Системный Кузнец IV

Глава 1

Несмотря на сгущающиеся сумерки, на широкой равнине, что пролегала меж двух усыпанных соснами холмов, снег начал подтаивать. Подул тёплый встречный ветер, несущий с собой запахи мокрой листвы, сырой земли и чего-то горьковатого, похожего на полынь.

Главный тракт вел в сердце королевства, но из разговоров, которые улавливал между людьми, что шли в колонне, выяснил — скоро колея должна свернуть направо, в сторону тех самых холмов.

Столица провинции располагалась не в низине, а выстроена у подножия одного из высоких каменистых хребтов, на вершине которого и был возведён Чёрный Замок. Нам ещё только предстояло его увидеть.

Но суть была в том, что столица Каменного Предела не была такой уж радужной, как могло представляться — её окружали суровые каменные равнины. Лишь с южной стороны, под влиянием хребтов, защищавших от северных ветров, было достаточно тепло — лето там комфортнее, и даже располагаются какие-никакие поля. Соответственно, и ворот у города двое: Южные, «тёплые», и Северные, «холодные» — пейзаж за каждым из них разный, но зимы в самом городе, как говорят, суровые.

Всё это узнал, слушая разговоры людей, которым довелось или слышать о Замке, или бывать там. Например, от Ларса — парень шёл рядом понурый и молчаливый — видимо, всё ещё корил себя за то, что покинул деревню. «Я для всего этого трусоват, Кай,» — признался мне часом ранее. — «Могу содрать кожу с огромной туши, разделать её, но при виде… мёртвых… людей… мне становится дурно».

А вот Ульф, шедший возле телеги, казалось, был в восторге — здоровяк то и дело тыкал огромным пальцем в сторону и окликал меня: «Кай, Смотри! Птица! Большая!» или «Кай! Дерево кривое!». Я смотрел, одобрительно кивал и снова погружался в размышления.

К ночи идти стало почти невозможно. Как раз в тот момент, когда добрались до той самой развилки, колонна остановилась по приказу капитана. Люди, шедшие по бокам от телег, тут же со стонами облегчения опустились в грязь. Последний час пути был особенно трудным — снег подтаял, и деревянным колёсам приходилось месить вязкую жижу. Колонна иногда останавливалась, чтобы вытащить ту или иную телегу из кочки, в которой повозка увязла по ось.

Люди измотаны — шли в темноте и тихо перешёптывались, бросая полные ненависти взгляды на солдат, что неподвижно восседали на своих высоких лошадях. Чувствовали ли беженцы себя предателями, покинувшими родное место? Или, наоборот, осуждали тех, кто остался, считая, что те обрекли себя на верную смерть? Думаю, и то, и другое, и от этого людям приходилось ещё тяжелее.

Всадники, как тёмные стражи, то и дело проезжали мимо бесконечной колонны повозок — о чём-то вполголоса переговаривались, указывая копьями во тьму. В темноте трудно разобрать, что конкретно солдаты решают, да и говорили мужчины нарочито негромко. А я с удивлением понял, что за все пять или шесть часов пути даже не вспомнил о возможном нападении падальщиков — так увлечён новыми мыслями и ощущениями, что появилось ложное чувство безопасности. Будто раз удаляемся от гор, то и вероятность нападения становится ниже.

— СТОЯНКА! — скомандовал один из солдат, спрыгивая с лошади. Зажёг от кремня факел и начал обходить уставшие упряжки.

Люди, до этого шедшие в апатии, тут же оживились, начали озираться по сторонам, задавать вопросы.

— Здесь что ль? Прямо на дороге⁈

— А сколько стоять-то будем? Всю ночь⁈

— А если твари нападут⁈ Вдруг их тут тыща! Вы ж не справитесь! — почти срываясь на крик, заголосила какая-то женщина.

— Приказ капитана — стоянка! — отрезал солдат, и свет факела выхватил раздражённое лицо. — Огонь не разжигать! Спать в повозках или на земле, рядом с телегами. И тихо!

Мужик прошёл мимо меня — почувствовал идущий от воина запах пота, кожи и нервного напряжения. Солдат скрылся в конце колонны, и лишь огонёк факела ещё некоторое время плясал во тьме, пока не погас.

— Как же ж без огня-то⁈ — хлипким голосом причитала та же женщина. — Окоченеем же!

— Перетерпим, — грубо оборвал стенания какой-то мужик. — Сказано — значит, так надо, дура.

Осмотрел в темноте нашу повозку — там, между ящиками с инструментами и узлами, виднелся маленький карман, куда и намеревался занырнуть, чтобы прикорнуть. Вот только как быть со здоровяком Ульфом? В эту щель тот точно не влезет.

Вздохнул, подошёл к парню и прошептал:

— Ульф, слушай. Давай сделаем так — сейчас сложим то, что не боится сырости, на землю у телеги, накроем на всякий случай, а сами устроимся в ней. На земле лучше не спать, холодно будет очень.

Думал в первую очередь про молотобойца — сам-то, наверное, мог бы и на земле устроиться. Вот только опасался, что к утру вокруг образуется огромное чёрное пятно от растаявшего снега.

— Давай, — низко прогудел Ульф.

— Тс-с-с… — приложил палец к губам. — Твари могут услышать. Постараемся быть потише.

Парень кивнул, но я увидел, как в наивных глазах блеснул огонёк — для здоровяка, кажется, всё это — захватывающее приключение.

Мы, стараясь не греметь, начали стаскивать с телеги то, что не боялось сырости: мешок с камнями, связку кричных заготовок, несколько испорченных поковок. Сложили это всё у колеса и накрыли большим куском просмолённого брезента, который нашёл в кузне.

Затем забрались на телегу. Ульф занял почти половину свободного пространства, даже свернувшись калачиком. Я же юркнул в узкую щель между деревянными деталями от мехов и большим ящиком с инструментами. Угол ящика больно давил в плечо — долго ворочался, пытаясь устроиться поудобнее, и удалось найти сносное положение, только когда перевернулся на бок.

В колонне ещё долго слышался тихий шорох и приглушённый шёпот. Люди устраивались на ночлег.

Уснуть не мог — лежал, наверное, час. Тёплый южный ветер иногда задувал под полог телеги, принося живые запахи мокрой листвы и далёких трав, а запахи будили мысли о будущем.

«Наверное, завтра снег совсем растает, если так пойдёт,» — думал я. — «Неужто ранняя зима отменяется? Что же это тогда было?»

Вот бы снова увидеть зелень. Услышать стрекот кузнечиков, а не тварей. Вот бы никуда не бежать, а просто заниматься делом. Может быть, даже познакомиться с кем-нибудь, с какой нибудь девушкой например — постарше конечно, чем Кай, лет эдак двадцать хотя бы. Тренироваться. Практиковать…

И когда одна за другой начали приходить простые мысли о мирном будущем, сам того не заметив, провалился в спокойный сон.

Проснулся, когда рассвет только-только начал процарапываться сквозь мрак — розовый отблеск на сером небе, но его хватало, чтобы можно разглядеть тёмные силуэты людей и телег. Вдалеке, вверх по колонне, были слышны хриплые окрики.

— Подъём! Подъём!

Люди зашевелились. Послышались недовольное ворчание и чавкающие шаги по раскисшей земле. Огляделся: и вправду — снег за ночь тут и там подтаял, и из-под него виднелись проплешины сухой травы, а в некоторых местах целые клочки ещё насыщенной зелени, усыпанной мелкими разноцветными цветами. Некоторые из них тускло светились в утреннем полумраке.

В серо-розовом небе застыли перистые облака — не просто термин из метеорологии, а действительно, будто несколько волнистых перьев кто-то расстелил над бескрайней равниной.

Где-то далеко, там, куда уходила основная дорога, на вершине холма высилась сторожевая башня, и на ней горел огонь — сигнальный маяк. Насколько знал, огонь в таких башнях зажигали в случае беды, почему же горит сейчас?

Люди начали спрыгивать с повозок, недовольно перешёптываясь.

— Все внутренности себе отморозил, — гундел какой-то мужичок, потирая бока.

— Ну, слава духам, пережили ночь, — шептала женщина, склонившись над двумя маленькими девочками и поправляя тем платки. — Скоро… скоро приедем.

Тоже спрыгнул с телеги, толкнув спящего как сурок Ульфа, и принялся затаскивать наверх нашу поклажу. Сонное лицо гиганта показалось из-за ящика. Затем парень, как маленький мальчик, не раздумывая, спрыгнул грузным телом в слякотную грязь, разбросав во все стороны комья снега. Молча принялся помогать — погрузились довольно быстро.

К нам подошёл погонщик — хмурый и молчаливый крестьянин из Оплота, который ехал с семьёй — его жена вела телегу, ехавшую прямо перед нами. Мужик особо не разговаривал — из тех, кто и слова лишнего не скажет — видимо, дали приказ: «Отвечаешь за груз из кузни», и мужчина выполнял.

Минут через десять колонна, скрипя и чавкая, тронулась в путь. Да вот только не с первой попытки — некоторые телеги за ночь так увязли в грязи, что лошади не могли их сдвинуть. Пришлось наваливаться всем миром, но из крепких мужчин были в основном солдаты… несколько бывших ополченцев… Ульф… да я. И лучше бы, чтобы о моей силе пока никто не знал.

— Подсобите! Подсобите, добрые люди!

Дряхлый старичок бежал вдоль колонны и умоляюще просил любого подойти и помочь вытащить телегу из грязи. Проблема была в том, что таких телег штук шесть и по-хорошему их нужно вытаскивать одновременно, потому что как только одну вытащат, дорога перед ней разобьётся ещё сильнее, и следующая увязнет ещё глубже.

Все крепкие мужчины, что были среди беженцев, тут же распределились по завязшим повозкам. Пошёл к одной из самых старых и хлипких — та еле держалась на колёсах — вся в трещинах, дерево местами отсырело и покрылось плесенью, а одна из осей криво починена грубой накладкой. Поклажа навалена шаткой горой — видимо, вещи нескольких семей утрамбовали по самое не хочу. Всё это добро кое-как укрыто кусками старой мешковины.

Подошёл к телеге. Ульф молча отправился к соседней. Несколько хиленьких мужичков уже приложились к повозке, предварительно подложив под колёса широкие доски и пучки хвороста для лучшего сцепления.

— А ну, разом! Навались! — скомандовал кто-то.

Мужчины с кряхтением и стонами упёрлись в телегу. Я дернулся, но практически не прикладывал усилий, лишь делая вид, и, как и ожидал, дело не сдвинулось ни на сантиметр.

— А ну, давай ещё! Поддай! — кричали мужики, а их лица покраснели от натуги.

— МОЛЧА! — рявкнул один из Грифонов, проезжая мимо — солдат посмотрел с неприкрытым отвращением.

Люди окинули взглядом всадника и, сжав зубы, снова принялись за дело. Ничего не получалось — телега встала намертво.

«Ладно, придётся вложиться. Заодно и погляжу, сколько силы прибавилось,» — подумал я.

Принял устойчивую позицию, уперевшись в землю — собрал Огненную Ци, готовясь к взрывному рывку. Но… рывка даже не потребовалось.

Стоило как следует толкнуть телегу, как та со скрипом перевалилась через подложенные доски и, качнувшись несколько раз, поехала вперёд.

— АЙ МОЛОДЦА! — радостно прогудел щуплый мужичок с огромными усами, явно приписывая успех общим усилиям. — Ну, взяли!

— Будто духи сил разом поддали, согласись⁈ — удивлённо, но с гордостью в голосе проговорил старичок с горбом, чьё тело было похоже на вопросительный знак.

Я отряхнул руки, сам поражённый тем, насколько легко вышло и, не говоря ни слова, пошёл к своей телеге.

Колонна вязко двинулась вперёд — продвижение было мучительным. Остановки происходили регулярно — то нужно смазать скрипящую ось дёгтем, чтобы лучше шла, то вытягивать застрявшую в грязи телегу.

Наконец, свернули с основного тракта, что вёл вглубь королевства на более ухабистую колею — та шла на запад, по направлению к Чёрному Замку, петляя между тесными холмами.

И в один из моментов, когда проходили через особенно мрачное ущелье, из самой глубины чёрного леса раздался режущий вой — прозвенел где-то очень далеко, но люди ахнули и вжались в повозки. Солдаты тут же направили лошадей вверх по склонам.

Мимо нашей телеги, вздымая комья грязи, промчался капитан Родерик. Мужчина окидывал взглядом конвой, оценивая обстановку, затем переглянулся с дозорными и указал рукой вперёд, на дорогу — решено продолжать путь. Угрозы, вроде как, не было, но после этого случая разговоры в колонне совсем поутихли — люди напряжены и напуганы.

— Если б не эта грязюка, — важно заявлял шедший рядом старичок, которому, как успел узнать, доводилось бывать в Чёрном Замке, — к ночи, глядишь, и добрались бы. А с такой-то скоростью только к завтрашним сумеркам прибудем, не раньше.

Когда-то старик занимался погонкой торговых караванов, а теперь был просто дедом для своих внуков, что испуганно выглядывали из-под полога телеги.

Снова начало темнеть — уже готовился к очередной ночи на свежем воздухе, когда впереди, на вершине следующего холма, показался силуэт деревянного частокола, что был выстроен вокруг какого-то укрепления — это постоялый двор, о котором несколько раз говорили в колонне, — «Волчье Перепутье».

Судя по рассказам — не просто таверна, а маленькая крепость, построенная на перекрёстке двух дорог. Единственное безопасное место вокруг. Говорили, что хозяин двора — старый наёмник по кличке Седой Лис — держит его в ежовых рукавицах. Внутри стен — большая конюшня, общая зала для сна, где можно укрыться от непогоды и, самое главное — очаг и котёл с горячей похлёбкой. Для измотанных, замёрзших и голодных людей — настоящий рай.

«Перепутьем» постоялый двор назывался не просто так — отсюда расходились две дороги: одна колея шла дальше к Чёрному Замку, где за большим холмом, как говорили, должна начаться каменистая равнина, а другая — заросшая травой тропа — уходила на юг, к руинам Старого Аркаима. Давным-давно, ещё до времён Альдории (так называлось наше королевство), этот город был истинной столицей не просто Каменного Предела, а могущественной провинции, которую время и войны раздробили на части. Теперь там лишь руины, кишащие духами, живыми мертвецами и редкими духовными зверями.

Наша колонна медленно подтягивалась к стенам частокола, а затем всадники дали команду: «парковать» телеги у обочины, освобождая колею. Конечно же, из этого ничего не вышло — много телег и слишком грязной и вязкой была дорога для таких манёвров.

Промучившись около часа, толкая и таща неповоротливые повозки, люди, плюясь и злясь, начали бунтовать:

— Да как же ж мы их с дороги-то уберём⁈ — тяжело дыша и обливаясь потом, кричал седобородый мужичок в кожаной накидке с потёртым меховым воротом. — Вы гляньте какая дорога! А по бокам сплошь кусты, сухая крапива да кочки! Дайте людям отдохнуть! Весь день ведь идём!

Всадник, выслушав претензии, развернул коня и метнулся вперёд, к капитану. Я отошёл чуть в сторону от колеи и вгляделся вдаль — Родерик спешил и, ведя уставшую лошадь под уздцы, подходил к воротам постоялого двора, которые со скрипом отворялись. Солдат подъехал к нему, мужчины о чём-то коротко переговорили, а затем гонец вернулся и, проезжая вдоль колонны, отдал новый приказ:

— Отставить! Оставляйте телеги здесь, на дороге! Они будут под охраной! А всем людям велено идти на постоялый двор!

Новость вызвала душевный подъём среди измотанных беженцев. Предстоящая ночь в тепле, у огня, с миской горячей похлёбки казалась спасением.

Люди тут же принялись забирать из телег самое ценное. Все переживали, что оставленная охрана может чего и недоглядеть, или кто-то из своих же не устоит перед соблазном, поэтому из повозок доставали узелки с монетами, фамильные украшения, отцовские ножи. Матери кутали детей в тёплые вещи, брали остатки еды — вдруг пригодится. А затем, чавкая по грязи, молчаливая толпа потянулась вдоль брошенных телег в сторону частокола.

Ульф смотрел на меня, ожидая команды. Я осмотрел наши вещи — брать что-то с собой? Разве что деньги, на всякий случай, а остальное, хорошо укрытое и сложенное, пусть лежит здесь. Взял мешочек с медяками и кивнул парню. Молотобоец, несмотря на то, что шёл почти весь день, выглядел бодрым и даже азартным — это радовало. Может быть, правильно сделал, что взял того с собой. «Верный, пусть и странный человек мне пригодится, а я — ему». Выходит, у нас и вправду образовалось что-то вроде семьи.

Ульф шёл чуть ли не вприпрыжку и при каждом удобном случае с детским восторгом наступал в глубокую лужу, разбрызгивая вокруг чёрную жижу. Словил несколько косых взглядов в его сторону, которые тут же переметнулись на меня.

— Кузнец-то молодой всё с «тугодумом» шастает, — послышались недобрые смешки.

Люди остаются людьми. Даже в такой ситуации найдут момент, чтобы позлорадствовать — это немного задело, но решил проигнорировать. Сейчас нужно думать совсем о другом.

Мы прошли между створками ворот — тьма почти полностью накрыла место. Внутри в железных держателях на стенах и столбах горели смоляные факелы, выхватывая из мрака утрамбованный до состояния камня внутренний двор, что был окружён двухэтажными постройками из просмолённого дерева. С одной стороны — массивная конюшня, с другой — таверна, из окон которой лился жёлтый свет. Двор большой, но явно не настолько, чтобы вместить все телеги — теперь понял, почему Грифоны велели оставить их снаружи.

Всадники вели уставших, но гордых лошадей в конюшню. Наши погонщики, под охраной нескольких солдат, остались позади, распрягая измождённых до предела кобыл и мулов, что уже полтора дня тянули груз.

— Проходим, проходим! Не задерживаемся! — раздавался нетерпеливый голос одного из солдат — мужик с рыжими усами держал в руке чадящий факел, освещая путь. — Слушай сюда, народ!

Воин остановил поток людей и громко начал инструктаж:

— Справа, в большом сарае, — ткнул факелом в сторону длинного строения, — общие кровати для сна — места хватит всем. Сваливаете узлы там и располагаетесь. Женщины и дети — на второй ярус, мужики — на первом. Без разговоров!

Обвёл толпу тяжёлым взглядом.

— В главном здании, в таверне, — кивнул на строение, откуда лился свет, — выдают еду: миска похлёбки и кусок хлеба на каждого. Платить не надо — барон угощает. Но учтите: кто поел — сразу на выход, нечего там просиживать! Дайте поесть другим!

— И последнее! — голос стал ещё жёстче. — Никаких драк, никакого воровства, никаких пьяных воплей. Поймаем — будете ночевать на улице, привязанными к столбу. Здесь армейский порядок. Утром по первому сигналу всем быть на ногах. Вопросы есть? Вопросов нет.

Люди вглядывались в тёмные строения.

— Туда он сказал⁈ — спрашивал глуховатый старикашка уставшего от дороги сына. Мужчина был бледен и, казалось, чем-то болен — то ли простыл в пути, то ли ещё не до конца отошёл от «вечного сна».

— Туда-туда, отец. Вон там — жрать, а там — спать, — устало отвечал он, лишь бы дед отстал.

— Там ЖРАТЬ⁈ — переспросил старик, лицо оживилось.

— ТАМ! — взорвался сынок.

— Ага-ага, — довольно закивал старичок.

— Мам, есть хочу… — слышались со всех сторон детские голоса.

— Сейчас хорошо покушаем, мой хороший. И спать будем тепло и крепко, — вела совсем маленьких деток под руку черноволосая женщина. Под глазами тёмные круги, но мать из последних сил улыбалась детям.

Народ начал стягиваться к сараю-казарме, чтобы занять места.

— Кай, — окликнул меня Ульф. Мы стояли у самых ворот, глядя на суету.

— Что, Ульф? — спросил, посмотрев на детину снизу вверх.

Тот широко и счастливо улыбался.

— Брик сейчас с нами — я его видел, — прошептал молотобоец. — Он сказал, что будет с нами всегда. Ему папка разрешил!

Ульф сказал это с такой верой, будто то было чистой правдой, а я застыл на месте, не зная, что ответить. Просто молчал, обескураженный заявлением, а затем брякнул первое, что пришло в голову:

— Это… это хорошо, Ульф. Это… — запнулся, а затем почувствовал, как на душе становится очень тепло. — … рад, что он с нами, старина. Брик будет за нами приглядывать.

Подошёл к здоровяку и тихо прошептал:

— Может быть, даже… будем находить оставленные им для нас вкусности… как думаешь? Возможно такое? — заговорщически подмигнул детине.

Ульф раскраснелся от возбуждения.

— Брик! Брик он может, Кай! Он точно может!

Я улыбнулся. Мы пошли в казарму — огромный сарай, в котором пахло сеном, потом и сыростью. Выбрали две пустые койки в дальнем углу.

Вечером, в гудящей от сотен голосов корчме, поели — большой очаг в центре зала, длинные столы и лавки, тусклый свет от десятков масляных ламп. Нам выдали по миске горячей чечевичной похлёбки и по большому куску хлеба. Ели в тишине.

А ночью, когда Ульф, уставший и довольный, спал, тихо посапывая, я аккуратно, стараясь не скрипнуть досками, подобрался к лежанке паренька и положил у его лица маленький кусочек вяленого яблока, который выменял у одного старика на пару гвоздей.