Сделай что сможешь. Развивая успех

Глава 10

по просьбе читателя информирую о времени действия: в 10 главе середина марта 1870-го года.

Встречал нас Михаил Константинович с распростёртыми объятиями (в прямом и переносном смысле):

— Баронесса, наконец-то я могу лицезреть вас в своём доме!

Изысканный поклон ей, поцелуй ручки и тут же внимательный взгляд на меня. Блин, чем-то он мне купца Кузнецова напоминает. Наверно, тем, что выглядит истинным миллионером: одет дорого и со вкусом, улыбчив и, как большинство купцов, дороден, а окладистая борода компенсирует недостаток волос на голове. Правда, он моложе Кузнецова лет этак на десять, и… пожалуй, монументальной солидности ему не хватает, а так один в один мой красноярский купец-приятель.

Я, как гость, представился первым, а Сидоров от моих слов почему-то замер, секунду подумал, пожимая мою руку, и, удивлённо распахнув глаза, воскликнул:

— Бог ты мой! Неужели я вижу золотого сибирского мальчика? Ох, простите! — сразу же поправился он. — Вы, конечно, не мальчик, просто иногда вас так называют.

Да-а, Сашок, вот она, слава, и нарисовалась. Ты думал, пройдёт как минимум лет десять, и она расцветёт во всей красе, представляя тебя гением, предвосхитившим своё время, но действительность постоянно опережает твои самые смелые пожелания: уже второй совершенно незнакомый тебе человек, в безумной дали от Сибири, узнаёт тебя. Сначала купчиха Занадворова, теперь Сидоров.

Причём, что интересно, Михаил Константинович, произнося свою фразу, выглядел и удивлённым, и смущенным одновременно. Не ожидал увидеть мою персону сегодня? Забавно. Может, в этот раз киса позвала меня с собой не для развлечения и исполнения каких-то хитрых замыслов, а с другой целью?

— Ничего. Это необидное прозвище, и я к нему даже привык.

— Тогда простите и за то, что сразу не представился. — Купец сделал резкий кивок наподобие дворянского (среди купечества такое не принято): — Михаил Константинович Сидоров.

— Рад знакомству, Михаил Константинович. — Мы пожали друг другу руки, и я постарался выразить свою заинтересованность в столь близких контактах. — Давно собирался с вами встретиться, да всё дела отвлекали.

— Приятно это слышать. Сибиряки должны держаться вместе. Сам, как узнал, что вы в Петербург едете, хотел приглашение послать, да заботы, будь они неладны, навалились. Но ведь что удивительно: я только-только прочёл письмо из Красноярска, от Василия Дмитриевича Касьянова, в котором он упоминал и вас. И тут вы пожаловали.

Касьянов, Касьянов? Ё-малай, да это же настоятель кафедрального Богородице-Рождественского собора в Красноярске! Вот уж никогда бы не подумал, что и через церковь информация из Сибири в столицу просачивается.

— Надеюсь, плохого он обо мне не писал?

— Нет-нет, исключительно хорошее. Рассказал, как живут дети, принятые вами с Софьей Марковной на иждивение.

— Это интересно! Перескажете?

— Конечно, но давайте пройдём в гостиную.

О-о, а у Сидорова есть на что посмотреть. С уверенностью могу сказать: такое мне видеть доводилось лишь в музеях. Огромная гостиная превращена в какой-то гибрид пещеры древних людей с археологическим, хм… или, скорее, с этнографическим музеем: потолок орнаментом разукрашен, обои с умыслом подобраны, по стенам развешаны костюмы народов Севера вперемежку с оленьими рогами, тут же примитивные луки и колчаны со стрелами висят, рядом стоят бивни мамонтов, прислонённые к стенам.

Стеллаж огромный вдоль одной из стен выставлен, а на нём экспонаты разные лежат. Изделия народных промыслов Крайнего Севера и Сибири представлены: всякие забавные поделки из кости, дерева и оленьих шкур. А ещё продукты горной промышленности: соль, слюда, каменный уголь, образцы руд и минералов. Серебряный слиток лежит, грубо отлитый, и даже золотой самородок имеется, и немаленький. О, а вот здоровый кусок графита выставлен, весом килограммов десять, а за ним в банке, похоже, нефть.

Это что, Михаил Константинович всем гостям показывает, чем наш Север и Сибирь богаты? Ха, да-а уж. Реклама — наше всё!

В центре гостиной полукругом стоят несколько диванов, укрытые шкурами — оленьими и волчьими, даже шкура белого медведя есть. На полу меж диванов шкуры тоже навалены, и на них стол стоит, к банкету готовый. А обращено это уютное гнёздышко лицом к огромному камину, чтобы хозяева и гости, пируя, могли огнём любоваться.

Чёрт! Я лишь сейчас заметил, что у камина живой человек сидит — самоед в национальной одежде, с трубкой в зубах. Думал, тоже экспонат, раз неподвижен, а он, оказывается, что-то жарит в камине, и, судя по запахам, что-то мясное.

Сидоров, решив, что мы с баронессой наконец закончили осмотр представленных экспонатов, широким жестом пригласил нас за стол:

— Дорогие гости, прошу, присаживайтесь и отведайте блюд, доселе вами невиданных.

Мы с кисой, устроившись на диване, с интересом оглядели стол.

— Северные яства, поверьте, очень вкусны и питательны, хоть и готовятся порой, казалось бы, из совершенно несъедобных продуктов.

— Надеюсь, гостеприимный хозяин расскажет нам, чем собирается гостей потчевать? — с улыбкой посмотрела на Сидорова киса.

— Расскажет! — отметая всякие сомнения, мотнул головой Сидоров. — Обязательно расскажет! Но только после того, как гости отведают угощения.

Я посчитал, что стесняться смысла нет, и первым стал накладывать в тарелки кушанья, расставленные на столе: сначала баронессе — ложечку из одного горшочка, ложечку из другого, ложечку из третьего, потом и себе. Мясных и рыбных закусок положил по кусочку каждому. Тут, похоже, и оленина, и медвежатина, и солонина разная имеется. Отдельно я в свою тарелку морошку с клюквой подсыпал, люблю этими ягодами мясо заедать, они добавляют своеобразия.

Михаил Константинович налил Кошелевой вина, а у на меня спросил:

— Простите, Александр Владимирович, вы водку употребляете? Чистейшая северная, на ягеле настоянная.

— Ну раз на ягеле, тогда не откажусь.

Водка действительно оказалась выше всяческих похвал. Не знаю уж, как на ней отразился олений мох — ягель, особого привкуса или необычного послевкусия я не заметил, но в целом напиток оказался очень приятным. А вот какими кашами нас угостили, осталось непонятно (или это икра овощная, в смеси с зёрнами?). Вроде много где мне по нашему Северу доводилось бродить, но подобного не встречал. Не скажу, что невкусно, скорее необычно, с чем-нибудь из ранее пробованного тяжело сравнивать. Хозяин в трапезе от нас не отставал, ел за обе щеки и лишь поглядывал на нас с улыбкой да слушал, как мы обмениваемся впечатлениями.

Потом самоед-шаман (об этом я сужу по его одежде) принёс нам пожаренное в камине мясо, и мы оценили, как выразился Сидоров, продукт национальной северной жарки.

Когда уже насытились, киса не выдержала:

— Всё! Я немедленно хочу узнать, чем таким вкусным нас угощают, иначе моё любопытство съест меня раньше, чем я успею отведать ягод.

— Что же, тогда я просто вынужден раскрыть кулинарные тайны северных и сибирских народов. Вот в этом горшке, баронесса, пихтовая древесная кора, распаренная с кореньями и толчёными ягодами. В том — мука из рябиновых листьев, а в том — мука из мелко посечённой соломы с грибами. Вот этот хлеб, так называемый «праздничный», испечён из сосновой коры, наполовину смешанной с рисовой мукой, а тот — из смеси оленьей крови и коры пихты. Остальное вам, пожалуй, знакомо.

Блин! Сказать, что мы были ошарашены, — это ничего не сказать. Как кору и солому надо готовить, чтобы их стало можно есть, я себе даже представить не могу. Ой, да ладно есть, как можно их с аппетитом есть?

Баронесса, не скрывая удивления, поинтересовалась, уж не пошутил ли хозяин. Но нет, никаких шуток. Он утверждает, на Севере нынче реально такими кашами питаются, особенно если с завозом продуктов из центральных районов России возникает напряжёнка. А у каш, представленных нам, различие с северными только в том, что в них добавлено больше соли и специй.

Да-а, с доставкой на Север всего того, что там не производится и не выращивается, в данное время настоящая беда. Это я ещё в Красноярске выяснил. Добраться в некоторые отдалённые края можно лишь зимой, когда льдом и снегом болота и прочие препятствия покроются. Да и то добираться приходится, упорно пробивая себе дорогу и воюя с природой и погодой. Это вам не наезженный Московский тракт.

— Не скрою, Михаил Константинович, вы нас поразили, — высказал я наше с баронессой общее мнение.

— А про огурцы и помидоры что скажете?

— Они тоже с Севера?

— Конечно! — Сидоров, отвечая, выглядел чрезвычайно довольным. — И заметьте, они выращены не в теплицах.

И пошло у нас обсуждение, как можно на Севере продукты выращивать, а также как и когда собирать и готовить то, чем Север богат. Признаюсь, многое из того, что купец рассказывал, и для меня-то является откровением, чего уж о баронессе говорить. Не устаю поражаться тому, как всё-таки иногда быстро забывается жизненный опыт предыдущих поколений, даже в век высоких технологий и обилия информации. Деды ещё знали и делали, а их внуки уже всё забыли. И я, оказывается, не исключение, хотя с детства очень любознательным был.

Постепенно мы разговорились, и даже диспуты у нас пошли. Ну, как обычно, в России под выпивку идёт обсуждение дальнейшего развития страны. И киса, кстати, в этих диспутах приняла действенное участие, чем меня несказанно удивила.

— Я перенёс всю деятельность и денежные средства на северные приморские окраины нашего государства*. И хочу, чтобы другие последовали моему примеру. Именно для связи всех заинтересованных в освоении Севера я и устраиваю эти свои Северные вечера.

*Некоторые фразы Сидорова, прописанные в книге, действительно были им высказаны (прим. автора).

О, блин! Северные вечера. Так вот, оказывается, как Михаил Константинович именует гулянки в своей квартире. В конце двадцатого века, насколько помню, такие встречи станут называть квартирниками.

— И я надеюсь, что все, кто связан с нашим Крайним Севером или хотя бы интересуется им, перезнакомятся на моих вечерах. И это наконец-то даст мощный толчок в освоении Севера. Ну всё же у нас там есть, только вывоз труден, — продолжал вещать Сидоров. — Вывезти товар стоит неимоверных усилий, но, когда вывезешь, в Европах его с руками отрывают. Вот вы знаете, что ещё в начале века графит приравнивался чуть ли не к драгоценным минералам и являлся предметом контрабанды? В Англии, где в Камберленде было одно из богатейших месторождений графита в Европе, парламент ввёл строжайший запрет на вывоз графита на континент. За нарушение следовало наказание, вплоть до смертной казни! А сейчас от моего графита Горный департамент нос воротит, хотя в Пруссии сибирский графит был признан лучше камберлендского. Или взять сибирскую лиственницу: она в шестьдесят втором году произвела фурор в Англии и вся была закуплена оптом для постройки первого броненосного фрегата «Каледония». Даже с доставкой наша лиственница вышла дешевле американского леса.

— Кстати, а почему тогда ваша печёрская компания, созданная для торговли лиственницей, перестала действовать, раз дело выгодное? — полюбопытствовал я.

Своим вопросом я, кажется, смутил Михаила Константиновича — напомнил о неудавшемся деле. Впрочем, недолго он смущался, собрался с мыслями и поведал нам о проблемах, существовавших у печёрской компании. Во-первых, государство не предоставляет землю по берегам Печоры под причалы для вывоза леса, так как «эти места могут пригодиться под государственный порт», то есть с переправкой леса на приходящие корабли имеются большие сложности. Во-вторых, государство не даёт возможности организовать базу на берегу Кольского полуострова, поскольку там отводят участки только колонистам (причём более охотно — иностранцам). А без дозаправки топливом (углём) и продовольствием дойти судам от Печёры до Европы очень трудно.

И подобные препоны имперская администрация ставит на пути всех русских промышленников, стремящихся освоить просторы Севера. Государством пресекается практически любая частная инициатива: в верхах боятся неподконтрольных перевозок по северным морям.

— Поэтому выгода там в основном у перевозчиков иностранных была, а не у нас — добытчиков леса. Своих судов нет, команд для них нет — я по всему Северу искал и никого не нашёл, и в Петербурге, кстати, тоже. Пытался мореходные классы открывать, но и это не пошло. А если иностранцев нанимать, опять вся прибыль им уходит, а те же англичане, приходя на Печёру, хорошую цену за лес давать отказываются.

— Ну, этого следовало ожидать.

Мне в подтверждение грустно кивнули.

— А какими-нибудь исследованиями морского пути до Енисея и далее вы занимались? — задал я вопрос, интересовавший меня более всего.

— Конечно! И самоедов расспрашивал, и наших архангелогорОдцев. В прошлом году я купил пароход «Георгий», нанял команду из семнадцати человек и направился из Петербурга в устье Енисея, но дошел лишь до Печоры. Там должен был дождаться судна с углём из Ньюкасла. На этом-то вся экспедиция и закончилась.

— Не привезли уголь? — удивилась баронесса.

— Нет, привезли, — со злостью ответил Сидоров. — Только вот он оказался смешан чёрт-те с чем: с шифером, с камнями, с угольной пылью. Вы это себе можете представить*?

*Реальный случай (прим. автора).

— Могу, — ответил я. — Отправку угля из Ньюкасла вы, конечно же, не проконтролировали?

— Нет. Не посчитал нужным. Сделка по доставке угля прошла через британское Географическое общество, оно было заинтересовано в исследованиях новых морских путей.

— А-а, всё понятно: англичане решили таким образом «помочь» вам в исследованиях новых морских путей. Михаил Константинович, а вы у самих англичан, ну… у купцов, партнёров ваших, спрашивали, надобны ли они им, новые пути? Неподконтрольные им?… Нет? Тогда чего вы ждали?

— Как чего? Разумеется, ответной поддержки.

— В таком случае я вам завидую.

— В чём же?

— Вы продолжаете доверять людям. Возраст у вас не маленький, и вроде бы вы даже с европейцами дела имели, но почему-то верите им на слово. Я вот, порасспросив представителей питерских газовых компаний, за углём в Англию направил людей сведущих. Пусть они проконтролируют отгрузку, мне в делах задержки не нужны.

— Да-а… а ещё про меня говорят: американец. Нет, теперь я вижу, что настоящий американец — это вы.

— О, нет, только не американец. — Новое прозвище рассмешило меня. — Я просто золотой мальчик, а всё остальное лишнее.

Тут уже рассмеялись все, особенно Михаил Константинович старался — хохотал с истинно купеческим размахом.

Отсмеявшись, Сидоров поинтересовался:

— Вы, как понимаю, тоже северными путями заняться хотите. И каким же образом, позвольте узнать? Нашим чиновникам их полезность доказать чрезвычайно тяжело. Я уйму докладов прочитал и в Обществе для содействия русской промышленности и торговли, и в Обществе для содействия русскому торговому мореходству, и в Императорском Русском географическом обществе, и в Императорском Вольном экономическом обществе.

— А не надо никому ничего доказывать. Знаете, я вообще стараюсь вкладываться в проекты, неподконтрольные госорганам. Хочешь сделать доброе дело — сделай его сам, не поручай другим и не надейся на помощь сверху. Даже благотворительность я предпочитаю сочетать с пользой для своего дела: школы заводские открываю и порядки в них свои устанавливаю. Скоро я и мореходными школами займусь, потом и суда свои построю.

— Хо-хо, свои суда дорого встанут.

— А я партнёров выбирать умею. В семьдесят втором году мы на красноярской судоверфи построим суда с железными корпусами для купцов Кузнецова Петра Ивановича и Сибирякова Михаила Александровича. Соответственно, для этих судов надо будет подготовить экипажи, затем одно из них пойдёт своим ходом на Лену, а второе — в Петербург, Северным морским путём.

Сидоров задумчиво покивал головой.

— Вы, я погляжу, не мелочитесь. Всё с миллионщиками дела ведёте.

— Не только, Михаил Константинович, не только. Правда, надеюсь, со временем все мои партнёры миллионщиками станут.

— Вот даже как! — усмехнулся купец, — Что ж, не удивлюсь, коли так и будет.

Далее мы ещё о многом говорили, но киса, хоть и слушала нас долго и внимательно, в результате всё же дискуссию остановила:

— Господа, умоляю, на сегодня хватит говорить о делах. Давайте их оставим и отвлечёмся, ведь с вами дама. Александр, я хочу услышать новую песню.

Ха, как же без этого! Так и подозревал, что петь придётся, поэтому заранее песенку заготовил. Зная, что Михаил Константинович увлекается Севером и всем, что с ним связано, я решил удивить одновременно и его, и кису. Сперва собирался под гитару петь, но во время беседы заметил более подходящий инструмент — шаманский бубен.

— Баронесса, а хотите экзотику? Поверьте, такого вы нигде не услышите.

— Хочу.

Я встал, подошёл к шаману и молча указал на бубен. Тот просто слегка кивнул, — очевидно, гости не раз уже просили посмотреть столь диковинный инструмент. Взяв бубен, я несколькими ударами оценил его звучание. А ничего, звук сочный, для моих целей годится. Эх… сначала я лишь о песне думал, но теперь, пожалуй, вспомню и поучения старика Хоттабыча — шамана, что у нас в Красноярске проживал.

Как оно там начинается-то? Надеюсь, не забыл. Я принялся потихоньку постукивать по бубну, стараясь войти в ритм, затем начал бить сильнее и запел, как Хоттабыч учил. Кажется, на шаманском языке это называется пожелание добра дому, ну или что-то типа того. Приплясывать я не стал (не к месту), но оттарабанил всё приветствие безупречно, а потом ускорил ритм, чтобы он соответствовал песне, которую намереваюсь спеть. И:

Увезу тебя я в тундру, увезу к седым снегам,

Белой шкурою медвежьей брошу их к твоим ногам.

По хрустящему морозу поспешим на край земли

И среди сугробов дымных затеряемся в дали. Э-гей…

Получилось, конечно, не как у Кола Бельды**: у него всё-таки оркестр был, а у меня — только бубен, под него не разгуляешься. Но вроде и я не сплоховал, вон какие лица у кисы и Сидорова изумлённые.

Мы поедем, мы помчимся на оленях утром ранним

И отчаянно ворвемся прямо в снежную зарю.

Ты узнаешь, что напрасно называют Север крайним,

Ты увидишь, он бескрайний, я тебе его дарю*.

*Песня «Увезу тебя я в тундру», композитор Марк Фрадкин, стихи Михаила Пляцковского (прим. автора).

**Один из исполнителей песни «Увезу тебя я в тундру» (прим. автора).

Когда я закончил, и баронесса, и Михаил Константинович ещё несколько секунд ничего не могли сказать, пребывая в ошеломлённом состоянии; я даже успел отдать бубен и сесть на своё место. Первой очнулась киса и, посмотрев на меня каким-то странным взглядом, произнесла:

— Александр, вы полны загадок и сюрпризов.

Её тут же с восторгом поддержал Сидоров:

— Александр, это просто удивительно, как глубоко вы смогли подметить: «Если ты полюбишь Север, не разлюбишь никогда». И да, он бескрайний.

Киса всё так же смотрела на меня как на некую диковину, и я с удовлетворением подумал: «Молодец, Сашок, ты продолжаешь проводить в жизнь принцип Суворова "Удивить — значит победить».

На этом, по сути, наши посиделки подошли к концу. Как только дифирамбы в мою честь со стороны гостеприимного хозяина стали затухать, мы с ним сердечно попрощались. Но я с Михаилом Константиновичем договорился о новой встрече — он хочет познакомить меня с людьми, ратующими за освоение Севера.

Уже в санях киса, протягивая мне очередную визитку-приглашение, задумчиво сказала:

— Очень хотелось бы услышать вашу песню о Севере у меня в салоне в четверг, но, боюсь, там она потеряет своё очарование.

— Простите, баронесса, но, даже если бы вы попросили, я её петь в каком бы то ни было салоне не стал. Она написана для вас, а не для публики.

Ха, высокопарненько высказался, но лучше сразу обрубить концы, не хватало мне ещё по салонам и к друзьям с шаманским бубном ездить. Так уж получается: стоит у кисы что-нибудь новенькое спеть, и потом везде, где ни побываешь, требуют именно того же. Не-е, на фиг, на фиг, я в четверг и так найду чем гостей удивить.

М-да-а, всё бы хорошо, вот только в четверг мне опять пришлось ехать на детский бал. Дело в том, что Вера Николаевна, мама графа Ростовцева, заявила, что мне там присутствовать необходимо, и я отказать не осмелился — потерять расположение, можно сказать, уже почти бабушки мне не хотелось. Да и повод для моего присутствия на балу был достаточно веским: туда поедут Машка и мои двоюродные братья.

Когда я перевёз из усадьбы в город свою тётю Ксению Георгиевну, с ней, естественно, приехали и её дети. Каюсь, за бесконечной чередой дел я этому не придал особого значения, но о приезде тёти с детьми прознал клан Ростовцевых. Понятно, что тут отметилась Софья Марковна, чувствуется её направляющая рука. Не могу себе представить, что она рассказала Ростовцевым, да, честно говоря, и представлять не хочу, но, полагаю, целую интригу разыграла.

Поэтому при нашей следующей встрече Вера Николаевна потребовала, чтобы я познакомил её со своими братьями. Разумеется, я с радостью их познакомил и даже искренне поблагодарил Софу за участие. Ну что делать, забыл я, что брательников надо как-то подключать к светской жизни столицы, а Софа о таком никогда не забывает.

Мальчишки «бабушке» понравились, и она безапелляционным тоном заявила, что берётся за «шлифовку» их манер и обучение танцам. Теперь обучение наконец-то закончилось, и ребят ждёт первый в их жизни бал. Соответственно, мы с малой выступаем тут как моральная поддержка.

Начало бала прошло как обычно. Мои братишки стеснения не выказывали — ну ещё бы, столько времени общаются с Машкой и Федькой, что пора было бы уже заразиться их манерой поведения. И сестрёнка, и вождь «пионеров» никогда и никого не стеснялись.

С пацанской половиной присутствующих братья перезнакомились быстро. Молодцы, компанейские ребята растут. О, уже и к девочкам подходят. На детских балах, в отличие от взрослых, ограничения в общении и манерах не слишком жёсткие, мальчик с девочкой может даже самостоятельно познакомиться. Взрослых на таких балах обычно немного, не всегда есть кому за ручку подводить и знакомить. Поэтому в скором времени братишки стали девушек и на танцы приглашать.

Я тоже разок станцевал, хоть сегодня и не дежурный танцор. Правда, больше мне понравилось наблюдать за молодёжью, особенно за Машулей и братьями. Они сейчас на меня не отвлекаются, да и вообще со стороны взрослых контроля не ощущают. Они в своей среде, им не до взрослых, их интересуют лишь сверстники.

На первый взгляд, сестрёнка ведёт себя здесь почти так же, как и в деревне деда Ходока. Не по манерам, нет, а по духу, что ли. Высокомерия или надменной холодности никому не выказывает, наоборот, на фоне других девчонок она само радушие и веселье. Этим, наверно, и привлекает сверстников, и они, не переставая, вьются вокруг неё, а эта вредина их вниманием беззастенчиво пользуется. Вон четверо парней давно уже рядом топчутся, а партнёрами для танцев она, наверно, на весь бал обеспечена.

И речь её изменилась: если в деревне она строчила словами, как пулемётчик, то теперь говорит плавно. Эх-х… подросла сестрёнка, а я за делами и не заметил.

К моему брату Олегу подошёл какой-то незнакомый мне парнишка лет пятнадцати и, посмотрев в сторону Машули, стал с ним о чём-то говорить. Брат кивнул и повёл его к малой. Ха, видимо, постеснялся пацан к Машке сам подходить и попросил о помощи. Сестрёнка нового кавалера приняла благосклонно, но через пару секунд они почему-то замерли, напряжённо рассматривая друг друга.

— Маша?

— Костя?

Донеслись до меня восклицания. Сначала я подумал, что малая уже встречалась с этим пареньком на прошлых балах, но интонации удивления в их голосах меня насторожили, и я поспешил подойти. А потом пришло понимание, что парень не просил бы познакомить его с Машей, если бы они уже виделись.

И тут ещё сестрёнка изображает Снежную королеву и заявляет:

— Я не желаю с вами разговаривать.

Ну, это уже вообще ни в какие ворота не лезет.

— Но почему, Маша? В детстве мы всегда ладили.

Ё-моё, да это, похоже, какой-то родственник Мишки и Машки. Та-ак, пора вмешиваться.

— Господа, мадемуазель, что происходит?

— Это они… — начинает малая и замолкает, не договорив и махнув рукой, а парнишка смотрит на неё, и в глазах его плещется удивление.

Точно пацан из наших родственничков! Как и узнали-то ребята друг друга после столь длительной разлуки? А, чёрт, вот я дурак! По имени и фамилии узнали, их же только что познакомили.

— Александр Патрушев к вашим услугам, — представляюсь я, глядя в глаза пацану.

— Константин Вырубов.

— Константин, вы чем-то обидели Марию?

— Нет. Я лишь хотел спросить, куда они с братом пропали.

— Так, Константин, Мария, давайте пройдём в соседнюю залу. — Не хватало нам ещё в присутствии Машкиных поклонников разборки с родственниками вести. — Олег, оставь нас, пожалуйста, одних, — попросил я недоумевающего брата, и он кивнул.

А в соседней зале я начал форменный допрос:

— Константин, что вы знаете об отъезде Марии и Михаила?

— Только то, что они с мамА неожиданно уехали неизвестно куда.

У-у, как всё запущено. Парень, оказывается, не в курсах о захвате наследства. То есть родители детям об этом не рассказывали, и, похоже, даже слухи средь тех же слуг о столь гнусном деле не ходят, иначе дети могли бы краем уха что-нибудь услышать.

И что теперь делать? Рассказать ему правду о гадких родителях? Хотя, может, его родители как раз и ни при чём.

— Мария, вы позволите мне объяснить Константину, куда вы уехали?

— А… — Машуля посмотрела на меня с какой-то затаённой надеждой и решилась: — Да.

— Хорошо, тогда идите в бальный зал, оставьте все переживания здесь и ведите себя как обычно. А мы с вами, Константин, пройдём в буфет.

Да, а что рассказать я всё пареньку без прикрас поведал, и он был в шоке. Соответственно, кто именно из родственников Марии виноват в трагедии, я не знал, о чём ему и сказал. Парень сразу приободрился, — видать, надеется, что уж точно не его родители. Ну… Бог рассудит, а я подонков, которые это сотворили, обязательно когда-нибудь найду.

На этом мы и расстались. Я лишь предупредил Константина, чтобы он не вздумал на балу к Машке с соболезнованиями лезть, а то дурости у него может хватить. И вообще, пусть сегодня к ней не подходит, будет ещё время пообщаться. Адрес нашего проживания я ему сказал, захочет — придёт.