Шурик 1970

Глава 13. Бабочка и кабачок

Пытаясь сделать электрошокер, я разобрал звонок, извлек оттуда трансформатор, убедился, что рабочий, подсоединил к нему конденсатор и найденную батарею. Паяльник в гараже был, и не один. На кнопку пошел выключатель от старой настольной лампы, штекер от нее же я вывел штырьками наружу. Все остальное тщательно обмотал синей изолентой. На вид получилось не очень, но, кажется, работало. Сейчас бы опробовать на ком-нибудь…

Я поставил устройство заряжаться, сам полез в подвал, выбрал трехлитровую банку томатного сока. Почему-то очень захотелось именно томатного. Вспомнил хохлушек из магазина. Сок у них был — просто отпад!

Я загрузил банку с соком и отобранные детали за сиденья, сунул самодельный шокер в карман, сел за руль, посмотрел на часы. Зина сказала, что к «кабачку» обязательно придет. Это значит, к восьми вечера. Времени еще — навалом!

Я выехал за ворота, и тут мне чуть ли не капот бросилась Лия Ахеджакова, она же Елена Павловна Малаева — младший научный сотрудник, специалист по ядовитым змеям.

— Александр Сергеевич, выручайте! — крикнула она.

— Что случилось? — спросил я удивленно, вылезая из машины.

— Мужики нужны!

— В каком смысле?

— В прямом! С праздником вас! С днем Победы! Понимаете, надо цветы отвезти с теплицы на Театральную, ветеранов поздравлять, а профком машину не прислал. Аникеева лично обещала, а нет машины.

— Цветы? Ко мне много не влезет. У меня в багажнике… в общем, вещи. Занят багажник.

— Да нет, мы тут договорились тут с одним на буханке. За пятерку. Вон, видите, у ворот стоит. Но он грузить не хочет. С колесом, говорит, у него чего-то. На вулканизацию приехал. В общем, погрузить надо. Тут полон гараж мужиков, а помочь некому. Все, как сычи. Кого не спросишь, либо ремонт срочный, либо на дачу торопятся. А у трубача — праздничный концерт. Ну что за люди, это же для ветеранов! Нас пионеры на площади ждут, которые поздравлять будут, а мы не успеваем. Поможете буханку загрузить?

— Поехали, — вздохнул я.

В теплицах жена Гуськова и еще какая-то женщина спешно срезали красные тюльпаны с грядок и ставили их в жестяные ведра с водой. Им помогали те самые пацаны с мойки. Видно, Малаева их тоже уговорила. Я сразу принялся перевозить ведра с цветами в буханку у ворот. Она стояла на домкрате, видно, действительно, проблемы с передним колесом.

В общем, справились. Малаева пересчитала ведра, кивнула. Открыла водительскую кабину, побибикала. Водитель появился минут через пять, он катил колесо, как жук скарабей. Пришлось помогать ему устанавливать на место важную деталь.

Когда буханка уехала, Малаева чуть ли не со слезами на глазах меня поблагодарила, вручила охапку тюльпанов.

— И не отказывайтесь. Это для супруги вашей. Смотрим ее, радуемся.

Я помыл руки под гидрантом, сел за руль. Аккуратно проехал по ухабам вдоль гаражей, хотел было притопить, когда увидел знакомую парочку. Тех самых пацанов автомойщиков, что помогали сегодня с цветами. Хотел им просто бибикнуть, когда увидел, что у них проблемы, их реально прессуют. Длинный и тощий, как жердь, лохматый парень в кожаной куртке вдруг ухватил рыжего за ворот рубахи и дернул к себе, да так, что пуговицы в стороны полетели.

Че за дела? Я тормознул и вышел из салона. За спиной патлатого разглядел красный мотоцикл. «Ява»? Оказалось — «Чезет», не такой крутой, но тоже чешский.

— Эй, ребята, че творится? — спросил я. Опыта общения с подрастающим поколением у меня не было никакого. Поэтому и тон я, видимо, выбрал неправильный. Но заметил, что вид у обоих мойщиков был очень испуганный, а на глаза рыжего навернулись слезы. Совсем другое дело — лохматый. Он посмотрел на меня, на мое авто, снова на меня. Презрительно сморщился:

— Слышь, дядя, ты куда-то ехал? Так едь дальше, пока очки целы.

Лохматый повернулся ко мне спиной и снова дернул за рубаху рыжего.

— Не едь, а езжай, — поправил я. — По-русски правильно говорить — езжай.

— Во, правильно, езжай нах, — посоветовал мне наглец.

— Парня отпусти, — сказал я резко.

Лохматый с сожалением отпустил ворот рыжего, повернулся ко мне.

— Че, очкарик, очень умный? Я давал тебе шанс свалить по спокойному, они — свидетели. Ну, раз не хочешь ехать и езжать, сам виноват…

Он сунул руку в карман, быстро ее выдернул и взмахнул чем-то блестящим в воздухе. Нож-бабочка — узнал я холодное оружие. Лохматый перекинул нож из ладони в ладонь, нехорошо прищурился и двинулся на меня. Он явно давил на психику. Когда собираешься реально напасть, театрально ножом вертеть в воздухе не будешь.

Остановился. Его, видимо, удивило, что плюгавый очкарик, завидев «блатной нож» сразу не дал деру. Но посмотрел на мойщиков и снова шагнул ко мне. Бить ножом всерьез он по всему не собирался. Видно, хотел только попугать, но мозг мой сработал как-то сам, автоматически. Я сделал полшага назад и в сторону, левой рукой отвел выпад, а правой рванул из кармана собранное в гараже устройство и ткнул им прямо подмышку нападавшему, одновременно нажимая кнопку.

Затрещало разрядом. Я испугался, реально испугался. Потому что лохматый рухнул, как подкошенный. Так и свалился с выпученными глазами, выгнулся, как от судороги, и замер. Я что, его убил? Неужто я не рассчитал с зарядом, и он помер?! Что, «скорую» вызывать? А как? Через что? Где найти телефон? Бежать к Степанычу в будку? Но нет, вот лохматый зашевелился. Я облегченно выдохнул. Только теперь порадовался, что устройство работает.

Очень хотелось пробить лохматому с ноги. Но я сдержался, носком туфли отбросил нож от его руки, как в полицейских боевиках. Подумал и подобрал. Ножи опездолам — не игрушка. Посмотрел на ребят, указал на скорченного и стонущего лохматого:

— Нет желания сказать ему пару ласковых? — спросил я, пряча шокер в карман.

Оба парня замотали головами. Они вообще смотрели на меня совершенно офигевшие. Как и лохматый, не ожидали такого от очкастого ботана. Но добивать поверженного врага не стали. Все еще боятся или из-за гуманизма?

— Кто это вообще? — спросил я.

— Куреха, — ответил рыжий. — Он тут округу держит. Блатной. У него брательник сидит.

— От вас чего хотел?

— Он по рублю в день с нас собирает. За мойку. А мы сегодня не набрали. Только девяносто копеек. Суббота, все сами моют. А нам в школу ко второй смене, у нас линейка в честь Дня Победы.

Ага! Все-таки ребята учатся.

— Слышь, придурь! — наклонился я над телом. — Тронешь этих ребят, я тебя в асфальт закатаю! Понял? Если понял — кивни.

Придурь что-то замычала. Будем считать, что понял.

Я подошел к «Чезету». Колеса протыкать не стал, крепко ухватился за проводку под рулем и вырвал пучок проводов. Видел такое в каком-то старом кино. Там еще говорили: «Не рычи!» Не смертельно для мотосредства, но электрику покопаться придется.

— Так, — строго сказал я, повернувшись к пацанам, — денег ему не платить. В случае чего, сразу ко мне. Как его фамилия? Курехин? Витька? Запомню. Я завтра… нет, в понедельник к участковому заеду, сообщу о гражданине Курехине. Дон Корлеоне нашелся. Давайте ко мне в машину.

Пацаны уместились на одном сиденье. Так доехали до остановки.

— Давайте, пацанва, — сказал я, высадив пассажиров. — Заходите, если этот придурок еще наедет. У меня семнадцатый гараж.

— Да мы знаем, — улыбнулся рыжий. — А вы крутой! Спасибо, дядь Саш.

На обратном пути я вспомнил, что Зина просила купить к «Кабачку» чего-нибудь вкусненького. А вот разберись, что у этих женщин означает «вкусненькое»? Копченый лещ? Шашлык на косточке? Текилка с лимоном и солью? Я ехал в правом ряду, выискивая надпись «Гастроном». На перекрестке я вдруг попал в пробку. Все светофоры вдруг загорелись красным. Что за дела? Из впереди стоявшей «Победы» вдруг вышел седой дядька, надел кепку и отдал честь прямо на светофор. И не он один. Из машин выходили люди и просто молча стояли, смотрели на красные огни. Ровно через минуту светофоры ожили, движение возобновилось. Что это было? *

Я остановился у первого встреченного гастронома, зашел, увидел очередь в кондитерский отдел, спросил: «За чем стоим?» Оказалось, за тортом «Киевский». Знатное лакомство! И не каждый день «выбрасывают». Сегодня, видимо — в честь праздника.

Встал, отстоял, купил. С каким-то мужиком интеллигентного вида на пару. Мужик тоже торопился, я поставил его в очередь, сам встал в кассу. Пробил два торта, когда подошел с чеком, очередь к источнику тортов была совсем близко. Существенно сэкономил время. Когда уже собрался уходить, заметил в рыбном отделе какие-то бумажные стаканчики. Что это? Оказалось, черная икра. Четыре рубля за сто грамм в стаканчике из-под мороженного. Что, так просто? И никакой очереди? Я купил и поехал домой.

Бабок у подъезда стало, кажется, больше. Теперь они заняли обе лавки и говорили… про кабачок и какую-то пани Монику. Блин, прямо наваждение какое-то. Завидев меня, бабки мне приветливо закивали и заулыбались.

Дома я выгрузил железяки на стол, торт спрятал в холодильник, сок и икру поставил туда же, охлаждаться. Машинку я решил поставить у овощного павильона. Под присмотром оно как-то надежнее. Да и цветы надо куда-то пристроить.

На двери овощного магазина висело написанное от руки объявление: «Седня, в суботу овощи-фрукты работают до семи часов. Администрацыя». Ага, короткий день получается. В честь праздника?

В магазине, несмотря на послеобеденное время, покупателей не было. Продавщицы мне обрадовались, сразу принялись искать банки под цветы. Угостили обеденными сырничками со сметаной. Очень вкусными. Тюльпаны они разделили на букеты и расставили в литровых банках по полкам.

— А чего, у вас сегодня короткий день? — поинтересовался я, вспомнив про бумажку на двери. — В честь праздника?

— А то, — сказала Настюха. — Сегодня ж — кабачок в восемь! Пока доедем, пока то-се. Спасибо, Егорыч — добрая душа, согласился на час раньше выйти.

Ну вот, опять этот кабачок. Это что, веская причина нарушить трудовое законодательство? Ладно, сегодня я сам с ним разберусь. Так сказать, визуально. В двадцать ноль-ноль значит, посмотрим.

Я сунул руку в карман, достал полученный от Шпака рубль. Положил его на прилавок.

— Вот, Егорычу передайте от меня. И с праздником поздравьте. День Победы все-таки.

Продавщицы рассмотрели монету, переглянулись.

— Вот мы дуры! — сказала за обеих Оксанка. — Забыли про праздник. И что у нас Егорыч — герой, ветеран. А мы его на час раньше на работу. Насть, что Егорычу дарить будем?

— Коньячку купим?

— Так он не пьет.

— Сам не пьет, друзей угостит. Или в шкаф поставит для красоты. Только надо красивый купить. В красивой коробке.

Я пожелал дамам удачи, привычно открыл щиток, подсоединил провода к зарядке под капотом. Убедился, что все работает, двинулся до дому. Помыл руки, сел за стол, рассмотрел привезенную с гаража добычу. Все не так просто. Одно дело загнать в новый корпус старый пылесос, совсем другое — сочинить конструкцию заново из разобщенных узлов. И хорошо бы сделать его свободным от электрошнура. Батарейку бы мне хотя бы одну такую, как стоит на «Букашке». Только где взять? И чем порадовать жену на ужин. Ну, бутеры с икрой — это точно. На горячее? Котлеты домашние, купленные вместе с люляками. Вот их и подадим!

Я пошел готовить бутерброды, открыл хлебницу. Ну да, разбежался. Чтобы делать бутерброды, нужно не только бутер, но и брод. То есть — хлеб. А его в хлебнице не было. Забыл купить. Снова одеваться.

Я прихватил авоську и двинулся за хлебом. Бабки на лавках посмотрели на меня уже подозрительно. Уж слишком часто я туда-сюда мотаюсь. Наверняка донесут Буншу. Или Буншихе.

«Булочная» располагалась примерно в километре от нас, в старом доме красного кирпича. Я зашел в магазин. Ароматы! Хлебом пахнет. Настоящим! Полки с выпечкой. К полкам привязаны ложки. Для проверки мягкости. Я взял белый батон, половинку «Бородинского» и два кекса «Столичных», присыпанных сахарной пудрой. Подошел к кассе. Продавщица булочной обсуждала с покупательницей достоинства пана Спортсмена. Это тоже из кабачка? Точно — наваждение!

Мимо бабок у подъезда я прошел, стараясь всячески засветить покупки. Человек с хлебом в авоське все-таки вызывает доверие.

В подъезде мне встретился Шпак, тоже ждал лифта. От него пахло праздником и дорогим коньяком. В руках он держал букет красных тюльпанов. Как я понял, тех самых, что выросли в нашей теплице, и которые я таскал в ведрах.

— Александр Сергеевич! Рад вас снова видеть, — сказал он, пропуская меня в кабинку.

— Как прошла встреча? — улыбнулся я.

— Просто замечательно! Пришли почти все… кто дожил. Юбилей все-таки! Встретились, чуть слезу не пустил. Пионеры для нас концерт устроили, фронтовые песни пели. Вот, цветы нам дарили. Такие славные ребята. Потом… Джафаров столик в «Арагви» забронировал, так славно посидели! Остались бы до ночи, но… кабачок. Звал всех к себе смотреть, но поехали к Джафарову. У него телевизор цветной, японский. «Сони». Здоровый такой, на полкомнаты.

— А вы чего не поехали?

— Но я же обещал вашей очаровательной супруге, что ее программу на магнитофон запишу обязательно. На новой пленке производства ГДР, между прочим. «Орво», слышали?

Я не слышал, но кивнул.

— Но… Они как услышали, что моя соседка — сама пани Катарина, чуть с зависти не полопались, — продолжил Шпак. — Просили познакомить. Но я мужественно отказал и похвалился вашим пылесосом. Хочу сообщить, что ваш пылесос работает просто замечательно! Выше всех похвал! Прямо смотрю и радуюсь. Только я не понял, куда из него пыль девается. Джафаров аж посерел от зависти. Завтра, у кого билеты домой не заказаны, приедут ко мне на это чудо техники смотреть.

Лифт приехал на наш седьмой этаж, двери открылись.

— Вы извините, но я ваш юбилейный рубль подарил, — вдруг вспомнил я.

— Кому же? — нахмурился Шпак.

— Тут в овощном сторож работает. Ветеран войны, без ноги. Я подумал, что ему будет приятно.

— Очень правильно сделали, — Шпак переложил цветы в левую руку, а правой быстро залез в карман, достал что-то и сунул мне в ладонь.

— Вот, последний. Как нарочно для вас остался. Приятного вечера, — сказал Шпак на прощание, направляясь к своей двери.

Я посмотрел себе на ладонь. Юбилейный рубль, на нем советский солдат прижимает к груди немецкую девочку. В кошелек класть не стал, спрятал в нагрудный карман.

Дома я быстренько настрогал батон, намазал маслом, поверх намазал икры тонким слоем. Еще на каждый бутер положил по листочку петрушки. Чуть подвяла, но сойдет. Разложил все это красиво на большом блюде. Один бутер слопал сам под полтосик вискаря. Не удержался. Вкуснотища-то какая! Почему на всех этих фуршетах после презентаций я никогда не ел бутеров с икрой? Нет, пару раз пробовал, и с черной икрой, и с красной, но ни разу не доел. Может, потому что икра другая? Или я другой?

Зина явилась в половине восьмого. Почему-то без цветов. Дверь открыла сама, чмокнула меня в щечку, сообщила, что ключи нашлись. «Валялись в ящике стола в гримерке, а я сто раз там смотрела». Зина быстро приняла душ, переоделась в легкомысленный халатик. Зашла на кухню, увидела икру, округлила глаза. Но поборола искушение, взяла все блюдо и унесла в комнату, поставила на столик. И до начала передачи ни одного бутерброда так и не тронула. А я вышел на балкон перекурить и вдруг заметил, что народу на улицах почти нет. А те, что были, куда-то очень спешили. И машины по дороге ездили с явным превышением скорости, и трамвай как подъехал, так пассажиры с него чуть ли не бегом к дому рванули. Все на кабачок? Сумасшествие какое-то! Впрочем, батя рассказывал, что в его молодости, когда по телику показывали «Место встречи изменить нельзя» с Жигловым — Высоцким и Горбатым — Джигарханяном народ так же с улиц исчезал. Все у телика собирались. И еще когда наши с канадцами в хоккей играли — тоже. Даже квартирные кражи прекращались.

Ну вот, кажется, началось. Из телика зазвучали задорные такты, Зина завизжала: «Шурик, Шурик, начинается», я бросил окурок сигары в банку и поспешил к экрану. А Зина уже в него впялилась глазами и смотрела неотрывно, жуя первый бутер под рюмочку вискаря. Я сел рядом, стал смотреть.

Ну, в общем-то, хрень какая-то этот ваш кабачок. Артисты какие-то древние, я из всех только Карлсона с пропеллером узнал, ну, Спартака Мишулина. И все несли какую-то чушь. Где смеяться — непонятно. Явно не «Камеди-клаб». А вот Зина, та прям каталась со смеху. Но как увидела себя на экране… Словно в ступор впала.

Нет, что и говорить, она была хороша, а мини-юбка ей реально шла. Она даже спела чего-то по-польски. Про что — я не понял. И большинства шуток — тоже. До конца передачи я, честно говоря, дотерпел. А вот песенка финальная мне понравилась. Пел ее пан Ведущий очень душевно.

«Закрыт, закрыт кабачок, но мы верим,

Что наше веселье вы взяли с собой.

Для вас, для вас мы шутили, смеялись и пели

С открытой, с открытой душой…

Всем на прощанье желаем удачи.

Жить без улыбки на свете нельзя.

До свиданья, друзья,

До свиданья, друзья»…

Э, да это еще не конец. Еще второй куплет был.

«Когда, когда Кабачка позывные зовут вас к экранам,

Спешите скорей.

Вас ждёт, вас ждёт та, чья родина — дальние страны,

Улыбка, улыбка друзей.

Всем на прощанье желаем удачи!

Жить без улыбок на свете нельзя!

До свиданья друзья, до свиданья друзья!»*

Под просмотр Зина сожрала все бутеры, мне достался только один.

— Вкусно! — сообщила она, глянув на блюдо. — Жалко, что кончилось.

Я подумал, что это она про бутерброды, и хотел сделать еще, икра еще оставалась. Но оказалось, что Зина — про передачу.

— Вот бы пересмотреть еще раз, да? — сказала она мечтательно. — Пан Збышек говорил, что в фээргэ можно купить магнитофон, который кино показывает. Можно записывать любые передачи с телика на пленку. Как думаешь, врет?

Я не ответил. Начал вспоминать, когда в СССР появился видеомагнитофон. А он точно при СССР появился? Вспомнил про Шпака.

— Шпак просил передать, что программу на магнитофон запишет. Немецкую пленку под это дело достал.

— Немецкую — это хорошо, — зевнула Зина. — Завтра у Шпака магнитофон попрошу, послушаем. У него японский, переносной, на батарейках. Шурик, ты бы что ли магнитофон починил. А то валяется на антресолях без толку. Вот сидишь в своем институте, изобретаешь разную хрень, а на любимую жену у тебя творческой мысли не хватает.

Обидно, конечно, такое слышать. Ей все сто удовольствий, а она все недовольна. Я встал с кровати, полез за новой сигарой, собираясь на балкон, но Зина меня удержала.

— Ну не обижайся, Шурик. Это я так бурчу, от досады. Не на тебя. У нас с прошлого года эта фигня идет. Заменить нас хотят, понимаешь? Там, наверху у Лапина кто-то решил, что мы приелись.* Хотят всех «сатирщиков» в кабачке поменять на новых артистов. Оставить только пани Монику и Директора. Ну, может быть, Зюзю еще. Представляешь?! Мне по мешку писем в день от восторженных поклонников приносят, а они — приелись… Слушай, а давай сегодня пораньше ляжем. Че-то я устала за эту неделю. Нам же завтра на дачу, вставать с петухами. Как думаешь, успеем пробки проскочить?

Во дела! У Шурика еще и дача есть? Интересно, насколько далеко? Мне зарядки хватит доехать? А обратно?

— Может, чайку попьем? — снова зевнула Зина.

Тут я вспомнил про торт «Киевский», собрался на кухню, чтобы предъявить Зине очередной сюрприз, когда зазвонил телефон.

— Если это поклонники — меня здесь нет и не было, — быстро сказала Зина, забираясь под одеяло. — И откуда только телефон узнали?

Я поднял трубку. Но спрашивали не Зину.

— Шурик? Это я. Ты что натворил на конференции? Мы с тобой вроде о другом договаривались. Совсем о другом. Ты что, решил угробить проект?

Голос знакомый. Где-то я его точно слышал.

— Это кто? — спросил я.

— Дед Пихто, — ответило из трубки. — Во вторник в восемь у меня.

И запикало отбоем.

Я удивленный повернулся к Зине, но Зина… уже спала.

Торт «Киевский» так и остался в холодильнике нетронутым.