Создатель сказок

Глава 20

С пропажи Ники прошло пять часов. Пунктуальная девушка никогда не позволяла себе пропадать на долгий срок, тем более — не предупредив родителей. А если бы потеряла телефон, обязательно приехала бы, или нашла способ уведомить нас, что она в порядке.

Я не тот человек, который в подобной ситуации подумает «ну что с ней могло случиться?», потому что представляю, что люди зачастую действительно пропадают. И я не вычеркиваю нашу семью из области риска на том основании, что мы какие-то там особые и неприкосновенные.

Звоню Дарье и описываю проблему.

— Как я ее найду, Айдар? — растерянно спрашивает секретарь. — У меня нет нужных связей, нет нужных навыков, и вообще…

— Стой, стой, — мягко прерываю. — Я не требую у тебя результата, не требую, чтобы ты нашла ее за час, два или за сутки. Просто я сейчас всем звоню, понимаешь? Попробуй найти сыщика, или придумай что-нибудь другое. Заранее спасибо. Давай.

После Даши звоню всем приятелям, кого знаю, и у всех спрашиваю одно и то же. Нахожу через соцсеть подруг Ники и спрашиваю, видели ли они ее, дошла ли она до них.

Затем захожу в комнату Ники.

Обыск в комнате сестры — аморально, или допустимо?

Наверное, аморально. Но допустимо. Извиняться буду, лишь если меня здесь застанут, а сейчас нужно действовать.

Я переворачиваю все шкафы, обыскиваю тумбочки и кровать, простукивая и проверяя мебель на предмет тайников.

Схронов не нахожу. То, что с трудом можно принять за тайник и зацепку — лежащий под кроватью небольшой кожаный кошелек, перевязанный шнурком. Внутри — коллекция из двадцати трех серебряных монет с самыми разными лицами и надписями — похоже, из разных осколков.

Отгоняю неуместные мысли о том, где и когда сестра достала монеты — сейчас не до этого. Надо найти Нику.

Как только я выхожу из комнаты, мне в объятия влетает Кристина.

— Айдар, Веронику нашли! Ваши родители уже во дворе, готовятся выезжать. Она в больнице.

И по дороге мне приходится рассылать сообщения тем, кто по моей просьбе начал шевелиться. Или сделал вид.

Ника выглядела плохо. Оплетенная проводами, с парой капельниц по обеим сторонам койки. Часть головы выбрита и замотана бинтами. Левая сторона лица побагровела и распухла.

— Ее будут держать в искусственной коме из-за травмы мозга, — говорит мама. — Целителям вмешиваться нельзя. Помнишь, как с тобой было? Неопытный целитель накачал тебя лечебной энергией. Так и здесь — среди свидетелей оказался слабенький маг-недоучка. Но беспокоиться не о чем — в нее влили столько целительной маны, что она не сможет умереть… — голос матери сломался.

— Говорят, ее сбила машина, — прогудел отец. — Больше не говорят, хотя автомобиль наверняка попал на камеры.

Отец стоял возле кровати. Бессильно сжимающая кулаки скала.

Степа смотрел на Нику широко распахнутыми глазами. По щекам пацана катились слезы.

Посещение заняло около часа, а потом родителей и брата выпроводили из палаты.

Как только я остался в палате один, я достал из кольца контейнер с симбионтом, скальпель.

Кенку появляется передо мной по щелчку пальцев. Сразу сбрасываю ему информацию по поводу операции. Ворон перекладывает сестру на пленку, расстеленную на полу, причем умудряется не выдернуть ни один из проводов и внутривенных катетеров.

— Все знают, каждый мой поступок низок, — бормочу я тихо. — Вполне возможно, что я мразь, но я всё как всегда свалю на кризис…

На самом деле, не вижу ничего плохого в своих поступках. Если важные мне люди беззаботно пляшут на краю пропасти, не видя опасности, то я должен обеспечить их страховкой. Даже против их воли.

Операция проходит успешно. Симбионт закрывает рану, кенку вытирает влажными салфетками кровь, и на спине Ники теперь виден бугристый шрам. Вешаю на него иллюзию, чтобы не было вопросов у врачей, и выхожу из палаты. Родные сидят на диванчике возле двери.

Подхожу к отцу.

— Ты узнал, кто занимается этим делом, и что удалось выяснить по поводу нападения? Насколько я знаю, ее забрала скорая, а значит, на месте происшествия могли быть и сотрудники полицейского управления. И, возможно, даже те скоростные мрази, которые ее и сбили.

Папа вздыхает. Смотрит на меня устало.

— Что? Думаешь, что я не имею права знать? Или спрашиваю это от праздного любопытства?

Отец поднимается, берет меня за локоть и отводит по длинному коридору подальше, чтобы мама и Степан не слышали.

— Я знаю, как ты решаешь проблемы — слышал про торговый центр Липовых.

— Так кому будет хуже, если я и эту проблему решу так же? — тихо интересуюсь у отца. — Нике хуже точно не будет. А меня действительно порадует чужая боль. Да, вот такой вот я плохой человек.

— Именно поэтому я тебе ничего не рассказываю.

— Тогда я выясню сам.

— О, в этом я не сомневаюсь. Только к моменту, как ты найдешь виновных, малость подостынешь и посмотришь на ситуацию здраво, и вместо того, чтобы рубить с плеча, ограничишься соразмерным ответом.

Зря, конечно, он так думает. Вряд ли я остыну до такого состояния, чтобы не воздать причастным с лихвой.

Ночь у меня выдалась длинная. Хорошо, что родные не стали играть в героев сериалов, которые днями и ночами сидят у постелей родственников, отлучаясь только в туалет и ближайшую столовую, и поздним вечером приехали домой.

Пришлось накрепко усыпить их и провести еще три операции. Вызванный кенку вместе с гоблинами перекладывал отца, мать, обтирал влажными губками тела, смывая кровь. Часть крови с пленки пролилась на паркет, пришлось отмывать и его.

Когда кенку резал спину Степана, я чувствовал себя особенно погано. Черт, если бы была адекватная альтернатива, я бы с радостью выбрал ее. Легко бы согласился на какой-нибудь другой вариант, который защитит моих близких. Но таких попросту нет. После двух-трех месяцев в теле прокачанный симбионт оживит даже мертвеца, если не пустить человеку пули в сердце и голову. После полугода две пули вряд ли убьют человека. А после трех-четырех лет справиться с ним можно будет лишь магией, начиная от В-ранга. Причем бить должен человек, знающий, как бороться с носителями симбионтов.

Ничто другое не даст подобного эффекта. Возможно, император носит возле сердца несколько S-ранговых артефактов, раз прожил куда больше века. Но мы — не он. Приходится выбирать альтернативные пути.

Мелькает мысль, что стоило заняться внедрением симбионтов в близких сразу, как эти существа у меня вообще появились. Если бы я не играл в послушного сына и не спрашивал разрешения у отца, Вероника сейчас не лежала бы в коме, а рассказывала, кто ее сбил.

В общем, сумбурная выдалась ночка. Зато утро меня порадовало.

Разумеется, сегодня я в академию не поехал. Вместо этого я отправился к месту, где нашли Нику. Прошерстил память продавцов из ближайших магазинов, даже походил по квартирам, чьи окна выходили на ту злополучную дорогу. Потратил семь часов, восстанавливая всю картину из мозгов обывателей, но справился — это не девушку по всему Новосибирску искать. Происшествие вышло шумным, и на этот шум многие выбежали.

Потом я нашел полицейский участок, ответственный за этот район, и нужного следователя. Проник в его пустующий кабинет и сел на стул у стены.

Спустя час в кабинет зашел следователь. Должность его по погонам я не разобрал: никогда не разбирался в структуре полицейского управления, хватало более важных занятий.

Немедленно подключаюсь я к его разуму и убираю нехорошие мысли: попытаться напасть на меня, или начать задавать неуместные вопросы, выясняя, как я здесь оказался. Зато на него нападает необычайное желание поговорить с посетителем.

— Ты чего здесь делаешь? — с неудовольствием посмотрел он на меня, будто ожидая, что я извинюсь и пропаду.

— Я по поводу Вероники Алмазовой.

— Вашу сестру сбили на перекрестке улицы Горького и Романова. Она перебегала дорогу в неположенном месте. Есть свидетели, да и камеры все зафиксировали.

А я вот помню, что Ника не нарушает правил. Кроме установленных вдоль дороги камер есть еще и иллюзии. За два часа, которые у меня были перед встречей со следователем, я отыскал настоящего свидетеля, а не тех, которых «нашли» заинтересованные люди. Отыскал, затуманил разум и выпотрошил всю информацию. Не слишком гуманно, но Сергей ничего не вспомнит — воспоминания о допросе я ему качественно заретушировал. Кроме того, компенсировал вмешательство. Мужик корил себя тем, что ведет себя слабовольно — постоянно занимает деньги собутыльникам, которые не собираются их возвращать, прощает измены жены, и я устроил ему закалку — тот месяц провел в иллюзорной тайге, куда его выкинули с вертолета с одним ножом. Подкидывая стрессовые ситуации (и помогая с этим стрессом справляться) провел его от паникующего жалкого обывателя до уверенного в себе сверхчеловека, который в конце своего путешествия против тройки гноллов сражался, и не получил неприятных ништячков в виде ПТСР или кошмаров. Потом, конечно, заретушировал воспоминания о прожитом, но вместо старой личности за штурвал встала другая — закаленная и уверенная в себе. Но сейчас не об этом.

— А теперь давай я расскажу тебе, как было дело, — спокойно предложил я следователю. — Ты же не против?

Мужчина попытался было возмутиться — как же, я обращаюсь к нему не на «вы», но не смог ни раскрыть рот, ни подняться со стула — я зафиксировал его в том положении, в котором он сидел.

— Моя сестра уважает правила, и она переходила дорогу именно там, где нужно, — продолжил я. — А Лексус, за рулем которого сидел семнадцатилетний Кирилл Салтыков, мчался под девяносто километров в час — чудо, что Ника вообще осталась жива. Ты слушаешь?

Следователь слушал. Бледнел, дрожал, пытался вырваться из железных тисков моей воли, но слушал.

— Сразу после ДТП Салтыков и трое пассажиров, не обращая внимания на мою сестру, потерявшую сознание и истекающую кровью, скрутили номера с автомобиля и вызвали «своих». Вскоре на место трагедии приехали десяток иномарок с представителями рода. Они успели даже раньше скорой помощи, представляешь?

Род Салтыковых, пусть и не древний, но богатый и уважаемый: они обросли связями, как деревья корнями. За ними числится девять А-ранговых осколков с углем, из которого эти люди гонят бензин для всего города, что тоже накидывает им очков влияния. Не знаю, чем и как тебя уламывали, но оно и не важно. Меня другое беспокоит- если сестра придет в сознание, она легко опровергнет ваши поддельные видеозаписи, рассказав реальную версию событий. Поэтому, подозреваю, что прийти в сознание она не должна — подозреваю, что ей уготовано умереть от какой-нибудь трагической случайности, или внутренних травм, «незамеченных» целителями.

В кабинет постучали. Спустя секунду дверь приоткрылась и на пороге появилась девушка.

— Александр Михайлович?

Хозяин кабинета не шевелился, но девушке привиделось, что он повернулся к ней и попросил не беспокоить его еще полчаса, что бы не случилось.

— Хорошо, — с легкой растерянностью сказала девушка и закрыла дверь.

— Раз у нас есть время, давай-ка сделаем из тебя образцового слугу закона. После моего вмешательства ты, мудила, раскрутишь этот клубок купленных связей. А потом уже по ситуации — исповедаешься губернатору и назовешь имена всех козлов в погонах, получив соответствующее наказание, либо — останешься работать на этом же месте, искупая неподкупной службой вину перед городом и всеми, кого прежде обманывал.

— Все… в той или иной степени замараны… — выдыхает мужчина. Его жутко пугает перспектива стать честным и получить пулю в затылок от бывших друзей.

— Значит, пройдем с тобой по цепочке, — хлопаю я по плечу следователя. — Сперва сделаем честным тебя, а потом — всех остальных. Постарайся вспомнить адреса и имена…

Трачу пятнадцать минут на необходимые установки, но пока не активирую их — пусть все станут честными одновременно, чтобы не было казусов. Причем все, кто обработан мною, еще и друг с другом дружить будут — я выставлю необходимые императивы. Такой кружок голландского штурвала для них замучу — ахнут. Исчезнут откаты, покрывательство, укрывательство и недоносительство. Круговая порука будет, но лишь в положительном смысле. Увы, подобное изменение в поведении от менталистов не скроешь. Но все же, если их рассекретят позже, чем новые установки врастут в самую суть людей, ни один менталист не сможет без проблем справиться с последствиями — я весьма глубоко засовывал установки и изменял слишком многие воспоминания.

Да и прикажут ли менталистам корректировать личности, или менять людей на постах? Все же кроме честности я не стану ничего добавлять — ни верность себе, ни ненависть к императору. Представляю, как будет звучать отчет менталиста о найденных установках: «при стандартной проверке служащего такого-то мною была обнаружена повышенная честность».

В больницу мы со Степаном поехали вместе. Мама и папа вовсе с утра туда отправились. Отец свалил руководство кузней на птиц, и не стал сегодня отправлять оговоренное пространственное кольцо с товаром в Днепр. Покупатель оказался понимающим, и не стал скандалить. Но все-таки надеюсь, что отец не забьет на собственноручно создаваемое предприятие.

Мы сидели втроем на стульях в одноместной палате. Мама и отец вспоминали какие-то истории — как связанные с Вероникой, так и совершенно посторонние.

— Расскажешь что-нибудь? — смотрит на меня отец.

— Да не могу ничего вспомнить… — неловко пожал я плечами. Как обычно, когда кто-то говорит «расскажи что-нибудь», из головы пропадают все мысли. — Хотя погодите, есть один момент. Не знаю, почему именно его вспомнил. Мы недавно гуляли вечером. Случайно получилось — она шла с чьего-то дня рождения, а я по своим делам ходил. Пересеклись в квартале от дома, и решили пройтись, навернуть кружок по району. Разговаривали об отношении к боевым искусствам, еще о какой-то чуши. Ника была в тех самых черных туфлях на каблуках. И вот идем мы через парк, и я слышу, что-то в кустах шуршит. Говорю сестре, что надо бы поторопиться, мало ли кто в этом парке вечером из нор вылезает, а она шума не слышит и отвечает, что не побежит наперегонки до дома и не ускорится — каблуки мешают. Идем дальше, а шорох не стихает, будто что-то крадется прямо а нами. Вероника снова ничего не слышит. Но пару минут спустя она все-таки заметила этот шум, и каблуки сразу перестали мешать.

Никто не засмеялся. Возможно, только я нахожу этот момент забавным.

— Предлагаю пропить курс зелий, — смотрю я на отца. — Всем нам пропить. Какой-нибудь подороже, с перманентными эффектами. Возможно, если бы Вероника была чуточку крепче, она бы сейчас не лежала в коме. Не ставлю никому в упрек, просто думаю, что мы сейчас можем позволить себе подобное.

Папа отводит глаза и кивает.

Мне понравилось, как мы сидим. Повод не понравился, не понравилось место, где мы находимся, а вот такие посиделки — спокойные, мне пришлись по душе. Спокойное времяпровождение, без всякой фальши, без улыбок, без недомолвок. Сидеть и изливать душу родным. Не пытаясь казаться круче, чем мы есть, не пытаться прятать чувства.

Только вот в какой-то момент мама снова пустила слезу.

— Мам, обещаю, что с ней все будет в порядке. Посмотри на ее лицо. Тот жуткий синяк, который мы видели вчера, почти исчез.

А еще я оставлю здесь гоблина под иллюзиями, на случай, если кто-то действительно захочет устроить для сестренки «несчастный случай».

— Не зря мы купили ей лучшие зелья, — кивает отец. — Хоть и дорогие, но нет ничего дороже своего здоровья и здоровья родственников.

— Это точно, — вздыхаю. — И, раз ты сам это понял, то и я сознаюсь — дело тут не в зельях. В общем, я нашел альтернативный способ помочь Веронике.

Степан и мама недоумевают, а вот глаза отца наливаются кровью.

Похоже, нас ждет непростой разговор.