Радужные листики

Глава 47. В которой Маша становится свидетелем Великой охоты.

Наконец они приехали на место. Здесь Маша раньше ещё не бывала. Склон у берега был пологий, а кусты очень близко подходили к воде, оставляя лишь узкую, метровой ширины, полоску тёмно–жёлтого песка.

— Располагайся, — скомандовал Василий, указав на лежащую на песке высохшую, голую, выбеленную дождями и солнцем, корягу.

Сам же выволок из кустов сетку со здоровенными булыжниками, обвязанную верёвками, а потом длинную деревянную реечную конструкцию, напоминающую остов ракеты, и представляющую собой двухметровой длины бруски, соединённые между собой по окружности метрового радиуса деревянными вставками. Сами бруски располагались друг от друга по дуге на расстоянии около двадцати пяти сантиметров. Один конец был заколочен. Потом мальчик привязал сетку с камнями к этой конструкции, и развернул её открытым концом в воду.

Маша с большим интересом наблюдала за всеми этими приготовлениями.

— Это что, подводная лодка? — спросила она.

— Не угадала, — усмехнулся Василий. — Смотри, — он извлек из рюкзака пластиковую баночку из–под майонеза, открыл крышку, и достал двумя пальцами то, что там копошилось.

Маша присмотрелась и округлила глаза. Такого она ещё никогда в своей жизни не видела. То, что зажал Василий двумя пальцами было всего пяти сантиметров в длину, но если бы его можно было увеличить в сто раз, то лучшего экспоната для фильмов про чудовищ нужно было бы ещё поискать. Итак, на неё уставилось миниатюрное изображение рака, с панцирем и усами, у которого вместо клешней были лапы крота с острыми коготками, а задняя часть туловища буро–коричневого цвета с двумя парами крыльев полностью напоминала тело сверчка.

— Ой, что это?! — воскликнула Маша.

— Это медведка, она же капустянка, она же волчок, она же сверчок–крот, она же одна из лучших наживок для сома, — ответил довольный Василий.

— Ты опять за своё?! — рассердилась Маша. — Ты же обещал, что с сомом покончено.

— Я обещал, что с сомом покончу, — возразил Василий, — у нас всё будет на берегу, никакого риска здесь нет. Ну пойми, Маша, я должен его поймать. Да кроме того, с ним здесь и купаться всем страшно. Не сердись, пожалуйста, это нужно.

— В воду ни ногой, — предупредила Маша, — только на берегу.

— Хорошо, хорошо, — согласился Василий, — вот только закреплю всё, и только на берегу. — Потом подмигнул Маше и начал:

— Как бы он опять тебя куда–нибудь не отправил, — вздохнула Маша.

— Не отправит, — самоуверенно заявил Василий. — Жизнь — это борьба, а мужчина — это охотник. А ты просто здесь сиди и меня морально поддерживай.

Мальчик продолжил приготовления. Он взял медведку, насадил её на большой крючок, подвесив внутри конструкции у самого заколоченного конца, надул воздушный шарик и примотал толстой ниткой к тому же крючку. Потом привязал верёвку, тянущуюся от заколоченного конца, к толстому стволу дерева, зашёл в воду, немного оттащил конструкцию на глубину. Привязанные к открытому концу булыжники потянули на дно эту ловушку. Достал батон, раскрошил над тем местом, где под водой скрывался крючок с приманкой, вылез на берег, перетянул вторую верёвку с открытого конца через другой крепкий ствол, и стал объяснять Маше:

— Сейчас ловушка под водой, на крючке любимое лакомство сома — медведка, я ещё булку покрошил, чтобы мелкая рыбёшка скопилась, тоже наживкой будет. Как только сом заплывёт внутрь и проглотит наживку, шарик взлетит, и я за верёвку, привязанную с того конца, где вход в ловушку, вытяну её как воротом на берег. Сому деваться будет некуда. Потом вытащу верёвкой и со стороны заколоченного конца. А сейчас я его подзывать начну, квочить.

Василий вытащил из рюкзака поварёшку, зашёл по колено в воду и стал колотить по воде с булькающими звуками. Три–четыре удара — пауза, затем опять.

— Сом слышит, — продолжил он объяснять, — и идет на «квок», потому что звук в воде похож на тот, что они издают во время жора. Так что жадность и обжорство должны его погубить.

Постучав так минут пять, Василий выбрался на берег, взялся за конец верёвки, и они стали ждать.

Ничего особого пока не происходило. Шарик всё также висел в воздухе, раскрошенную булку потихоньку сносило течением, разве что мелкой рыбёшки вокруг прибавилось (всё–таки для них булка — это редкий деликатес, в реке её найти чрезвычайно тяжело). Разговаривать было нельзя, разве что шёпотом, и от припекающего солнышка и ничегонеделания Машу потянуло в сон, к тому же она и встала этим утром очень рано (по крайне мере, по её представлениям). Глазки непослушно закрывались, потом она их стоически открывала, потом они опять закрывались. Чем закончилась эта борьба Маша не помнила, но хорошо помнила, как неожиданно в её уши ворвался вопль: «Есть!»

Маша вскочила, ничего не понимая, немного ошарашенная. Что–то ведь нужно было делать. Она оглядывалась по сторонам в поисках источника шума, а шум был повсюду: у воды Василий пыхтел и что есть сил перетягивал на себя обвитую через толстый ствол верёвку, другим концом уходящую под воду и чуть ли не звенящую от напряжения, а вода бурлила, как будто там, на дне просыпался вулкан. Над головой куда–то в небо уносился шарик, отправившийся на свободу, в остальном же вроде ничего особо не изменилось. Девочка наконец сориентировалась и стала помогать Василию тянуть. Вдвоём у них дело пошло успешнее, и из воды показалась их содрогающаяся ловушка, в которой что–то сильно билось. Вытянули один конец на берег, затем другой, и вот перед ними на песке оказалась выдержавшая испытания деревянная конструкция Василия с уловом: внутри трепыхался большущий сом.

Маша раскраснелась, и от азарта совершенно забыла, что она была против этой охоты. Василий же просто светился от счастья. Он подошел к ловушке и поставил на неё ногу, согнув другую руку в приветствии:

— Маша, сфотографируй меня, пожалуйста с этим, — попросил он, — ведь никто не поверит.

Маша взяла телефон и щёлкнула его. На голове мальчика не хватало разве что лаврового венка. Василий сам взялся за телефон и стал общелкивать добычу со всех сторон.

— Ну что? — нагнулся он над головой сома и заглянул ему в глаза. — Думал, что ты — царь реки? А вот и нет! Человек — царь реки. А ты — просто рыба, вернее — будущее рагу. Никого больше кусать не будешь, тебя кусать будут, вернее кушать.

Сом затих и внимательно смотрел на своего победителя. От его взгляда Василию стало как–то не по себе.

— И что теперь с ним делать будешь? — поинтересовалась Маша. — В тележку он не поместится, как домой везти?

— Его еще прибить нужно, — сказал Василий, — треснуть по голове колотушкой.

Он пошёл поискал толстый сук, вернулся с ним к своей добыче, потоптался возле клетки: и так приспособится, и этак.

— Нет через решётку не получится, — сказал Василий. — Вот ведь ещё проблема.

— А если его выпустить из клетки, — предложила Маша.

— Так он тут же в реку удерёт, — засомневался Василий. — Нет, тут нужно что–то другое. И вообще, — решил он, — давай лучше ты. Мужское дело — добыть еду, а всё, что готовить — это уже по женской части.

— Ну уж нет, — воспротивилась Маша, — я никого убивать не буду! — Она подошла поближе и тоже заглянула сому в глаза. — Как побитая собака смотрит. Ну как у тебя на него рука поднимется?

— А у меня и не поднимается, — проговорил Василий, — смотрит на меня, и такой укор в глазах, и мольба. Что–то я даже распереживался.

— А давай его выпустим обратно, — с надеждой предложила Маша. — Домой мы его все равно не довезём, тем более живого. Убивать его тоже не станем. Ты его поймал, победил, всё себе доказал. Фотографии у нас сделаны. Он же всё понимает. Я попрошу его, чтобы он больше никого на речке не пугал. Он точно больше не будет. Ну, Васенька, ну пожалуйста.

Мальчик постоял, размышляя, потом отрезал кусок верёвки и завязал узелок на хвосте сома.

— Вот, — сказал Василий, — это теперь наша метка, это теперь наш сом. А ты, — посмотрел он в глаза рыбины, — ЗАПОМНИ, что если ещё раз кого–нибудь из ребят укусишь, я тебя обязательно поймаю, и уже не отпущу, на котлеты отправишься. Моё слово — закон. Понятно?!

— Понятно, понятно, — ответила за сома Маша, — погладив того по голове. — Ох, скользкий какой! Ты уж, пожалуйста, больше не кусай никого из нас, живи в своей реке, охоться сколько влезет, но только на рыбёшку. Запомнил, мой хороший?

Сом конечно же молчал в ответ, ведь рыбы не могут говорить, но его взгляд говорил очень о многом. Казалось, что он всё понял, и условия принял. Василий с Машей выволокли клетку к воде, мальчик отбил крышку, и сом устремился в реку.

— Пооомни! — крикнул ему вслед Василий.

— Ты поступил правильно, — поддержала его Маша, — животные никогда не убивают на охоте больше, чем им требуется для еды. Только человек ненасытен, только человек может убить ради удовольствия. Тогда он сам превращается в безумного зверя. Нельзя таким становиться.

— Ну ладно, — вздохнул Василий, — конструкцию я завтра разберу, поехали домой, только давай длинной дорогой, что–то мне сегодня снова с быком встречаться не хочется.

Они сели на велосипеды и отправились по домам. Пока они ехали Маша успела подумать: «Какой охотничий денёк выдался. Вначале, охотились на нас, потом уже охотились мы сами. Но, по крайней мере, никто в результате сильно не пострадал. И то хорошо».

А Василий ехал и думал: «Всё–таки женщин на охоту брать не стоит, сдерживают они нас, мужчин в битвах, не дают развернуться, слишком уж в них инстинкт самосохранения развит».

О чём думал сом, уплывая вверх по реке, мы никогда не узнаем, но самое интересное то, что больше о нём в этих краях никогда не слышали.

О чём же думал бык, застывший, как статуя, на лугу, мы можем только догадываться. Но наверняка среди его мыслей была и та, что от женщин одни беды: ведь если бы не эта «свирепая» девочка, то как бы он порезвился с глупым мальчишкой, как бы пободал его велосипед, потоптался на нём.