Степан Разин. 2

Глава 18

С казаками была такая же проблема, что и с работниками. Но я не торопился и сначала пользовался авторитетом отца, потом умением обращаться с саблей и пикой, а потом, набрал тех, кто поверил в меня, как в лидера. Повторю… Я не торопился, так как знал, что время ещё есть. Да и жилось нашим казакам и раздольно, и сытно, а потому многие стремились попасть в наш круг, но не всех мы брали. Теперь нужно было разобраться с Василием Усом. Спросить с него за потраченную казну и за несанкционированный поход на Москву, про который, кстати, Алексей Михайлович не спросил с меня. Видимо, занят был иными заботами.

— Где, вот, сейчас искать этого Ваську? — думал я.

Поручение разыскать Уса есаулы получили и разбрелись из Астрахани в разных направлениях, однако Васька мог уйти и на Хортицу, что сейчас после окончания войны снова укрепилась, став одним из рубежей Руси, а мог и на Хопре в камышах затихориться.

После Русско-Польской войны России отошли украинные земли левобережья Днепра и Киев. Васька Ус мог уйти и туда. Говорят, что у него остался отряд «всего» в двести сабель. Всего… Я ещё не решил, как наказать «волюнтариста», да и наказывать ли? За одного битого двух не битых дают. Глядишь, этот поход инаучил чему-то атамана?

В Царицыне у нас проверили транзитные «пломбы» и пропустили. Караван тронулся дальше, а я остался. На красном Яре стоял ещё один царский таможенный пост, где проверят пломбы и сопроводят груз до Каспия. Далее пушки, свободные от таможенного контроля, поплывут на Яик и поднимутся по нему до Оренбурга уже, как товар из Персии, который пошлиной не облагался.

Оренбург, в старой истории, был заложен почти сто лет вперёд, а мы заложили крепость в тысяча шестьсот шестидесятом году, договорившись с Келмембетом — казахским батыром из рода Шомекей ветви Алимулы племени Алшын, пытавшимся контролировать верховья Яика, но не справлявшимся с набегами калмыков.

Крепость поставили в месте впадения в Яик реки Сакмары. Место мне понравилось тем, что здесь водился огромных размеров хариуз, которого я любил ловить на удочку с поплавком. Вот и сейчас я планировал заняться именно этим, но чуть позже.

Как я полагал, время «перед бурей» ещё имелось и я мог позволить себе немного расслабиться. Хотя… Какое там расслабление? Надо было инспектировать Бердскую крепость. Так по-башкирски называлась рыба хариуз, которую я признал по плавнику в виде паруса, форме тела и структуре мяса, когда мы вытащили из реки невод. С тех пор я раз в год, но заезжал в будущий Оренбург, который кока был простой крепостью Бердской.

Здесь будет сформировано ещё одно казачье войско. В тысяча семьсот семьдесят третьем году в Бердской расположится ставка Пугачёва в период осады им Оренбурга. Из Бердской слободы по селениям и заводам будут рассылаться посланцы с его манифестами, в которых Пугачёв объявит народу вечную волю, провозгласит освобождение от подневольного труда на помещиков и заводчиков, от податей и повинностей, жалует землю, призовёт к истреблению крепостников, провозгласит свободу вероисповедания. Это, если я раньше не справлюсь с тем бардаком, что устроили бояре и государи с иностранцами, которые лезли во все сферы деятельности.

Особенно англичане, потерявшие свои торговые привилегии и настойчиво пытающиеся их вернуть. А параллельно шпионящие в пользу шведов, поляков и турок. Мы часто встречали их «купцов» в Кабарде после того, как торговый путь, обеспеченный защитой наших крепостей и разъездов, стал безопасным. На Каспии британцы и голландцы уже как лет пять не попадались.

В 1583 году Англия подписала торговый договор с Турцией. Христианским купцам, ведущим дела в Турции, гарантировали свободу вероисповедания, свободный доступ к своему консулу и свободу передвижения. Были введены пошлины, которые были одинаковы во всех портах Османской империи.

В тысяча пятьсот девяносто втором году англичане создали «Левантийскую компанию» и с тех пор послы в Османскую империю стали назначаться из числа её директоров. Но Кавказским торговым путём англичане в Персию и Индию ходить опасались. Слишком большие были риски потерять весь груз. Теперь англичане осваивали «Шёлковый путь», а я думал, как их «опустить на деньги».

Яведь знал историю очень неплохо и помнил, что англичане всё время подстрекали турок на войну с Россией. Как только какое либо государство ущемляло анггличан в торговых правах, так сразу в этом государстве случалась революция или война с соседом. Ближайшая война с Турцией ожидалась в тысяча шестьсот семьдесят втором году. Это менее чем через десять лет. Сразу, млять, после «Разинского восстания». Вот для чего мне нужна будет армия, а не царя свергать. Турки ведь полезут в ослабленную и захваченную мной Кабарду…

Хотя в той истории турки попытались вмешаться во взаимоотношения России и Польши и захватить сначала правобережные земли Днепра гетмана Дорошенко, а потом отобрать у Москвы Киев и левобережные земли. Но сейчас-то я точно знал, о чём турки договариваются с Кабардинскими и Абазскими князьями.

Вот и думал я, что мне делать, если вдруг народное восстание всё же случится. Если бы «тогда» войска «Степана Разина», не дай Бог, захватили Москву и побили войска бояр, то кто бы пошёл воевать турок? Война ведь и при «том раскладе» длилась почти двадцать лет. А что будет при теперешней «сдаче карт»? Я своими пятидесятью тысячами много не навоюю. Да и если я собиру все евойска и переведу их на юго-запад, то встрепенутся и ногайцы, с которыми у меня сейчас «дружеские» отношения, и калмыки, и Кабарда, и Персы.

Поднять против Турок Европу и Персию в той истории у русского царя не получилось. Не получится и у меня. Если только не соблазнить персов чем-то «сладеньким» и напасть раньше. Но ведь обманут же. Союзнички всегда оставляли русские армии один на один с противниками. Видимо, в надежде, что русские войска будут разбиты.

Короче, голова пухла от комбинаций и тошнило от перспективы вляпаться в такое дерьмо, в котором Россия могла впасть в очередное смутное время. Тут же ещё нельзя забывать про северных соседей Шведов, с которыми вот-вот — в шестьдесят первом году — закончилась очень неприятная война. Ведь воспользуются же ослаблением государства… Новгород, опять же, может взбунтоваться и отделиться… Э-хэ-хэ… Житие мое…

Вроде бы что тебе? Живи и не тужи на своей Ахтубе. Ан нет… Тревожит меня грядущее народное восстание. Ох, как тревожит! И подавить его рука не поднимается, хотя государственным взглядом глядеть, бунты — всегда плохо, и поддержать, значит надо «гасить» их всех: бояр, дворян, царя, стрельцов… И ставить под угрозу суверенитет и территориальную целостность.

В Царицыне я находился, пока не дождался своих гонцов, что ловили Ваську Уса. Его привезли с Хопра, куда он удрал после правежа в Черкасске. Васька там жил, как оказалось, на «широкую ногу» и даже не особо прятался от меня.

— Привет, — сказал я, увидев его в своём доме в окружении моих сыскарей и с кандалами на ногах и руках.

Стоял цветущий май шестьдесят седьмого года.

— Здрав будь, Степан Тимофеевич. Почто позоришь меня? С железом на руках и ногах от воды и по всему Царицыну провёл.

— Я тебя позорю? — удивился я и дёрнул левым плечом. — Сперва — ты меня опозорил. А я тебя не хочу потерять раньше того времени, пока не поговорю с тобой. Неволить точно не буду, и наказывать, ежели казну, что украл, отдашь.

Васька опустил голову.

— Нет той казны, — буркнул он.

— Сказывают, ты на Хопре сладко жил со своими казаками. А сеять хлеб не пытались? Картофель? Кукурузу? Нет?

— Мы казаки, а не крестьяне-хлеборобы-землепашцы.

— Ну, ты, допустим, казак… И то теперь кто тебя в реестр возьмёт? Я — точно не возьму!

— Почему? — скривившись, спросил Ус. — Не по чину мне стало с царёвым зятем служить?

Он исподлобья посмотрел на меня, а я на него.

— Федула помнишь ведь? — спросил его показывая глазами на моего ближнего казака. — Служит рядом. Да и все, кто рядом был, так рядом и остаются. И ты рядом был, но сам отошёл. Не гнал я тебя.

— Ты не понимаешь! Они голодовали!

— И ты не знал, куда их надо было вести? До Москвы оказалось ближе, чем на Ахтубу?

— Я хотел, чтобы царь взял нас на службу, поляков бить, поставил на государево довольствие.

— Ты хотел? А ты кто такой, чтобы царю указывать, кого ему на службу брать? Кто ты такой, чтобы государевы деньги считать?

Васька промолчал.

— Они голодали? Значит землю не пахали, да не сажали, не сеяли.

— На Дону нельзя пахать.

— Кто тебе сказал? Это тем казакам, что на службе — запрещено пахать, чтобы от службы не отходии. А простой голытьбе — да, пожалуйста. А на Ахтубе, так — добро пожаловать. Зачем ты на Москву пошёл? Да ещё такой гурьбой? Тебя же могли побить. Людей могли бы побить, что за тобой пошли. И мою казну ты зачем взял? Для тебя спрятана была?

— У тебя много деньжищ, — буркнул Васька Ус. — С тебя не убудет. Это и наши деньги.

Я смотрел и не знал, что с ним делать. Бить, наказывать? Тогда, считай, что все, потраченные на него годы прошли понапрасну. Он ведь хороший воевода, если сориентировался по месту правильно, оценил противника, вовремя отступил не приняв бой и не перешёл ту черту, за которой не просто наказание, а смерть.

— Ты прав, мы много накопили денег, но это деньги не круга, а мои личные. И они лежат на «чёрный» день. И это, уж точно, не твои деньги. Но, Бог с ними! Я хотел поговорить с тобой о другом.

Я обернулся к ближним казакам.

— Снимите с него браслеты!

Замки расстегнули и кандалы сняли. Мой двор стоял в разросшемся за эти годы посаде и имел небольшой фруктовый сад. Я везде, где не ставил жилище, сажал фруктовые и ягодные деревья и кусты.

— Ступай за мной, — сказал я Ваське. — Тебя не должны были обижать, пока везли ко мне, но тебе стоит принять баню. Кормили давно?

— Останавливались, снедали, — нехотя ответил Ус.

— Задам только один вопрос, но перед этим поясню. Другого бы, я, не задумываясь, зарубил бы и дело с концом. Тебе хочу дать ещё одну попытку. Мы с детства знакомы и я знаю, что ты стоишь, как казак. Но мне нужны верные мне люди, а не те, что живут сами по себе. Большие у меня планы. Сам видишь, сколько уже сделано… Скажи, плохо сделано на Ахтубе? Плохо людям жить?

Ус молчал, потупя глаза.

— Нет, ты скажи, скажи! Плохо?

— Хорошо, — буркнул Васька.

— И мои казаки голодают и ходят в рванине? Отвечай-отвечай!

— Не голодают и не ходят, — буркнул Васька.

— Ну, так, значит, мы всё правильно делаем? — спросил я. — Тебя куда понесло? Какого чёрта ты в Москву попёрся? И с кем? С голытьбой! Какие из них казаки?

— Правильно, ты всех лучших забрал, остались сирые, да убогие.

— Да, я же говорю тебе, пусть бы на Ахтубу шли!

— Не хотят они. Воли у тебя нет!

— Чего? — опешил я.

— Воли у тебя, Степан Тимофеевич, нет.

— Как это, воли нет? — не мог я прийти в себя.

— Ты всех работать плёткой заставляешь. Подневольно. И судишь жёстко!

— Э-э-э… Кого сужу?

Васька молчал.

— Бездельников и пьяниц сужу. Да, и не я сужу, а мирской суд.

— Это, всё одно, что ты, — махнул рукой Ус.

— Чтобы жить, нужно трудиться. Бог как сказал? «В поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю».

— Это не про казаков, — скривился Васька.

— А про кого? — удивился я.

— Про крестьян-землепашцев.

— А казаки, что не проливают пот свой? Они этих крестьян-землепашцев и защищают, иначе не будет хлеба.

— Горазд ты складно говорить! — скривился Васька. — Тебя не переслушать.

— А ты говори-говори, я послушаю. Мне понять надо оставлять с собой, или отпустить на все четыре стороны. Живи на своём Хопре. Там воля-вольная. А у меня неволя. Так, что ли?

Васька склонил голову, положив подбородок на грудь, но молчал. Тогда продолжил я.

— Войны хватит на всех. Воевать хочешь? Денег мало от меня получаешь? А где больше? Найди, покажи! Я дам втрое. Казакам с Хопра не нравится моя неволя? Так я не держу привязанными к седлу. Вон Фрол и Иваном и Тимофей на Кабарде гуляют. Там, что, тоже неволя? А где, тогда, воля-вольная, по-вашему? На гуляй поле? Так, идите туда, погоняйте калмыков, да татар крымских. Кто вас держит? Гуляйте! Только тогда и кормитесь сами по себе.

— Про какую войну ты говоришь? Нет больше войны.

— Войны хватит на всех, — повторил я. — И на дедов, и на отцов, и на внуков.

— Вон, домовитые казаки в Черкасской станице, живут на государев кошт. Морды раскормили себе. За два дня не объедешь…

— И что они тебе? Тоже хочешь такую же морду?

Я рассмеялся.

— Не-е-е…

Васька рассмеялся тоже. Потом насупился.

— Правды я у царя хотел найти, но бояре да дьяки дальше посольского приказа не допустили.

— У каждого человека правда своя, Василий, — хмуро произнёс я. — Государю надо, чтобы не разорили его государство, а поэтому всякая смута — во вред. Вот ты, поднял смуту, значит ты — враг, вор, что хочет своровать его царский покой. И он тебя никогда не поймёт. Тем более бояре, которые хотят нажиться на всём.

— Так вот бояре — и есть воры! — воскликнул Васька. — Они всех грабят!

— Воры, но кто Русь от поляков защитил? Бояре! Вот и говорю я, что у каждого правда своя.

Васька задумался. Это не первый такой наш разговор. Много их у нас было, но так и не понял Васька, почему всё, да как быть. Не говорил я с казаками о классовой борьбе. Да-а-а… Наверное настала пора…

— Ты мне одно скажи, Васька: Мы вместе, или порознь?

Ус посмотрел на меня исподлобья и нехотя произнёс:

— Вместе…

Я покрутил головой.

— Не годиться, Васька. Ты так говоришь, словно одолжение мне делаешь. А мне одолжение делать не надо. Я должен тебе верить, а верить я не могу. Ты один раз уже предал меня. Предал и не покаялся.

— Разве ты поп, чтобы тебе каяться, Степан Тимофеевич?

— Я? Я не поп, Васька. А ты не грешник. Ты пока для меня простой вор. Ты же мои деньги украл. Много денег, Васька. Где деньги?

Ус осклабился.

— Во-о-о-т… Наконец-то спросил. Всё ждал, когда спросишь.

— Ха! Как не спросить, когда там почти пять тысяч рублей лежало. На них можно целое войско в Польше нанять, или всем Доном лет пять жить-не тужить.

— А-а-а, — ощерился Васька. — Не отдам! И не скажу, где припрятал. Пытать станешь, язык себе откушу.

Да-а-а… Видел Васька, как я пытал одного крымско-татарского мурзу, когда мы у него про своих казачков спрашивали, что к ним в плен попали. И вроде крови не пустил, а орал мурза так, словно его конями разрывали. Подсмотрел я как-то у бандитов, бывших спецназовцев ГРУ, как они экспресс допрос «торпед» из конкурирующей «бригады» проводили. Много неприкаянных военных было во Владивостоке в девяностых. А я пацаном был, что с меня взять, но эти «спецы» готовили себе «замену». Заставляли смотреть и учиться. Наверное, тогда у меня и произошёл небольшой «сдвиг по фазе». Я совсем перестал бояться крови и собственную боль мог так глубоко засунуть, что мог себе и рану зашить, как Рэмбо. Так и зашил, сначала на спор разрезав себе бедро, даже не покривившись. Разрезал и зашил.

Здесь, за двадцать пять лет общения с казаками и с «простым» трудовым людом, который иногда хотелось порвать на ленточки за его хитрость, тупость, и упёртость, у меня выработался иммунитет на провокационные заявления «трудящихся». Вот и сейчас, глядя на Ваську Уса, я представил его лежащим на правёжной скамье, но вида не подал. Однако, Васька весь задёргался, словно в каждой руке имел не три а шесть суставов. Была у него особая гибкость и этим он мне нравился в спаррингах.

— Пытать не буду, а придёт время, сам отдашь и молить станешь, чтобы я помог. Ты ведь не успокоишься. Ты ведь, сознайся, просто захотел большим атаманом стать? Оттого большую ватагу собрал. Да уссался со страху, когда на тебя стрельцы пошли. ССыкло ты, Васька! Затеял дело, призвал народ и бросил его. Поди прочь от меня, никчёмный ты человек! А ещё казаком себя кличет! Атаман из тебя, как из навоза пуля. Лепи не лепи, а всё равно развалится. Ступай!

— Сам ты, — скривился Василий, едва не плача. — это самое.

— Вот и поговорили. Иди. Жируй-жируй на ворованное.

— Да, я! — снова взвился птицей Васька Ус. — Эти деньги! Я войско найму! Я бояр побью, царя сброшу. Дам людям волю!

— Чтобы что-то кому-то дать, надо это иметь. А что у тебя есть?

Васька хватанул несколько раз ртом воздух и бросился от меня прочь.

— Сопроводите его до переволоки и дайте ему котомку сухарей.

— Есть у него деньги, Степан Тимофеевич, — сказал Сава. — Двадцать восемь копеек. Не отнимали.

— Двадцать восемь? До Хопра добраться хватит?

— С лихвой!

— Ну и ладно!

У меня на душе, не смотря на разлад с Васькой Усом, отчего-то было легко.

— Бог с ними, с деньгами, — подумал я. — Тем более, что после нашего разговора он постарается их потратить с умом. И, думается, что если он вскорости станет набирать новое войско, он не будет рассчитывать на меня и подойдёт к делу с большей ответственностью.