Шурик 1970

Глава 21. Интересный поворот

Автолюбитель, снабженец и «волшебник» в одном лице. Владелец серой «Волги» с оленем на капоте. Мой благодетель Николай, обувший Букашечку в новую широкую резину «Мишлен» на литых дисках. Дороговат-то подарочек из-за простого дэтэпэ? Особо, для СССР начала семидесятых. А что у волшебника было в карманах?

Я подошел к столу, посмотрел. И понял, что это — попадос! Приличный бумажник крокодиловой кожи, явно импортный, мини-фотоаппарат, тоже не отечественный, пистолет ПМ, набор отмычек, ключи от машины с брелоком в виде оленя, и … бордовые «корочки», украшенные тремя буквами «КГБ». Я раскрыл корки, прочитал и посмотрел на фото. Майор комитета государственной безопасности Ловчев Николай Алексеевич. И тут же партбилет на то же имя. Не просто попадос, полный попадос! Диссиденту Шурику мало было клеветать на советский строй с трибуны, он начал нападать ночами на членов партии, сотрудников могущественного КГБ!

А Ловчев меж тем пришел в себя и посмотрел на меня, щурясь от света лампочки. Тоже, видимо, узнал.

— Здрасьте, жопа новый год, ты откуда здесь?

— Точно такой же вопрос я хотел задать вам, — ответил я.

Николай уже вполне осмысленно огляделся. Видимо, очень удивился, что в комнате больше никого нет. Посмотрел на меня уже с интересом.

— Это ты что ли меня вырубил? — спросил он. По всему, опытный разведчик не мог поверить, что его обездвижил и спеленал в одиночку очкастый ботан. — Чем это ты меня?

Я молча показал обмотанный изолентой шокер. Спохватился, перевел рычажок в режим зарядки и воткнул устройство в розетку. Вдруг как еще понадобится.

— Ловко. Электрический? У нас таких нет. А мне показалось, что рессорой по затылку врезали, — признался Николай, посмотрел на свои связанные руки, потом чуть приподнял ноги, тоже спутанные хитрым охотничьим узлом. — Слушай, развяжи-ка меня. Право же, я этого не заслужил.

Я хотел тут же освободить знакомого от пут, но тормознул.

— А как я могу знать, что вы — это вы? Что эти корки ваши? Может, у вас в Лэнгли такие кучами штампуют? Вместе с партбилетами. Явились в одиночку, ночью, без ордера, с полным шпионским набором.

Я показал на пистолет, потом на фотоаппарат, на отмычки и добавил:

— Сейчас развяжу, а вы мне пулю в лоб и прикопаете где-нибудь в садочке.

— Резонно, — не стал спорить Николай. — И самое обидное, позвонить, проверить и убедиться ты не можешь. Даже если я назову пароль для связи с дежурным по области. Почта закрыта, до остановки с телефонными будками далеко. Дикость какая-то! На пятьдесят третьем году советской власти нет возможности позвонить дежурному! Впрочем, там у соседнего дома моя «Волга» стоит, можешь на ней доехать. Да и ты сам, вроде как не пешком?

— «Волга»? А вы разве не на «Москвиче»?

— Какой «Москвич»? Ты что, мою «Волгу» не помнишь?

Он вдруг замолчал. Прислушался. Я тоже услышал, как гулко гавкнул Упырь. И тут же замолк.

— Гаси свет! — прошипел Николай. — Быстрее! И дверь на замок! Пистолет мой возьми! За дверь встань, как стоял.

Я быстро выполнил все сказанное. Замок, зараза, не хотел закрываться, еле-еле ключ провернул. Вытащить не смог, так в замке и оставил. Через пару минут легонько скрипнуло на крыльце. Кто-то тихонько толкнул дверь. Видимо, чтобы убедиться, что заперта. Я же лихорадочно думал, что делать дальше. Нет, стрелять я умел. Мы всей фирмой кроме тимбилдинга и тир посещали. Каждый мужик должен уметь стрелять. Но стрелять в человека… Ладно, войдет, крикну: «Руки вверх!», а там видно будет…

На крылечке снова скрипнуло, потом звякнуло у окошка. И вдруг… Яркая вспышка. Еще одна, еще, еще. И яркие какие! Я едва не ослеп. И звук за окном, словно затвор дорогого пленочного фотоаппарата щелкал. Видел я один такой у туриста на Красной площади. Звук удаляющихся шагов. И все. На том все кончилось. Минуты три я еще простоял у стены, когда раздался голос со стороны тахты.

— Ладно, можешь включить свет. Свалил он.

Кто? Про кого это он?

Я щелкнул выключателем. Николай сидел на тахте, свободный от пут, деловито сматывал веревку в аккуратную бухту.

— А как это вы сами развязались? — спросил я, вспоминая, что инструктор на тимбилдинге клялся, что такой узел развязать связанному невозможно.

— В Лэнгли научили, — ехидно ответил Николай. — Слушай, хватит мне выкать. После того, что ты со мной сделал, — тут он почесал шею в месте, куда я поразил его шокером, — можем смело переходить на ты. Приравнивается к брудершафту. И пистолетик дай, пожалуйста. Терпеть не могу, когда мой табельный в чужих руках.

Делать было нечего. Если по уму рассудить, когда я стоял у стены совершенно ослепший от этих чертовых вспышек, освободившийся от пут Николай при желании мог меня самого вырубить и спеленать как младенца. Я вернул пистолет владельцу. Тот щелкнул предохранителем и сунул его в карман. Остальные свои вещи тоже рассовал по карманам. Кроме фотоаппарата.

— Что это было? — спросил я, указав на окно.

— Известно что. Ночная съемка, — с досадой сказал Николай, подходя к доске и рассматривая научные каракули. — За этим он приходил.

— Кто?

— Дел Пихто. Если бы не ты, я бы уже знал. Хотя… Он и не собирался в комнату входить, снаружи снял. Тут что-то важное написано? По электроавто? Расчет энергии?

Я неопределенно пожал плечами. Потом подумал и кивнул. Николай взял свой фотоаппарат, навел миниобъектив на доску и трижды щелкнул.

— Ничего не понимаю. А в школе вроде пятерка по физике была, — сказал он сокрушенно. — А ладно, пусть ученые разбираются. Им за это зарплату платят.

— Слушайте… Слушай, а чего все так сложно? — спросил я. — Если вы… ты реально из КГБ, пришли бы днем и устроили засаду по всем правилам. Ну и взяли бы его.

— Ага! Заодно и тебя.

Возразить было нечего, хотя…

— Однако, меня сюда хозяйка сама пригласила. Попросила помочь. Так что имею право!

— Да прав ты, — сказал Николай, снова усаживаясь на тахту. — Это я так бурчу, от досады. На себя, да на начальство свое. Говорил же, что тема важная. Смеются. Не дали добро на засаду, понимаешь? Не принимает мое начальство всерьез писанину сумасшедшего математика со склонностью к запоям. Говорят, мол, место ему в дурдоме, где он, собственно, и находится.

— А не жалко математика? Пусть и сильно пьющего, — спросил я.

— Да кто бы говорил. И заметь, это — твой друг, а не мой. Ты с ним на фото, что по стенам развешены. Чего ж не помог другу? Чего не спас?

Я промолчал. Сказать, что я его в глаза не видел. Что только сегодня днем узнал о его существовании? Что сам из будущего? Сам в дурку загремлю.

Но, Николай, тему развивать не стал:

— Хотя по сути прав ты. Живых мы ценить не умеем. Я писал докладную, мол, спасать гения надо. Но… «Тебе дали тему по электроавто, вот ее и тяни». Я здесь сейчас, считай, по собственной инициативе.

— Вам дали тему по электроавто? Тебе дали? Дэтэпэ на МКАДе — случилось не случайно? — «прозрел» я.

— Нет, конечно! А знал бы ты, какой пистон я получил за эти диски-шины. «У нас полковники на ярославской резине ездят, а тут аспиранту — „Мишлен“, — передразнил Николай чей-то голос. — А жучка можно и просто под днище установить». Кстати, почему жучки не работают? Нашел что ли? Под бампером шарил?

Я отрицательно мотнул головой.

— Ладно, может, оно и к лучшему, — сказал Николай.

— Чего уж тут лучшего? — вспомнил я отклоненные заявки на изобретение. — Все равно проект зарубили.

— И правильно, что зарубили! Головой думать надо! — и Николай постучал себя согнутым пальцем по лбу.

— Не понял…

— Вот вы все такие изобретатели. Напридумываете, а не понимаете, к чему это привести может.

— И к чему же? Советскому Союзу не нужен дешевый и практичный электромобиль? Вы же… ты же сам ездил.

— Нужен! Еще как нужен! Только… Вот скажи, аспирант Тимофеев, чем торгует Советский Союз?

— Ну… газом, нефтью, зерном… Нет, зерном, это позже… Металлами, углем…

— Еще скажи: «Мехами, пенькой и медом». Но по сути — верно. Сырьем мы торгуем, нефтью и газом большей частью. Оружием еще. Но это — для друзей по идеологии. И все. Больше миру от нас ничего не нужно. Разве что за бесплатно. В виде интернациональной помощи. Потому что качество у нас — говно. Да не смотри ты на меня так, я твой доклад чуть ли не наизусть выучил. Можем мы делать лучше всех в мире. Делать можем, а упаковывать — нет. Ты конфеты импортные пробовал? Вот такие, в коробках.

Я кивнул, на этот раз — утвердительно.

— Красивые да? А на вкус — фигня какая-то.

— И у нас в коробках красивых делают. Только не всем достаются, — возразил я. — И еще связи не уловил между конфетами и электромобилем.

— Ах да, отвлекся, извини. Так вот, мы, СССР, торгуем нефтью. Продаем ее много, очень много. Нефть, это бензин, мазут, дизель, основа для асфальта. Да много чего еще. Но главное — бензин и дизель. Очень много потребляет человечество бензина и соляры. И вот представь, что бензин и соляра больше не нужны. Новые батареи угробили двигатель внутреннего сгорания. Кому нефть продавать будем? Чем торговать великому Советскому Союзу? Бюджет чем наполнять, зерно на что покупать?

— Так может зерно самим растить? При царе могли, полмира кормили…

Николай вздохнул, сочувственно на меня посмотрел:

— Слушай, а может правильно мое начальство рассуждает? Чего с очкариком возиться? Сплошную крамолу несет. Дать срок за антисоветскую деятельность, и на Колыму? В закрытое исправительное учреждение, где вместо лопаты или пилы — карандаш и кульман.

— Шарашка? — вспомнил я Солженицына.

— Она, — согласился Николай. — Только жалко мне тебя. И супругу твою начальство любит. «Кабачок» смотрят в обязательном порядке. Считай, год уже благодаря ей на свободе ходишь. Ладно, перейдем к конкретике. Мне поручено тебя вести. Тебя и твое авто. Твоя Букашка — единственный прототип, который еще бегает. Все остальные батареи на основе лития и прочих металлов либо не оправдали ожиданий, либо уже взорвались. Пару штук твоих батарей мы на сервисе у тебя изъяли, когда колеса меняли. Заменили обычными, кислотными. Потерю мощности заметил?

Я пожал плечами:

— Вроде нет.

— Тестируем их под нагрузкой — держатся. Рассчитаны идеально! И теперь понимаю — почему. --Николай кивнул в сторону доски. — А теперь главное — за батареями охотятся. Фирмачи с автозаводов и спецслужбы: Штаты, Британия, Израиль. В последнее время французы с «Рено» активизировались.

— А что если… Наладить выпуск советского электромобиля и продавать его вместо нефти по миру?

— Ну ты, брат, наивен. А нахрена им это надо? Ну, допустим, произведем, начнем продавать. Батареи они скопируют, а машины сделают лучше. Электроники напихают, магнитолы с кассетными магнитофонами. Да мало ли чего еще придумают. Кожаные сидения, к примеру. Знаешь, за что импортные автомобили люблю? Там на сидении жопе удобно и спина не устает. Очень они жопу уважают. А мы — нет! Так что сделать красивую машинку в красивой упаковке они сумеют. А нефть не сделают! Нефть, она и есть нефть. Ее добыть нужно. Из наших великих недр! И пока у нас ее много, мы ее будем продавать. Начальство так решило. Понял?!

Я кивнул, но не очень уверенно.

— Твой доклад на конференции, считай, наживка, — подытожил Николай. — Под него и конференцию устроили с приглашением иностранцев. У нас уверены, что обязательно клюнут — выйдут на тебя с гнусными предложениями. Миллионы будут сулить. Наша задача — выявить вражескую агентуру и не дать уйти технологии за бугор. Понял? А когда ты уже отсебятину от себя понес, я понял, что точно должны выйти на тебя. С кнутом и пряником. Отсюда и твой монолог на вражьих голосах…

— А если просто угонят? — спросил я и кратко рассказал о неудавшейся попытке угона.

— В курсе уже. На этот случай маячки и установили. Кстати, заверни завтра на сервис. Ну ты знаешь, где. Пусть посмотрят, почему не работают. К твоей же пользе. Угонят с жучками — сразу найдем. Но не прототип им нужен — технологии. Батареи. Давай уж на чистоту. Батареи ведь не ты сделал?

Я снова отрицательно мотнул головой.

— А кто?

Очень хотелось ответить модным здесь «Дед Пихто». Но показалось, что в данный момент — неуместно.

— Не знаю, — признался я. — Какой-то Юрий.

— Что значит «не знаю»? — нахмурился Николай. — Слушай, мы тут не в игрушки играем. Говори адрес, кто такой, где работает, где брали титан, литий, прочие редкоземы?

— Да я в ванной упал неделю назад. Ничего почти не помню, амнезия, — сказал я. Больше сказать было нечего. И я реально не знал, кто сделал эти замечательные батареи.

Улыбка исчезла с лица Николая напрочь. Он снова внимательно посмотрел мне в лицо. Как-то по-другому.

— Еще не легче, — вздохнул Николай. — Так ты что, из зрителей?

— Что значит «из зрителей»?

— То есть, тебе кажется, что ты попал из будущего в прошлое, в мир киногероев? Так?

Теперь пришла очередь офигивать мне. Я что, не один здесь такой?

— Ну, так…

— Во дела… — протянул Николай. — Слышать слышал, но, чтобы своими глазами… Осмелюсь спросить, и из какого года прибыли?

— Две тыщи двадцать пятого.

— От рождества Христова?

— От него.

— Ого!

Николай замолчал и молчал он довольно долго. Потом сказал:

— Об этом ни слова. Никому, ни жене, ни маме родной. Хотя, какая она тебе мама… Для таких, как ты, отдельная дурка имеется. Точнее — две дурки. Одна в Подмосковье, вторая на северах. Только вертолетом можно долететь. И методы лечения там… В общем, не советую. Но Юру найти нужно. И как можно быстрее…

Он снова замолчал, словно что-то обдумывал.

— Ладно, поздно уже, — сказал Николай, посмотрев на часы. — Пора бы по домам. Жена тебя, наверное, заждалась. Голодная спать легла, без вкусных люляшек. Давай-ка завтра созвонимся и поговорим обстоятельно. И придумаем вместе, как нам таинственного Юру найти. А знаешь, меня едва Юрием не назвали. Бабка моя набожная была, а я родился в день святого Георгия…

Я ехал в сторону Москвы и лихорадочно думал. А ведь было над чем подумать. Во-первых, я — зритель. Моему состоянию здесь есть четкое объяснение и название — «зритель». Сильное психическое расстройство. А может, правда? Я — реальный Шурик, а 2025-й год — бред моего воображения на фоне злоупотреблений алкоголем.

Как там у Штирлица было: «Запоминается последняя фраза»? А что было в последней фразе? В предпоследней было: «Жена тебя, наверное, заждалась. Голодная спать легла, без вкусных люляшек». Откуда они про люляшки знают? Про то, что кухней в семье заведует Шурик? Нас что, слушают? Квартира на прослушке? И все наши ночные игры тоже под запись идут? Вот гадость-то какая.

Но последняя фраза была про Георгия. Юрий — это Георгий. И Мария Степановна про Гошу упомянула, что Виталик его в редкий момент просветления вспомнил. И про вино из одуванчиков.

Гоша, он же Гога, Георгий, Юра, — крутилось у меня в голове. Неужели он? Да быть такого не может! «Москва слезам не верит» много позже была. Году в восьмидесятом. А он здесь еще не наступил. Но… ведь Гоша был. Сейчас он лет на десять моложе, но он есть. Должен быть! И, скорее всего, уже талантливый мастер — золотые руки. Шурик вполне мог быть с ним знаком.

Возможно, именно Гоша мне звонил и предлагал приехать к нему в восемь. Что-то голос мне показался знакомым. А я не приехал.

Так, примем это за версию. Что я знаю про Гогу, он же Гоша, он же Юра? Что там был в кино? День рождения — в декабре. Работает в НИИ простым слесарем, в его руках все горит, есть шрам от аппендицита. Хотя нет. Сейчас он на десять лет моложе, так что аппендицита как раз нет. Живет в общаге. Тоже не факт. Он же говорил, что был женат. Жена — прекрасный человек, просто не повезло. Не сошлись характерами? И где такого искать? Стоп! Он проговорился, что живет на Вернадского, и по выходным они с друзьями выезжают или выходят на природу, на пруды, на шашлыки. Ну и немного под шашлычки и под балтийскую килечку с лучком соображают. И еще у них кто-то играет на гитаре. Это Гоша придумал батареи для Букашечки? Или придумал Шурик, рассчитал Березин, а Гоша только собрал. Он — мог. Но как его искать? Чего ж они в фильме его фамилию не упомянули ни разу? Да и Катерина его фамилии не знала. Спать, спала, а фамилию спросить забыла. Бывает. Но пруды, кажется, Воронцовские. И еще у них собака была. Кажется, охотничья.

Можно пойти легким путем, вывалить всю эту белиберду Николаю. Пусть ищут всем комитетом. Но тут я представил себе московских слесарей по имени Георгий или Юрий. Как их всех вызывают в первый отдел московских институтов и начинают сурово допрашивать. Или как в выходные поднятые по тревоге гэбэшники в одинаковых серых плащах оцепляют территорию вокруг прудов и методом облавы проверяют каждого отдыхающего и выпивающего под балтийскую кильку на предмет, не слесарь ли он.

Нет, проще дождаться субботы, самому выехать на пруды и там поискать. Артиста Баталова я узнать должен, пусть он и на десять лет моложе, чем был в «Москва слезам не верит».

И еще один серьезный вопрос. Как быть со шпионом, посулившим мне вчера миллион. По всему, про нашу вчерашнюю встречу Николай ничего не знает. И я не сказал. А надо было?

Тут я вспомнил, как душевно пел парень в пивнухе:

«Я в весеннем лесу пил березовый сок»…

После поворота на трассу мне на хвост сел «Москвич». Цвета я не разглядел. Может, просто задержавшийся водитель торопился домой. Я решил не искушать судьбу и прибавил газу. Быстро оторвался.