Системный Кузнец IV

Глава 13

Его рожа была так близко, что мог разглядеть каждую пору — глубокие трещины на обветренной коже, похожие на русла высохших рек, вздувшиеся вены на висках, какую-то желтовато-чёрную гниль в уголках глаз… Мужик уродлив, но, чёрт возьми, загнал меня в угол — прижал к стене не силой, а правдой.

Смотрел на него и молчал, лихорадочно прокручивая в голове варианты.

Этот чёрт хочет, чтобы я отвечал за смену и производство? Нет, хочет большего — чтобы стал Судьёй, решал, кого наказать плетью, а кого возвысить — точно так же, как он сделал это минуту назад со мной. Хочет, чтобы стал таким же, как он. Или… считает, что я уже такой же, просто притворяюсь «хорошим»?

Глаза Брандта плясали злыми огоньками и безмолвно говорили: «Ну что, щенок? Я вижу тебя насквозь — ты только строишь из себя героя — спасителя серых и убогих, а на деле — такое же властолюбивое чудовище, как и я, ведь именно чудовища заправляют этим миром. Быть таким — не зазорно, парень, а почётно — ты просто всю жалкую жизнь заблуждался, играя в благородство».

Моя голова невольно поднялась, спина выпрямилась, словно в позвоночник вставили стальной штырь.

Принять предложение?

Хотя… что тут принимать? Это ведь не просьба, а распоряжение — приговор. Если пойду сейчас против — пойду против всей системы «Кузни», гарнизона, барона. Могу ли позволить себе такой бунт?

Кулак сжался до хруста — почувствовал, как по венам, отзываясь на адреналин, пробежали потоки огня.

А ещё почувствовал, как внутри начинает разгораться азарт — не понимал до конца его природы. Отчего? От того, что хотел принять предложение? Возможно, мысль о том, что буду главным, распаляла уязвлённую гордыню? Выбраться наконец из жопы, где каждый встречный считал своим долгом плюнуть в меня, и снова стать командиром — вернуть себе статус, заслуженный потом и кровью в прошлой жизни…

А может, потому что хотелось бросить вызов? Принять власть, но использовать по-своему? Показать, что можно добиваться результата, не ломая людей через колено?

Хоть убейте, не понимал, какой из мотивов был настоящим — чувствовал лишь всплеск возбуждения и восторга от новых возможностей.

Я выдержал взгляд зверя ещё несколько секунд.

— Да, — ответил твёрдо и чётко. — Именно этого и хотел.

Брандт медленно и удовлетворённо закивал — из его груди вырвался довольный рык, похожий на урчание льва, только что сожравшего свежую тушу и понявшего, что прайд признал его вожаком.

— Так и думал, щегол… — пророкотал ржавый гигант. — Так и думал.

— Хотел, чтобы вы как можно скорее убрали отсюда вашу жирную задницу, — добавил я тихо, но так, чтобы слышал каждый. — И освободили место для того, кто будет обращаться с людьми не как со скотом.

Не дал ему насладиться триумфом — выбил почву из-под ног.

По цеху прокатился вздох, похожий на порыв ветра — кузнецы затоптались на месте, словно мужикам стало физически больно смотреть на самоубийство. Гуннар втянул голову в плечи, закрыв глаза.

Брандт смотрел на меня не мигая — грудь надулась, рот приоткрылся — видел, что оружейник хотел захохотать, как делал обычно, но что-то внутри него дало сбой. Порыв веселья только зародился и тут же потух, захлебнувшись в чём-то другом.

Видел, как гигант начал дышать — глубоко, тяжело и со свистом. Глаза наливались мутной яростью — показалось, что прямо сейчас поднимет огромную руку и одним ударом припечатает меня в каменный пол, смешает с грязью и угольной пылью в прямом смысле слова.

Мой кулак вспыхнул — уже не просто жар, а видимое пламя. Огненная Ци, переливаясь всеми оттенками от кроваво-красного до ослепительно-жёлтого, струилась по меридианам, заполняя каждую клетку тела, превращая тело в живую бомбу. Кажется, это видели все.

— Смотри… полыхает пацан… — испуганный шёпот.

— А этот его щас прикончит… Раздавит…

— Да погоди ты… а у пацана-то яйца есть. Стальные…

— Огненные…

Мужики шептались в голос, не скрываясь — страх отступил перед зрелищем.

Если урод нанесёт удар — отвечу. Пусть в последний раз, но врежу по ухмыляющейся морде всей мощью, что есть. Сука. Захотел выставить перед всеми последней сволочью? Захотел сломать меня перед самим собой? Не выйдет.

Я был хорошим командиром части там, где другие брали взятки, думали о своей шкуре и карьере, всегда стоял за своих. Да, пусть эти забитые мужики мне никто, но пока я здесь, с ними в одном цеху, на грёбаной фабрике смерти — это мои мужики. Таков мой чёртов склад характера. А ты, мужик — грёбаный изверг и садист.

Брандт тоже изменился — кожа потемнела, покрылась сетью вздувшихся вен, мышцы налились каменными буграми, рубаха на плечах затрещала. Улыбка сползла с лица гиганта, превратившись в оскал.

Мы стояли друг напротив друга — Огонь и Камень, готовые уничтожить всё вокруг.

А затем… ничего не произошло.

Мужик просто медленно отстранился и замер, глядя на меня сверху вниз, как оживший голем или статуя злого бога — взгляд был страшнее удара. Брандт не обещал немедленной расправы — монстр говорил, что Смерть отвела косу, но встала за моим левым плечом и будет дышать в затылок до конца.

Молчание затянулось, стало вязким и удушливым.

Наконец, Брандт чуть склонил голову набок, и губы дрогнули.

— Поглядим… Юный талант. Поглядим.

Голос звучал тихо, но каждое слово падало как огромный камень на дно колодца.

— Если провалишь смену… Если хоть один топор будет качеством хуже, чем тот, что ты мне подсунул… — повисла мёртвая тишина. — Ты будешь проклинать этот день до последнего вздоха, парень — я тебе обещаю.

Мужик резко отвернулся и обвёл остальных кузнецов ледяным взглядом. Впервые в глазах не было безумия, только космический холод и суровость — лицо превратилось в каменную маску.

Мужики замерли, боясь даже моргнуть.

Брандт бросил на меня последний взгляд, ничего больше не сказал, развернулся и, привычным жестом закинув кувалду на плечо, грузно и устало пошёл в главный проём, ведущий из цеха.

Я стоял и смотрел в пустой проём ещё, наверное, минуту. Ноги одеревенели — не мог отойти от стычки, от того, что только что произошло, от тяжести взятой ноши.

Медленно повернул голову и обвёл взглядом лица людей — нужно понять реакцию, увидеть мысли и отношение кузнецов.

Мужики стояли с понурыми лицами, будто приговорённые — в глазах плескался страх и смертельная усталость, больше ничего не видел. Затем мастера начали отводить глаза, опускать головы и медленно разворачиваться к горнам. Кузнецы не приступали к работе, просто уходили от контакта, прятались в раковины. Я стал для них опасным и чужим.

Только старик Гуннар всё ещё смотрел на меня.

В глазах у него стояли слёзы — впервые за всё время увидел это. Веки мелко дрожали, как и все мышцы на лице, но старик смотрел без гнева, без зависти, что была раньше — взгляд был мягким, и в глубине просквозила гордость.

Мастер едва заметно улыбнулся.

А затем сделал шаг, и ещё один. Медленными шагами вышел в центральный ряд и направился ко мне. Остановился передо мной, возвышаясь горой. Спутанная, жирная борода лежала на груди, которая вздымалась от волнения.

Кузнецы, увидев это движение, снова зашептались — головы стали поворачиваться в нашу сторону.

Гуннар смотрел долго и изучающе, потом облизнул пересохшие губы и перевёл взгляд на свою огромную ладонь, словно видел ту впервые, а затем решительным движением протянул мне.

Рука грозного в прошлом старика мелко дрожала от переполнявших его чувств. Смотрел на эту мозолистую ладонь, потом в его глаза — мягкие и прозрачные от влаги — и сердце забилось в горле.

Чёрт возьми, старик… Такая короткая жизнь, а сколько уже с тобой прошли? Пронеслось в голове. Ты бил меня, топил меня в бочке, а теперь стоишь здесь, после того, как все отвернулись, и протягиваешь руку на глазах у всех, как равному. Нет… даже больше.

Я протянул свою руку и сжал ладонь Гуннара. Рукопожатие было твёрдым, хотя ладонь мужика мокрая от пота и напряжения.

Тот сглотнул, подавляя слёзы, и коротко кивнул, а я кивнул в ответ — слов не требовалось.

Гуннар развернулся к залу, обвёл тяжёлым взглядом других кузнецов, которые начали понемногу подтягиваться ближе, выстраиваясь неровным полукругом возле горнов. Тишина в цеху нарушалась сухими хлопками вспыхивающего угля.

— Ну что, мужики⁈ — крикнул мастер, голос обрёл силу. — Рожи-то чего попрятали⁈

И вправду — многие хоть и вышли поближе, всё ещё стояли с опущенными головами, пряча глаза, стыдясь страха и малодушия.

— Пацан не хотел этого! Но слышали, как он говорил с Бесом⁈

Я бросил быстрый взгляд на ступеньки у входа — в глубокой тени неподвижно стоял бригадир Бык. Мужик молчал, и выражения лица было не разглядеть, но он не вмешивался.

— Не побоялся! Нос не повесил! Рот себе не заткнул! Ответил правду свою, как есть! Хоть мог бы и получить так, как нам с вами и в страшном сне не снилось. А мы что делаем⁈ Молчим в тряпочку и терпим⁈

В словах старика был яд, который выжигал рабскую покорность.

— Этот парень — мой подмастерье! — с гордостью пророкотал мужик.

Затем снова посмотрел на меня сверху вниз — в глазах читалось глубокое уважение, смешанное со страхом перед истиной, которую старик собирался произнести вслух.

— А теперь… — голос Гуннара дрогнул, но не сорвался. — А теперь, кажись, мы местами-то поменяемся.

Он кивнул коротко, скупо, по-мужски — в жесте было принятие новой реальности и признание меня как кузнеца.

Гуннар снова обвёл взглядом собравшихся мастеров — те уже смотрели открыто, не пряча глаз, в них просыпалось что-то давно забытое — достоинство. Старик бросил быстрый взгляд в сторону лестницы, где в тени всё так же неподвижно стояла фигура Быка. Желваки на скулах Гуннара заходили ходуном — возможно, хотел сказать что-то более резкое про Брандта, но, увидев надзирателя, поумерил пыл.

— Я вот как считаю, — заговорил мастер глуше. — Задницы должны порвать, а сделать сегодня всё как надо — не для того, чтоб выслужиться перед рыжим бесом и не для того, чтоб нам или мальцу потом не прилетело, а для того, чтобы доказать себе — мы тоже кузнецы достойные! Как этот парень. И люди мы достойные, духи нас раздери!

Кивнул головой в мою сторону.

— Кто считает иначе — понять можно. Всем нам ссыкотно тут находиться. Все мы грызёмся, как волки, за кусок мяса, потому что вожак у нас был… — старик сглотнул, не договорив, — дерьмо вожак. Конечно, сложно щегла посчитать вожаком, — снова кивнул на меня. — Гордость душу режет пополам — куда ему, сопляку, до мастера-то, да? Вот только дела его об обратном говорят! Слышите, нет⁈

Гуннар крикнул это громко, с вызовом, стреляя глазами по лицам кузнецов. Кто-то торопливо вытирал пот со лба, пряча смущение, кто-то неуверенно кивал, а другие всё ещё отводили глаза или злились, не желая признавать слабость, но равнодушных не было.

— Если не получится у нас сделать всё достойно, чтоб предки нами гордились, так хоть попытаемся, бесы нас раздери!

Мастер доказывал не только мужикам, но и самому себе — никогда не видел у него столько злого энтузиазма. Передо мной стоял не сломленный старик, а кузнец, у которого в груди снова разгорелся жар.

Гуннар вновь повернулся ко мне — взгляд смягчился, стал деловым и собранным. Старый медведь чуть наклонился, обозначая готовность, а затем сказал громко, чтобы слышал каждый в зале:

— Говори, что делать, Кай. Мой молот — в твоих руках. А мужики пусть сами своё слово скажут.

Старик на секунду замолчал, а потом добавил с нажимом:

— Только ВРЕМЕНИ У НАС МАЛО.

Я окинул взглядом собравшихся кузнецов. В толпе возвышался Ульф — паренек уже успокоился, перестал дрожать — во взгляде светилось доверие, всё ещё шмыгал носом, но на ногах стоял крепко.

Лица мужиков изменились. Страх никуда не делся — затаился в уголках глаз и напряжённых плечах, но сами лица стали тверже — речь Гуннара пробила брешь в отчаянии.

— Попробуем… — глухо сказал кто-то из задних рядов. — Чего не попробовать? Дело-то серьёзное. Важное, считаю.

— Все в одной лодке, как ни крути, — подхватил молодой парень с обожжённым лицом. — Пусть подскажет, как правильно, что делать нужно. Глядишь, и получится. Не духи горшки обжигают.

— А если обосрёмся… — начал было третий, но его перебил энергичный бас:

— Да самому уже стыдно, что грызусь тут, как пёс цепной, пытаюсь выслужиться перед ублюдками. Вместе надо работать! ВМЕСТЕ!

Вдруг толпа расступилась, и вперёд вышел Бульдог — тот самый, чью спину исполосовали плетью — лицо мужика выражало вселенскую усталость, тело ссутулилось, каждое движение давалось с трудом. Все мгновенно замолчали, глядя на него.

Кузнец стоял молча несколько секунд, глядя куда-то в пустоту, а затем медленно поднял глаза.

— У меня дочка осталась в деревне «Тихая Заводь», — голос был тихим и скрипучим, но в тишине гремел. — Вчера сказали… что Заводь снесло волной чёрной тьмы. Твари из леса… Никого не осталось. Внуки… Мать старая… — голос мужика дрогнул и сорвался, но тот продолжил. — Все канули…

В простых словах было столько боли, что та физически коснулась каждого.

— Терять-то мне уже нечего, по сути, — бульдог сглотнул, облизнул пересохшие губы и шмыгнул носом. — Делать надо что-то — не для Брандта, не для этого паренька, а для тех, кого ещё спасти можно.

Бульдог повернул голову и посмотрел на меня.

— Задели твои слова, пацан. Про уважение. — Мужик замолчал, задышал часто и хрипло, борясь с собой. — Уважение… Нужно оно. Нужно. Иначе мы — скот.

Вдалбливал слова в пространство, как гвозди в крышку гроба страха.

Все закивали головами — мужики переглядывались, во взглядах читалось негласное, но твёрдое соглашение о товариществе, о партнёрстве, и о том, что теперь в этом аду кузнецы не по отдельности, а вместе. Друг за друга.

— Сделаем! — выкрикнул кто-то.

— Попробуем!

— Показывай, Кай!

— Говори, как надо! Мы с тобой!

Я стоял, глядел на толпу уставших и израненных людей, в чьих глазах зажёгся огонь, и понял: даже если не справимся, всё равно сделал правильно, потому что поступил по совести.

А куда это приведёт — предсказать невозможно, как и всегда в этой жизни. Мы бросаем камень в воду, а круги расходятся далеко, меняя всё на своём пути.

Мой камень был брошен.

Как раз тогда, когда понял это — мир взорвался.

Ослепляющий приступ боли пронзил грудь, словно кто-то вонзил раскалённое копьё. Вспышка огня прошла разрядом по позвоночнику, выжигая нервы, ударила в голову и, казалось, вырвалась из темени фонтаном энергии. Меня выгнуло дугой, мышцы свело судорогой, а затем согнуло пополам, и я рухнул на колени, ударившись о каменный пол, и вцепился в голову руками.

— А-А-Р-Р-Г-Х!!! — рык вырвался из груди.

— Кай! Кай! — донёсся голос Гуннара.

Старик бросился ко мне, попытался схватить за плечи, чтобы поднять, но тут же отпрянул с шипением — похоже, я горел, но огонь не сжигал, а вырывался наружу.

«Какого чёрта происходит⁈» — билась паническая мысль сквозь пелену тумана. Прорыв? Сейчас?

Сквозь боль бросил взгляд на системное окно, которое плавало в воздухе, переливаясь золотом.

[Закалка Тела: 100%]

— Чего это с ним⁈ — голоса доносились будто из другой реальности, приглушённые и далёкие.

— Вишь, горит аж… Дым идёт…

— Отходи! Рванёт!

Я не слушал, а дышал, глубоко пропуская потоки хлынувшей отовсюду магмы, что прожигала тело, перестраивала кости, сваривала сухожилия заново, выворачивала наизнанку.

А затем огненный вихрь, бушевавший повсюду, вдруг скрутился в тугую спираль и со свистом втянулся во «Внутренний Горн».

Тишина и мгновенная лёгкость, будто выбрался из душной могилы на свежий воздух. Боль исчезла без следа. «Нижний Котёл» в животе ощущался огромным и спокойным. Ощущение силы в теле было пьянящим — казалось, могу взять гору за основание и перевернуть.

Перед глазами вспыхнул каскад сообщений:

[Достигнута 4-я ступень Закалки Тела: «Железная Кожа».]

[Физические изменения:]

[Сила увеличена на 30%.]

[Реакция и скорость удара увеличены на 30%.]

[«Железная Кожа»: Эпидермис уплотнён Ци. Иммунитет к неглубоким порезам и ожогам. Сопротивление рубящим ударам.]

[Энергетические изменения:]

[Внутренний Горн стабилизирован. Ёмкость резервуара Ци увеличена вдвое.]

[Температура Ядра Ци повышена до «Белого Жара». Способность прожигать сопротивление материалов, устойчивых к обычному огню.]

[Новые способности:]

[«Огненное Касание»: Локальный нагрев предмета прикосновением до ковочной температуры.]

[«Импульс Кузнеца»: Возможность направить взрывной заряд Ци в удар молота для мгновенной деформации холодного металла.]

[Новый навык:]

[«Мастерство Молота (Боевое)» — Уровень 1: Вы учитесь использовать кузнечный молот как смертоносное оружие. Доступны приёмы «Дробящий удар» и «Подсечка». Требуется практика для освоения навыка.]