Системный Кузнец IV

Глава 17

«Так вот ты какой, барон…» — первая мысль, пронзившая сознание, была странно спокойной. Знаете, наше воображение всегда рисует карикатуру — мы слышим слухи, сплетни, дорисовываем образ злодея или героя. Я представлял мужика жирным тираном, упивающимся кровью, или безумцем, но реальность, как всегда, оказалась сложнее. Всё, что надумал о нём, рухнуло в тот момент, когда увидел человека из плоти и крови.

Фон Штейн смотрел на меня, и этот взгляд был другим — не таким, как у Брандта или Быка, которые видели во мне лишь назойливое насекомое, осмелившееся укусить слона. Нет. Это был взгляд, который действительно изучал и оценивал.

В цехе повисла мёртвая тишина. Последний удар молота прозвенел и затих, оставив лишь эхо — остался только треск углей и давящее присутствие этого человека. Рядом с ним даже огромный Брандт казался скукожившимся школьником, боящимся поднять глаза. Авторитет барона давил на стены этого места сильнее, чем вся гора над нами.

Секунд десять мужчина просто стоял, молча глядя на меня, затем медленно перевёл взгляд на цех — внимательно осматривал лица мастеров. На них застыло полное замешательство и страх, но в глазах всё ещё тлел огонь азартной работы, который разожгли.

Я слышал, как барон дышит — медленно и грузно, казалось, в каждом вдохе заключена вся тяжесть бремени.

Мужик сделал шаг и спустился на ступень ниже. Ещё один. Тяжёлая подошва сапога с лязгом опустилась на камень. Роскошный меховой плащ шуршал следом по ступеням, как верный пёс, следующий за хозяином.

Наконец, фон Штейн спустился с уступа и оказался на площадке перед рядами бушующих горнов, в самом центре жара. Гвардейцы остались стоять наверху, застыв чёрными статуями. Никто не последовал за ним, из чего сделал вывод: старик ни черта не боится — знает, что если толпа с молотами бросится на него, он сможет дать отпор. Один. Гвардия здесь лишь для церемониала и устрашения.

Мужики смотрели на него — во взглядах смешивались интерес, страх и затаённая злоба на угнетателя, в чьей вине те были абсолютно уверены, но никто не двинулся с места.

Барон стоял в звенящей тишине — смотрел на наковальни, на пляшущий огонь, на подносчиков, которые замерли в тенях, как чумазые мыши.

Наконец, взгляд мужчины снова нашёл меня.

Взгляд пронзительный и проникающий — казалось, вскрывал как консервную банку, вытаскивая наружу всю суть, страхи и амбиции. И странное дело… Вся ненависть, которую лелеял последние дни, начала испаряться, как роса — сам не понимал почему. Как это работает? Магия? Аура власти, подавляющая волю?

В воображении, сопротивляясь наваждению, вызвал картинки уничтоженного Оплота — тела людей, занесённые снегом, стариков, задохнувшихся от ядовитой мглы, детей и гвардию Чёрного Замка, которая прибыла так поздно. Заставил себя вспомнить всё. Это его вина! Это барон забрал ополчение, оставив деревню голой, он наслал Ориана с проклятым заклятием «Вечного Сна», которое спасло одних ценой жизни других.

Но мысли, раньше раскалённые добела, сейчас казались тусклыми и холодными — лютая ярость не поднималась из глубин души. Этот старик давил энергетической мощью, тяжестью присутствия. А главное… во взгляде фон Штейна я читал интерес. И уважение? Или мне кажется? Или я придумал это себе, чтобы оправдать слабость?

— Кай, верно? — спросил барон тихо — голос был хриплым, до чёртиков усталым.

И вот когда тот обратился ко мне, гнев наконец проснулся — ощутил вкус на языке. Чёрта с два я буду играть в эту игру! Услышал, что здесь происходит, и решил что? Познакомиться? Завербовать? Купить?

— Да, — ответил просто, но глядя исподлобья, с вызовом.

В этот момент понял: во мне всё ещё говорят чувства Кая — мальчишки, потерявшего дом — именно его обида жила в душе, смешиваясь с расчётом взрослого сознания. Нужно не забывать об этом — в прошлой жизни такая встреча не вызвала бы бури, только анализ, а сейчас меня трясло.

Барон фон Штейн едва заметно прищурился — может, не понравилась интонация, а может, увидел во мне что-то ещё.

Старик медленно развернулся и посмотрел на Брандта, который всё ещё стоял на уступе, возвышаясь над нами. Гигант, почувствовав тяжёлый взгляд повелителя, тут же дёрнулся и вытянулся.

— Что ты видишь, Брандт? — спросил барон тихо, и голос, казалось, прозвучал в ушах у каждого.

— Что вижу? — не понял гигант, растерянно моргая.

— Да, — повторил фон Штейн, обводя рукой замерший цех. — Что ты видишь в своей кузне прямо сейчас?

Я посмотрел на «Ржавого» оружейника — тот, кажется, на мгновение растерялся. Великий и ужасный Брандт не знал, что ответить.

— Я вижу… — мужик запнулся, голос стал таким же скрипучим и ржавым, как его борода. Брандт чувствовал подвох в вопросе, но не мог понять, где именно. Наконец, природное раздражение оружейника взяло верх над осторожностью. — Что ты имеешь в виду, Ульрих? Говори толком. Не томи.

Удивился — такое панибратское обращение к правителю провинции от простого, пусть и главного кузнеца? «Ульрих»? Похоже, у них были особые и старые отношения, скреплённые чем-то большим, чем служба.

Барон шумно вздохнул, раздувшись как гора перед извержением, а затем выпустил весь воздух наружу с усталым свистом.

— Я ЗАДАЛ ТЕБЕ ПРОСТОЙ ВОПРОС, ОРУЖЕЙНИК! — громко сказал фон Штейн — мужчина не кричал, но в голосе зазвенела чистейшая сталь. — ЧТО ТЫ ВИДИШЬ В СВОЕЙ СОБСТВЕННОЙ КУЗНЕ⁈

Брандт тут же сник, поумерил пыл — раздражение ушло, уступив место судорожной работе мысли — мужик начал оглядывать цех, бегая глазами по замершим работникам, ища ответ на лицах.

— Я вижу… кузнецов, — выдавил ржавый, отчитываясь как школьник у доски, не выучивший урок. — Которые… которые не работают, а слушают. Кузнецов, которые впервые видят самого барона и штаны намочили от страха.

— Брандт… Брандт… Брандт… — протянул барон с горькой укоризной, вновь поворачиваясь всем телом к мужикам. Те глазели на представление с жадностью: не каждый день увидишь, как хозяин отчитывает цепного пса.

Ржавый гигант сглотнул — левый глаз нервно дёрнулся, и оружейник опустил взгляд в пол.

— А я вижу совсем другое, — тихо произнёс Ульрих фон Штейн. — Вижу горящие глаза. Слышишь, Брандт? Горящие глаза кузнецов. Не страх, а азарт.

Барон невольно улыбнулся, глядя на лица людей.

— Ты всё ныл и ныл мне, что нет достойных мастеров! Что все — шваль да бездарности, руки из задницы. Что не хотят работать, не хотят трудиться, всё только из-под палки да кнута… И что теперь?

Мужчина резко повернулся и посмотрел на оружейника в упор.

— Выходит, всё-таки получилось у тебя объединить мастеров, а? Получилось зажечь их? А, Брандт, старый друг? Или ты слепой и не видишь того, что творится у тебя под носом?

Гигант нахмурился ещё сильнее, лицо потемнело — Брандт осторожно поднял глаза и ещё раз осмотрел мужиков, наткнувшись на стену ненависти.

— Ага! Как же! Прям-таки он это всё провернул! — вдруг вырвалось у кого-то в глубине цеха. — Да с ним слово боишься сказать, не то что «объединиться»!

Вгляделся в чад кузни и увидел Томаса-Бульдога — мужик отошёл от наковальни, вытирая руки тряпкой, и смотрел прямо на барона, во взгляде не было покорности.

— Пацан это всё! — поддержал его другой голос. — Он нас тут сплотил! Он!

Лысый кузнец выпрямился во весь рост, глядя на правителя провинции с вызовом отчаяния.

— О как… — тихо выдохнул барон. — Опять этот пацан…

Фон Штейн посмотрел на меня, потом перевёл тяжёлый взгляд на ржавого гиганта, который казался побитой собакой.

— И Огненный Практик… и народный бригадир… — седовласый правитель неопределённо помотал головой, реагируя на какие-то свои мысли, а затем взгляд снова сфокусировался на мне. — Правда это, парень? Ты здесь что… устроил перемены? Новый порядок завёл?

Слишком много внимания, слишком много света. «Не к добру всё это, не к добру…» — панически забилась мысль. Я ведь вроде и не хотел, как-то само всё получилось… А что дальше? Плаха? Или золотая клетка?

— Я… — голос дрогнул, но заставил себя продолжать твердо. — … просто делал то, что посчитал нужным, чтобы работа была сделана.

— Хм-м… — барон прогудел, как остывающий паровоз — ноздри раздулись, седые брови сошлись на переносице. Мужчина медленно закивал каким-то своим выводам. — Мальчик, что смог объединить стаю старых, битых жизнью волков-одиночек… Что умеет вливать Ци в сталь, как древний мастер…

Говорил, глядя перед собой, размышляя вслух, а затем медленно повернулся ко мне и сделал ещё несколько тяжёлых шагов. Встал совсем близко, так что тень накрыла целиком. Ульф невольно отшатнулся, прячась за моей спиной.

Барон стоял напротив, внимательно вглядываясь в моё лицо.

— Кто же ты такой? Дитя Верескового Оплота… — глаза сощурились. — Кто ты такой, Кай?

Он чуть склонился ко мне — весь мир исчез: жар, Брандт, кузнецы. Остались только он и я. Огромный нос с порами, стальной взгляд, в котором отражались прожитые года и груз власти, который мужик тащил на плечах.

Я сглотнул. Даже когда стоял на приёме у губернатора, получая медаль «За отвагу на пожаре», не испытывал и десятой доли такого давления — это не просто власть, а Сила. Было очевидно: старик сильнее всех в зале — физически и абсолютно.

— Я… — внутри всё дрожало, Ци совсем не осталось, слабость поглощала, ноги подкашивались. Соображал крайне плохо, всё плыло в тумане. — Я сын Арвальда — охотника, достигшего девятой ступени Закалки Тела… Я — подмастерье мастера Гуннара, кузнеца в третьем поколении из осаждённого Оплота… Я — практик Огненной Ци…

«Я чёртов попаданец из другого мира!» — хотел было добавить, но кое-как сдержался, прикусив язык.

Смотрел на старика снизу вверх, не отводя глаз, стараясь выдержать взгляд, что буравил внутренности и сверлил черепную коробку.

Барон выпрямился, медленно кивая — не столько ответу, сколько собственным мыслям.

— Сын Арвальда… — протянул, словно пробуя имя на языке, ощущая вкус. — И подмастерье мастера Гуннара…

Мужчина нахмурился и, не меняя позы, повернулся к Брандту.

— Кажется, этот мастер Гуннар сейчас в нашей кузне? Служит Чёрному Замку?

Гигант оживился, но увидел, как желваки заходили ходуном.

— Да, Ульрих, — поспешно ответил оружейник. — Он тоже здесь. Прибыл с партией беженцев неделю назад. Работает в дневной смене.

— И? — коротко спросил барон.

Глаза Брандта вновь забегали, мужик запыхтел, пытаясь сохранить учтивость, но вопросы барона снова и снова ставили оружейника в тупик.

— Никак не проявил себя — обычный уровень. Средний по стаду.

Фон Штейн искривился на секунду, а затем кивнул, принимая ответ. Резко повернулся к мужикам-кузнецам, которые затихли, как мыши в присутсвии льва.

— ГУННАР! СЫН ТОРВАЛЬДА! ТАК⁈ — крикнул барон так громко, что звук, усиленный акустикой пещеры, отразился от стен и вернулся назад эхом.

Некоторое время висела тишина. Ульрих бегал глазами от одного лица к другому, ища того, кто откликнется на зов.

— Да. Сын Торвальда, — наконец послышался хриплый, но твёрдый голос.

— Тот самый Торвальд-Железная Рука⁈ — вновь крикнул барон, в голосе прозвучала смесь недоверия и надежды.

Из-за одного из дальних горнов вышел старик Гуннар — шёл неуверенно, шаркающей походкой, словно шёл на плаху, но голову держал высоко и смотрел точно в глаза правителю. Старик прошёл чуть вперёд, в круг света, и остановился — теперь его хорошо видно всем.

— Тот самый, — ответил он.

— Легендарный мастер… — произнёс барон с глубоким уважением, понизив голос. — Один из лучших кузнецов Предела, чьи клинки до сих пор служат моим гвардейцам.

Видел, как изменилось лицо Гуннара — застарелая боль тенью прокатилась по его чертам — боль человека, который всю жизнь жил в тени великого отца.

— Да, — тем не менее твёрдо ответил старик и замолчал, с достоинством выдерживая взгляд хозяина этих земель.

— И это твой мальчик? — Ульрих фон Штейн указал на меня коротким поворотом головы.

— Мой подмастерье, да, — Гуннар кивнул. — И он превзошёл меня.

Барон двинулся вперёд, навстречу мастеру Гуннару — шаги отдавались под сводами цеха, а тяжёлый плащ волочился следом, накрывая чёрный камень.

Фон Штейн остановился напротив мастера почти вплотную, и некоторое время просто стоял, молча изучая старика. Лица барона не видел, но видел Гуннара — тот смотрел на правителя немного снизу вверх, и в глазах смешался старый гнев на барона за разорённый Оплот, и страх перед властью, и отвага принять любую судьбу.

— Ты хорошо его воспитал, — произнёс барон тихо, но веско. — Пусть ты и не… — замолчал на секунду, подбирая слова. — Пусть не смог стать лучше великого предка… но ты открыл мальчишку — дал ему дорогу.

Фон Штейн кивнул, подтверждая свои слова.

Мастер Гуннар судорожно вздохнул и опустил голову, словно слова были тяжёлым грузом.

— Да нет здесь никакой моей заслуги, — тихо сказал старый медведь. — Пацан — просто самородок. Сам по себе.

Вновь повисла пауза.

— Подними голову, старый кузнец, — послышался требовательный голос барона — в нём зазвенел приказ, которому невозможно не подчиниться.

Мастер с усилием поднял голову, встречая взгляд.

— Духи помогли тебе и сам Торвальд помог. Именно ты взял мальчишку к себе, в свой дом, к своему горну и ты дал ему в руки молот — значит, это твоя заслуга, и не может быть другого исхода, так что прими эту похвалу с достоинством и гордостью. Ты выполнил свой долг перед родом.

Видел, как старик Гуннар задышал чаще, прерывисто. Глаза заблестели — не слезами, а чем-то неясным — в мужчине что-то ломалось и строилось заново. Может быть, это именно те слова, которых не хватало всю жизнь? Признание его ценности не как копии отца.

А я тем временем стоял в шоке — всё менялось стремительно, как погода в горах. Барон оказался совсем другим — не тираном, упивающимся властью, а в каком-то смысле мудрым, хоть и жёстким вождём — до сих пор не мог осознать. И не только я — даже кузнецы, которые ещё вчера шептались про угнетателя, теперь смотрели на него иначе — с уважением и страхом, но без ненависти. Фон Штейн говорил на языке чести.

— ВЫ! — вдруг крикнул барон, разворачиваясь ко всему цеху. — Славные кузнецы Предела!

Окинул мужчин горящим взглядом, захватывая каждого.

— Вам приходится нести лишения: терять близких, терять дома, гореть в каменном Чистилище! Но поверьте — всё не напрасно! Мы следуем великой цели! Провинция на грани гибели! Невиданная Чернь просыпается в чреве Драконьих Гор, и ни один воин, ни один практик, будь он хоть трижды благословлён духами, не сможет уничтожить её без лучшего оружия! Без того, что куёте вы! Я благодарен вам за службу!

Барон коротко кивнул.

— Нечеловеческие условия! — вдруг крикнул кто-то из темноты, осмелев.

— С нами обращаются как со скотом! — поддержал второй голос — слова были порывистыми, дрожащими от страха перед собственной смелостью.

— ЗАТКНИТЕСЬ, БЕСЫ! — взревел Брандт. Я бросил на него взгляд — оружейник побагровел, став похожим на дьявола.

— ХВАТИТ! — гаркнул Ульрих, подняв руку, и гигант поперхнулся словами.

Фон Штейн отвернулся от Гуннара, тяжёлым шагом подошёл ко мне, встал рядом и вновь обратился к толпе.

— Тяжёлые времена требуют жестоких мер! Мы не можем позволить себе роскошь быть безвольными и слабыми, пока наши дети гибнут! — заговорил мужчина, глаза блестели отражённым огнём горнов. — Но сегодня я увидел всё, что нужно: ваши глаза, увидел, что здесь произошло то, чего мы ждали и чего хотели — вы объединились! Вы готовы стать щитом Предела!

Барон сделал паузу, давая словам проникнуть в сердца.

— Отныне наказания в виде плетей и лишения пайков отменяются! Лично моим указом!

Цех ахнул.

— А теперь… Снесите мне ваши топоры! Я хочу видеть, что вы создали!

Глаза мастеров забегали, ещё не до конца веря в происходящее, но руки уже делали. Мужики бросились к уложенному штабелю. Вот уже десяток, вот больше… Через минуту все шестьдесят пять топоров лежали у ног барона. Я скользнул по ним взглядом — качество 72–77%.

Мужик внимательно смотрел на арсенал. Кузнецы стояли полукругом, затаив дыхание.

— Мальчишка за день сделал то, чего ты со своей сворой надсмотрщиков не мог добиться за недели, — произнёс Ульрих тихо, с разочарованием — даже не повернулся к Брандту.

Затем добавил чуть мягче, но всё не глядя на него:

— Но ты рассказал мне о нём — не скрыл талант. Ты верен Делу, и я это уважаю.

Барон наконец посмотрел на меня.

— Пацан поступает под твоё личное начало, Брандт. Дай ему отдельную мастерскую, инструменты, ресурсы — всё, что попросит. А в общей кузне… теперь Новый Порядок.

В зале повисла гробовая тишина. Я краем глаза взглянул на ржавого гиганта — на нём не было лица, мужик сжался, как огромная пружина, готовая лопнуть и разнести всё вокруг. Пот струился по его лицу, смешиваясь с гримасой унижения — кулаки сжимались так, что, казалось, кости треснут.

— Да, мой господин, — выдавил мужик тихо. Голос был сухим, безжизненным и страшным.

Барон постоял ещё несколько секунд в полной тишине, затем лицо чуть смягчилось, но взгляд остался цепким.

— Сколько топоров готово? — бросил Ульрих, повернувшись ко мне вполоборота.

— Шестьдесят пять, — ответил просто, без подобострастия, глядя в глаза.

Внутри кипел котел из невысказанных вопросов и обвинений. Хотелось спросить про Оплот, про то, почему помощь пришла так поздно, выплеснуть всё, что накипело… Но понимал: не время и не место. Промолчал, загоняя гнев внутрь.

— До конца смены ещё есть время, — кивнул барон, проходя вдоль ряда. — Чувствую Огненную Ци, исходящую от металла.

Резко обернулся ко мне.

— До комплекта нужны ещё тридцать пять точно таких же. Гвардия выдвигается через сутки на зачистку предгорий. Справитесь?

Голос был тихим и доверительным — обращался не как к мальчишке-сироте, которого случайно прибило к берегу, а как к оружейнику. Это и раздражало, и… подкупало. Безусловно подкупало. Понял, что попался в ловушку харизмы и силы.

Но тогда же пришло и понимание: если попытаюсь сделать «точно такие же» — умру.

Я тяжело вздохнул, молчал, подбирая слова, и барон с его звериным чутьем уловил перемену в настроении.

— В чём дело? — спросил Ульрих строго, чуть повысив голос.

— Сила кончилась, — ответил прямо, не отводя взгляда. — Ещё немного — и сожгу себя изнутри.

В воздухе повисло напряжение. Почувствовал на себе взгляд Брандта. Я скосил глаза — лицо оружейника озарилось зловещей, едва заметной ухмылкой — в глазах вспыхнула радость хищника, увидевшего кровь жертвы.

Ульрих фон Штейн смотрел долго и оценивающе.

— Что ж… — наконец произнёс барон.

Развернулся к строю кузнецов.

— Даже без магии это всё равно будут добротные топоры.

Окинул тяжёлым взглядом каждое перемазанное сажей лицо.

— Делайте.

Барон развернулся и быстрым, на удивление ловким для такого массивного человека шагом, направился к лестнице. Гвардейцы «Грифонов» расступились, пропуская, и сомкнули строй за спиной мужчины. Через мгновение черный проем туннеля поглотил их.

Стук кованых сапог стих вдали.

Но Брандт не ушёл.

Оружейник остался стоять на уступе, возвышаясь над нами — молчал, глядя, как исчезает фон Штейн, а руки сжимались в кулак.

Я смотрел на него, а ржавый сверлил меня горящими глазами.

Затем Брандт сделал шаг. Тяжело опустил ногу на ступень ниже. Потом ещё одну. Мужик ступал медленно, будто заново пробовал на ощупь владения, проверяя, подчиняется ли ему камень. Но было видно: в гиганте остался осадок — земля под ногами больше не казалась незыблемой.

Мужчина спустился с последней ступени на пол цеха.

Мужики смотрели на него — во взглядах появилось что-то новое — искра гордости, но лица всё равно напряжены до предела. Видел, как кузнецы боролись с привычкой опустить глаза, сгорбиться, стать незаметными при появлении оружейника.

Брандт ухмыльнулся, из горла вырвался звук, похожий на рык.

— Я ведь тебя предупреждал, помнишь? — спросил мужик очень тихо, глядя куда-то в сторону. — Если не справишься до конца смены… Если сорвёшь заказ… Будешь жалеть об этом всю оставшуюся жизнь.

Вот же тварь… Даже сейчас, когда карта разыграна, когда публично проиграл, а барон лично запретил наказания, всё равно пытается сделать последний выстрел. Куда? В спину? Или в упор, надеясь на страх?

— Помню, — ответил я просто.

Брандт резко повернул голову, впиваясь взглядом в моё лицо, словно думал, что сделать со мной.

— Вот только теперь всё немного изменилось, — добавил я спокойно, проверяя границы новой реальности.

Слова повисли в воздухе, и тут меня пронзила противоречивая мысль — ведь если бы не этот рыжий ублюдок… Если бы он сам не пошёл и не доложил барону о том, что здесь происходит, о моём таланте, о топоре… Ничего бы этого не было. Брандт предал принципы тирана, но ради чего? Ради Дела? Или ради того, чтобы посмотреть, как я сломаюсь под грузом ответственности? Как к этому относиться, чёрт его дери?

— Де-е-ерзки-и-ий… — протянул мужик тягуче, словно напевая смертельную колыбельную. — Де-е-ерзки-и-ий щенок…

Улыбка медленно растеклась по его лицу, как пролитая кровь.

А затем ржавый взорвался.

— А-ХА-ХА-ХА-ХА!

Привычный хохот сотряс стены пещеры, ударил по ушам так, что захотелось их зажать. Я прищурился.

— Я ЛЮБЛЮ ТАКОЕ! — ревел тот, захлёбываясь безумием. — ЛЮБЛЮ!

Смеялся только он — остальные молчали, сжимая молоты. Эхо голоса металось под сводами. Что это было? Смех бессилия свергнутого короля? Или наоборот — радость маньяка, который наконец-то нашёл достойную игрушку, которую будет интересно ломать?

Наконец смех стал стихать, переходя в сиплое дыхание.

Брандт стоял, тяжело и грузно дыша, как бык после корриды — грудь ходила ходуном.

— Чего встали, челядь⁈ — рявкнул, резко бросив взгляд на замерших кузнецов. — Сказано вам — работать! Живо!

Мужики не шелохнулись — это был момент истины. Я смотрел на них в упор, чувствуя, как время замедляется. Что же будет дальше? Как поведут себя теперь, когда почувствовали вкус свободы?

Вот кто-то из задних рядов не выдержал, опустил глаза, плечи поникли. Вот кто-то начал виновато разворачиваться, чтобы побрести к своему месту.

Только Гуннар стоял неподвижно — старик смотрел на ржавого гиганта с такой ненавистью, что та казалась осязаемой.

— БЫСТРО, ТВАРИ! — проорал оружейник, срывая голос — слюна брызнула из перекошенного рта. Глаза пылали яростью и безумием.

— Ещё слово… — вдруг раздался голос.

Прозвучал тихо, но в тишине цеха был слышен каждому — мастер Гуннар говорил, едва разжимая губы.

— ЧТО ТЫ СКАЗАЛ, СТАРИК⁈ — прошипел Брандт.

Повисла тишина — все кузнецы замерли, словно на них наложили заклятие оцепенения. Гигант стоял, тяжело дыша, сжавшись, будто готовился к прыжку, чтобы оторвать головы сначала нам, а потом и себе в приступе ярости.

— Ещё слово… и я отрежу твой поганый язык, — Гуннар бросил взгляд на груду свежевыкованных топоров. — Этим самым топором.

«Вот же дерьмо… Мастер, что ты делаешь⁈» — паническая мысль прошила мозг. Я дёрнулся вперёд, чтобы… что? Встать между ними? Это бред — снесут первым. Во мне и капли силы нет сейчас, чтобы вступиться за старика против монстра.

Брандт затрясся — мужика била крупная дрожь от эмоций. Очень медленно пошёл в сторону мастера Гуннара — тот не двигался, буравя ржавого взглядом, полным спокойствия.

Оружейник подошёл к старику вплотную — лица почти соприкасались.

— За неповиновение Главному Мастеру положена смерть, — прошипел мужик сквозь стиснутые зубы. — За оскорбление — смерть. Тебя прикончить здесь и сейчас, старая падаль? Или дождёшься плахи на площади?

Кузнецы зашевелились. Видел, как заходили желваки — воздух стал электрическим. Даже Йорг Бык, стоявший в тени, занервничал. Пот стекал с его лба, блестя в отсветах огня.

— Мой отец — Торвальд Железная Рука… — голос Гуннара был твёрд. — Ему и так слишком много пришлось краснеть за меня на том свете. Плевать я хотел и на тебя, ржавое отродье, и на твою плаху. Хочешь сделать что-то — делай! А не трепли своим поганым языком, как баба на базаре!

Слова мастера источали такой яд, что тот затопил кузню. Лица Брандта не видел — только огромную спину, ходившую ходуном от дыхания.

— Брандт… — голос Йорга прозвучал нервно. — Барон ведь ясно сказал — новый порядок… Наказания отменены…

Гигант всем корпусом обернулся к бригадиру, ослепив того вспышкой безумия в глазах. Йорг сжался, отступив в тень. Челюсти оружейника были сжаты так, что слышался скрежет зубов.

— Слышал я… что он сказал, — просипел мужик.

Снова повернулся к Гуннару и вдруг резко схватил старика за грудки — ткань рубахи с треском порвалась. Вены на руке Брандта вздулись, рука дрожала.

Нужно вмешаться! Но как? Что сказать или сделать, чёрт их всех дери⁈ Я ведь всё ещё под началом этого монстра — меня никто не поставил командиром, не дали никакой реальной власти — только работу. Брандт всё равно главный оружейник.

— Это теперь твоя задача! — вырвалось у меня. Слова опережали мысли. — Хочешь остаться главным⁈ Делай то, что велел барон! Хочешь сгинуть в шахтах⁈ Делай по-своему! Убей его, и ты потеряешь всё!

Я говорил быстро, стараясь перехватить внимание, принять удар на себя.

Брандт замер — всё ещё держал мастера, тяжело дыша.

Затем пальцы медленно разжались — ткань выскользнула из хватки. Старик пошатнулся, но устоял. Оружейник опустил руки вниз и долго стоял неподвижно — казалось, боролся с самим собой, не зная, что сделать или сказать. Я не понимал, что с ним происходит, не видел лица.

Наконец, мужик медленно повернулся ко мне — сначала головой, а затем и всем торсом.

— Ты прав, — сказал гигант тихо, с усилием давя ярость. — Новые порядки… Ты под моим началом. Я отвечаю за результат.

Говорил механически, как заученную фразу — взгляд был подавленным и, кажется, потерянным.

Затем оружейник вздохнул, тяжело выпуская воздух.

— Гуннар… сын Торвальда… — прошелестел ржавый монстр очень тихо.

Мастер стоял за спиной у гиганта.

И тут Брандт сорвался.

Резко развернулся. Одно мощное движение — и ладонь сомкнулась на горле старика.

Гуннар не успел издать ни звука — тут же посинел. С ужасом увидел, как ноги мастера оторвались от земли. Все в цеху охнули. Я лишь успел дёрнуться в его сторону.