Сделай сам – 4

Глава 12 Крепкие орешки. Часть 3

— Смотрю, досталось вам изрядно, господин подпоручик, — подошедший со спины командир полка, только-только покинувший доставившую его к нам легковушку, нарушил моё молчаливое созерцание побитого снарядами танка.

Всего по возвращению во временное расположение части мы насчитали на броне Т-30 одиннадцать следов от прямых поражений артиллерийскими снарядами. Считать же многочисленные сколы краски от шрапнели, никто даже не стал. Сыпанули «свинцовыми шариками» по нам неплохо так. И не единожды вдобавок. Плюс весьма прицельно. Мы даже один пустой стакан[1] нашли застрявшим у себя на крыше моторно-трансмиссионного отделения.

Вот именно в такие моменты ты и начинаешь чётко понимать, с чего это британцы в несколько иной истории мира столь долго не могли переломить ход сражений на Западном фронте, применяя против немцев даже сотни своих тяжелых танков.

Тяжёлые они, конечно, были тяжёлыми, но лишь в плане своего веса. Броня-то у них всех держала только пули. Потому встреча с любым полевым орудием, у расчёта которого хватало стойкости начать бороться с выползшим прямо под их прицел самоходным стальным монстром, заканчивалась для британских танкистов завсегда плачевно. В лучшем случае они отделывались лишь потерей танка, который буквально нашпиговывали снарядами, словно утку дробью.

Мы, судя по всему, как раз с такими стойкими артиллеристами противника и повстречались в завершившемся бою. И вполне себе могли навечно остаться на том поле боя, вздумай я годы назад сделать ставку в нашем танкостроении не на откровенно несуразных британцев, а на аналог того же советского Т-26. Так что именно сегодня можно было утверждать, что спас себя я сам, банально сделав верный выбор.

— Не буду отрицать. Досталось, господин полковник, — оторвав свой взгляд от паутинки трещины, пошедшей по внешнему закалённому слою брони правого борта башни, куда пришлось два очень близких попадания, отдал я воинское приветствие появившемуся начальству. — Но танк наглядно продемонстрировал свои великолепные характеристики. Скажу без тени лишнего бахвальства, находись у нас на вооружении хотя бы две тысячи таких машин, война уже закончилась бы нашим маршем победителей по улицам Берлина, Вены, Софии, Рима и Константинополя в придачу.

— Учитывая сегодняшние достижения, пожалуй, что поверю вам на слово, — учтиво кивнул мне головой Сергей Яковлевич Гребенщиков, который меня мельком знал ещё по совместным боям в Восточной Пруссии, где он исполнял должность начальника штаба 1-й гвардейской кавалерийской дивизии. Однако после перевёлся в командиры только-только формируемого гвардейского танкового полка, став прямым начальником, в том числе и вашему покорному слуге. — Две батареи пушек уничтожили с гарантией, совсем не понеся потерь! Такого прежде точно не бывало! Это же в корне меняет всю военную науку! Всю стратегию! Всю тактику! А потому готовьте место на мундире под орден Святого Георгия! Хотя… У вас ведь, вроде, уже есть один?

— Да, дали за захват орудий в Восточно-Прусской операции. — Малый белый крест в петлице у меня действительно уже имелся.

— Тогда георгиевское оружие! — обозначил тот, на какую награду будут подаваться документы.

— Не буду даже спорить в каком-либо порыве скромности, — благодарно улыбнулся я в ответ, тем самым демонстрируя, что принял похвалу и командирскую заботу очень благосклонно. — Только вот до смены действующих императивов тактики и стратегии, увы, пока нам очень далеко. Боюсь, что не потянем мы потребные на то расходы.

— Он действительно столь дорог? — указав одним только взглядом на мой танк, мгновенно уточнил полковник. Видать, уже мысленно примерял себе на китель что-то из отличительных знаков генеральского мундира. А тут я рушу его грёзы суровостью реалий наших серых дней.

— Триста тысяч рублей штука. — Это, конечно, не было себестоимостью стоящего передо мной Т-30. Лично нам конкретно данный образец обошёлся в две трети озвученной мною суммы, если не считать затраты на НИОКР, которых набегали миллионы. Но надо же нам было что-то заработать на всё-таки начавшейся войне, дабы впоследствии вести страну в тех направлениях, в которых я бы сам считал необходимым! Причём, без всяческой оглядки на других! А для того потребны были деньги. Много денег! Очень много денег! Очень, очень много денег! — Это цена при массовом заказе, — решил добить я замолчавшего и удивлённо вытаращившего на меня глаза собеседника. — Учитывая же названную мною прежде цифру в 2000 штук, потратить на их изготовление придётся 600 миллионов рублей. Что, сами понимаете, практически неосуществимо.

— Боже! Свыше половины миллиарда! Сколь же высока цена победы! — покачивая головой, прошептал явно потрясённый Гребенщиков. Как ни крути, а услышанная им сумма превышала довоенный годовой бюджет Военного министерства империи.

— Цена победы всё же будет выше, — решил я не останавливаться на достигнутом и подлить маслица в огонь. — Прибавьте к этой сумме огромные эксплуатационные расходы и затраты на запчасти, постройку техники для их перемещения на дальние дистанции, ангары для хранения, особые машины для осуществления ремонта и должного обслуживания в полевых условиях. Да много там чего ещё необходимо будет докупить! Вдобавок обучение людей для экипажей! Орудия, пулемёты, боеприпасы. Тут как бы не всю армию придётся обнести до нитки, чтоб в должной мере снарядить указанное мной количество подобных боевых машин.

— И сколько, как вы полагаете, потребуется на всё вами перечисленное денег? — не сдержавшись в рамках приличия и совершенно неприкрыто жадно сглотнув, уточнил Сергей Яковлевич.

— Миллиард рублей. Как минимум. Скорее даже больше, — прикинул я в ответ. — И года три-четыре времени на производство всей потребной техники. Что боевой, что вспомогательной.

— Вы именно поэтому изначально сделали ставку на поставку армии менее мощных и куда более простых машин? — кивнул полковник головой в сторону стоянки роты Т-15.

— Да. В том числе поэтому, — согласился с очевидным фактом. — К тому же их мы можем произвести и куда больше, и куда быстрей. Плюс в освоении танкистами они намного легче, нежели Т-30. А значит и войска насытить ими выйдет с куда большей вероятностью. Всё лучше, чем танкетки. Хватило бы у государства только денег хотя бы на вот этих малышей.

— Да-а-а-а, — протянул задумчиво Гребенщиков. — Теперь я много лучше понимаю, кто такие Яковлевы для России, да и для мира тоже. Миллиард рублей! Уму непостижимо! — покачал он головой. — Оперировать такими суммами хотя бы даже на словах, позволить себе могут считанные единицы. Монархи, президенты или же министры! Признаюсь честно, прежде не мог видеть всей картины в целом. Нет, это надо же! Такие головокружительные суммы! — никак его не отпускали деньги. — На вашем фоне даже Крупп и Морган должны смотреться ныне весьма бледно.

— Смею полагать, что у семейства Круппов как раз всё очень хорошо сейчас. Заказы ширятся и ширятся день ото дня, что на снаряды, что на пушки, что на сталь. Мы можем даже смело утверждать — этой войны они донельзя алчно жаждали и долго ждали. В отличие от нас, — предпринял я попытку отбояриться от подобной чести — быть воспринимаемым исключительно, как олигарх, зарабатывающий на войне и человеческих жизнях.

Хотя, справедливости ради стоило отметить, что те из Круппов, кто реально ждали мировой войны, её начала так и не дождались. Последний истинный Крупп из числа мужчин этой семьи покончил жизнь самоубийством ещё 15 лет назад. Так сказать, не выдержала душа поэта позора мелочных обид, связанных напрямую с публичными обвинениями его в прессе в нездоровых личных постельных предпочтениях.

Вот как изменилась старая Европа за 100 лет! За то, чем в будущем иные станут аж кичиться, сейчас стрелялся насмерть даже Крупп! Хотя в итоге в медицинском заключении германские врачи услужливо вписали причиной смерти — кровоизлияние в мозг. Три раза «ха»! Тут к ним вообще не подкопаешься!

Так что реально в семействе «пушечного короля» делами заправлял теперь бывший прусский дипломат, женившийся по прямому распоряжению кайзера на старшей дочери последнего из Круппов, который не оставил сыновей.

— Да, полагаю, стоит с вами в этом согласиться, — проявил солидарность полковник.

— Что же касается американца Моргана, то не сомневайтесь даже, он куда богаче нас. В разы! Просто мы воюем за Россию, когда надо, — не преминул я выкатить грудь колесом, — и реально производим на заводах то, что необходимо обществу для жизни. Тогда как Морган биржевой и банковский ловкач, что предпочитает создавать деньги из воздуха, тем самым разрушая производственную экономику. Недаром именно ему с два месяца назад определённое банкирское сообщество делегировало разрекламировать перед целым рядом конгрессменов идею о создании единого федерального банка США. Не раньше и не позже, а как только началась у нас война! Увидите ещё, сколь много они все на этом заработают, не позабыв в процессе своего обогащения ограбить все воюющие страны, в том числе и нас, — выдал на одном дыхании, всё то, что наболело.

Да, прежде сильно опасавшиеся высовываться с идеей ФРС, теперь, с началом большой европейской войны, ведущие банкиры всего мира аж рвали у себя подмётки всех туфель, стараясь максимально споро провести закон об официальном оформлении потребной им всем новой банковской системы Штатов. Увы, но в этом раунде моё многолетнее сражение с данной «финансовой гидрой» оказалось полностью проиграно, что следовало просто признать, да продолжать двигаться дальше, ибо дел насущных насчитывалось столько много, что мне стало просто не до них, не до банкиров этих гадских.

— А разве вы сейчас не говорили мне, что сами собираетесь немало заработать на войне? — решил всё же по-доброму поддеть меня собеседник, о чём свидетельствовала хитрая улыбка, расплывшаяся на его лице.

— Мы и без этого всего весьма неплохо зарабатывали, — развёл я в стороны руками, в попытке охватить открывающийся взгляду вид на исключительно военный быт. — И, уж поверьте мне на слово, Сергей Яковлевич, вновь оказаться посреди сражения, я точно не желал. Японцев за глаза и за уши хватило с 12 лет назад! Совсем иных дел и забот у меня имелось лет на пятьдесят вперёд, уж точно. Плюс дети, плюс супруга. Поместье, наконец, построить в качестве семейного гнезда, да яхтой не забыть обзавестись, возможно, даже лично спроектированной, не говоря уже про новые заводы, порты, даже города! И всё озвученное вам, я оказался вынужден в сторонку отложить на очередные годы, чтобы здесь и сейчас морозить кхм… Морозить, в общем. Н-да. Вдобавок, то и дело слушать на передовой, как бьёт в броню моего танка очередной горяченький привет от вражеских артиллеристов! Эка антипастораль!

— Война, — развёл руками гвардии полковник. А что ещё он мог сказать?

— Война, — заметно тяжко вздохнул я в ответ, принимая к сведению неоспоримый аргумент.

— На послезавтра в полдень намечено полноценное наступление. Будем штурмом брать сидельцев. Я как раз прибыл лично, дабы господам офицерам об этом сообщить, а заодно своими собственными глазами оценить готовность вверенных мне войск к осуществлению грядущего прорыва обороны. Сначала мы пойдём вперед, а вслед за нами кавалерия с пехотой. Вы как, успеете свою машину починить к означенному мною сроку? — это было очень удивительно, но командир сейчас едва ли не отчитывался передо мной — каким-то вшивым подпоручиком. Видать, желал чего-то от меня заполучить потом. Иначе этот разговор со мной смотрелся бы со стороны уж слишком нереально странным…

И снова бой. И снова звонкий стук шрапнели по броне. И снова жжёт глаза спиртяга, которой то и дело приходилось протирать от изморози оптику да триплексы родного танка.

И снова пулемётное гнездо. И снова разбиваем мы его гранатой. И снова движемся вперёд, оставляя за своей спиной траншеи, полнящиеся вражеской пехотой.

Нашему батальону, как уже стреляным воробьям, отдали приказ в точности повторить свой прежний рейс и постараться как-то связать боем орудия всё тех же самых фортов. Чтобы там артиллеристы даже не вздумали отвлекаться на обстрел шрапнелью подтягивающейся следом нашей пехоты.

Иными словами говоря, нам требовалось вызвать весь возможный ответный шквал огня на себя, чтобы идущие следом танковые и танкетные батальоны нашего же полка смогли успешно поспособствовать пехоте в захвате уже преодолённых нами полевых укреплений.

Австрийцы не смогли в них как-то лучше укрепиться за минувшие 2 дня и потому прошлись по ним мы сверху, словно паровой каток по тем кротам. «Кроты», понятное дело, почти не пострадали, но и никак не приостановили нас. Что, впрочем, вовсе не давало нам гарантию на беззаботную прогулку.

— Лево двадцать! Орудие! Удаление 5 кабельтовых! Чугунной гранатой! Огонь! — заметив, как куда-то начали палить шедшие в авангарде танки 1-й роты, я отыскал глазами в постоянно дёргающейся и слегка расплывающейся картинке очередную вражескую пушку, которую нам всем теперь необходимо было подавить.

Видимо, командование австро-венгров перевело на этот участок всего одну батарею полевых орудий взамен двух нами уничтоженных чуть ранее, поскольку столь достойных целей мы сейчас почти не находили на своём пути. Даже эту гипотетическую батарею местные защитники, по всей видимости, раскидали на отдельные взводы по 2 орудия, на один из которых мы сейчас как раз наткнулись.

— Чёрт! Мимо! — прокомментировал свой собственный провал наводчик, тут же запросив подать в орудие очередной снаряд.

— Молодец! Попал! — а это я уже отметил исправление допущенной ошибки. Выпущенная нами граната пробила тонкий бронещит австрийского орудия, после чего разорвалась. Вот в чём хорош был чёрный порох начинённого в неё заряда, так это в образовании густых пороховых дымов, которые легко отслеживались взглядом. Сейчас вот этим самым дымом как раз заволокло всё то, что находилось за 4,5-мм броневым щитком. — Давай, всади туда ещё одну гранату, чтоб наверняка!

— Бум, бум, бум, бум, бум, бум, — очень-очень приглушённо доносилось до меня снаружи размеренное и даже какое-то ленивое тявканье танковых пушек.

Мы ничего другого в батальоне не придумали, кроме как использовать свои артиллерийские машины в качестве… орудий! Вот сюрприз!

Вся соль данного выстраданного тактического решения заключалась в том, что все наши Т-15О располагались в одну линию на удалении 2,5 километров от недоступного нам форта и просто начинали засыпать его шрапнелью. Не столько с целью уничтожить там кого-то, сколько с целью подавить на всё то время, пока 3 наших прочих батальона и пехота занимают вражеские окопы.

Тут их короткая, всего-то 26-калиберная, пушка Норденфельда начинала звучать совсем иными нотами и играть другими красками. Как раз примерно при ведении огня с такой дистанции выпускаемый из неё снаряд имел максимально для него возможную навесную траекторию полёта, если вообще можно было так сказать про пушку, что стреляла только по настильной траектории.

До огня гаубиц подобная стрельба, конечно, не дотягивала вовсе. Но вот шрапнель теперь вполне успешно перелетала над земляным валом устроенным перед фортом и била чётко по открытым позициям расположенных в том орудий. А, самое главное, всё, что прилетало оттуда к нам в ответ, не причиняло нашим танкам ни малейшего урона. По сути, мы сейчас играли роль неуязвимой для огня противника батареи полевой артиллерии. Даже двух батарей! Как раз двенадцать Т-15О наличествовало в 1-ом батальоне.

Так и стреляли мы до самой ночи, сменяясь то и дело на перезарядку со 2-ым батальоном. Точнее, мы конкретно на своём Т-30 не стреляли. Просто находились в охранении на всякий случай. Мало ли кто мог на помощь форту подойти. Но лишь время провели впустую.

Потом был ночной штурм родной пехотой того форта, в котором мы опять же не вели огонь, чтобы в темноте не положить своих совместно с не своими. Затем три дня, получив возможность заходить сразу с тыла, захватывали остальные укрепления южной, юго-западной и юго-восточной стороны внешнего оборонительного кольца Перемышля, так как весь север был отделён от нас рекой.

Спустя ещё неделю не прерывающихся ни на день боёв за противником осталась лишь сама центральная цитадель укрепрайона. И вот уже при её лобовом штурме мы на своём Т-30, что называется, нарвались.

Вели атаку в секторе, что контролировался одной из местных бронебашен, орудие которой удачным выстрелом раздербанило нам гусеницу, а после просто завалило множеством осколочных гранат, пока мы совершенно не затихли, перестав стрелять. Прицелы, перископы, пулемёты, пушка. Лишились мы вообще всего, что только представлялось возможным разбить и уничтожить.

Но куда хуже было то, что замерли мы памятником неподвижным всего-то в 70–80 шагах перед позициями вражеской пехоты. И простояли после так 4 дня, лишённые какой-либо возможности покинуть наш разбитый танк, оставшийся на так называемой ничейной территории, которую не контролировал никто, но по которой били все и всем, чем только можно.

Четыре адских дня мороза, что был куда сильней внутри насквозь промёрзшей машины, нежели снаружи. Без пищи, без воды, без новостей. Но с нестерпимой туалетной вонью, полностью забившей «ароматы» недели две как не мытых потных тел! Да с парой фляжек спирта для протирки оптики, которым в малых дозах протирали собственные организмы изнутри. А для не малых доз двух фляжек было слишком мало!

Хотя один раз нас согреть пытались. Было дело. Иль венгры, иль австрийцы — кто их знает, кто там был. В костёр наш танк засранцы превратили одной ночью, закинув сверху на него каких-то дров да всяческих ветвей поваленных снарядами деревьев. Как мы тогда не задохнулись от начавшего просачиваться внутрь танка дыма, и каким чудом не полыхнул плескавшийся в баках бензин — лишь только Богу ведомо, наверное.

И вот на 5-ый день нашего вынужденного отнюдь не героического затворничества в люк аккуратно и даже как-то вежливо постучали, предложив на чистом русском выходить под божий свет.

Как вскоре выяснилось, пока наш экипаж отыгрывал пельменей вовсе не уральских, а тех, что заготавливали впрок, сражение вокруг не затихало так-то. Штурм следовал за штурмом, кровавая шла сеча за каждый чёртов форт и даже за какой-нибудь зачуханный окоп. Треть армии в сражениях тех попросту сгорела. От нашего же танкового полка остался сводный батальон неполный и куча битой техники, застывшей тут и там в полях.

Однако, дело было сделано. Не стало больше той огромной точки напряжения, что самим фактом своего существования в тылу российских войск изрядно сдерживала весь наш Юго-западный фронт от более активных действий. Плюс побитая, но не разрушенная крепость дала всем нам отменные зимние квартиры, склады, защиту и, конечно же, трофеи. Богатые трофеи!

Вот только мне до всего этого уже не было никакого дела.

Орешек крепкий мы, конечно, раскололи, но я свои орешки чуть не отморозил, блин. Плюс с недогляда потерял мизинчик. Заснул, сомлев, от голода и после глотка спирта в танке, да прислонился им на полчаса к броне. Естественно, не озаботившись надеть назад перчатку после того, как руки своим дыханием погрел. Как результат его мне сильно почерневшим в связи с начавшейся гангреной добрый доктор шустро отделил от прочих частей тела, благо, надёжно собранных в единый организм! А без мизинчика какой же я гвардейский подпоручик? Увечный и к строевой не годный по бумагам! Вот какой!

Таким волшебным образом меня законопатили ковать победу подальше в тёплый, сытный и спокойный тыл. Аж в самую столицу! А я и не был против! Мне той войны с лихвой хватило! Пусть даже кто-то трусом обзовёт!

Хотя, подозреваю сильно, что не в мизинчике почившем было дело. Просто кто-то свою руку приложил к столь резким изменениям в моей воинской карьере. Папа́, мама́ или возможно даже Михаил — тот самый, что Романов. Гадать тут было совершенно бесполезно. Да я и не гадал! Сам понимал, что хватит искать острых ощущений, что нужен я в других местах поболе, нежели на поле боя. Где можно куда больше пользы принести. Пусть не сейчас, в сию секунду, но в перспективе — совершенно точно.

[1] Стакан — внешний корпус шрапнельного снаряда, внутрь которого закладывается непосредственно сама шрапнель.