Сделай что сможешь. Развивая успех

Глава 2

— Александр, просыпайся, к тебе гости пришли. Просыпайся, просыпайся! И нечего делать вид, что ты меня не слышишь.

Я старался не реагировать на Машкины возгласы, но давалось мне это с большим трудом. Было ощущение, что её звонкий голосок, как штопор, ввинчивается прямо в мою больную после пьянки голову. И всё бы ничего, с шумовыми эффектами я, наверное, справился бы, но ладошка сестрёнки, как океанский прибой, ни на мгновение не переставала трясти меня за плечо.

— Да вставай же ты! Тебя там Его Высочество дожидается.

— Какое ещё высочество? — вяло поинтересовался я у этой вредины.

И она тут же с ехидством ответила:

— Твой друг Нико́ла.

— И чё он припёрся в такую рань?

— Фу, Александр, как вульгарно вы стали выражаться всего лишь после одного кутежа с гвардейцами. Я даже боюсь представить, что с вами будет в дальнейшем. И кстати, к вашему сведению, сейчас уже не рань, а полдень.

Каждое слово малой сочилось непередаваемым сарказмом. Нет-нет-нет, что вы, что вы, о сочувствии к родному братику в данной ситуации не может быть и речи. Он ведь не смог взять её на вечеринку в честь дня рождения великого князя, поэтому какие тут могут быть сочувствия? И не важно, что дам на ту вечеринку не звали, старший брат уже одним своим существованием обязан был такие мелкие неувязочки разрулить. М-да… умная, умная, а в некоторых вопросах всё ещё ребёнком остаётся. Пожалуй, стоит ожидать, что она меня как минимум неделю будет подкалывать по любому удобному ей поводу, чтобы я, так сказать, смог осознать всю низость своего падения.

— Да, да, я понял. Только свои нравоучения лучше попридержи для кого-нибудь другого.

Голова раскалывалась, а во рту ощущался конкретный сушняк, как будто там стадо мамонтов перекочевало. Хотелось послать весь мир куда подальше, натянуть одеяло на голову, повернуться ко всем проблемам попой и провалиться в спасительную нирвану сна, но тут в дверь моей комнаты заглянул непрошеный гость:

— Алекс, ты ещё не готов?

Я с непониманием на него уставился:

— Для чего не готов?

— Ты что, всё забыл? Через час нас ждут на стрельбище.

— Каком стрельбище?

— Ты не помнишь, как вчера договаривался о соревнованиях по стрельбе?

Ох, мама мия, точно! Нико́ла, паразит, растрепал всем на гулянке, что я неплохо стреляю, а наша компания на тот момент уже изрядно поддатая была, вот и… О-о… убейте меня кто-нибудь.

Через двадцать минут, умытый, безукоризненно одетый, причёсанный и слегка подлеченный Софой, я с пол-литром капустного рассола в желудке (больше ничего не влезло) садился в нанятые Нико́лой сани. Удобно устроившись на сиденье, сразу откинулся в полулежачее положение, вытянул ноги, насколько это было возможно, и постарался с комфортом поспать ещё какое-то время, пока едем, но покайфовать мне не дали.

— Алекс, я понимаю, что ты приехал из Сибири и там, судя по всему, о приличиях не слишком заботятся, но прошу: если уж не меня, то не позорь хотя бы своих приёмных родителей. Им быстро доложат, как ты храпишь на весь Невский проспект, развалившись в нелепой позе рядом с великим князем. Да и в отношении меня ты бы мог быть более почтительным. Я сегодня утром отказал во встрече двум дамам, и всё ради того, чтобы поддержать тебя на стрельбище.

Вот же, блин, заноза! Но… он прав. Знакомых у меня в Питере среди аристократии уже достаточно много имеется, заметит кто-нибудь из них, как я в отключке с великим князем катаюсь, распишет потом «родителям» это непотребство в самых неприглядных красках, и «мамуля» мне (вот тут не может быть никаких сомнений!) все мозги прополощет. Конкретно так. Со вкусом и изяществом. Ну… как она это умеет.

Пришлось сесть прямо и осоловелым болванчиком уставиться в спину извозчику, но Нико́ла не отставал:

— Что-то ты, мой друг, слишком вялый сегодня. Куда же подевался тот неистовый пиит7, что развлекал офицеров конного полка всю прошедшую ночь?

7пиит — устаревшее, то же, что поэт (прим. автора).

Я хмуро на него взглянул и с недовольством ответил:

— Упоил невинного юнца, и после этого ещё хватает совести задавать такие вопросы?

— Ха-ха-ха… Вот что меня в тебе всегда поражало, так это твоя способность признавать себя юнцом, когда тебе надо. Любой другой знакомый мне юноша даже от лёгкого намёка на его возраст непременно оскорбился бы. В Петербурге и четырнадцатилетние считают себя вполне взрослыми. А ты этим пренебрегаешь и готов сам называть свой возраст юным.

И что ему ответить? Наверно, моё излюбленное:

— Умом меня вам не понять, в меня вам нужно просто верить.

— О чём я и говорю: ты очень необычен. Порой мне кажется, изображая себя юнцом, ты всего лишь насмехаешься над окружающими, а на самом деле твой возраст поболее многих.

Хм… как-то неправильно разговор пошёл. Я в своём поведении всё стараюсь к молодёжи примазаться, а оказывается, некоторые даже из этого делают выводы о моём истинном возрасте.

— Ой, Нико́ла, не бери в голову. Ты крутишься в среде аристократии и остальную российскую молодёжь ещё не видал, а она может… — тут моя мысль дала сбой, о чём хотел в конце сказать, как-то выпало из неотрезвевшей оперативной памяти, поэтому я постарался побыстрее закруглиться: — Да много чего она может.

Но Нико́ла, ни секунды не сомневаясь, сразу отмёл мои предположения:

— Видал, видал. Разных видал, но такого, как ты, встретил впервые. Вот, например, ты столь свободно обращаешься ко мне на «ты», что я порой ловлю себя на мысли, а не с кузеном ли разговариваю.

Чёрт! А ведь это, Саша, прокол. За частым панибратством с Нико́лой ты постепенно перестаёшь замечать сословную разницу современного общества. Но ведь вокруг не двадцать первый век. Так, как ты с князем общаешься сейчас, меж собой могут общаться только аристократы, равные по статусу, или… пусть и немного разные по статусу, но знакомые с детских лет. Вот же ёхарный бабай! Через все препоны разума из меня постоянно лезет культура общения покинутой реальности. Может быть, меня в той жизни перед переносом какой-нибудь толераст покусал? И в крови у меня теперь бурлит коктейль «Мы все равны! Мир, дружба, жвачка!»

Так… отставить похмельный стёб, делаем зарубку на будущее: раз Нико́ле такое общение нравится, значит, оставляем его как базовое, а с другими великосветскими балбесами пока держим дистанцию. Пойдут на сближение — их выбор, нет — и бог с ними.

Меж тем Нико́ла, наклонившись ко мне, нарочито нахмурил брови и спросил:

— Алекс, спрашиваю тебя прямо: ты случайно не мой неведомый двору кузен?

Пришлось, подыгрывая, театрально воскликнуть:

— О нет! Если бы ты был моим кузеном, мне об этом непременно доложили.

Князь опять весело рассмеялся:

— Я рад, что после ночных возлияний у тебя хватает сил на шутки.

Он ещё немного похихикал надо мной, но, видя, что я не реагирую, быстро перешёл на более серьёзные темы:

— Каково твоё впечатление об офицерах Конного полка?

— Нормальное. Ничего нового я не увидел.

— О-о, так ты часто пьёшь с гвардейцами? Прости, не знал, — попытался съехидничать Нико́ла и опять с улыбкой на меня взглянул.

Я же, чтобы не остаться в долгу, посмотрел на него с превосходством, как на неразумного, и объяснил:

— Разве ты ещё не понял? Все вояки одинаковы, что гвардейцы, что армейцы.

При этом я окинул его мундир оценивающим взглядом, а затем продолжил:

— Разница у вас лишь в гоноре и в знании нюансов французского языка.

Великий князь, глядя мне в глаза, не нашёл что ответить, а я, немного подумав, постарался скрасить мои не слишком учтивые слова:

— А вообще, конногвардейцы мне понравились. Конечно, за один вечер о каждом из них представление трудно составить, но пока то, что я видел, неприятия у меня не вызвало.

Князь хмыкнул, а я после небольшой паузы поинтересовался:

— Как понимаю, закончив Академию Генерального штаба, ты собираешься именно в Конный полк определяться?

— Почему ты так решил?

— Всё просто. Ты являешься шефом лейб-гвардии Волынского полка и состоишь в полках лейб-гвардии Измайловском и Конном, а также в Гвардейском Морском Экипаже.

Да-да, всех великих князей с рождения записывают сразу в несколько гвардейских полков, в одном из которых они в дальнейшем и начинают службу. Почему в несколько? Да потому, что это престижно: чем больше список предстоящих мест службы, тем лучше. К тому же никто из родителей не знает, каким его ребёнок станет, когда вырастет (в смысле телосложения, цвета волос и так далее). Стало быть, у господ, относящихся к императорской фамилии, должен быть выбор, где служить.

Сейчас ведь во многие полки набирают кадровый состав (имеются в виду солдаты и молодые офицеры) по определённым параметрам. В Павловский лейб-гвардии полк отбирают блондинов не очень высокого роста, в память об основателе полка императоре Павле I, а в Семёновский полк берут, наоборот, блондинов высоких. В конногвардейцы — красивых брюнетов, а в лейб-егеря — широкоплечих и широколицых шатенов. В Московском лейб-гвардейском полку служат рыжеволосые, а гусарами становятся невысокие, стройные брюнеты. Такая вот «расфасовка» военнослужащих по мастям, чтобы гвардейские полки смотрелись единообразно. Впрочем, потом, с возрастом и повышением офицеров в чинах, все эти условности размываются.

— В Морской Экипаж ты из-за своей болезни, о которой мне неделю назад рассказывал, зачислен быть не можешь, в пехотные части идти статус не позволяет, слишком уж ты высокое высочество. — Я постарался подколоть великого князя одновременно и по поводу его родства с императором, и по поводу его большого роста (фигли, под два метра парень вымахал, акселерат, не иначе). — Поэтому тебе подходит только Конный полк, и наша вчерашняя гулянка с его офицерами это подтверждает. Наверно, ты решил таким образом познакомиться с будущими сослуживцами.

— Ничего-то от тебя не скроешь.

Ха! Это да, не скроешь. А вот зачем Нико́лу конногвардейцем сделали, неясно. В седле он держится не сказать чтобы очень плохо, но… до настоящего кавалериста ему далеко, он сам мне в этом признавался. Так уж получилось, что его воспитатели конной выездке должного внимания не уделяли — отец готовил сына к морской карьере. Растил себе преемника с перспективой вывести его как минимум в адмиралы, ведь папуля князя — генерал-адмирал и заведует морским министерством. Но… не срослось: морская болезнь донимает Нико́лу даже при средней качке, а сильная для него становится вообще невыносимой. То есть флот ему противопоказан. Ну а так как для всех ветвей великокняжеских семейств военная служба обязательна, то и приходится отцу отправлять своего старшенького в конную гвардию. Можно сказать, вынужденно.

— Кстати, Алекс, а граф Ростовцев с тобой последними новостями поделился? — с хитрецой посмотрел на меня Никола.

— Что за новости? — Вот честно, сейчас мне было не до каких-то там новостей, голова продолжала болеть, тошнота не отошла, поэтому спросил лишь с целью поддержать беседу.

— Ты оказывается меняешь будущее.

— Чего? — вяло удивился я.

— Так, друг, давай просыпайся уже окончательно. А то говорить сонному о его влиянии на историю не очень приятно.

Надо признать, последняя фраза Нико́лы меня действительно взбодрила.

— Поподробнее можно?

— Конечно. Во-первых, скоро начнётся строительство железной дороги на Пензу и далее на Самару. А во-вторых, император настолько возмутился бездействием китайского правительства в отношении наглого разбойника Якуб бека, что решил направить в Китай своё грозное предупреждение: если они с ним не расправятся, то это сделаем мы. Не догадываешься, чьи слова привели к этому?

Ё-малай, неужели информационная мина, заложенная мною, всё-таки сработала? Да ещё так быстро.

— Не надо преувеличивать мои способности, я всего лишь заметил кое-что раньше других и, разумеется, высказал это людям, ответственным за судьбу империи.

— Ой, только не прибедняйся. Ты в вещах, казалось бы, всем давно известных уже столько нового увидел, что можешь заслуженно этим гордиться.

— Ну… может быть.

— Вот, правильно! Склоняйся к этой мысли. И давай рассказывай, поменяется ли какой-нибудь из твоих прошлых прогнозов в связи с последними новостями?

— Да нет, ничего не поменяется.

— То есть китайцы вряд ли до Якуб бека доберутся и нам к захвату Восточного Туркестана все равно надо готовиться?

— Да.

— А железную дорогу от Самары куда лучше вести?

— В первую очередь на Уфу, для соединения с промышленными районами Урала. Кстати, а уральские заводчики в своём регионе сами дорогу будут строить?

— Конечно. Правительству на них даже давить не придётся, там уже давно ждут разрешения строительства, всего и просят — инженеров прислать для прокладки трассы.

Мы помолчали немного и дальше серьёзных тем уже не касались. А я задумался: вот чую, не сам Нико́ла тему изменения прогнозов поднял, ну в смысле не по своей инициативе это сделал. Уже немного зная князя, могу предположить, что он бы просто сообщил мне новости, и всё. Не-ет… тут явно видна опытная направляющая рука его папули. Ха… ну и жучара Константин Николаевич! Даже своего сынулю для сбора информации использует. Стоп! А может он его таким образом учит? Учит собирать сведения, учит их осмысливать. Хм… весьма вероятно.

А мне пожалуй нужно подумать, какую ещё информационную мину следует заложить в ближайшее время?

На стрельбище нас уже ждали ночные собутыльники, и поприветствовали они что меня, что князя весьма дружественно. Но, господи, как же гвардейцы при этом шумели! На гулянке я, помнится, за ними такого не замечал. Подозреваю, вчера, после жжёнки, все мои слуховые рецепторы слегка притухли. А сейчас, ох-х… голова моя бедная.

Немного позабавило отличие в общении: со мной вояки говорили запросто и с улыбками, а с Нико́лой — слегка натянуто. Не привыкли ещё господа конногвардейцы к близким контактам со столь высокими персонами, в их полку давно уже никто из великих не служил. Ну да время у них теперь будет, привыкнут. Радует, что я за одну ночь для офицерской компании успел почти своим стать, значит, недаром всю пьянку шутками и анекдотами сыпал, охотничьи истории рассказывал, силушку свою, необычную для юношеских лет, показывал да стихи как бы «своего» папа́ декламировал.

В общем, я молодец, правильно себя в незнакомой компании повёл. Вот только зачем так много спиртного выпил, теперь уже не пойму.

Пока топтались перед стрельбищем, корнет Суковкин, оценив мой неважнецкий вид, участливо поинтересовался:

— Александр, как ваше самочувствие?

На что я, скривившись, признался:

— Спасибо, хреново.

Мой ответ вызвал ухмылки у всех собравшихся. Причём, как я заметил, сами гвардейцы, да и Нико́ла тоже, выглядели на удивление бодрыми огурчиками, прям мне на зависть, как будто этой ночью я один хлестал спиртное в три горла. Спрашивается, чего же меня так сильно накрыло? Вроде организм молодой, тренированный, и вот те на! Хм… хотя если голову включить и подумать, то всё объясняется просто: пока я в Сибири тренировал тело, господа вояки в столице тренировали печень. Так что результат закономерен: они бодрячком, а я как варёный овощ.

М-да-а, в дальнейшем нужно от приглашений на большие офицерские попойки отказываться сразу, слишком уж я для них молод. Нельзя забывать, что телу, в которое мне довелось вселиться, на данный момент всего четырнадцать лет; стало быть, чтобы дойти до уровня питейной выдержки столичной гвардии, ему литерболом ещё о-го-го сколько заниматься надо.

Пока обговаривали условия стрельб, меня познакомили с тремя офицерами других полков, но их звания, их имена и фамилии, да, впрочем, как и названия их полков, прошли мимо моего больного сознания. Я понял только, что господа заинтересовались соревнованием и были рады принять в нём участие. Они знакомые одного из конногвардейцев и при этом хорошие стрелки. Правда, мне не совсем понятно, зачем гвардейцы устроили такой ажиотаж вокруг этих пострелушек, ведь мы вчера говорили о проверке в основном моих способностей, остальные просто развлечься хотели. Ой, да какая теперь разница.

Стреляли мы по бутылкам, и я даже не знаю, где такое их количество удалось собрать, солдаты мешки со стеклотарой в несколько заходов перетаскивали. Вероятно, тут привезён запасец с нескольких полковых пирушек. В соревнованиях приняли участие тринадцать человек, в том числе и Нико́ла, зрителями, а по совместительству и судьями, решили остаться всего двое. Условия состязаний оказались просты донельзя: из трёх бутылок надо разбить хотя бы две — и переходишь в следующий тур.

В первый раз стреляли с пятнадцати шагов, для меня это давно уже детская дистанция, поэтому решил понтонуться и снёс все свои бутылки быстро, стреляя левой рукой по-ковбойски, от бедра. Судя по возгласам господ офицеров, выглядело это со стороны весьма эффектно. С двадцати шагов я повторил всё то же, но уже правой рукой, ну а с двадцати пяти перестал выпендриваться и стрелял как привык. Между прочим, Нико́ла выбыл именно на двадцати пяти шагах, разбив всего одну бутылку, и это неплохой результат.

На дистанции в тридцать пять шагов участников состязания осталось всего трое: один конногвардеец, один офицер другого полка и я. Количество бутылок по взаимному согласию увеличили до пяти, и поразить надо было три из них. На мой взгляд, слишком лёгкие условия, но в чужой монастырь, как известно, со своим уставом не ходят. Дистанцию в сорок шагов преодолел только я, причём разбив за время стрельб все выставленные бутылки. Радует, что похмелье не сказалось на моих способностях. Хотя вынужден признать, последние рубежи заставили меня нехило так мобилизнуться. Перед каждым выстрелом приходилось старательно собирать мозги в кучу и упорно концентрировать внимание на стрельбе. Не знаю уж почему, но мне очень хотелось это состязание выиграть.

От дальнейшей стрельбы с более дальних дистанций, для показа своих способностей (а по смыслу для развлечения собравшихся), я, несмотря даже на пожелания великого князя, наотрез отказался, сославшись на своё плохое самочувствие. Меня в конце концов все поняли и согласились с моим решением, но… тут же «приговорили» к «лечению» в ресторане «Додон». При этом мои возражения на такое лечение никто не слушал. Вот, блин, вообще никто! Все лишь посмеивались и почти под ручки «тащили» мою плохо соображающую тушку к саням.

Да и первый бокал шампанского в меня вливали общей командой, активно заглушая мои протесты гвалтом поздравлений, а далее, по ходу новых тостов в мою честь, все офицеры старательно следили за тем, чтобы я не дай бог не отставал от коллектива. Моё сопротивление на фоне всеобщего радостного воодушевления выглядело вяло, после серьёзной концентрации на стрельбе мозги настроились на расслабление, и сразу пошёл откат. Соображалось откровенно плохо, а ругаться не хотелось. Ой, да на тот момент всё, чего мне хотелось, — это где-нибудь прилечь. Ну хотя бы на полчасика.

— Александр, мы поражены вашими талантами. Силы вы недюжинной. Господа, как он вчера подкову легко сломал, а? — Последнее обращение было сделано уже ко всем собравшимся. — Раз — и нет её. А уж вашу стрельбу, увиденную сегодня, мы точно никогда не забудем.

Каждый дифирамб в мою честь от очередного неуёмного оратора все гвардейцы поддерживали бурно, выкрикивая вдобавок и множество своих реплик. Но все их восхваления не находили в моей душе никакого отклика: как-то утомила уже вся эта суета. И лишь к шестому бокалу шампанского моё затухающее сознание наконец-то пробудилось: и речь начала оживать, и ехидство проснулось, и жизнь для меня вдруг заблестела новыми красками. Я, похоже, очухался и пришёл в более-менее стабильную норму. Хм… ну, насколько похмельное состояние, да ещё после недосыпа, может быть нормой.

Понимая, что с теми темпами поглощения спиртного, что мы развили, наше застолье рискует очень быстро перейти в очередное большое гульбище, которое мне сейчас совсем не нужно, я резко остановил накачивание себя шампанским:

— Спасибо, господа, но нет. Хватит! Не стоит забывать, что неосторожный опохмел ведёт к запою.

Гвардейцы дружно поржали над очередным моим высказыванием и попытались подкалывать: мол, неужели пить ещё не научился, но я и в той-то жизни на подколки не вёлся, чего уж про сейчас говорить. Так что пришлось вежливо, но жёстко ставить господ офицеров на место, чтобы меня уж совсем за молодого рохлю не считали и уж тем более не лезли ко мне со своим снисходительным панибратством. В таком коллективчике уважение растерять легко, трудно его назад возвращать. В общем, я постарался показать, что хоть и молод, но за резким словом в карман не полезу. А то ишь, блин, насели!

В результате гвардейцы отстали и дали мне спокойно опробовать принесённые закуски. Причём, многозначительно переглянувшись меж собой, они не забыли напомнить друг другу мои вчерашние слова: «Суровый. Сибирский. Мебельный». Ха… помнят, черти. М-да-а… это, как понимаю, у них теперь надолго фишкой будет, станут господа постоянно вспоминать мои перлы и всем пересказывать.

А у меня меж тем наконец-то проснулся аппетит, да и опыт подсказывал: надо хорошенько поесть. С утра лишь капустный рассол в желудке болтается, а тут, пока официанты на стол накрывали, мне на него сверху почти бутылку шампанского уже влили. Так и до беды недалеко, не хотелось бы под гвардейский хохот носом в салат упасть или под стол сползти. Шампанское, конечно, не водка, но молодому организму на старые дрожи может и его хватить.

Пока я набивал желудок и оценивал принесённые блюда, офицеры продолжили упиваться шампанским и взялись обсуждать уже не меня, а дам. В их разговоре стали мелькать имена известных столичных куртизанок: ах, эта Альфонсина, ах, Сюзетта и… ещё с десяток подобных. Высказывались предположения, где их сейчас можно найти: то ли у Дюссо, то ли у Бореля8. Потом поступило предложение поехать нам всем к Излеру9, у него можно найти красивых и согласных на всё актрисок.

Кто-то предложил к цыганам махнуть. А что, тоже вариант, там за деньги даже пятнадцати-шестнадцатилетние девушки с радостью пойдут с тобой в кибитку. Ну… если вас, конечно, экзотика привлекает — зимой легкодоступные цыганки редко моются. От всех этих рассуждений мне сразу вспомнилась шутка из будущего: «Чрезмерное употребление алкоголя в мужской компании вызывает проституток».

8"Дюссо" и «Борель» — петербургские рестораны (прим. автора).

9в этой реальности петербургский антрепренёр Излер Иван Иванович ещё не разорился окончательно и продолжает свою деятельность, хоть и в меньших масштабах (прим. автора).

Я к дискуссии гвардейцев прислушивался не слишком внимательно, предпочитая трёпу о дамах шикарные блюда, подносимые официантами. Нико́ла решил шикануть и угощал всю компанию прекрасным обедом, фигли — ему вчера двадцать лет исполнилось, может себе позволить. И между прочим, почти всё, что гвардейцы здесь о дамах говорят, я уже слышал на вчерашней пирушке, а до этого мне ещё и Нико́ла не единожды описывал нюансы взаимоотношений столичных дам с кавалерами во всех подробностях. Он в Петербурге известный ловелас, в его постели много женщин побывало.

Две недели назад этот ухарь даже меня уговорил сходить с ним в элитный бордель баронессы Вавилиной. Как он выразился, для расширения моего кругозора. Называлось это заведение, правда, салоном, но, по сути, являлось местом встреч обеспеченных мужчин с женщинами… хм… надо признать, очень приличного вида. Там в центральных залах проходят общие посиделки, как в обычных культурных салонах, а в отдельных номерах можно по ходу дела и интимом заняться.

Сама баронесса была когда-то дорогой куртизанкой, но, скопив деньжат, сумела купить себе титул. Не скажу, что её салон очень понравился, хотя… это не помешало мне отвести там душу по полной. Как-никак у меня половое воздержание к тому моменту дошло почти до трёх месяцев. Вот только, если честно, ездить туда часто мне не хочется, и даже не знаю, в чём причина этого, уж не в деньгах всяко (вход в заведение изрядно стоит, да и сами девушки недёшевы).

Разумеется, низкопробностью в этом борделе и не пахнет, всё обставлено прилично и богато. Дамы не с улицы набраны, все по-французски говорят, если ты им не понравишься, могут в интиме и отказать. Есть иностранки: немки, француженки, англичанки. Впрочем, в Питере во многих борделях иностранки имеются. Иногда с целью поразвлечься в салон заходят и дамы столичного света, эти в большинстве своём в масках бывают. С одной из таких я и прокувыркался весь вечер. Неплохо всё прошло, дама опытной оказалась.

Нет, наверно, всё же наслаждаться общением с дамами у Вавилиной мне мешают воспоминания о салоне другой баронессы — Кошелевой. Салоне элитном, молодые великие князья его часто посещают, ну и, естественно, мораль там «наше всё», интима не бывает. Правда, если кто-то кого-то заинтересует, то можно договориться о встрече на стороне. К Кошелевой, кстати, меня тоже Нико́ла затащил — да-да, разумеется, для расширения моего кругозора, как же иначе. И как-то так получилось, что зацепила хозяйка салона что-то в моей душе. Хорошо так зацепила. Нет, без памяти я в неё не влюбился, всё-таки прожил уже немало и многое повидал, но между тем забыть её всё никак не могу. А вот я Кошелевой, к сожалению, не понравился, и в свой салон она меня больше приглашать не хочет. Обидно, блин.

Я после того приёма уже два раза с ней сталкивался, но контакта так и не наладил.

Первая встреча произошла на балу, мы как раз с Ростовцевым и Вяземским выводили в свет Софу со Светланой. Бал был общественным, поэтому туда мог прийти любой желающий; главное, чтобы он прилично выглядел. Машку мы, естественно, с собой взять не могли, но она в накладе не осталась: мамуля графа нашу занозу опять на какой-то детский бал повела. Ну а у нас полвечера пролетело прекрасно, девушки освоились довольно быстро — и натанцевались, и все буфеты обошли. Вот после осмотра одного из буфетов, отстав от общей компании, я и столкнулся с «кисой» — так я про себя баронессу Кошелеву называю.

Выхожу в преддверие бального зала, а передо мной стоит она собственной персоной, да не одна, а в компании своих почитателей. Двоих я узнал сразу, видел их в её салоне. Мы встретились взглядами, и меня тотчас узнали и даже своеобразно поприветствовали:

— Я смотрю, сладкоголосый мальчик балы не пропускает.

У-у… опять игра в подколки начинается. Ну, пускай играет, я в пикировке принимать участие не собираюсь. Жаль, конечно, дама не одна, тет-а-тет я с ней пообщался бы, но сейчас мне явно ничего не светит.

— Я тоже рад вас видеть, баронесса. — Кивок ей, кивок её окружению. — Господа, моё почтение.

Так, Саша, не задерживаемся, уходим в темпе. Ничего хорошего тебе тут не обломится.

А во второй раз мне с баронессой даже словом перемолвиться не удалось. Сидел в салоне у хороших знакомых, играл на фортепьяно по их просьбе. Только песню закончил, поднимаю глаза, а она стоит среди собравшихся и прожигает меня холодным взглядом. Вот отчётливо запомнилось, что именно холодным и каким-то отстранённым. Во всяком случае, в первый момент мне так показалось. Захотелось этот взгляд отогреть. Может, что-то объяснить, даже повиниться в чём-нибудь, хотя вины за собой я не чувствовал. И руки сами собой стали наигрывать недавно разученную мелодию. А потом и слова полились:

Почему так жесток снег, оставляет твои следы,

И по кругу зачем бег, и бежишь от меня ты…

Изредка бросая взгляды на кису, я заметил изменения в её состоянии: глаза необъяснимым образом начали гореть, а строгие черты лица — разглаживаться.

Расстаются, когда ложь, засыпают, когда тьма.

И по телу когда дрожь — нас решают сводить с ума.

Если хочешь идти — иди, если хочешь забыть — забудь.

Только знай, что в конце пути ничего уже не вернуть…

Она ушла. Ушла не дослушав, но уверен: мои слова всё же запали ей в душу. А вот мне после её ухода захотелось спеть кое-что другое:

Эти глаза напротив — калейдоскоп огней.

Эти глаза напротив ярче и все теплей.