал посты, но уже сейчас он выглядел упитанным. Значит имеются проблемы с усвоением пищи и витаминов. И кислую квашеную капусту государь любил. Не понятно… Короче… Но я «не парился», примерно зная расклад. Опять же не точно зная время его смерти. Кхе-кхе… Где-то сразу за Алёшкой… Или перед? Тьфу, млять! Склеротик!

— Пошли, выпьем, да закусим, — предложил я. — Пока пост не наступил — можно.

— Ну, пить, я же не пью крепкое. Или забыл?

— Не забыл. Я вина привёз доброго.

— Твоего вина я выпью, — с улыбкой произнёс государь.

Если говорить о болезнях Алексея Михайловича, то, вероятно он страдал повышенным давлением, об этом говорит его внезапная вспыльчивость и постоянно «румяное» лицо. Уже в этом возрасте ему часто делали кровопускания. Я посоветовал ему завести кота царь и часто не спускал его с рук и гладил. Мне помнилось, что эти животные «спасают» своих хозяев от повышения артериального давления. На себе когда-то проверял.

И с первой женой царю повезло. Она терпеть не могла алкоголь. Как и Алексей, кстати, терпеть не мог тех, от которых «пахло».

А вот со второй женой не повезло, так как Наталья Нарышкина позволяла себе употребление вина при каждой трапезе, а кушала она часто. Оттого, говорят «специалисты», и Пётр Первый имел соответствующие пристрастия.

[1] Слово «щирый» с украинского языка на русский можно перевести как «искренний», «истинный».