Сделай сам – 4

Глава 11 Крепкие орешки. Часть 2

Уж не знаю, кто и чем руководствовался, закладывая в проект Перемышля расположение оборонительных сооружений именно таким образом. Но мы все дружно должны были сказать ему огромное спасибо за то, что «тыловой район» города-крепости, то есть ориентированный на запад, являлся для нас чуть ли не распахнутыми настежь воротами.

Та же пехота по той территории, конечно, не прошла бы, не умывшись прежде большой кровью. Да она и не прошла! Первый, ещё октябрьский, штурм защитники играючи отбили, что привело к большим потерям в наступавших частях и теперешней осаде. А вот для нас, танкистов, погулять там было всласть.

К примеру, в юго-западной части внешнего оборонительного периметра располагалось всего 3 крупных форта и 4 малых, из которых, продвигаясь по заботливо проложенной австрийцами неплохой дороге, ведущей к центру цитадели, нам требовалось разнести всего-то 2 из них, чтобы гарантированно выйти в тыл всем прочим. При этом там не имелось ни одной этой чёртовой бронированной башни, что исполняли роль отличных практически неуничтожимых противотанковых орудий. Всех их проектировщик финального вида данного укрепрайона почему-то разместил на севере и на востоке. Плюс целую одну установил на юге — почти на 10 километров протяжённости фронта. И на этом всё!

Потому, хоть моя воздушная разведка и не задалась по известным причинам, уже имеющихся в штабе армии разведывательных материалов нам хватило, чтобы выработать незамысловатый план. Недаром авиаторы аж третий месяц кряду летали на разведку данных территорий, теряя технику с людьми.

— Пётр! Трогай малым ходом! — прокричал я вниз в башню, тогда как сам пока торчал наполовину из неё, в последний раз оценивая окружающую обстановку «живым глазом», а не посредством оптики да смотровых щелей. — Держись чётко за машиной командира батальона!

Удостоверившись, что мой приказ для лучшей слышимости был продублирован наводчиком мехводу, мне оставалось только перекреститься, да юркнув внутрь, задраить за собой люк. Сейчас, когда основным поражающим элементом подавляющей части артиллерии была шрапнель, угроза неожиданного свинцового дождя с неба заставляла всех нас заранее укрываться под бронёй. Хоть это и катастрофически ограничивало обзор. Особенно сейчас — зимой, когда вся оптика и стёкла мгновенно запотевали и покрывались изнутри машины ледяной коркой. Но да имеющаяся дорога обещала вывести нас чётко к первой цели — именному форту «Пралковце», вооружённому аж десятью орудиями в открытых капонирах.

— Лево тридцать! Пулемётное гнездо! Удаление 6 кабельтовых! Чугунной гранатой! Огонь! — мешая танковые и военно-морские термины, командовал я своим экипажем, что являл собой натуральную сборную солянку.

Поскольку пушка и телескопический прицел к ней у нас были с батареи береговой обороны и с корабельного орудия соответственно, наводчиком к себе в машину я выбил моряка, как, впрочем, моряком был также заряжающий. Ребята эти были технически подкованными и привычными к постоянному перемещению линии прицела из-за качки корабля, в нашем случае — из-за тряски танка, тогда как для сухопутных артиллеристов всё это было сильно вновь. Вот и общался с экипажем на понятном людям языке, с трудом удерживаясь от того, чтобы перейти на метры.

— Машина стоп! — поймав отмеченную мною цель в перекрестие прицела, скомандовал уже наводчик сам и, дождавшись, когда мы замрём, подкорректировал положение орудия да дернул за спусковой рычаг.

— Дзын! — тут же отозвалась пушка, выплёвывая откровенно слабенькую 57-мм чугунную гранату, снаряжённую всего-то 108 граммами чёрного пороха в качестве взрывчатого вещества.

Увы, но именно таковой была основа нашего боекомплекта. Не только пушка являлась устаревшей, но и некогда произведённые снаряды к ней. Что, впрочем, не помешало нам ни в коей мере разбить тот пулемёт. Затратив, правда, целых 3 патрона из невеликого возимого с собой боекомплекта в 75 штук.

— Кхе-кхе! Вот ведь удушающая вонь! — так как выбрасывать стреляные гильзы за борт мы себе позволить не могли — чай стратегический материал, практически уже невосполнимый и подлежащий многократному переснаряжению на профильном заводе, приходилось их аккуратно складировать внутри машины в специальный ящик да вдыхать дерущие горло с лёгкими «ароматы» сгоревшего пороха. Тут даже предусмотренная мною принудительная вентиляция боевого отделения не сильно-то нас всех спасала. Но делать было нечего. Необходимо было дальше воевать! — Вперёд! Нагоняем наших! — удостоверившись, что столь нагло выставленный напоказ вражеский станковый пулемёт уничтожен, вновь отдал я приказ на продолжение движения и принялся высматривать очередную цель, пока что вовсе игнорируя попрятавшуюся по траншеям пехоту.

Для короткоствольных пушек прочих танков, получивших, наконец, армейское обозначение Т-15О — то бишь орудийные в противовес «Т-15П» — пулемётным, дистанция огня чуть более километра являлась хоть и достижимой, но недостаточно прицельной, а потому мы здесь с «красавцем» выступали этакой длинной рукой, вперёд всех прочих устраняя главные опасности по мере продвижения.

— Право десять! Батарея полевых орудий! — рассмотрел я облака порохового дыма, поднимающиеся от едва просматривающегося впереди редута, вслед за чем по корпусу танка явно цокнуло несколько шрапнельных пуль. — Тридцать кабельтовых! Совсем на пределе досягаемости пушки!

— Можем попробовать достать их шрапнелью! — мигом отозвался со своего места наводчик, уже вращающий башню в нужном направлении, чтобы найти своими глазами указанную мною цель. — Гранаты на такой дистанции потратим лишь впустую.

Тут он был чертовски прав. Чтобы разбить или хотя бы повредить какое-либо орудие нам требовалось всадить снаряд чётко в него. Близкий разрыв 57-мм гранаты никак не мог бы дать гарантии критического поражения оного. Они ведь некогда предназначались только для пристрелки с последующей передачей данных о нащупанной дистанции до цели расчётам более крупных береговых пушек. Ну и какой-нибудь катер с десантом могли на дно пустить. А тут задачи перед нами стояли несколько другие. Да и разлёт снарядов на подобном удалении обещал быть чересчур солидным.

— Давай шрапнель! — не стал я долго рассусоливать и дал отмашку действовать в соответствии с поступившим предложением. — Прикроем огнём с места атаку остальных машин.

Впереди нас двигалось 2 роты танков 1-го батальона плюс танк комбата, плюс ещё 2 роты шли за нами вслед, а потому вполне себе имелось кому подойти на дистанцию прямого выстрела к обнаруженной мною батарее и раскатать австро-венгерских артиллеристов сосредоточенным огнём. Благо схватившаяся, но ещё не обледенелая земля позволяла нашим танкам выдавать под 14–16 километров в час по мёрзлому грунту полей. А потому минут за десять такого хода они все могли выйти на комфортную для них дистанцию ведения огня. Тогда как мы, такие уникальные, побережёмся хоть немного, чтоб не оправдываться опосля перед самим собой, что, поддавшись азарту боя, профукал дуриком единственную предсерийную машину. А я ведь в себя верил! Я ведь мог!

— Выставляй трубку на полную! На все 8 секунд! — тут же кивнул наводчик и принялся давать вводные заряжающему.

Снарядик у нас был не сильно крупным и потому трубка с более длительным временем горения в него банально не влезала. От того и максимальная дальность стрельбы шрапнелью у нас составляла порядка 5,5 километров или те же самые 3 мили, озвученные мною в кабельтовых.

Потратив 2 патрона на пристрелку, мы вынуждены были продвинуться вперёд на километр, играючи промяв ещё одну дорожку в проволочных заграждениях, да переехав откровенно неширокие траншеи, после чего, выставив подрыв на 6 секунд, засыпали врага шрапнелью.

Ну, как засыпали? Скорее больше напугали, нежели смогли там что-то гарантированно повредить или же кого-то ранить. Да и шрапнелей тех у нас имелось только лишь 15 штук, которые мы все и израсходовали сразу.

Зато пороховые облачка разрывов надёжно показали путь к цели нашим прочим танкам. Ведь между нами связи не имелось никакой. Держись, словно привязанный, за главным — вот и весь манёвр боевой.

— Лево пятьдесят! Ещё батарея полевых орудий! Три кабельтовых! Совсем рядом! — воскликнул я, когда мы уже подъезжали следом за своими, что опрокидывали танковыми таранами брошенные противником пушки с передками. Видать старались сохранить боезапас, который был у них аж более чем вдвое меньше, нежели у нас. — Пётр! Носом! Разворачивай к ним носом! Не подставляй им борт! — почти срывая голос, старался докричаться я до нашего мехвода, являвшегося вовсе гражданским человеком. Он у нас работал старшим водителем-испытателем на «Харьковском танковом заводе», где лучше всех освоил управление Т-30. И за солидную премию согласился составить мне компанию в таких вот, боевых, испытаниях машины. Не будь его, пришлось бы самому за рычаги садиться.

Ох! Как же не хватало ТПУ! Но руки до него не доходили вовсе. Да и понятия я не имел, как там всё должно быть устроено в плане электротехники. А переговорные трубы в боевой машине на 5 человек оказались вовсе нереализуемы. Слишком выходило всё громоздко. Потому мои команды, связанные с движением танка, постоянно дублировал наводчик, чисто физически находившийся ближе к мехводу и потому способный докричаться до него сквозь рёв мотора, скрип подвески с гусеницами, да грохот рвущихся близ нас снарядов.

— Вижу! Вижу батарею! — не дожидаясь моего дозволения открыть огонь, «хозяин пушки» дернул за спуск и тут же потребовал новый снаряд. Потом ещё один, ещё, ещё, ещё! Остановился, только лишь ополовинив наш боекомплект. Снарядов тридцать он по новым целям высадил уж точно.

Мне же в это время оставалось быть свидетелем триумфа, да подсказывать порой различные корректировки для ведения стрельбы. Обзор-то у меня, как командира танка, был не в пример получше и пошире. Единственное, я уж задолбался протирать свои приборы наблюдения вымоченной в спирту тряпочкой, чтоб те не покрывались изморозью. Да и щипание глаз от испарения этого самого спирта с линз оптики и стёкол триплексов не добавляло мне комфорта. Однако, блин, война! Приходится терпеть!

— Левее тридцать шагов! Левее! Видишь? Бей ту пушку! Она по нам, зараза, пристрелялась! — примерно вот такие фразы слетали с моего языка для корректировки нашего огня. Нет, не сказать, что истеричные. Но что эмоциональные донельзя — это да. Ведь я-то чётко вижу, как она по нам стреляет. А там снаряд 76,5-мм! Броню в 2,5 дюйма он, конечно же, не пробивает. Что так-то вовсе не означает отсутствие возможностей нам навредить. Разбить орудие или сорвать нам гусеницу тот был вполне способен.

Следовало отдать должное противнику, он не пустился на утёк, попав под наш обстрел, а до последнего пытался расстрелять прямой наводкой наши танки, экипажи которых слишком сильно увлеклись изничтожением орудий предыдущей батареи. Вот тут наш «красавец» вдобавок показал себя ещё и «удальцом».

Пусть не с первого, но с третьего выстрела уж точно нам вышло чётко поразить указанную мною пушку, после чего к нам прилетел ответ с позиции её товарки. Ответ такой себе… Взрывоопасный.

Машина слегка вздрогнула от прямого попадания, броня немного похрустела застучавшими по ней осколками, нас всех немножечко контузило, но бить в ответ мы принялись остервенело.

— Где она, командир? Кто по нам стреляет? — всё понял очень правильно наводчик и начал требовать подсказок от меня. А то его прицел имел поле обзора лишь в 8º и только.

— Ещё левее! Двадцать пять шагов! Сейчас по нам опять ударит! — только и успел выкрикнуть я, как бедный танчик вновь весь вздрогнул от прямого попадания.

— Дзын! — дзынькнула в ответ наша пушчёнка, запулившая снаряд вообще чёрт знает куда, поскольку даже я разрыва не заметил. — Дзын! Дзын! — ещё дважды мы очень быстро поразили «молоко».

Да, что-то где-то там сместилось в пушке или же в прицеле, когда нам засадили гранату прямо в башню, отчего наши снаряды принялись лететь куда-то не туда. Но в конечном итоге моряк-наводчик и к такому изменению приноровился, просто перейдя на резервный механический прицел.

— Во, блин! Другое дело! — радостно воскликнул тот, узрев, как свечкой вверх ушла 57-мм граната, отрикошетив точно от ствола расстреливающей нас пушки. — Сейчас мы всех вас приголубим! Серёга, заряжай снаряд! — не отрываясь от прицела, изрядно воодушевлённо прокричал он заряжающему, дабы побыстрее сделать новый «дзын».

В итоге, получив с десяток попаданий по себе, все 6 вражеских орудий мы разбили. Правда в некоторые приходилось всаживать по 3, а то и по 4 снаряда, поскольку первые лишь прошивали бронещит да ранили прислугу, но не затрагивали тонкую механику наводки или же прицел. А потому, было умолкшие, со временем те начинали снова по нам бить.

Будь вместо нас «картонные» танкетки, все бы остались здесь в виде закопчённых обломков и обгоревших тел, если бы вообще дошлёпали досюда. Преодоление окопов для танкеток всё же было недоступно, а мы три линии таких уже успели переползти. Здесь австро-венгры сильно поленились отрыть их капитальными земляными сооружениями, как это делали германцы и французы на Западном фронте, где уже вовсю велась позиционная война.

— Что у нас с боеприпасами? — уточнил я у заряжающего, отметив, как остальные, уже полностью перемешавшиеся меж собой машины батальона, дружной неуправляемой гурьбой отправились ползти по ранее намеченному маршруту дальше. Всё же воевать нам требовалось чем-то, а не только громким матерным словом! Тогда как мы уже изрядно постреляли при прорыве первой полевой линии обороны.

— Тридцать два снаряда осталось! Пять картечных. Остальные гранаты. Патроны — почти все сохранились. Расстреляли всего три сотни. — Быстренько проведя инвентаризацию в своём хозяйстве, ответил мне второй моряк из нашего экипажа — тот самый, что Серёга.

Вот тоже! Не знаешь теперь какой сделать выбор. С одной стороны стакан был наполовину пуст, с другой же — наполовину полон. При этом мы ещё даже до первого из намеченных к обстрелу фортов не добрались. К тому же танк уже побили и покоцали изрядно.

— Н-да, блин. На фотографиях от авиаторов всё выглядело несколько иначе, — пробубнил я себе под нос, рассматривая протяжённый эскарп[1], забраться на который нашим танкам, нечего было даже мечтать. А ведь за ним ещё обязан был находиться не менее непроходимый нами контрэскарп.

До форта «Пралковце» мы всё-таки добрались, затратив целых полтора часа. Добрались, да и встали без дальнейшего движения. Должно быть, наш комбат, как я, сейчас изрядно так чесал себе затылок от открывающейся зрению картины.

Где-где, а тут нам делать было нечего. Брать каким-то чудом в лоб такое, мы совершенно точно не могли. Здесь фронтальные стены и соответственно все амбразуры основного укрепления прикрывались отсыпанной на некотором удалении от них по всему периметру форта высокой земляной насыпью, уж не знаю, как она у фортификаторов именуется научно.

По верху этой насыпи шли очередные траншеи, прикрытые колючей проволокой, за ними непосредственно сам форт со своими артбатареями и сотнями защитников. А мы такие все бронированные и вооружённые — застряли попросту снаружи. И на этом всё!

Не следовало быть оракулом, чтобы понять — нам без пехоты делать тута просто нечего. Мы даже не могли достать своим огнём его орудия, поскольку те скрывались в заглублённых внутренних двориках, не показывая наружу даже носа. Пришлось в итоге поворачивать назад и уходить ни с чем. Ведь танки — это всё же танки. Что города, что укрепления, включая полевые, одними ими не захватишь, блин.

Тут я решение комбата, что называется, поддерживал двумя руками. Тем более что по нашей дружной кучке сгрудившихся перед фортом боевых машин стало бить навесом что-то очень уж крупнокалиберное. Гаубица какая мощная или же мортира — я не знал. Но наблюдаемые мною фонтаны земли от взрыва падающих нам на голову снарядов поднимались метров на сто вверх. Здесь даже не было нужды в прямом в танк попадании для полного уничтожения того. Хватило бы и близкого разрыва.

Как сильно позже я узнал, по нам лупили из 305-мм мортиры 287-килограмовыми фугасными бомбами, что оставляли воронки диаметром и глубиной до 8 метров, а разлёт осколков достигал радиуса до 400 метров. Такой при близком поражении вполне мог подкинуть в воздух или же перевернуть вверх гусеницами даже мой Т-30, не говоря уже о Т-15.

Нам тогда крупно повезло, что отработала по нам всего одна мортира, стрелявшая не чаще раза в 7 минут. Иначе совершено точно были б жертвы, как то произошло в наш следующих заход.

[1] Эскарп — крутой внутренний откос рва долговременного или полевого укрепления.