Глава одиннадцатая, в которой наступает первый день осени

г. Фьорс, столица Фьоренхолле. Королевский дворец

Король Максимилиан сидел в большой зале дворца на собственном троне и чувствовал себя прескверно. Утром он выглядел настолько плохо, что придворному цирюльнику пришлось его даже слегка припудрить и нарумянить. Сегодня был первый день-смотр отбора, призванный представить претенденток королю и отсеять сразу тех, кто очевидно ему придется не по вкусу.

Девушек было так много, что их разделили на две большие группы: до обеда и после. Им всего-то нужно было по очереди пройти в зал под оглашение церемониймейстером своего имени и титула, поклониться королю и обменяться с ним парой фраз.

Чтобы добавить обстановке непринужденности в зале разместили столики с легкими закусками и напитками.

Максимилиану было интересно посмотреть, что же за девицы собрались здесь ради того, чтобы побороться за его сердце и титул королевы Фьоренхолле. Хотелось бы, конечно, чтобы первое было для них главным интересом. По удивительному стечению обстоятельств, вызванному непомерной любовью церемониймейстера к дорогим подаркам и золоту, честь быть представленными в первой партии получили только титулованные особы.

Распорядитель махнул рукой дирижеру и заиграла негромкая музыка. Максимилиан подался вперед.

– Ее сиятельство Изабелла Меренгская, княгиня Бременская! – важно провозгласил церемониймейстер. Лакеи распахнули двери, и в зал грациозно вплыла девушка в роскошном голубом платье.

“Какая красавица!” – подумал Максимилиан, поднимаясь со своего места и кланяясь претендентке, которая застыла перед ним в изящном реверансе.

– Безмерно рад нашему знакомству! – искренне сказал король, провожая ее вглубь залы, и возвращаясь на трон.

– Ее высочество Мелисса Химлинская, младшая принцесса правящей королевской династии!

Двери распахнулись и вошла утонченная красавица в белом.

“А эта еще красивее”, – пронеслось в голове у короля.

– Иоланда фон Теренан, графиня Антильская, герцогиня Форуа из Ютрона!

Яркая, как экзотическая бабочка, брюнетка в алом платье с глубоким декольте так низко поклонилась Максимилиану, открывая ему все содержимое выреза платья, и одаряя таким горячим взглядом, что король почти определился с выбором.

“Пожалуй, пока что эта мне нравится более других…” – подумал он.

– Немирея Ардо!

– Эмма Розенкранц!

– Далила Реаниди!

– Амаль аль Саладдин!

Красавицы потянулись одна за другой совершенно сбивая короля с толку. От оголенных плеч, полуобнаженных бюстов, блестящих тканей, шляпок, тиар и заколок у него все совершенно смешалось в голове.

Максимилиан вдруг почувствовал себя как в детстве, когда будучи восьмилетним мальчиком, в день своих именин так хотел попробовать праздничный торт раньше других, что пробрался на кухню и тайно выел середину огромного четырехъярусного кремового красавца, над которым трудился накануне целый подряд кондитеров. Сначала было очень вкусно, затем слишком сладко, а потом очень тошно.

Вот и сейчас вокруг было столько красоты, от которой его глаза и разум пресытились, что он невольно стал развлекать себя тем, что выискивал в этих совершенствах различного рода недостатки.

“Эта слишком приземиста, – думал он, разглядывая очередную принцессу. – Эта полновата. Эта худовата, эта слишком чернявая, эта слишком белесая. У этой прическа, словно башня…”

– Розетта фон Эдегор, маркиза Аранийская! – прервал его размышления голос церемониймейстера.

“ А эта…” – начал было он мысль и тут же удивленно прервал внутренний монолог, ибо в залу вошла весьма эксцентричная особа. Пара девиц из Арании уже находились здесь, поэтому списать наряд новоприбывшей дамы на особенности моды тех краев было нельзя.

Темно-лиловое платье маркизы было все покрыто волнами рюш, что исключало возможность оценить ее фигуру. На лицо была низко надвинута шляпка в тон к платью, похожая на бисквитное пирожное с кремом. Но самое занятное началось, когда удивительная гостья сделала первые шаги по залу. Казалось, что у нее была таинственная цель идти, не отрывая ног от пола. Благодаря шаркающей походке маркизы, Максимилиан начал думать, что на отбор к нему заявилась старушка в весьма преклонных годах. Однако, высокое же мнение о себе у некоторых дам!

Светские беседы, которые вели многочисленные красавицы вдруг стихли и все глаза с любопытством уставились на маркизу фон Эдегор.

Та дошаркала до короля и отвесила ему настолько низкий поклон, что чудо-шляпа слетела у нее с головы, обнаружив под собой прехорошенькое личико и прекрасные каштановые волосы.

– Ой! – сказала маркиза и густо покраснела.

Максимилиан ловко поднял шляпку и сказал с улыбкой:

– Будьте любезны, не надевайте ее более никогда!

– Хорошо, – еще сильнее залилась краской та.

Король взял ее под руку и повел к остальным девушкам.

– Простите мою бестактность, но у вас какой-то недуг? Может быть, проклятье или что-то вроде того? – поинтересовался он, имея в виду странную манеру претендентки передвигаться, не отрывая ног от пола, так, что иногда из-под юбки выглядывали лишь кончики носков ее туфель.

– Просто туфли немного трут, еще не успела разносить, – с обезоруживающей честностью сообщила ему маркиза.

– О, так не мучайтесь! – воскликнул король. – Просто снимите их, и все! Я позволяю! Нет, я даже настаиваю!

Маркиза вдруг побледнела и стала отнекиваться:

– Что вы, ваше величество! Во дворце да присутствии короля и без туфель! Мне не простят такого поступка!

– Да не волнуйтесь вы так, зачем же доставлять себе такую муку! А хотите, я попрошу всех отвернуться и не смотреть? Ну же, давайте! Снимайте!

Продолжал он настаивать, но, видимо, в Арании вопросы женских стоп считались чем-то интимным, и он допустил чудовищный промах, проявив излишнее рвение. Маркиза пришла в полное смятение, замотала головой и попятилась к дверям. Максимилиан хотел загладить свою вину и подался за ней, но та шустро ушаркала по коридору мимо вытянувшихся по струнке лакеев.

За поворотом Максимилиан обнаружил две огромные туфли, украшенные золотой вышивкой. Рядом валялись какие-то тряпицы.

“Немного трут?” – мысленно он повторил слова странной маркизы, и разглядывая обувь, которую можно было бы использовать в качестве лодки для парочки горных лилипутов.

г. Мюлль, дом г-жи Эдегор

Иве аккуратно посмотрела в окошко и обменялась с матушкой тревожными взглядами. Возле их калитки сейчас стоял бургомистр собственной персоной.

– Мама, – торопливо заговорила Иве, укрывая волосы теплым платком так, чтобы ни пряди не выбилось из-под него, – последний раз тебя прошу, возьми оставшиеся деньги и поезжай в Вильхово да сиди там тихонько, а соседям скажи, что во Фьорс отправилась разыскивать Рози!

– Я не брошу дом! – нервно зашептала ей матушка. – Кто будет печь топить? Зима впереди! Да и негоже жилище оставлять пустым.

– Эй, есть дома кто? – крикнул бургомистр.

Госпожа Эдегор поспешила встретить его и открыла дверь.

– Здесь проживает семейство Эдегор? – осведомился градоначальник..

– Здесь, уважаемый господин бургомистр, – подтвердила матушка.

– Ну и где ваша дочь?

– Вот она.

Госпожа Эдегор показала на Иве, застывшую позади ее спины.

– Не понял. Это кто? – нахмурился мужчина и снова заглядывал в свой список, в котором значилось “Девица Эдегор, переулок Бронников”.

– Дочь моя. Иветта Эдегор.

– Однако, странно! Я помню, что та была росточком пониже и лицом круглее. А эта будто другая.

Иветта заметила, как матушка пришла в большее волнение, задрожала и готова была уже выложить все, как есть, и заторопилась сказать вперед нее:

– Недужила недавно, вот и спала с лица. Когда худеешь, сразу будто бы вытягиваешься, и выше кажешься.

– Гм, – с сомнением сказал бургомистр, еще раз осматривая Иве, – ну ладно, бери вещи, прощайтесь с матушкой да поедем.

Иве обняла матушку и еще раз ей еле слышно шепнула: “Езжай, а за меня не беспокойся!”.

Она заняла место в маленьком открытом экипаже, которым правил личный бургомистров кучер, и они покатили. Сердце сжималось в тяжелый комок: от тревоги за Рози, матушку и за себя. Никогда она даже и не воображала себе, что будет служить у Метелицы: старуха внушала ей неподдельный ужас. Но представить, что ко всем их невзгодам добавится еще недовольство бургомистра, и, что страшнее, – гнев самой Метелицы, было и вовсе невозможно.

Скорее всего, та придет в ярость, когда поймет, что к ней привезли не ту девушку: сразу окатит ее смолой, да и отправит домой с позором. А если не заметит, то все равно не миновать стыдобы перед людьми, только несколькими месяцами позднее. Ну какая из Иве помощница по дому? У нее вся стряпня то горит, то выходит несъедобной, а уж если воду из колодца понесет, то обязательно расплещет половину по дороге.

– Наверное, сильно хворала? – спросил участливо бургомистр. – На площади-то такая живенькая была, бойкая. А сейчас сидишь, как мышка. Или забоялась старуху?

Иве кивнула.

– Да ты не бойся, каждый год девиц к ней вожу в этот день. Никого еще не съела! Хотя характерец у нее скверный, это точно. Угодить сложно. Но ты старайся, старайся.

Они свернули с большой дороги на маленькую, экипажик затрясло.

Спустя некоторое время дорога и вовсе закончилась.

– Дальше только пешком, – сообщил ей бургомистр. – Давай свой узелок, помогу донесть.

Иве протянула ему свою холщовую сумку с вещами, и они пошли вглубь леса, продираясь через заросли кустов и то и дело отводя от лица низко склонившиеся ветви деревьев.

– Как только ступишь во двор, то имей в виду: назад дороги не будет, покуда старуха сама тебя не отпустит своею волею. Как бы тяжко тебе ни было, как бы ни хотелось домой, терпи.

– А если не пойду вовсе? – вдруг спросила Иве, останавливаясь.

– Ты это брось, – забеспокоился бургомистр, который понял, что сболтнул лишнего, – такого даже думать нельзя. При прежнем градоначальнике один раз девица вдруг передумала, да и перед самыми воротами сиганула в лес. Что ей в голову ударило, орф ее знает! Ох, и сердилась тогда Старая. На весь Мюлль обиду держала целый год. Летом – ни дождинки не было, зимой – ни снежинки. И только злющий северный ветер год завывал у нас с утра до вечера. Я это очень хорошо помню. Ходили тогда к ней горожане, на коленях стояли, просили сжалиться. Насилу вернули милость.

За деревьями показался деревянный дом, обнесенный невысоким заборчиком.

– Ну вот и пришли, – нарочито бодрым голосом сообщил мужчина. – Мне во двор заходить не положено. А ты позвони в колокольчик и жди, когда она выйдет. Сама без приглашения тоже не суйся. Метелица этого шибко не любит.

– А вы не подождете здесь? Может, она передумала меня принимать на службу и сразу в смоле искупает да пошлет восвояси?

– Да с чего вдруг-то? – засмеялся бургомистр. – Ну давай, благослови тебя богиня, будь молодцом.

Он поставил вещи к ногам Иве, поднял ладонь и еще раз сказал:

– Не подведи!

Затем отошел на несколько шагов, обернулся, убеждаясь, что Иве никуда не сбежала, и помахал ей рукой.

Девушка отыскала небольшой серебряный колокольчик на заборном столбике и легонько тряхнула им. Лесную тишину нарушил мелодичный звон.

Она заглянула за забор и обомлела: с крыльца на дорожку сходил небольшой крутящийся вихрь и плыл прямиком к ней. Она сильнее затрясла колокольчиком в надежде, что Метелица выйдет из дома и проводит ее. Но не было и признака того, что хозяйка на месте.

Вихрь остановился перед калиткой, загораживая вход.

– Спокойно, дружок, – сказала Иве, примиряюще выставляя вперед ладони. – Я к вам на службу. Понимаешь? Я подожду здесь, пока твоя хозяйка выйдет и пустит меня в дом. Меня зовут Иве.

Вихрь крутанулся на месте несколько раз и остановился.

Тут девушку что-то внезапно защекотало за шиворотом и она с визгом соскочила со своего места. Огромный, изрядно потрепанный подсолнух перегнулся к ней через забор. Иве не могла отделаться от чувства, что цветок принюхивался к ней, словно лошадь изучает незнакомого ей человека!

Она присела на корточки, раскрыла сумку и выудила из небольшого мешочка со снедью кусок сахара, положила его на раскрытую ладонь и медленно поднесла к подсолнуху. Тот склонил набок желтую голову, которая когда-то была идеально круглой, а теперь имела недостающие куски, и потянулся лепестками к сахару. У Иве аж рука немного затряслась: что если кусанет за ладошку? Но тот лишь легонько коснулся ее лепестками, аккуратно взял сахар и стал раскачивать головой из стороны в сторону. Иве расценила это как признак удовольствия.

Вихрь подался вперед, вытягиваясь и заглядывая к ней в сумку.

– Сахар будешь? – спросила у него Иве. Тот дважды крутанулся вокруг своей оси.

– Быть может, хлеба? – предложила Иве, поразмыслив.

Тот снова сделала два оборота.

Иве еще раз позвонила колокольчиком, на этот раз настойчивее. Метелица не спешила принимать ее на работу. Вихрь издал печальный вздох.

– Даже не знаю, что тебе предложить! – озадаченно сказала девушка. – Разве что только за ушком почесать.

Вихрик заплясал на месте, выказывая своим видом нетерпение и радость.

Иве протянула руку к нему, и та погрузилась во влажную прохладу, которая еще и пребывала в постоянном движении. Удивительное чувство! Внутри вихрика кружились разные мелкие предметы и капельки воды, создавая эффекты удивительной красоты.

– У тебя там даже небольшая радуга внутри! – ахнула Иве. – Ты просто великолепен!

Ее новый приятель горделиво затанцевал, а потом подвинулся, уступая Иве проход.

– Приглашаете? – спросила Иве.

Подсолнух закивал головой, а вихрь снова закружил на месте.

Иве ступила за калитку и сделала небольшой шаг вперед.

– Ой, а если ваша хозяйка будет браниться?

Подсолнух помотал головой отрицательно.

– Ну смотрите, я на вас надеюсь!

С ее появлением мягко застучала ножками большая резная скамейка для отдыха во дворе, несколько раз подпрыгнула на месте лейка. Небольшой коврик расправился и лег на дорожку, прямо перед ее ногами.

Иве пригляделась. Возле входа в дом лежало нечто большое и темное. Вихрь метнулся к этому и закружил вокруг. Затем завис и выплюнул свое содержимое в виде капель воды и мелкого мусора на непонятный предмет. Предмет застонал и пошевелился…

Загрузка...