Седьмая Луна. Декамерон 2

Глава 25. Яд

Что же разбудило его?

Было ли это умиротворяющее пение птиц поутру? Необыкновенно. Казалось бы, они покинули Город, когда в него пришла Чёрная Смерть.

Свежий горный воздух? Его ведь можно ощутить, лишь когда поднимешься высоко над Саргузами, либо в провинции Ларданов.

Может, необычайное тепло ласковых солнечных лучей? Он ведь чувствовал, как те касаются его болезненной кожи.

Или это мягкость бархата? Будто лежишь в аристократской постели с балдахином.

Кто знает. Суть одна. Органы чувств словно обманывали его, раз воспринимали сущую иллюзию. В реальности ничего подобного не могло и быть! Или нет?

Он открыл глаза. Его уложили на резную софу, обтянутую приятный синим бархатом. От роскошной ткани пахло цветочной эссенцией. Мало кто в Западном Аштуме заботился о подобном. Да и мебель отличалась кичем — всё, как любят богатые дельмеи.

Альдред поглядел по сторонам. Это был летний дом отдыха, куда приходили вечерами, чтобы освежиться виноградом и за кубком вина перемыть косточки соседям. Открытое мраморное здание с несущими стенами. Каменный пол. Полированные колонны. Античные статуи атлетически сложенных людей, львов благородного вида.

Нечто подобное сложно отыскать в Герцогстве. Так куда же он попал?

Приподнявшись, Флэй оглядел себя. Руки-ноги его. Все шрамы, заработанные по жизни, всё также при нём. А вот одежда — точь-в-точь списанная с картинок из энциклопедий об Античности. Белоснежная льняная туника с чёрным дельмейским орнаментом. А поверх неё — изумрудно-зелёная тога.

Шутка ли, ренегат ощущал и осознавал себя куда явственнее, чем когда просматривал собственные сны. Может, это и не сон вовсе? Тогда — чужая реальность? Некий слой Серости, куда его заволокло, едва он обратился в гуля? Как бы то ни было, Альдред здесь — гость. И следовало выяснить, кто тут всем заправляет.

Впрочем, дезертир был не дурак. Уже примерно догадывался, кто позвал его на огонёк в свои владения.

Флэй вытянулся в полный рост. Он смотрел прямо на тенистую аллею. Прогулочная дорожка вытянулась в тени старых платанов, чьи ветви качались на ветру. Тот приносил необыкновенно чистый воздух, который только снится жителям Города.

Дорожка так и приглашала по ней пройтись. Выбор был невелик. Летний дом для отдыха выдавался из некой рощи. Идти туда, как минимум, смысла не имело. Альдред покачал головой и вышел в тень платанов. Гуляя, он то и дело озирался по сторонам. Только сейчас он заметил, что здесь полным-полно людей.

Местные слабо походили на горожан или вообще людей с Запада. Что-то среднее между жителями Равновесного Мира, дельмеями и сарацинами.

Красивые девицы с бронзовой кожей и чёрными, как смоль, волосами. Они собирали персики, мандарины, апельсины и оливки по левую руку. Альдред неволей заглядывался на их сатиновые платья и босые ноги: попросту не мог оторвать глаз.

По правую руку, значительно дальше, в хозяйственные дела ударялись мужчины, плечистые и высокие. Их братья, мужья, отцы и сыновья. Работали в поле, возделывая злаки. Реставрировали старую языческую часовню, которая явно стояла здесь до того, как этот кусок земли перешёл во владение дельмейского аристократа. Тесали древесину. Отжимали оливковое масло. Ковали кинжалы. Наставляли подрастающее поколение.

Чужак остановился между двумя деревьями, опёрся рукой на ствол одного из них. Просто любовался миролюбивой картиной. Он попросту забыл, что бывает вот так. За те дни, что Флэй продирался сквозь ужасы Города, Чёрная Смерть и Хаос, ей сопутствующий, стали для него нормой.

Умиротворяющий пейзаж простой сельской жизни ему напоминал Кродо. Ничего особенного не происходило вчера. Сегодня всё идет своим чередом. А завтрашний распорядок дня прозрачен, словно вода в горном ключе. Прозаичное бытие.

На Флэя напала ностальгия, подтянув за собой тоску и горечь сожалений. Отчасти ему хотелось бы влиться полноценно в то общество, где он начал свою жизнь. Вот только этому не бывать: с самого первого вздоха ему предначертали носить клеймо белой вороны. Всеми гонимой, всеми отринутой.

Мысль об этом омрачила дезертира. Даже если вся его жизнь от начала и до конца шла наперекосяк, что теперь? Покуда он жив, его поиски своего места в мире продолжаются несмотря ни на что. Вот, что главное.

Отстранившись, Альдред пошёл дальше по аллее. Навстречу ему шла целая ватага девушек, смеясь и улыбаясь. Красавицы переговаривались между собой, но этот язык предатель не знал. Похоже, сугубо местный. Даже не дельмейский.

Селянки заметили его и смолкли. Поглядывали с интересом, проходя мимо. Перешёптывались и хихикали. Альдред вымученно улыбнулся им и кивнул. Тонко чувствовал: для этих барышень он не больше, чем экзотическая нелепая мартышка. Они смущенно улыбались, пряча рты. Так они и разминулись.

Ренегат вздохнул и покачал головой. Бессмысленная встреча с неважными людьми. Сколько точно таких же столкновений он уже пережил. Из ниоткуда и в никуда. Он продолжил путь. Прогулочная дорога вывела его к огромному языческому особняку со стреловидными арками. Резчики по камню украсили их барельефами, повторявшими избитый античный сюжет о поиске Золотого Руна.

— Где же те моряки древности собирались его искать? — вслух призадумался Альдред, пробегая взглядом по истории, запечатлённой в мраморе. Увидев горный хребет, из-за которого поднималось присное солнце, наконец-то вспомнил. — Рамхида. Точно. Земля у подножия Давазских гор. Владения Ламбезисов.

Догадку неволей подтверждал Спрут, расположившийся посередине. В геральдике — тем более, дельмейской — дезертир был несилен, так что не мог определить: герб ли это провинциальной столицы, либо же фамильный, архонта.

— И каким ветром сюда меня занесло?..

Вопрос оставался без ответа.

Как бы там ни было, имение возвели по всем лекалам дельмейского представления об эстетике и геометрии. Односкатные и двускатные крыши из красной черепицы, резные колонны. Белокаменные полы, потолки, стены. Широкие порталы. Солнца за Экватором хоть отбавляй, и язычники делали всё, чтоб его свет наполнял их залы как можно больше.

Пусть и немного, но особняк напоминал ренегату саргузский Акрополь. Единственное, он и в половину не был таким же древним, как наследие Тиранов. Дельмеи просто-напросто остаются верны своим традициям — и новое добавляют весьма неохотно. Чувство собственной исключительности лишило их тяги к экспериментам и авантюризма.

Туда-сюда сновали слуги. Или рабы? С лёту не отличишь.

Наряжали их всех по-простецки. Скорее не платья, а просто куски льна, обернутые вокруг тел. Как понял Флэй, это коренные жители Рамхиды. Горцы, после веков противостояния дельмейским колонистам, всё-таки вошедшие в империю и принявшие чужих Богов за основу религиозных учений.

Хотя ренегат мог ошибаться, их суета намекала: намечалось некое празднество. Одни бодро таскали амфоры с вином, другие — яства на кухню. То и дело мимо проходили слуги с пустыми руками.

Шумно переговаривались и даже спорили между собой, активно жестикулируя. Могло показаться, будто они ссорятся, но нет. Живая мимика подсказывала: просто горячая кровь кипела. То шикали друг на друга, то смеялись, то всерьёз о чём-то дискутировали. Полны жизни. Аж завидно.

Здесь Альдред себя чувствовал совершенно ни к месту. Оно и понятно: казалось, в этом особняке ему делать нечего. Никого не понимает. Куда идти — не знает. Ему только и оставалось, что беспомощно шарить глазами то туда, то сюда. И всё же, потуги отыскать путь дальше были вознаграждены судьбой. К нему подошёл один из слуг.

Флэй прищурился, изучая его с ног до головы. Курчавая стрижка под горшок. Густая борода, напоминавшая проволоку. Орлиный нос. Вульгарно обильный волосяной покров по всему телу. Слуга строго посмотрел на парня в зелёной тоге и спросил:

— Господин Альдред, я полагаю?..

Ренегата передёрнуло от неожиданности. Облегчение наступило тут же. До сих пор не мог вбить себе в голову, что всё вокруг — лишь примитивный спектакль, написанный Киафом Смерти. Это ведь его дом, в конце концов!

— Д-да-да, я, — нерешительно отозвался Флэй.

Горец изменился в лице и улыбнулся гостю, обнажив ровные, белоснежные зубы. Он чуть склонил голову в почтении, исполняя реверанс на придворный манер. Затем выпрямился, упрятал руки под толщей льна и мотнул головой вбок, сказав:

— Прошу за мной.

Дезертир хмыкнул и пожал плечами. Такая резкая смена настроения и небывалое радушие изрядно смутили его. Он привык, что на него смотрят сверху-вниз: никогда не занимал в иерархии высоких позиций, когда ещё был встроен в эту пирамиду. А когда вышел за пределы, лишний раз убедился и принял простую истину: он — никто, и звать никак. Ничего другого не оставалось. Пошёл за слугой.

Бородач повёл беглеца по галерее мимо прочих челядинцев. Альдред снова почувствовал себя школяром в учебке: эта прогулка напоминала ему экскурсию на ипподром или к прочим достопримечательностям Саргуз. Он с интересом оглядывал фонтаны и пруды, небольшой сад, под сенью которого отдыхали служанки.

А когда они со слугой вышли в просторную каменную залу, у Флэя буквально захватило дыхание. На мраморных стенах висели картины в золотых рамах, где художники изображали сюжеты из античных мифов и легенд, лёгших в основу почитания Пантеона. Очеловеченные боги — первые Киафы — в своей стихии.

В представлении дельмейских мастеров кисти они являлись прекрасными юношами и девушками — без исключения. Вот златокудрая девица, прикрытая лишь бурной листвой, с грустью смотрит на то, как лес даёт молодые побеги. Здесь условный повелитель огня поднимает факела прямо из земли, что бьют в штормовой небосвод.

Наибольшее эстетическое удовольствие Альдреду доставила картина, посвящённая Киафу Воды. Юноша плыл, держась за бок белой акулы, мимо багрового кораллового рифа. В окружении всевозможных рыб, моллюсков и прочих тварей. Из своей норки с любопытством выглядывала мурена. Чуть поодаль виднелись мигрировавшие киты.

Раз уж на полотне нигде не было видно хтонических монстров, Альдред испытал небывалое наслаждение от любования. Хотелось бы и ему побывать там, в окружении морских обитателей. Изучить подводный мир в своё удовольствие. Но навряд ли его Бог был как-то связан с этой стихией.

Помимо вполне зрелищных и дивных картин Флэю повстречались и чрезвычайно жуткие, пробирающие до мурашек. Один беглый взгляд на них уже отторгал. Среди них дезертир особенно выделял четыре.

Естественно, первый Киаф Смерти. Он вёл безумный диалог с чьим-то черепом, сидя на тахте. А вокруг него ошивались полусгнившие трупы слуг, подносившие сомнительные яства и не то красное вино, не то кровь.

«Какая мерзость!»

Это ещё ничего. Сразу следом располагалась картина, которая чуть было не довела гостя до рвотного позыва. Рыжая девушка с обнажённой грудью, заляпанная красным, ласкала себя и безумно хохотала. Видать, сама себе нравилась. Киаф Крови, посчитал дезертир, чуть остановив на ней взгляд.

Красавица принимала кровавую ванну. В жиже, запачкавшей мрамор, плавали срезанные с невинных дев лица, глаза, уши. Альдред прикрыл рот от отвращения.

Над ней стояло два молодца и обдували её пальмовыми ветвями. У них на лицах умелый художник сумел одновременно запечатлеть и животный ужас, и вполне плотское вожделение. Тот редкий случай, когда мерзость притягивает и вызывает желание.

— Бр-р-р…

Чуть поодаль висела картина, больше напоминавшая больной сон астронома. На ней из тьмы выплывал человек без каких-либо чётких черт. За исключением его уродства: прямо из лица, оплетая планету, росли щупальца, как у осьминога. Киаф Космоса, стоит полагать, засвеченный холодным мерцанием далёких звёзд.

Гемомантия — она же магия крови — считалась большой редкостью. Чародеи, практиковавшие её, не могли выдать подлинного разрушения и ограничивались топорными, неотёсанными заклинаниями. За Экватором тех, кому она доступна, — раз-два и обчёлся. На Западе таковых и вовсе пересчитать по пальцам одной руки.

Это одно из тех таинств, что канули в лету с приходом предпоследнего спутника. Но всё могло резко поменяться в эпоху уже Семи Лун.

А вот космомантия, если вообще была, исчезла так давно, что в Равновесном Мире её считают мифом. Согласно рекомендованным источникам. Даже вообразить её себе ни священники, ни узники Янтарных Башен не в состоянии толком.

Говорят, и на Востоке архимаги этой Ветви давно канули в небытие. Становилось жутко при мысли, что их мощи хватит раскурочить Аштум.

Чего и говорить про состоявшегося, полноценного Киафа…

В самом конце залы находилась последняя отторгающая картина. Посвятили её художники, как понял ренегат, Аиду. Серости. На ней сидел юноша в позе лотоса, развеивая зелёный туман, из которого лезли призраки и всевозможная нечисть.

Едва ли это имело хоть какое-то отношение к действительности. Только зрению онейромантов доступен истинный облик Зазеркалья. И всё же, Флэй тонко уловил намёк в произведении искусства: Киаф Сновидений черпает силы из Аида и направляет его исчадий в Материальный Мир, сея Хаос и ужас.

Колоссальная мощь, обладать которой захотел бы каждый безумец.

Из одной залы горец и гость попали в следующую. Картин здесь не было — были статуи. Антропоморфные — и тем не менее, скульпторы ваяли отнюдь не людей. Дезертир хотел было уже окликнуть слугу, спросить, что это за монстры, вырезанные в камне. Но тут явь сама дала ему ответ. Взгляд наткнулся на точную копию Граста.

Тут же всё встало на свои места. Но от этого Альдреду легче не стало.

Неволей вспоминались томные часы, когда голова Флэя пухла на лекциях от избытка знаний, осмыслить которые на лобном месте не выходило. Если верить гениям философской мысли, что зрят в корень, психологически человек тянется к упрощению.

Поэтому Свет и Тьму гармонисты изображают мужчиной и женщиной. Огнепоклонники вложили всю мудрость в уста одного Пророка, который то ли был, то ли не был. А лунариты — преклоняются перед ифритами, похожими на них самих, только лучше. С язычниками этот принцип не работал полноценно. Вот, что странно.

Действительно, дельмеи изображали Пантеон далеко не как людей, себе подобных. Они видели в них существ не от мира сего, хтонических монстров из недосягаемых глубин космоса.

Антропоморфные, но в то же время безобразные и отторгающие. Тошнотворные на вид гибриды, плоды смешения человека с бездушными тварями Аштума или кошмарами из Аида. Разобрать, кто из них кто, не представлялось возможным. И всё же, Альдред подозревал: Время — самый пугающий из хтонических монстров. Бог, который не переставал терроризировать их мир никогда.

Склонный к критическому мышлению, Альдред вынес из анализа неутешительный вывод: вполне вероятно, именно за Пантеоном стоит самая честная, подлинная религия. Теперь, повидав столько смертей и ужасов за свою жизнь, Флэй скорее поверит в них, чем в очеловеченный огонь, высшую расу или Равновесие, созданное мужчиной и женщиной.

Мир, который знал ренегат, — это обманчиво прекрасное место, терзаемое чудовищами. В том числе — Пантеоном. Самыми явственными из них.

Статуй богов оказалось на порядок больше, чем Альдред предполагал. И он не мог понять почему. Помнил же на зубок, что их не больше дюжин-двух. В особняке Ламбезиса же их явно было больше тридцати. Дезертир даже умудрился сбиться со счёта.

Тёмный зал оборвался внезапно. Слуга вывел господина во внутренний двор особняка, на край огромного лабиринта из живой изгороди. Он услужливо отставил стул, приглашая присесть. Глазея по сторонам, Альдред стушевался, но принял добрый жест.

— Пожалуйста, ожидайте, — настоятельно попросил горец — и сразу же удалился.

Ренегат сел, поставив локти на стол, вырезанный из благородного красного дерева. Из ниоткуда вышли другие слуги, начали раскладывать по поверхности керамическую посуду с затейливыми дельмейскими орнаментами. На них дезертир не смотрел, просто изучая ландшафт просторного внутреннего двора.

Фонтаны, пруды, декоративные камни, бамбуковая рощица, беседки, клумбы с экзотическими цветами, огороженный мискантус шумайский, ликорис красный с Золотого Архипелага. Скука смертная, но в совокупности и в умелой расстановке выглядело дорого-богато, даже умиротворяюще.

Выдохнув шумно, Альдред закрыл глаза и запрокинул голову назад в попытке расслабиться. Думалось ему, он тут надолго. Есть немного времени, чтобы отдохнуть и морально подготовить себя ко встрече с хозяином особняка.

Облегчения так и не наступило. Сквозь тьму смеженных век он почувствовал чей-то глумливый взгляд на своей коже. Распахнул глаза — и увидел Актея Ламбезиса. Собственной персоной. Мерзавец умилялся, видя в госте неразумное дитя. Невоспитанного поросёнка, допущенного до знатного двора забавы ради.

— Здравствуй, — вежливо приветствовал его Киаф Смерти.

Нежданно-негаданное появление хозяина не на шутку перепугало ренегата. Он дёрнулся, чуть было не опрокинувшись вместе со стулом. Только Актей и поймал его, прислонившись сзади к спинке.

— Тише-тише, — увещевал его архонт, будто отец — непоседливое, непослушное дитя. — Это всего лишь я.

Он мягко — и даже дружелюбно — похлопал гостя по плечу. Затем без лишних слов прошёл к своему стулу и уселся за него.

Альдред, оправившись, погонял задумчиво воздух во рту. С архонта не спускал глаз, до сих пор неспособный понять, с чего начать и как относиться к происходящему.

— Всего лишь? — буркнул Флэй, вцепившись в подлокотники.

Ламбезис улыбнулся ему томно. Подпёр подбородок ладонью и взглянул на гостя со значением. Здесь, где бы ни находились они, у архонта глаза были самые обыкновенные, человеческие. Ещё один довод в пользу того, что всё вокруг — иллюзия.

— Как тебе моё имение? — осведомился Киаф Смерти.

— Дивно, — сказал дезертир, как отрезал. — Ты это хотел услышать?

Тот рассмеялся, без стеснения обнажая зубы.

— Всякому хозяину будет лестно услышать комплимент о своём жилище, — пояснил Актей. — Рад, что тебе понравилось.

Он уселся настолько вальяжно, насколько возможно. Вот уж кто правит ситуацией. Затем отвёл взгляд в сторону, призадумавшись.

— Это всё-таки мой дом. Приятно явиться сюда время от времени, знаешь ли.

Предатель фыркнул.

— Не заливай. В жизни не поверю, что мы за Экватором.

Хозяин особняка глянул на него исподлобья с некоторой долей печали.