Простые решения. Свиток первый

Глава 9

Удаляясь от цветка, я пребывал в странном, тягостном расположении духа. До встречи с духовным растением, пока не подошёл к нему вплотную и не погрузился в его густую ауру, я полагал, что моё слабое взаимодействие с новым телом — всего лишь вопрос привычки. Казалось, что всему виной разница в габаритах: Бин Жоу был значительно крупнее и тяжелее моего прежнего земного тела. Разумеется, это тоже имело значение. Но за этой проблемой, как оказалось, скрывалось нечто более серьёзное — трещина в самой основе, изъян в тонкой синхронизации моей души и тела голема. И этот изъян нельзя было залатать усилием воли или временем.

И с этим следовало что-то делать! Иначе каждый мой шаг по пути Возвышения грозил обернуться падением. Я ощутил, что листок волшебного цветка способен устранить эту «ошибку», словно сам мир предложил мне спасение. Но к моему горькому разочарованию, ни сорвать, ни срезать его я не смог. И теперь вся тяжесть осознания рухнула на плечи: передо мной встала проблема, которую я упустил, и которая готова перечеркнуть все мои планы на выживание и сохранение свободы.

За месяцы, прожитые в этом мире, особенно за первый, проведённый в логове великого алхимика, творца големов, я успел собрать немало знаний о местной системе Возвышения, или, как её называли в этом мире, Лестнице в Небо. Эти знания не оставляли места сомнениям: малейший разлад между душой, разумом и телом делал дальнейшее Повышение невозможным. А значит, мой план стремительного восхождения к четвёртой Ступени, чтобы убрать саму возможность того, что меня смогут подчинить воссозданным на основе крови Бин Жоу амулетом, рушился прямо на глазах. И пока я не устраню тот недостаток, который цветок явил мне в своей ауре, путь вверх по Лестнице навсегда останется закрытым, а все надежды обратятся в прах.

Очень неприятные мысли роились в голове. Жизнь в вечном беге и страхе меня совсем не прельщала. А значит, вопрос синхронизации души и тела становился одним из основных. Пожалуй, он даже занимал третье место после выживания и освоения навыков голема в достаточной для этого выживания мере.

Беда заключалась в том, что, насколько я знал, подобное можно было устранить самостоятельно только через глубокие и длительные медитации. Причём длительные в том смысле, что на них могли уйти годы, если не десятилетия.

Возможно, в решении этой беды могла бы помочь алхимия Душ, в которой достиг почти вершины доступного людям мастерства создатель големов. Но подобные мастера встречались столь же редко, как и чудеса, и за свою работу требовали цену, сравнимую с разорением целого города. И всё же даже не это пугало меня больше всего. Одна лишь мысль о том, что придётся залить в себя нечто алхимическое, заставляла тело содрогаться, а к горлу поднималась мутная волна тошноты. Я слишком хорошо помнил, что сотворила алхимия с Бин Жоу. Как она разъела его разум, изуродовала душу, превратив его жизнь в безразличное ко всему подобие существования. Потому для меня было ясно: я соглашусь прибегнуть к этому искусству лишь в самой крайней, безвыходной ситуации, когда все иные пути окажутся закрыты.

Обычные же зелья, не тронутые экстрактами на основе Духовных камней, не вызывали у меня столь глухой и явной антипатии. Но и пользы в моём случае, увы, от них ждать не стоило. Во всяком случае, о том, что они способны исправить столь тонкий, но при этом существенный изъян, я не слышал ни единого упоминания.

Упавшее почти на самое дно настроение никак не сказалось на моей внимательности. Я по-прежнему шагал осторожно и всеми доступными мне способами контролировал окружающую местность. Именно эта повышенная сосредоточенность позволила заметить небольшого оленя, скорее, напоминавшего по размеру косулю, ещё до того, как он увидел или учуял меня.

Смочив палец, я приподнял его вверх и определил направление ветра более точно. После чего, двигаясь вдоль плотного кустарника, приблизился к оленю или косуле с подветренной стороны на расстояние двух десятков шагов. Увы, я не был настолько большим знатоком природы, чтобы уверенно определить его видовую принадлежность.

Олень выглядел удивительно здоровым: крепкое телосложение, гладкая шкура без малейших следов повреждений или паразитов, будто сама природа берегла его от всякого вреда. Между небольших рогов время от времени пробегали короткие искры, тонкие статические разряды, отчего весь его облик казался одновременно естественным и в то же время наполненным силой, не свойственной обычному зверю. В его глазах отражалось нечто настороженное и живое, но при этом ощущалось, что он связан с миром глубже, чем простое животное. Это безошибочно указывало на то, что передо мной находился Духовный Зверь. Его аура соответствовала приблизительно практику Четвёртого Ранга Первой Ступени, если сравнивать её плотность и насыщенность с человеческой.

Стоило мне внимательнее присмотреться к этому зверю, как в моём разуме возникла ассоциативная цепочка на основе памяти Бин Жоу. В ней оживали сцены того, как голема прикрепляли к группе опытных охотников. Они загоняли на него духовного зверя и позволяли мясному солдату самому нанести смертельный удар. После этого Бин Жоу лично свежевал добычу, оставляя всё, кроме печени, охотникам, а саму печень жадно поглощал. И если прочие редкие воспоминания о жизни голема были какими-то бесцветными, то момент, когда зубы мясного солдата впивались в ещё кровоточащую печень духовного зверя, вспыхивал красками и был полон ощущений. Причём приятных ощущений.

Печень духовного животного являлась крайне особенным ингредиентом. Если, убив зверя, эту печень вырезать и затем продать, то тот, кто её съест, не получит ничего примечательного — просто утолит голод, как сделал бы это, поглотив любое иное мясо. Но если печень заберёт тот, кто убил зверя, и съест её до того, как сердце животного остановится окончательно, то подобный практик получит весьма весомую прибавку к своей энергетике. Такую, какую далеко не каждый алхимический препарат способен дать.

Воспоминания Бин Жоу об удивительном вкусе сырой печени духовного зверя заставили мой рот наполниться слюной, словно у собаки Павлова, услышавшей условный сигнал.

Один точный бросок, и сегодня у меня на ужин будет лучшее лакомство, о котором могло только мечтать это тело. Я медленно переместил гуаньдао с плеча, стараясь не производить лишних звуков. Древко алебарды привычно легло в руки, а тяжёлое лезвие поблескивало в рассеянном свете.

Олень продолжал щипать траву, не подозревая об опасности. Искры между его рогами вспыхивали все чаще, словно предчувствуя что-то неладное. Я прицелился, учитывая расстояние и легкий боковой ветер, затем резко распрямился и метнул алебарду гранёным наконечником на «пятке» древка вперёд.

Гуаньдао взвизгнула в воздухе, стремительно приближаясь к цели. Но в последний миг олень словно растворился в воздухе. Алебарда прошла сквозь пустоту и глухо воткнулась в землю за несколько шагов от того места, где он стоял.

Зверь материализовался в двух десятках шагов слева от меня, его глаза горели теперь гневом и настороженностью. Между рогами собрался сгусток электричества, и в следующий миг ослепительная молния ударила в мою сторону.

Я едва успел выхватить дадао и поднять его перед собой. Разряд ударил в широкое лезвие меча, заставив металл зазвенеть, а мои руки онеметь от электрического удара. Но клинок выдержал.

Кажется, я ошибся с оценкой силы зверя. Видимо, он как-то умел скрывать свою ауру, потому как применение подобной магии говорило о том, что мне встретилось духовное животное как минимум второй Ступени Силы.

Отбив магическую атаку я разогнал внутреннюю энергию, ускоряя движения. Мир словно замедлился вокруг меня. Инстинктивно сосредоточил силу в ладони. Земля рядом с моими ногами вздыбилась, и десяток острых каменных осколков взмыл в воздух, повинуясь моей воле. Резким жестом я направил их в морду зверя. Техника, которую Бин Жоу часто использовал для отвлечение внимания противника носила поэтическое название Каменный Шквал, но при этом была крайне эффективной, даже в моих руках.

Олень попытался снова исчезнуть, но был слишком ошеломлён внезапной магической атакой. Несколько острых камней врезались ему в морду и глаза, оставляя кровавые борозды. Он споткнулся, на миг потеряв равновесие.

Этого мига хватило. Рывком преодолев расстояние между нами, я занёс дадао и одним мощным движением рассёк шею духовного зверя. Горячая кровь брызнула на землю, а между рогами погасли последние искры.

Олень рухнул на бок, его дыхание становилось всё более прерывистым. Сердце ещё билось, я чувствовал это, положив ладонь на грудную клетку. Духовные звери умирают медленно, цепляясь за жизнь, но всё равно, для правильного извлечения печени времени у меня было не так много.

Выхватив обломок ножа, быстро, но аккуратно вспорол брюхо оленя и добрался до печени. Тёмно-красный орган был ещё тёплым и пульсировал в такт слабеющему сердцебиению зверя. Воспоминания Бин Жоу всплыли сами собой. Я без колебаний впился зубами в сырую плоть.

Вкус был удивительным: одновременно металлический и сладковатый, наполненный какой-то первобытной силой. Каждый кусок словно растекался по телу живительным огнем, а моя внутренняя энергия отзывалась на это питание мощными волнами. Я чувствовал, как крепнут мышцы, как обостряются чувства, как что-то глубинное во мне пробуждается и растёт.

Жадно глотая куски упругой плоти, я ощущал, как по всему телу разливается волна жара. Каждая клетка трепетала и пела, впитывая энергию, которая мощнее любого эликсира. Когда последний кусок печени исчез, сердце зверя, наконец, остановилось.

Сила, полученная от печени духовного зверя, бурлила во мне, требуя осмысления и контроля. Я чувствовал, как новая энергия пульсирует в каждой клетке, но понимал: без должной медитации и переработки эта мощь может обернуться против меня самого. Мне нужно было найти безопасное место для отдыха.

Взгляд упал на окровавленную тушу оленя. Запах крови и свежего мяса уже начинал распространяться по округе, и я знал — вскоре сюда потянутся хищники. Обычных зверей я не боялся, но в этих землях водились и куда более опасные создания, для которых плоть духовного зверя была настоящим деликатесом. Так что лучше не рисковать.

Мысли сами собой обратились к тому месту, где я пытался сорвать духовную траву у подножия древнего кедра. Там было тихо, уединённо, а мощные корни дерева создавали естественное укрытие. Но что-то внутри меня — то ли инстинкт, то ли опыт Бин Жоу — настойчиво подсказывало: нести туда свежеубитую добычу было бы ошибкой. То место хранило свои тайны, и осквернять его кровью было неразумно.

Приняв решение, выхватив нож, аккуратно отрезал несколько крупных ломтей мяса с самых нежных частей туши — вырезка с бедра, мякоть с лопатки. Этого хватит на несколько дней пути. Завернув мясо в широкие листья и мягкую траву, я крепко связал свёрток жилами от туши.

Остатки оленя оставил хищникам. Пусть природа сама распорядится своими дарами.

С мясным свёртком в руках я направился в обратную сторон к знакомому кедру. Могучее дерево встретило меня всё тем же спокойствием, вот только духовной травы больше не было видно. Не доходя до границы кроны лесного гиганта несколько метров, я осмотрелся, нашёл толстую ветку метрах в двадцати и аккуратно подвесил провизию, завязав свёрток так, чтобы он не касался земли. Затем вернулся к кедру и устроился между его мощными корнями. Древесина была тёплой на ощупь, словно дерево хранило в себе солнечное тепло.

Чувствуя приятную расслабленность во всём теле, которая во многом была следствием поглощения печени духовного зверя, я улёгся поудобнее и, ощущая, как накатывает сонливость, пожелал:

«Хочу увидеть сон о прошлом Бин Жоу».

Разумеется, я рассчитывал снова оказаться на одной из тренировок, но, видимо, так как не конкретизировал желание, приснилось мне совсем иное.

Да, я снова оказался в теле молодого голема. В этом сне он был ещё младше, чем во время видения о бойне на манеже. Ненамного — примерно на полгода или на год.

Бин Жоу шёл по усыпанной жёлтым песком тропинке, пролегавшей по дну ущелья рядом с полноводным ручьём, закованным в камень. Вокруг юноши справа и слева на расстоянии всего в сотню метров поднимались древние скалы, уходя ввысь почти на полкилометра. Их поверхность была неровной, словно сама природа с неведомым терпением создавала гигантские ступени-террасы, где камень обнажался широкими пластами, будто страницы книги, которую могли читать лишь боги.

И всё же главное не в этом. Дно ущелья и каменные террасы утопали в зелени, которую невозможно было ожидать в сердце безжизненной пустыни. Здесь, в узкой расщелине старых гор, бьющий из глубин родник рождал поток влаги, питавший растения, неведомым образом прижившиеся в этом каменном убежище. И это было похоже на чудо: словно кусок тропического леса, целый фрагмент чуждого климата и биосферы, был вырван и перенесён сюда, в самый центр песков.

Пышные кроны деревьев, высоких, как башни, и раскидистых, словно пытающихся заслонить небо, колыхались над ручьём. Лианы сплетались в сети и свисали тяжёлыми плетями, касаясь поверхности воды. Огромные папоротники раскрывали листья, соперничая с кустами, густо усеянными алыми и жёлтыми цветами. Где-то меж камней блестели мхи и тёмные грибы, предпочитавшие тень. Повсюду жужжали насекомые — пёстрые, яркие, невиданные прежде, — их крылья переливались, отражая солнечный свет. В воздухе стоял густой аромат: влажный, тягучий, наполненный запахами нектара, смолы и цветов.

И всё это буйство жизни существовало в окружении мёртвого мира. За пределами ущелья тянулась пустыня — бескрайняя, выжженная, лишённая даже намёка на влагу. Там царил ветер, несущий песок, там солнце выжигало всё живое, и каждый день означал борьбу за глоток воды. Но стоило сделать шаг внутрь ущелья, и словно оказывался в ином измерении, где жизнь не просто существовала, но била ключом, бушевала, переполняя пространство до предела. Контраст был настолько разителен, что создавал ощущение мистической изоляции, будто это место выпало из законов природы и продолжало жить по каким-то собственным тайным правилам.

Особенно впечатляли скалы. На их уступах тоже хватало зелени: кое-где из камня, цепляясь корнями за трещины, пробивались деревья, и их кроны образовывали висячие сады, касающиеся нижних террас. Казалось, сама каменная плоть гор превратилась в почву для растений. Иногда с высоты падали тонкие нити водопадов. Не постоянные, а словно рождаемые утренними испарениями, и они таяли в воздухе, не долетая до земли. Эти серебристые струи только усиливали впечатление, что ущелье не принадлежало суровой пустыне, а было врезано в неё, как вызов, как издевательская насмешка над безжалостностью внешнего мира.

В этом живом хаосе царил особый порядок. Я заметил птиц, крупных и мелких, разноцветных, как драгоценные камни. Некоторые кричали так звонко, что их крик отдавался в скалах, другие мелькали молниями меж ветвей, блестя металлическим отливом перьев. В лианах копошились существа, которых я не смог сразу распознать: то ли обезьяны, то ли неведомые зверьки. Но они двигались с ловкостью, присущей лишь обитателям тропических лесов.

Я понимал, что нахожусь в самом сердце тайны. Чистый родник из малого магического Источника Воды, пробившийся наружу, сделал это место крепостью жизни в центре царства смерти. И именно здесь, среди этого зелёного оазиса, скрывалась твердыня старца, создателя мясных големов. Его природная крепость, окружённая со всех сторон пустыней, простиравшейся на многодневные переходы во все стороны. Место, где сама природа будто склонилась перед волей алхимика, подарив ему не только укрытие, но и символ власти — владение над изолированным кусочком живого мира, отрезанного от всего остального.

Ещё удивительнее было то, что всё это буйство жизни, способное прокормить небольшой город, служило укрытием лишь для нескольких десятков людей. Людей, каждый из которых работал на великого мастера Алхимии и принёс ему клятву верности, которую невозможно было нарушить, не поплатившись за это собственной душой.

Бин Жоу шагал по тропе, глядя прямо перед собой. К этому времени разум голема ещё оставался частично жив, но самосознания у юноши почти не сохранилось, как и любопытства. На все окружающие красоты он не обращал ни малейшего внимания. А вот я впитывал каждую деталь, словно сухая губка влагу. Да, во время своего заточения я уже видел это ущелье, но в моей памяти оно выглядело немного иначе — не таким живым, словно через несколько лет после этого сна живительный родник частично утратил силу.

Пройдя по резному деревянному мостику через ручей, юный голем вышел на более открытое пространство, частично расчищенное людскими руками от буйства природы. Справа от тропы располагалась круглая площадка, на которой ближе к вечеру наставники должны были тренировать других мясных солдат. А слева выложенная ровным камнем, отшлифованным магией, раскинулась площадка для медитаций.

В этом сне ассоциативная память Бин Жоу открывалась мне куда яснее. И стоило голему лишь мельком взглянуть на площадку для тренировок, как я «вспомнил», что в ущелье находились ещё девятнадцать мясных големов. Точнее, заготовок для них — детей и подростков, возрастом от трёх до пятнадцати лет. Их держали здесь не как личностей, а как сырьё, материал, из которого предстояло вылепить оружие. Четверо из этих «заготовок» были особенно похожи на Бин Жоу: такая же бледная кожа, широко распахнутые глаза, телосложение заметно мощнее сверстников.

Когда мой разум оказался в этом мире, из всех «заготовок» оставалось в живых всего семь. Остальные не выдержали изнуряющих тренировок, сломались под тяжестью испытаний или, что было вероятнее всего, сгорели физически, не сумев вынести алхимии, что вливалась в их тела. Они исчезли бесследно, словно и не существовали, оставив после себя лишь туманное воспоминание и пустые койки. А на их место уже привели женщин на последних сроках беременности. Женщин, которые пребывали в странной прострации, видимо, были опоены какими-то зельями.

Это сравнение между недавним прошлым и нынешним временем наводили на мысли о том, что технология «выращивания» мясных големов ещё не была доведена до совершенства. Большинство детей отсекались задолго до того, как достигали силы, ради которой их растили, и каждый выживший был, скорее, исключением, чем правилом. Вся система напоминала жестокий жребий, где на десять жизней выпадала одна судьба — стать завершённым големом, а все остальные гасли в тишине. И не знаю, кому на самом деле повезло больше.

А если принять во внимание, что за всё время моих странствий с караваном я так и не встретил никого, похожего на Бин Жоу, то вывод напрашивался сам собой: технология создания подобных существ оставалась уникальным секретом старца-алхимика, затворника этого ущелья. Его скрытая лаборатория в сердце пустыни не просто порождала оружие — она перемалывала жизни, создавая из десятков жертв лишь горстку выживших. И хотя пока это оставалось только предположением, сам масштаб всего происходящего здесь ужаса заставлял воспринимать его, как почти несомненную истину.

Следуя ранее полученному приказу, Бин Жоу свернул с основной тропы, подошёл к высеченной в скале лестнице и поднялся на одну террасу выше. Там его встретил закутанный с головы до пят в чёрное один из немых помощников старца-алхимика.

Следуя за помощником, юный голем прошёл через целую анфиладу пещер, облагороженных человеческими руками и магией. Он миновал знакомые ему залы и углубился в такие глубины, о которых память Бин Жоу молчала. Было очевидно: юный голем впервые оказался допущен в столь тщательно скрытые под толщей горных пород залы.

Около массивной, в два человеческих роста, обитой бронзой двери помощник жестом велел юноше ждать. Ожидание затянулось почти на четверть часа, после чего дверь отворилась сама, словно приглашая пройти внутрь. Помощник остался на месте и лишь движением руки приказал юному голему идти дальше.

Длинный коридор, высеченный в скале, выглядел так, будто сошёл с экрана фильмов о поисках древних сокровищ. Резные плиты на полу образовывали какой-то незнакомый узор. Я также заметил, что в стенах коридора то тут, то там зияли тёмные провалы, напоминавшие бойницы. Всё это производило впечатление линии обороны перед чем-то особенно важным. Казалось, стоило лишь подать команду или дёрнуть скрытый рычаг, и коридор превратился бы в смертельную ловушку для любого, кто осмелился проникнуть сюда вопреки воле хозяина. Коридор закончился ещё одной дверью, на этот раз стальной, которая не распахивалась, как обычно, а поднималась под потолок в специально вырезанную нишу. Опустись такая створка толщиной не меньше, чем лобовая броня танка, и без тарана или весьма специфической магии её было бы не сдвинуть. Дверь поднялась совершенно бесшумно и Бин Жоу шагнул дальше.

За дверью открылось помещение приличных размеров, не менее шестидесяти квадратных метров. Вдоль стен тянулись массивные стеллажи, уставленные десятками стеклянных сосудов, глиняных банок и железных склянок. Здесь соседствовали аккуратно подвязанные пучки сушёных трав и кореньев, странные органы в прозрачных банках с мутной жидкостью, порошки самых разных оттенков и консистенций, а также кристаллы, заключённые в металлические оправы. Некоторые из сосудов излучали мягкое свечение, словно заключённая внутри алхимия ещё дышала, готовая вырваться наружу. Воздух был густ, с ароматами. Горько-пряный запах трав перемешивался с удушливым амбре химии и металлической остротой крови.

В центре помещения возвышались два каменных стола, массивные, будто выросшие прямо из скал. Их поверхность была исчерчена рунами и вязью магических формул, уходящих вглубь камня, словно врезанных не резцом, а самой магией. По размерам столы напоминали операционные, и от этих столов веяло холодом настолько явственным, что кожа юного голема покрылась мурашками. Между этими столами всего один шаг расстояния.

На правом от юного голема столе лежало изуродованное тело. Настоящий обрубок человека. У него не было ног и левой руки, а вместо правой оставалась лишь культя, отрубленная чуть ниже локтя. Все раны зажили очень давно, быть может, много лет назад, и грубые рубцы давно стали частью его плоти.

Но, что можно было сказать безошибочно, когда-то этот калека был могучим воином. Широкая грудная клетка, крепкие, будто высеченные из камня, плечи и мощные остатки мускулатуры говорили о том, что он не уступал по комплекции уже взрослому Бин Жоу, а в лучшие годы наверняка даже превосходил его. Видно было, что тело словно создано для битвы, для сражений, где сталь встречает сталь, и лишь сила решает, кто выживет.

Теперь же он исхудал, кожа натянулась на костях, а дыхание поддерживалось лишь странными магическими механизмами, конструкциями, соединявшими его тело с каменным столом. Их назначение я мог лишь угадывать, но одно было ясно: именно эти рукотворные устройства удерживали остатки жизни в человеке, который давно должен был покинуть этот мир.

Юный голем застыл у входа, не обращая никакого внимания на пребывавшее без сознания тело, а вот я всматривался в него с нарастающим интересом. Было в этих чертах что-то отдалённо знакомое, тревожно близкое. Разлёт скул, характерная линия подбородка, высокий лоб — всё это отзывалось эхом в моей памяти.

Лежащий на столе, несомненно, принадлежал к расе северных варваров, как и Бин Жоу. Но помимо этого я невольно отметил значительное сходство черт лица калеки с тем лицом, которое уже четыре месяца видел каждый раз, когда мясной голем умывался.

Родственник?

«Биологический отец», — подсказала мне интуиция астрального мага.

И чем дольше я всматривался, тем правдоподобнее казалась эта догадка.

Между столами у изголовья калеки стояла знакомая фигура. Фигура, пугающая меня до дрожи. А вот юный голем смотрел на неё с полным равнодушием.

Великий алхимик, мастер Тёмных Искусств, старец Пустынных Гор, как называли его в племенах пустыни.

Его лицо, как обычно, скрывала искусно сделанная бронзовая маска. Одет же алхимик был вовсе не по местной пустынной моде. Скорее, его облачение напоминало парадные наряды высших сановников Небесной Империи. Тёмно-синий шёлковый халат ниспадал тяжёлыми складками, словно кусок ночного неба, спустившийся на землю. Широкие рукава были расшиты серебром, древние символы и стилизованные облака переплетались в сложном узоре, говорящем о глубинной мудрости. Поверх основного одеяния лежал церемониальный плащ из чёрного бархата, по которому золотыми нитями ползли пятикоготные драконы — знак высочайшего имперского благоволения. Каждый изгиб их тел был выткан с такой точностью, что казалось, мифические твари вот-вот оживут и взмоют в небеса. Широкий пояс из тёмной яшмы стягивал его талию, а на голове покоился изящный головной убор, украшенный нефритом, знак того, что он не простой человек, а один из узкой касты учёных мудрецов. Даже туфли с загнутыми носками были сшиты из драгоценной кожи и украшены тонкой работой мастеров.

Весь его облик говорил о принадлежности к древней и могущественной цивилизации, чья утончённость и власть когда-то давно простирались далеко за пределы этих забытых земель. Это были не просто одежды, а символы статуса, сотканные из шелка и тайн, скрывающие истинную природу их владельца не хуже любой маски.

Рука, облачённая в искусно сделанную кожаную перчатку, повелительно указала на пустой каменный стол.

— Сними одежды и ложись, — прозвучал из-под маски сухой безжизненный голос, который куда больше подошёл бы личу, чем живому алхимику.

Юный голем послушно шагнул вперёд, разделся и лёг на пустующий стол. Холод, исходящий от его каменной поверхности, мгновенно сковал мышцы. Но Бин Жоу даже не обратил на это внимания, он выполнил приказ, и больше его ничего не волновало.

А вот я почувствовал, как мой разум начинает мутиться, словно погружаясь в какой-то вязкий туман. Это чувство значительно усилилось после того, как Старец Пустынных Гор открыл какой-то флакон и начал сыпать на лицо юного голема чёрный очень мелкий порошок, который с каждым вздохом проникал в ноздри.

Пару раз вдохнув этот алхимический состав, я словно оказался под наркозом. Сознание пошло рябью, сон утратил чёткость, и моё «я» начало падать в какую-то тёмную бездну. Только вот на дне этой бездны меня ждало не пробуждение, а новый сон.

В нём Бин Жоу сидел у знакомого мне костра. Знакомого потому, что именно у него я впервые осознал себя в этом мире. Всё было в точности так, как я запомнил.

За одним исключением…

Тот неизвестный, который, судя по всему, и вселил мою душу в тело мясного голема, прежде чем встать и раствориться в бескрайней пустыне, сказал одну фразу.

Уверен, он произнёс её и в реальности, только я тогда, поглощённый тем, что со мной происходит, и почему я вообще оказался в столь странном месте, не понял слов. Возможно, услышал, но не осознал. А вот теперь, в этом сне, их звучание донеслось до меня отчётливо:

— Сохрани моё наследие…