Создатель сказок

Глава 31

Сестра набрала самое большее количество значков. Всем знающим нас было понятно, кто их на самом деле заработал, но что меня действительно удивило — даже президент оставил свои мысли при себе.

В обмен на значки сестра выбрала себе комплект из серебряных сережек и красивого колье — слабеньких артефактов, вся прелесть которых была в изящном внешнем виде. А так как на эти артефакты ушла лишь половина значков, Ника выбрала подарок и мне. Это был небольшой томик по рунам, который в Новосибирске если и был, то только в частных коллекциях. Редкая, но давно прочитанная мною книга.

Тем не менее, сестру я поблагодарил искренне. Такое внимание меня тронуло.

Предновогодние дни для меня начались не с наступивших каникул, а с сестры, которая вломилась в комнату рано утром.

Я не спал половину ночи, подготавливая иллюзорный подарок для Степы. Думал, что утром меня никто не разбудит, но Ника завалилась в комнату без четверти девять.

— Не спишь? — деловито поинтересовалась она, распахивая шторы, а следом открывая и окно.

— Уже нет, — натянул я одеяло на голову, спасаясь от солнечного света.

— Придумал, что будешь дарить отцу на Новый год?

Даше я уже отправил артефактный набор для зельеварения — несколько разнокалиберных артефактных ножей, ступку, которая толчет ингредиенты едва ли не сама, и крохотный котелок для маленьких порций зелий, где ингредиенты нужно считать вплоть до граммов. К подарку прилагался рецепт зелья «горячей крови», которое помогало от обморожения и вообще спасало от мороза. В этом мире такое еще никто не сварил и не запатентовал. Не дошли пока руки у зельеваров — не было необходимого стимула в лице Михаила Морозова.

Маме заказал коробку дорогих сладостей, преимущественно из птичьего молока. Сладостей вышло столько, что можно пару недель ими одними питаться. Еще заказал букет крупных белых роз — пришлось изрядно доплатить за доставку, чтобы курьер пришел вечером тридцать первого числа, но думаю, это того стоит.

Нике купил простенькое колечко-артефакт, с иллюзией, при активации защищающей от солнечного света. Вспомнил о своих навыках в артефакторике (весьма скромных, артефактором мне всерьез быть не довелось) и поработал над встроенным миражом.

Богач я отправил открытку с наилучшими пожеланиями и серебряный браслет. Алисе, подумав, все-таки отправил самую стандартную открытку. Иллюзионистам и Славе ничего отправлять не стал, хотя при встрече наверняка поздравлю.

И вот единственный, кому я не знал, что подарить — отец. И не потому, что не было мыслей, их наоборот было слишком много. Тут можно и еще одного кенку призвать, и пару гоблинов или каких-нибудь дварфов, можно передать ему ресторан, или просто оплатить им с мамой телепорт в Москву и насильно вытолкать их в отпуск. Тем более, как выяснилось из разговора с мамой, по романтике она скучает.

— Даже не знаю, — пробормотал я.

— Может, бутылку самого дорогого коньяка? — предложила сестра.

— Давай отпуск ему и маме устроим, — улыбнулся я. — Как раз день рождения отца будет после Нового года, вот за два праздника и подарок.

На этом и решили. Через интернет купили билеты на телепорт на третье число, забронировали и оплатили гостиницу. Ника сорвалась куда-то и вернулась уже с распечатанными билетами. Ну да, об этом я не подумал. Было бы странно делать подарок в виде скриншотов и отправленных файлов.

Тридцать первого числа особняк гудел. Носились слуги, носилась мама и мы тоже носились — протягивали везде фонарики, электрические гирлянды, крепили мишуру.

Пока мама командовала, куда лучше повесить еще одну гирлянду, отец отвел меня в сторону и тактично спросил:

— Не пригласишь к нам за стол ту красивую девушку, с которой ты часто гуляешь?

Никаких бредней про «ты выбрал девушку не своего круга», никаких криков про «она всего лишь служанка». Нет, раньше таких криков тоже не было, только вот знать, что отец не против отношений с обычными девушками, потому что он подобного никогда не запрещал, и получить подобное одобрение — разные вещи.

— Я не думаю, что это нужно, — сказал я. А потом понял, насколько топорно прозвучала такая фраза, и поправился. — То есть, за столом ведь собирается наша семья. Давай так и оставим. Кристину я поздравлю с праздником отдельно. Вообще у нее есть бабушка. Думаю, Кристина отпросится, чтобы встретить Новый год с родным человеком. А ставить ее в такую ситуацию, где она будет вынуждена выбрать наше застолье, не слишком правильно.

— Ладно, — отмахнулся и слегка посмурнел отец. — Не хочешь — не нужно.

Без десяти двенадцать праздничный стол был накрыт. Не дожидаясь двенадцати, на улице кто-то запустил первые фейерверки, но шум не помешал нам обменяться поздравлениями.

Первым начал отец:

— Уходящий год действительно меня порадовал, правда. Вероника, ты показала себя стойким человеком. Айдар, ты показал, что способен на большее. Что знаешь и умеешь куда больше, чем я от тебя когда-либо ждал. Степан, ты молодец! Рад, что ты занялся спортом. Дорогая, ты, как всегда, лучшая…

От поздравления мамы мне сквозило равнодушием.

— Айдар, как сказал отец, ты молодчина, — коротко кивнула она мне. А потом ее голос изрядно потеплел. — Ника и Степа, какие же вы молодцы! За этот год Ника добилась успехов в учебе и закончила полугодие всего с двумя четверками! Степа, я слышала, ты записался на секцию по волейболу и преподаватель физкультуры весьма восторженно говорил о тебе! Мои вы умницы.

Мы с Никой и братишкой тоже поблагодарили семью за то, что мы друг у друга есть.

— Желаю, чтобы этот год был лучше, чем прошлый, — отсалютовал нам отец. — Так давайте поднимем свои бокалы, выпьем шампанское, сок, и пожелаем, чтобы с нами не случилось ничего нехорошего! Чтобы мы встретили следующий год точно таким же составом! Или даже расширенным, если у тебя, Вероника, появится… друг. Или Айдар решит пригласить свою подругу к нам за стол.

После того, как обменялись быстрыми поздравлениями, накинули на себя куртки, шубы и пальто и выбежали за ограду, на улицу, как поступили и наши многочисленные соседи.

Народу собралось действительно много. У кого-то в руках была коробки с фейерверками и салютами, у кого — бутылки. Подростки держали в руках непрозрачные банки из-под лимонада, сока, кофе, которых внутри и в помине не было.

Некоторым уже было хорошо: люди заливисто хохотали, некоторые парочки, не стесняясь, целовались. Кто-то слегка заплетающимся языком толкал длинную речь с поздравлениями, которых никто не слушал.

Ракеты, римские свечи и батареи салютов ставили прямо на проезжую часть. Мне такие развлечения были по боку, но папа со Степаном подожгли фитили сразу на трех огромных коробках, и глаза горели как у отца, так и у брата.

— Сейчас начнется! — чуть запыханно выпалил Степан, становясь рядом.

— Ты уверен, что не хочешь отойти подальше? — подтрунивала над братишкой Вероника. Из-за многочисленных хлопков приходилось кричать, чтобы тебя услышали.

— Я не боюсь! — воинственно сказал Степан.

— Это кто тут у нас такой смелый?

Сестра едва не полезла тискать Степана, но под громкий свист, в небо взлетели первые заряды, чтобы сразу разорваться сотнями сияющих разноцветными цветами искр. Красиво, да. И громко.

Заряды, один за другим, шумно взлетали в воздух, где взрывались и разлетались в стороны, под громкие выкрики толпы. Некоторые даже аплодировали, а особо впечатлительные каждый раз забавно взвизгивали, стоило очередному заряду со смачным хлопком взорваться в темном небе. Степан не отводил глаз, задыхаясь от кипящего в нем восторга.

Заряды вылетали все чаще, и небо вспыхивало, освещая наши лица.

Я наблюдал за разноцветными огнями, и отвлекся только из-за того, что братишкин дернул меня за рукав. Я наклонился вниз, и Степан закричал мне прямо в ухо:

— Ты обещал!

Точно. Едва не забыл про иллюзию, которую готовил на протяжении всей ночи.

Я жестом фокусника достал из кольца раздутую ракету на метровой палке и вручил ее брату.

— Поджигать не нужно, просто воткни в снег и отбегай!

За Степой никто кроме меня не следил, но все изменилось, когда он поставил ракету в снег.

Улицу затопил оглушительный писк. От ракеты повалил густой дым, фейерверк затанцевал на палке, пару раз накренился в стороны, вызывая испуганные крики, а потом — ГРОХНУЛО!

В ночное небо взмыл дракон: огромный и потрясающе красивый, состоящий из светящихся искр-чешуек. И был он настолько детально прорисованным, настолько реалистичным и огромным, что челюсть отвалилась у всех горожан на улице, и вряд ли только на нашей. Раскрашенный в разные неоновые цвета ящер летал из стороны в сторону, рассыпая вокруг себя мелкие яркие искры. Все это сопровождалось нескончаемыми хлопками и громовым ревом.

— Каждый день бы такие праздники, — улыбался отец.

Степан тоже был в восторге: благодарил меня и делился впечатлениями всю оставшуюся часть праздника, пока уставшая мама не скомандовала нам идти спать.

Первого числа все было закрыто — народ отмечал праздник и приходил в себя после него. Но это не помешало мне подбить Нику и Степу покататься на коньках на школьном стадионе. Лед там ровняли регулярно и регулярно же чистили от снега.

Когда мы вышли из машины и направились к особняку, я понял — что-то не так. Хобгоблин, открывший ворота, быстрым шагом шел ко мне, желая о чем-то предупредить. Из дома доносились выкрики, сменявшиеся плачем.

Остановив Нику и Степу, я наказал им оставаться на месте, сам побежал к крыльцу. Одновременно с этим подключился ко всем юнитам, в том числе и тем двум, которые сейчас находились в особняке.

И похолодел от увиденного.

У самых дверей обернулся, сжал плечи Ники, которая несмотря на запрет пошла за мной.

Девушка решительно и твердо смотрела в мои глаза:

— Ты не сильно-то и старше, Айдар. Если что-то произошло, я должна об этом знать.

— Тебе не стоит сейчас туда идти. Прошу, побудь с братом.

Девчонка покачала головой. Времени для споров не было, так что пришлось войти в двери вместе.

Отец лежал на полу гостиной и… я не чувствую его мыслей, сознания и всего того, что делает живого человека живым.

Ника пошатнулась и шагнула назад, упираясь в закрытую дверь.

Мама плачет, тормошит тело, будто это может помочь. Виктор, управляющий, замер статуей на фоне.

— Нет… — выдыхаю я.

Отец… Мертв.

Я бы сердце свое из груди выцарапал, если бы это помогло.

Но я не видел выхода.

Фантомы не могли помочь.

Иллюзии не могли сработать — я попытался, но магия соскальзывала с тела.

Произойди трагедия позже, может, я и смог бы что-нибудь сделать. Но сейчас — не могу. Не с давно остывшим телом.

Я не бог.

НЕ БОГ!

— А-а-а!

Я кричу, не сдерживаясь. Бью голой рукой по кафелю, бью, бью, пока плитка не трескается. Мама вздрагивает от каждого удара.

Целитель спустился со второго этажа и встал рядом, изрядно побледневший. Но вместо того, чтобы дать мне прийти в себя, успокоиться, начинает бормотать:

— Айдар, это ужасно, я понимаю тебя… Я… я соболезную тебе и всей твоей семье.

Я молчу. Смотрю на кровь, на костяшки, покрывающиеся новой кожей. Не чувствую боли. То есть, мне больно, ужасно больно, но только от чувства всеобъемлющей потери.

— Сейчас нужно увезти тело и сделать вскрытие в компании целителя-медэксперта. Я обязательно прослежу, чтобы…

— Чем ты занимался, когда умирал отец?

В глазах целителя полыхнул гнев.

— Я сидел в комнате, которую мне выделил Савелий, и выбежал оттуда сразу же, как услышал крик вашей матери. И уж прости, что мой дар слишком слаб, чтобы помочь остывшему телу! Я многое могу, но я не способен вернуть мертвеца к жизни…

— Ладно… Ладно. Делай, как правильно.

Один из хобгоблинов при мне накрыл тело ближайшим пледом. Другой — отвел маму на кухню.

Ника думала, что готова к любым новостям, но к этому не был готов никто из нас. Девушка покачнулась, зашлась в беззвучном плаче, и мне пришлось отвести ее, содрогающуюся от рыданий, в комнату.

Мысли были рваными. Я думал алгоритмами, как робот. Отвести сестру. Дать Михаилу разрешение вызвать полицейских и медиков. Вернуться к брату.

Когда я вышел на улицу, меня немного отпустило. Тяжело привалился боком к двери, нервно потер ладонями лицо.

— Айдар, что случилось? — быстро спросил Степа.

Когда я поднял голову, он отшатнулся. Не знаю, что он увидел на моем лице, он словно состарился, а в глазах стояли слезы.

— Отец… — выдавил я, но не закончил — горло будто перехватила удавка.

— Что с отцом?

Я дошагал до Степана, прижал его к себе и дрожащим голосом сказал:

— Он мертв. Соболезную, братишка.

Не знаю, как правильно говорить девятилетнему брату, что отца больше нет. Думаю, не существует никаких правильных слов, чтобы рассказать такое.

Степан попытался вырваться, потом — ногтями царапал мне руки, бил маленькими детскими кулачками по бокам, пытаясь выплеснуть боль, но я не отпускал. И тогда брат разрыдался — с криками, всхлипываниями. Тело обмякло, Степу не держали ноги. Сегодня каждый из нас будто умирал вместе с отцом.

Тело забрали сразу же, как приехала скорая. Полицейские дежурно и равнодушно опросили мать, Михаила, и уехали.

Сыпались звонки. Знакомые и незнакомые мне люди соболезновали, присылали на карту деньги, хотя я не просил. Мне было плевать и на соболезнования, и на деньги — я сейчас задавался одним вопросом — как отец мог умереть? Симбионт должен был в первую очередь взяться за его тело. Очистить сосуды, укрепить сердце, не допустить инсультов, инфарктов и до последнего поддерживать жизнь.

Ладно, Михаил прояснит ситуацию.

Кухня встретила меня тишиной и застывшей на стуле матерью. Она выглядела непривычно маленькой и такой несчастной, что у меня сжалось сердце.

При виде меня мама подняла опухшие красные глаза. Ее губы затряслись, а по щекам пробежали новые дорожки слез.

— Мам… — неловко выдавил я.

— Ты говорил, что твой симбионт поможет… Ты говорил, что эта штука делает людей чуть ли не бессмертными…

— Прежде, чем ты меня возненавидишь, напомню — я говорил про опытного симбионта, а тот, что в отце, не разменял и недели… Я не знаю, что случилось с папой, об этом скажет Михаил. Но я обещаю, мы докопаемся до правды. И клянусь тебе жизнью — если его убили… кто бы это не сделал…

Она откровенно зарыдала. Я бросился к ней, обнял, прижал ее голову к куртке, которую, как оказалось, до сих пор не снимал. Мама обхватила меня руками, и плач — тоскливый и безнадежный, резал мне сердце, пока она не взяла себя в руки и не отстранилась:

— Думаю, нам стоит отвлечься… Я приготовлю перекусить, а потом мы соберемся и поедим.

— Я могу помочь?

— Когда я нарежу бутерброды, пригласи вниз брата и сестру.

— Могу позвать прислугу, чтобы приготовила.

— Нет. Не хочу, чтобы чужие люди видели наши слезы, ни к чему это. Я распустила всех: до завтра здесь не будет никого кроме Виктора. Можешь найти его и пригласить пить чай с нами.

Ника согласилась спуститься сразу. Уговорить братишку выпить чай не получилось — Степан лежал на кровати, повернувшись к стене, и не реагировал.

Мы попили чай вчетвером, а потом я отнес поднос с едой брату. Степан не притронулся ни к чему.

До ужина слонялись по пустому и будто выцветшему особняку. Сосредоточиться на делах не выходило.

Вечером брат снова отказался спускаться, и только слова «вряд ли отцу понравилась бы твоя голодовка» заставили его покушать. После мы так же молча разошлись по комнатам.

Случались и ситуации, которые пробивали на грусть, тоску и слезы. Я пару раз заходил в кабинет, желая поговорить с отцом, и только глядя на холодный камин напоминал себе, что уже никогда не поговорю. Мать зашла в лабораторию, потому что не нашла его в кабинете, и вышла, бледная. Ника клялась, что слышала грузные шаги отца по коридору второго этажа, но когда выглянула — никого.

Память не отпускала нас.

Я поговорил с Никой, чтобы не оставлять маму одну, и уговорил посидеть с нами Степана. Так и сменяли друг друга, сидя в ее комнате до утра. Никто не хотел спать.

Телефон звонил каждый час. Я отвечал, разговаривал, приглашал на похороны и отключался. Но запоминал тех, кто звонил — за такое внимание в нашу сторону я обязательно в будущем воздам. Для меня каждый из этих людей стал чуть ближе, пусть я с ними раньше не общался.

Удивительно, что позвонили даже Слава Липов и Алиса. Слава сказал, что на похороны у него попасть не получится, но звонил он точно не злорадствовать, и соболезнования принес искренние, как и Алиса. Та даже спросила, уместно ли будет появиться. Я ответил, что если хочет, пусть приходит.

Временами прорывало на плач то сестру, то брата, то маму. Я сам считал, что рыдать ни в коем случае не стану, но с прогнозом поспешил.

— Айдар! — раздался в трубке взволнованный голос двоюродной тетки со стороны матери. — Айдарушка, горе какое…

И тогда меня прорвало. Я разрыдался, как ребенок — попытался успокоиться, но обнаружил себя спустя минуту, сидящим у стены и до крови прикусившим костяшку кулака.

— Ты слышишь меня, милый?.. — Раздавался потускневший голос этой доброй женщины. — Прими наши соболезнования.

На следующий день на учебу никто из нас не пошел — мы слонялись по дому, как приведения, залипали, смотря в стену.

К вечеру на черном катафалке привезли тело.

Михаил с телом не приехал, на звонок не ответил и не перезвонил.