Сделай что сможешь. Развивая успех

Глава 18

— Александр, голубчик, ну как же так?

— Да вот так, Николай Иванович, нельзя объять необъятное. Во всяком случае, сразу.

— Но вы же обещали в этом году патронный завод построить и оборудовать.

Путилов прям горел негодованием. Да, тема патронного завода давно в наших разговорах не поднималась, и Николай Иванович только сейчас узнал, что завода в ближайшее время, скорее всего, не будет.

— Обещал, но обстоятельства сильнее. Такого слона нужно есть, откусывая от него лишь то, что можешь прожевать не подавившись. Сколько новых производств мы решили открыть на данный момент? Наверно, раза в два больше, чем во время нашего первого разговора о патронном заводе. И при этом производств в основном специфических, высокотехнологичных. А где столько квалифицированных рабочих набрать? Нам ведь не крестьяне от сохи требуются, а хорошие специалисты. Это для рельсопроката можно было клич по стране кинуть, и даже прядильщиков нанимать. Нет, с высокоточными работами такой финт не прокатит. Вспомните, мы уже с других заводов кучу спецов переманили, своих ребят по ускоренной программе обучаем, и всё равно этого мало. Взять тот же патронный завод: перед тем как его запустить, нам надо сделать токарные и фрезерные станки лучше тех, что мы производим и продаём, потом обучить или нанять для них рабочих, чтобы они, в свою очередь, изготовили станки для патронного завода, а после ещё и для этих новых станков придётся рабочих обучать. И все эти рабочие должны быть высококвалифицированными, иначе сломанных станков и брака будет столько, что патронное производство нерентабельным окажется. И так со всеми нашими начинаниями, а если ещё расширять их… — Я махнул рукой. — Чёрт возьми, хоть из-за границы рабочих зови.

Николай Иванович перестал бегать передо мной и задумался. Вот вечно с ним так: сначала вспыхнет, как порох, и только потом подумает. Ну что поделать, он истинный холерик с неуёмной энергией, которая заставляет его лететь впереди паровоза.

— Да, тут вы правы. А что, может, и правда европейских рабочих звать? Хотя я их и недолюбливаю — больно спесивые.

— Ой, думал я об этом. Всю голову сломал. По сути, имеется такая возможность, но не именно сейчас. Сейчас получится нанять лишь тех, кто и в Европе-то из-за низкой квалификации не нужен. Но скоро кризис по Европе ударит, многие заводы там закроются, рабочих тысячами на улицу выкидывать станут, тогда у нас и появится шанс нанять достойных.

— Вы, Александр, так часто говорите о кризисе, что я начинаю в него верить, — улыбнулся Путилов.

Ха, начинает верить. Не-ет, вы, Николай Иванович, уже давно в него поверили и подсознательно действуете, учитывая этот факт.

— А может, всё-таки поставить парочку хороших рабочих непосредственно на выделку станков для патронного завода? И станем потихоньку их собирать, — предпринял Путилов последнюю попытку меня уговорить.

— Золотые станочки получатся, Николай Иванович.

— Ну да, ну да, — кивнул он с грустным выражением лица.

— Однако окончательно этот вариант исключать не будем, — в утешение добавил я.

Ёлы-палы, если найду токаря и фрезеровщика, которых Бог поцеловал, то, пожалуй, и удастся нам оборудование для патронного завода пораньше изготовить, а так… пусть всё идёт своим чередом.

Мы ещё обсудили перспективы привлечения иностранных рабочих и сошлись на том, что готовиться к этому необходимо загодя. Нам предстоит расширяться и расширяться, заводов-то намечено построить — мама не горюй, так чего скромничать. Предварительно, конечно, придётся искать эмиссаров, которые станут изучать, кого в Европе нанимать следует, и по спискам рабочих, что они составят с началом кризиса, проводить наём. Блин, опять работы добавляется непочатый край.

Ближе к вечеру ко мне в комнату зашла Софья Марковна, для разговора наедине.

— Александр, ты сегодня не такой, как обычно. — Ой-ой-ой, ничего-то от тебя, Софочка, не скроешь.

Вот есть у неё привычка тихой сапой иногда действовать. Ясно ведь, что заметила моё влюблённо-возбуждённое состояние и бьющие фонтаном гормоны, но напрямую об этом не спросит.

— Мама (да, после свадьбы Софы с графом я к ней лишь так и обращаюсь; и ей приятно, да, честно говоря, и мне), как ты посмотришь на то, что я женюсь в ближайшее время?

Она рассмеялась:

— Я могу смотреть на это только с радостью.

— И отговаривать не станешь? Ведь по меркам общества молод я пока.

— Ты со своей жизнью лучше разберёшься, и общество тебе не указ. Главное, голову не потеряй, а я приму любое твоё решение и помогу.

М-да… что ещё от такой умной женщины ты, Сашок, мог услышать?

— Спасибо.

— Не за что.

Мы ещё поговорили о производстве косметики и косметсалоне, — кстати, салон собираемся лишь в начале августа открывать, хотя могли бы и раньше. Дело в том, что на лето большинство обеспеченных дам столицы разъезжаются по пригородным дачам или по Европам, и, соответственно, обслуживать салону будет почти некого. А возвращаются дамы в Питер только в начале осени. Поэтому Софа решила начать работу салона примерно за месяц до наплыва «страждущих». За это время косметологи успеют попрактиковаться на тех немногих клиентках, что остались в городе.

Слава богу, хоть у мамули с персоналом проблем нет. Женщин в Петербурге вообще-то меньше, чем мужчин, но зато среди них есть кого выбрать. Тут имеются бедные дворянки и мещанки, получившие образование дома или в пансионах. Так себе образование, конечно, но они уже не безграмотные крестьянки, их зачастую можно сразу и на изготовление кремов с мазями ставить, и к химпрому привлекать, а кое-кто и косметологом готов работать.

Причём не стоит забывать: женский труд сейчас стоит значительно дешевле мужского, а мы платим хорошо, поэтому и количество желающих попасть к нам на работу не убывает. Я, между прочим, давно это себе на заметку взял и договорился с Софой, что буду у неё особо умных дам себе забирать. У меня жуткий кадровый дефицит по всем направлениям, и женский персонал должен его «смягчить». И пусть нынче не принято женщин в торговлю и на производства привлекать, мне на это начхать.

Встреча с баронессой началась сегодня более бурно, чем вчера. Во-первых, поцелуи пошли уже с порога, во-вторых, от порога до спальни и трёх минут не натикало. Ну а в себя мы пришли лишь через час и решили, что пора передохнуть. Я, помня про скудный утренний бабушкин фриштык, захватил с собой корзинку с провизией, увидев которую киса опять рассмеялась, как девчонка. Но… это не помешало ей со мной перекусить под шампанское.

Я старался поддерживать непринуждённый разговор — рассказывал смешные и забавные истории, и мы от души повеселились. Порадовало, что баронесса в общении придерживалась не маски светской львицы, а какой-то смеси любовницы с девчонкой — могла и похихикать, и умную мысль высказать, и мальчишкой меня назвать. И это мне очень понравилось. Такая киса привлекает ещё больше. Я опасался, что она попробует давить на меня. Ну… не авторитетом, конечно, скорее своим женским опытом и обаянием, всё ж таки привыкла у себя в салоне крутить мужчинами, как ей заблагорассудится, но нет, общалась она со мной на равных.

Вспомнила киса и про обещанную песню, и мне пришлось взять в руки гитару. Сегодня вечером я долго просматривал свои записи и остановил выбор на песне из старенького кинофильма «Акванавты», правда изменил там несколько строк. Надеюсь, эта песня отразит юношеские эмоции первого свидания.

Пообещайте мне любовь, пусть безответную.

Узнаю в облике любом её приметы я,

И в целом мире, ты пойми, всего дороже мне

То обещание любви неосторожное.

Пообещайте мне любовь, хоть на мгновение,

Хочу изведать эту боль как откровение.

Я за собой сожгу мосты, не зная жалости,

И всё прощу, но только ты люби, пожалуйста, люби!

Люби, пожалуйста, люби. Люби, пожалуйста!48

48Песня «Пообещайте мне любовь», стихи Игоря Вознесенского, музыка Евгения Крылатова (прим. автора).

Песня баронессу очаровала (она сама так сказала), чем я беззастенчиво и воспользовался, унося её в спальню. М-да, а ведь я опять во время исполнения излучал какое-то… обаяние, что ли? Как тогда в Красноярске, у нас дома перед дамами. И там нехило так на меня накатило, и здесь. Здесь, наверно, даже больше, я в какой-то прострации пребывал. Похожие ощущения в Питере уже бывали, но слабенькие.

Хм… вот бы научиться вызывать эти чувства на сознательном, а не на подсознательном уровне, в обольщении женского пола таким умениям цены бы не было.

Следующий час постельных утех пролетел очень бурно, очевидно, песня и моё исполнение так на обоих подействовали. Я и слова не подберу к тому, что мы делали. Хотя нет, можно сказать, мы неистовствовали. Да, богат русский язык, для любого действа слово найдётся.

Затем мы помылись и добили остатки принесённых мною продуктов. Блин, что-то маловато я провизии набрал, с нашими аппетитами после секса надо подходить к заготовке съестных припасов более основательно.

Ну а потом мы просто валялись в кровати и болтали почти ни о чём.

— То, что ты не обычный восторженный юноша, я поняла ещё при первой нашей встрече, но всё не могла в это поверить. Думала, как и многие молодые люди, притворяешься, пряча за насмешливым взглядом и разговором со всеми на равных свою неуверенность. Некоторые наглецы иногда так действуют, чтобы казаться взрослее.

— Наглецы?

— Конечно. Как ещё можно назвать тех, кто, будучи рождён простым дворянином, ставит себя вровень с графами и великими князьями?

У-у, здесь у кисы явный перегиб в воспитании, видать с детских лет приучена к чинопочитанию.

— Но потом я поняла: в тебе нет ни капли показного, ты такой и есть. Не знаю уж, жизнь в Сибири так сказалась или воспитание папа́ с опекуншей, но ты не вписываешься в реалии столичной жизни.

— В смысле?

— В том смысле, что если продолжишь себя вести так, как ведёшь, то многого при дворе не достигнешь.

Вот тут я сильно удивился:

— А с чего ты взяла, что я собираюсь придворным становиться?

— А иначе зачем ты стараешься как можно чаще с великими князьями общаться? И с Николаем Константиновичем, и с Константином Николаевичем.

В ответ на этот нелепый вопрос я рассмеялся. Боже, как всё запущено в голове этой красавицы. Не-е, разубеждать кису сейчас бесполезно, пусть думает по этому поводу что хочет. Может, когда-нибудь я и выскажу ей своё мнение, а пока ну его на фиг.

Не забыла киса спросить и о моих политических «прогнозах»:

— А скажи, нет ли изменений в твоих представлениях о будущем Франции?

Ха, киса прям как великий князь Константин Николаевич информацию проверяет.

— Нет. С чего им быть-то? Всё идёт своим чередом. Страсти, что внутри Франции, что в её отношениях с соседями, сама знаешь, постепенно накаляются, до войны немного времени осталось.

— Я не хочу для Франции той судьбы, которую ты предрёк, — вздохнула она.

— Наше «хочу» или «не хочу» в данной ситуации ничего не изменит. Жизнь течёт по своим законам, и судьбы стран складываются зачастую задолго до печальных событий в их истории. Эти события являются следствием ранее совершённых действий. Действий, последствия которых никто не пожелал просчитать.

— Умом я это понимаю, но сердце не приемлет.

— Прости, а что тебя так с Францией связало?

Прежде чем отвечать, киса, убрав голову с моего плеча, перевернулась на спину и, пару секунд помедлив, продолжила:

— Я родилась в Париже и до семнадцати лет там жила. Всё, что я видела в детстве, — это сам Париж, его дачные пригороды, а летом иногда Марсель и Ниццу. — Она ненадолго замолчала, потом резко развернулась и взглянула мне прямо в глаза. — Поверь, у меня было прекрасное детство. Да, не слишком сытое — мои родители всё ж таки небогаты, а жалованье папА в посольстве невелико. Простому дворянину без высокого покровительства карьеру трудно сделать. Так вот, несмотря ни на что, я вспоминаю те годы с благодарностью, и переезд в Петербург меня совершенно не обрадовал. Мы приехали в конце осени, и представь, как на юную восторженную девицу из солнечной Франции могла подействовать мрачная предзимняя атмосфера столицы. Тёмно-серые тучи, царапающие ржавые крыши, мне показались предвестниками тяжёлых последующих лет, так оно и случилось. Как только исполнилось девятнадцать, меня выдали замуж. О покойниках не принято говорить плохо, но мой муж…

— Давай не станем о нём вспоминать.

— Спасибо. — Киса благодарно потёрлась щекой о мою грудь. — Пять лет супружества пролетели как сплошной страшный сон. С мужем мы жили в основном в Тверской губернии, в его имении. Изредка посещали Тверь и Москву, реже Петербург, а Франции за эти годы я не видела ни разу.

— Доход с имения столь мал?

— В том-то и дело, что нет, просто муж был скуп до невозможности. Даже платья мне чаще родители присылали, чем муж позволял купить.

— А дети… — Я замолчал, не зная, как дальше продолжить вопрос.

Киса от моих слов прижалась сильнее и глухо произнесла:

— Две девочки умерли, не прожив и года.

Вот чёрт! Кажется, пора сворачивать этот разговор и менять тему.

— Но после смерти барона жизнь наладилась?

— Да, — тихо вымолвила киса, потом постепенно расслабилась и продолжила: — Почти весь первый год с его кончины я прожила в Париже. Но… то ли Париж изменился за время моего отсутствия, то ли я повзрослела. Меня уже не привлекала жизнь там, тем более жизнь бедной девушки, счастливые воспоминания которой вернули меня в Париж, отличается от жизни богатой баронессы: общаться приходилось с совершенно другими людьми. Поэтому я в конце концов решила перебраться в Петербург и почти полтора года здесь проживаю.

— А почему так англичан ненавидишь?

От этого вопроса киса скуксилась и через минуту дёрнула плечом:

— Да во Франции никто их не любит.

— Но ты же не француженка.

— В нашем посольстве их тоже за друзей не считают.

— Катя, ты их ненавидишь, а это другое.

Над ответом киса думала уже дольше, но всё же решилась:

— Английские матросы меня чуть не изнасиловали, чудом спаслась.

— В Париже?

— Нет, в Марселе. Мы с мама́ там вдвоём отдыхали, и она приболела. Я сильно за неё испугалась и отправилась за доктором уже около полуночи. По дороге встретила англичан, и они приняли меня за куртизанку. Они были пьяны и моих объяснений не слушали, вырваться и убежать помог случайный прохожий.

Да, бляха-муха, второй раз я кисе на больную мозоль наступаю. Пришлось поцелуями и ласками заглаживать свою бестактность. Но в голове засела мысль: если мне рассказали такое, то, стало быть, очень доверяют.

Как-то незаметно подкралось утро, и мы уснули, ну а пробуждение было один в один как и вчера: бурчание Мани, умывание и фриштык.

Уже на прощание киса попросила:

— Сегодня приходи на час пораньше.

— К сожалению, сегодня мне придётся опоздать.

Киса в удивлении вскинула брови, пришлось отвечать на невысказанный вопрос:

— Ты так вскружила голову мальчишке, что он только сейчас вспомнил о предстоящих ему неприятных обязанностях.

— Рассказывай, — потребовала она, сделав строгое лицо.

— Да, по сути, рассказывать особо нечего. Мне необходимо выполнить просьбу великого князя Константина Николаевича: он передал приглашение одной дамы, которая хотела бы видеть меня у себя на приёме.

Киса хищно усмехнулась:

— Это та дама, о которой я догадываюсь?

Я улыбнулся:

— Полагаю, да.

— Тогда твою провинность (о, блин! я уже провинился) можно оправдать, — вынесла вердикт киса.

Ха… даже с самой пушистой кошечкой нужно держать ухо востро, а то не успеешь опомниться, как будешь кругом виноват и должен. Хорошо хоть об отъезде в Питкяранту я заранее её предупредил, и мне не выскажут очередное «ай-яй-яй».

Любовница Константина Николаевича, балерина Анна Кузнецова, моему приходу очень обрадовалась, да и гости её тоже. Ё-моё, похоже, и в мещанской среде я становлюсь популярным. М-да, не было печали. Не, я знал, что мои песни поют уже многие, но думал, далее дворянского общества они пока не пошли, и вот, оказывается, их и обычные горожане с удовольствием распевают. Это я понял из разговоров с присутствующими.

У Кузнецовой собрались в основном люди её круга: балерины, их мужья и любовники, театральные актёры и актрисы, а также завзятые балетоманы. Разумеется, после знакомства со всеми меня попросили спеть, только усердствовать я не стал. Нефиг! Мало того что меня сюда, можно сказать, заставили прийти, так ещё и полноценный концерт тут устраивать? Ну уж нет!

А вот поболтать с народом я не отказывался: где пошутил, где умную мысль высказал и постепенно вписался в коллективчик. Во всяком случае, при расставании все прощались со мной приветливо. Кузнецова так вообще рассыпалась в благодарностях и просила наведаться к ней через недельку. Пришлось её огорчить: я к тому моменту как раз на севере Ладоги находиться буду.

Следующие пять суток пролетели как-то слишком быстро. Днём работа отнимала время, а ночи, естественно, были посвящены Кошелевой. Стараясь перед отъездом всё успеть, я метался по Петербургу и его окрестностям, как лев по клетке: проверял стройки, контролировал работу завода «Аркадия» и механического цеха путиловского, а параллельно наблюдал за сборами парохода с баржами в дорогу. Видимо, на контроле у меня уже какой-то психологический сдвиг авторитарного управителя образовался.

Один раз я имел неосторожность заскочить на мануфактурную выставку, так там полковник Новосильцев меня нашёл и долго тискал в объятиях — великий князь Константин Николаевич помог ему с выкупом земли на Кубани для нефтедобычи. А поскольку замолвил за полковника словечко я, то и все его восторги достались мне. Не, ну хоть не совершай добрых дел — не получишь таких благодарностей.

И вот десятого апреля, взяв с собой двух помощников и команду строителей из трёх человек, а также Гришку Сурикова — на всякий случай, я на новеньком пароходе отправился в Питкяранту. Один из помощников будет управляющим рудниками, а второй возглавит геологоразведку. Судя по разговорам с купцом Ефриандом — бывшим владельцем рудников, не все рудные залежи найдены, я помнил о большем количестве шахт, чем он рассказал. Стало быть, надо там всю ближайшую округу хорошенько прошерстить. Ну а строители займутся наймом рабочих и руководством по возведению новых заводских корпусов — старые изрядно погорели.

Отчалили в восемь утра и, по прикидкам капитана парохода, к вечеру мы должны быть в Питкяранте. Капитан, кстати, у нас опытный, до этого работал семь лет старшим помощником на пассажирском маршруте «Санкт-Петербург — Кексгольм — Валаам», и он с радостью согласился перейти к нам. Во-первых, тут сказалась репутация Путилова: все капитаны, что работали на него последние годы, бед не знали, а во-вторых, новых судов и, соответственно, новых капитанских должностей на пароходах в районе Невы и Ладоги нет и в помине. Можно долго ожидать карьерного роста. Годами ждать и не дождаться.

Неву мы даже с двумя полупустыми баржами на прицепе прошли, по словам капитана, слишком быстро. Невские пороги преодолели чуть ли не шутя, опять же по словам капитана (да, в семидесятые годы девятнадцатого века пороги на Неве существовали, и только в советское время их расчистили). Капитан с каждым часом оживал всё больше, при отправке смотрелся сердитой букой и чуть ли не рычал на подчинённых, а на подходе к Шлиссельбургу уже выглядел довольным. Как я потом выяснил, мы, оказывается, неофициальный рекорд по времени прохождения Невы побили. Впрочем, то ли ещё будет, наш пароходик очень шустрый, и скоро об этом узнают все.

Сразу за Шлиссельбургом мы встретили первое ладожское судно, решившее начать навигацию пораньше. Галиот, как назвал его капитан. По виду двухмачтовый, тупоносый, плоскодонный ящик (ну, это на мой взгляд), выкрашен в чёрный цвет, лишь две полосы по бортам проходят — зелёная и белая, да ещё на мачтах красный флюгер вертится и русский трёхцветный флаг трепещет. По рассказам капитана я понял, что по Ладоге ходят несколько видов судов: галиоты, гуккары, бриги и доншкоты. И хоть по строению они и схожи, но как-то на морской лад различаются.

Особняком тут стоит ладожская сойма, собранная без единого гвоздя, доски которой сшиваются ниткой древесного корня. Местные называют эту нитку вичиной, причём эта корневая вичина настолько крепкая, что скорее сгниёт обшивка соймы, чем она.

Неожиданностью для меня оказалась русская печь, сложенная из кирпичей прямо на корме проходящего мимо галиота. Указав на неё, капитан сказал:

— Любят галиотоводители бездельничать — стоять на якоре в какой-нибудь бухте и валяться на печи. К сожалению, невежество у нас не считает время капиталом, а грамотность на Ладожском озере ещё не плавает.49

49Слова из книги «Ладожское озеро» полковника А. П. Андреева, 1875 г. (прим. автора).

Поговорив с капитаном, я многое узнал о местной навигации. Например, ни одно страховое общество не берётся страховать суда, идущие по Ладожскому озеру. Слишком затратное это дело: поездки непредсказуемы и шкиперской науки на Ладоге нет. Тут капитан пояснил так:

— Шкипера, что финляндцы, что олончане, что ладожане, безграмотны, всё у них на глазок по каким-то своим приметам, да и то лишь днём. С финнами проще, финн сразу скажет: здесь бывал, а здесь — нет. Наши же всегда говорят: везде бывали, в надежде на то, что не везде и пойдут. А вся загвоздка в том, что ни на Ладоге, ни на Онеге нет училища торгового мореплавания. Да и во всей Мариинской системе нет. Ну что бы не учредить такое? Вон для Финского залива штурманов готовят, а чем же Ладога плоха?

Да-а, неплохо бы частное штурманское училище организовать. Стоп, Саша! Вот давай не будем ещё и с навигационными заморочками разбираться, всех проблем тебе всё равно не решить. Будешь хорошие пароходики делать — уже славно, об остальном и не думай. Ну, по крайней мере, пока. У тебя в намётках строительство и крейсеров, и скоростных катеров, и подводных лодок, так на них и остановись. Фу-у… сделал себе внушение, и легче стало. Не слишком ли много хрени я на себя наваливаю? Я мазохист или кто?

Перед обедом прошли Тайпаловские камни — это мель такая, почти на середине пути. Если раньше шли вдоль берега, то теперь отошли в Ладогу на глубину. Капитан был просто счастлив: пароход, на котором он ходил прежде, добирался до реки Тайпалы чуть ли не под вечер. Ха… быстрое судёнышко у нас получилось! И это мы экономичным ходом идём, а на всех парах можно было и быстрее пройти, есть чем гордиться. Надо потом точные замеры скорости сделать, а то на приёмочных испытаниях не смогли — незавершившийся ледоход помешал. Приходилось постоянно меж льдин лавировать.

Ближе к вечеру берег Ладоги ушёл на запад, к Кексгольму, а мы двинулись прямо на север. Между прочим, те города, что я знал в той жизни, нынче носят другие названия: та же Сортавала зовётся Сердоболью, а Приозёрск (в седой древности Корела) — Кексгольмом. Ха, по словам капитана, в простонародье его вообще Кемзоль называют. И я с удивлением узнал, что в казематах Кексгольма вплоть до смерти содержались жена и дочь Емельяна Пугачёва. Как говорится, век живи, век удивляйся.

В Питкяранту (в переводе на русский язык — «Долгий берег») мы прибыли в шесть вечера, и это скоростной рекорд. Да, из Питера в Питкяранту и обратно прямых пассажирских рейсов нет, но те суда, что ранее доставляли медь и олово в столицу, шли минимум на пять часов дольше, и это если не останавливались на ночь где-нибудь в пути. Можно сказать, мы доказали: пароход нашего производства на данный момент лучший.

Городок, больше напоминающий деревню, при нашем появлении оживился, на берег народ высыпал. О, к принятию судов уже и причалы готовы, у берега лёд ещё стоит, а у причалов он взломан и убран. Пока причаливали и баржи подводили, пришёл бывший владелец рудников и заводов. Ох, как же Ефрианд рад моему прибытию! Ну а что, нам предстоит окончательный денежный расчёт, кто ж этому не обрадуется. Но… сначала осмотр заводов и шахт. До темноты кое-что увидеть успеем.

Вот в компании бывшего владельца, его управляющего с помощником и моих ребят мы и отправились на заводские смотрины. Как и говорил Ефрианд, сейчас работают всего две шахты из шести — оловянная и медная, остальные затоплены. Ну, их осмотром мы завтра с утра займёмся, а сегодня поглядим на заводские строения. Около первого завода при медной шахте находились: дом управляющего и его помощника, заводская контора, дом пастора, православная церковь, несколько изб рабочих-шахтеров, угольные сараи и какие-то мелкие строения.

Сам завод состоит из двух корпусов: в первом находятся медеплавильные печи, вагранка для плавки олова и растгаузы50 для обжигания купферште́йна51. Тут же паровая машина стоит, которая качает воздух в плавильные печи, поднимает руду и воду из шахты, а также пилит дрова. Второй корпус используется для дробления и промывки руды, и тоже с помощью паровой машины.

50Растгаузы — специальные печи для обжига (прим. автора).

51Купферште́йн — сплав сернистого железа и сернистой меди (прим. автора).

Кстати, прежний управляющий бедственного положения рудников не скрывал, говорил всё как на духу. Ефрианд от его слов даже морщился иногда.

— В прошедшем году вновь заработала оловянная шахта, а на заводе стали выплавлять и медь, и олово. Руды достаточно, но из-за нехватки средств добыча руды и плавка металлов не развиваются. Олова выплавляется крайне мало и главным образом из уже использованного оловянного песка, который мы ещё раз промываем. Лес для печей вынуждены частично закупать, так как заводские запасы леса сильно истощились. Построенная ещё Питкярантской компанией олово-промывочная установка после пожара заброшена, но её можно отремонтировать и вновь запустить. Она приводится в действие посредством водяного колеса в двадцать пять лошадиных сил. Руду и металлы отправляем в основном в Петербург. В летнее время — пароходами и баржами по Ладоге, зимой же руду возим по санному пути вдоль побережья, через города Сердоболь и Кексгольм до станции Франишково и далее почтовой дорогой Санкт-Петербург — Выборг.

— А как нанимали пароходы?

— Последнее время разово: как скопятся руда для заказчиков и металл на продажу, так наём и проводим. Своих судов у нас нет. С доставкой санным путём дело обстоит точно так же. И хоть санный путь дороже, но заказчики до лета не всегда ждать могут.

— Понятно. Ну, теперь заказчиков, кроме путиловских заводов, у вас не будет, так что станет легче. Мы в случае чего и до лета подождать сможем, а летом своими судами всё вывезем.

При оловянной шахте тоже два заводских корпуса построено. В первом мальчишки лет десяти-пятнадцати разбивают руду на мелкие куски и сортируют. Да, блин, сюда паровую машину ещё не поставили — нет средств, — но для подъема руды из шахты и откачки воды такая машина уже используется.

После первичной разборки оловянную руду отправляют на дробильно-промывальный завод — это второй заводской корпус, в нём из руды получают чёрный, тяжёлый и мелкий шлих, содержащий, по словам управляющего, до сорока пяти процентов олова. Затем этот шлих поступает в плавильные печи. Олово отливается прутьями, на английский манер, его помещают в бочки, на дно которых прибивают оловянную дощечку с надписью «Олово с Питкярантских рудников в Финляндии».

В общем, я увидел то, что и ожидал: металлы обогащают и плавят дедовскими способами, наверно и добывают так же. Мне предстоит всё это менять, и менять кардинально. Но… на изменение всего и сразу денег у меня пока нет, значит, обновление придётся проводить постепенно.