Простые решения. Свиток первый

Глава 7

Мой урок, моя тренировка продолжалась до самого заката. К ее финалу внутри меня даже зародилось странное, почти нелепое чувство — лёгкая жалость к лесному монстру. Совсем крошечная искорка жалости. От былого обилия гибких ветвей остались лишь жалкие ошмётки, раскиданные по поляне. Со ствола медленно сочилась вязкая тёмно-зелёная жижа, источающая запах гнили и сырой древесины. И только корни хищной ивы, чья крепость превосходила даже гранит, так и остались нетронутыми. Ни одна моя атака не нанесла им существенного ущерба.

В последние четыре подхода чудовищное дерево, казалось, окончательно «выдохлось». Его аура заметно потускнела, от былой мощи остались лишь слабые отголоски, а ментальные приказы ощущались, как едва слышный шёпот. Шёпот по-прежнему яростный, гневный, полный ненависти, но уже не всепоглощающий, а скорее, раздражённый и бессильный.

Хотелось завершить урок по-настоящему достойно — уничтожить эту тварь, которая, пусть и поневоле, стала для меня первым учителем астральной магии. Временно, случайно, против своей воли, но всё же учителем. Однако, увы, моих сил и умений пока было недостаточно для подобного подвига.

Мысленно плюнул в сторону «ивы» и с удивлением заметил, как обрубки ветвей дерева-монстра, словно испуганно, дёрнулись в сторону, будто стараясь уклониться от невидимого удара. Ничего себе! Это что же, я теперь и так умею? Повторил эксперимент ещё несколько раз, стараясь вложить в мысленный плевок ту же насмешливую интонацию, но подобного эффекта больше не достиг. Возможно, мне показалось и в первый раз? Или же виновата усталость чудовища, истощённого за день?

Хотелось остаться на поляне и продолжить урок астральной магии, отрабатывая новые, пока ещё не до конца понятные приёмы, но солнце неумолимо клонилось к горизонту. Сумрак между стволами густел, и я прекрасно понимал: ночь в этом лесу — это нечто иное, чем день. С приходом тьмы просыпаются твари, которым даже цзянши и хищная ива покажутся безобидной детской страшилкой. И потому надо было искать хоть какое-то укрытие.

Покинув проклятую «классную комнату» с деревом-монстром, направился на поиски убежища. Повезло — почти на самом закате удалось отыскать скальный выступ, который, словно огромный каменный палец, поднимался из земли на десяток метров. На его вершине имелась относительно ровная площадка, достаточно широкая, чтобы устроить лежанку.

Прежде чем забраться наверх, тщательно осмотрел всё вокруг: и саму скалу, и подступы к ней. Вглядывался в тени, прислушивался к шуму леса, проверял землю на наличие следов и магических эманаций. Лишь убедившись в полной безопасности, начал карабкаться вверх по отвесной стене, цепляясь пальцами и ногами за трещины.

Лесные великаны, окружавшие выступ, поднимались так высоко, что даже десятиметровая скала казалась ничтожным камушком у подножия исполина. Но именно это было мне на руку: укрытие останется незаметным для чужих глаз, пока враг не подойдёт вплотную не более чем шагов на тридцать.

На вершине, нагретой за день солнечными лучами, я устроился как мог удобнее, достал из сумки еду и быстро перекусил. Жевал машинально, не чувствуя вкуса, лишь давая телу необходимое топливо.

Моё новое тело, несмотря на целый день, проведённый в яростной схватке с хищной ивой, оставалось полным сил. Алхимия и тренировки Бин Жоу делали мышцы выносливыми, но разум требовал отдыха. Мысли ворочались всё медленнее, словно тугие жернова, залипавшие на каждом обороте.

Перед тем как уснуть, я обхватил ладонями древко гуаньдао, позволив его тяжести вернуть ощущение устойчивости и какого-то странного спокойствия.

Вокруг скалы сгущалась тьма, с каждым мгновением лес становился всё тише, и в этой тишине рождалось тревожное ощущение, будто ночь прислушивается ко мне.

И всё же я приказал самому себе твёрдо, без тени сомнений:

«Хочу увидеть сон о прошлом Бин Жоу! О тренировках голема.»

В этот раз сон пришёл рывком. «Я» ощутил себя стоящим в центре просторного глинобитного манежа под открытым небом. Высокие стены, уходящие в багровеющее от заката небо. Под ногами была каменистая утоптанная земля, местами пропитанная кровью до цвета ржавчины. В руках во многом знакомое уже мне лично оружие. Длинная тяжёлая алебарда с широким изогнутым лезвием, холодным и отполированным до зеркального блеска. Её древко, тёмное и маслянистое на ощупь, идеально ложилось в ладонь, словно продолжение руки. Гуаньдао. Более лёгкое чем у меня сейчас, но такое же по форме и длине, оно ощущалось, как что-то очень родное и близкое. Словно было самым близким другом.

С прошлого сна тело Бин Жоу сильно изменилось. Оно уже не было таким щуплым, мелким и хрупким. Рост выше, мускулы окрепли, правда, в них ещё не ощущалось мощи взрослого голема. Подросток лет двенадцати, но сложенный на все шестнадцать: широкие плечи, прорисованный пресс, жилистые руки. И всё же он ещё не полностью вошёл в силу. В нём ощущалась угловатость, неловкость, которую предстояло выбить тысячами тренировок.

И снова я чувствовал всё: напряжение в трапециях от веса оружия, лёгкую дрожь в ещё не до конца сформированных мышцах пресса, сухость во рту. Но страха не было — ни единой капли. Только ожидание команды. А также полная пустота в голове Бин Жоу.

Тень Наставника упала на землю передо мной. Старый выродок совершенно не изменился: всё тот же серый балахон, скрывающий лицо, те же узловатые, полностью покрытые шрамами руки. Только теперь в них не было знакомого хлыста, вместо него он держал плётку с металлическим наконечником на конце. Наставник молча обвёл взглядом манеж, и его безмолвие было страшнее любых криков.

С противоположной стороны в манеж втолкнули пятерых человек. В грязных, рваных холщовых робах, с ногами в тяжёлых оковах и руками, грубо стянутыми за спинами. Это были не воины, не солдаты. Бывшие крестьяне с потрескавшейся от труда кожей, оборванные ремесленники, измождённые бедняки и, возможно, вчерашние разбойники, которых судьба швырнула сюда ради забавы Наставника. Их лица были искажены уродливой смесью животного ужаса и жалкой бесплодной надежды. Глаза метались кругами — сперва на голема, потом на Наставника, потом на железные ворота, что вели к свободе, и снова обратно, по кругу, как у крыс, загнанных в угол. В этих взглядах смешивалась ярость и отчаяние, ненависть и мольба. Их губы дрожали, словно они хотели выть, но боялись издать хоть звук.

Наставник наконец заговорил. Его голос был низким, скрипучим, как скрежет камня по камню. Он обращался не ко мне, а к ним.

— Убейте его, — он едва заметным движением плётки указал на меня, — и вы свободны. Ваши долги будут прощены. Ваши семьи не тронуты. Бегите, куда хотите.

Слова падали, как камни в колодец, и каждый из пленников дёрнулся, услышав их. В их глазах вспыхнуло нечто дикое, болезненное — не вера, нет, а обречённая жадность того, кому кидают кость с барского стола.

Затем Наставник повернулся ко мне. Его капюшон был похож на бездну, чёрный провал, обращённый прямо в мою душу.

— Основная стойка. Только уклонение. Ни одного контратакующего движения.

Тело само приняло верное положение. «Незыблемая Гора», но уже с гуаньдао: древко у плеча, лезвие направлено вверх, прямо в темнеющее небо. Мышцы ног напряглись, готовые к толчку. Мыслей не было. Только тихий гул ожидания.

Наставник свистнул плёткой. Оковы упали со стоящих напротив меня людей, и веревки соскользнули с их рук. Это был сигнал и для меня, и для моих противников. Сигнал, прозвучавший, словно приговор.

Пятеро рабов, подстёгнутые инстинктом самосохранения и сладким словом «свобода», с диким рёвом бросились вперёд. Они не были воинами, но даже крыса, загнанная в угол, кусается.

Первый, самый крупный, на полголовы выше двенадцатилетнего Бин Жоу, рванул прямо на меня, надеясь банально навалиться и повалить на землю своим весом. Тело голема среагировало без моего участия: небольшой шаг в сторону, скольжение, подобное «Падающему Листу». Массивное тело первого нападавшего пронеслось мимо, и он с глухим стуком рухнул на утоптанную землю.

Второй и третий налетели одновременно. Один метил пнуть в колено, другой — ударить головой в живот, сбивая с ног. Мне, стороннему наблюдателю, показалось, что этих людей перед тем, как выпустить на манеж, немного потренировали и даже напоили какой-то алхимией. Но даже с учётом этого, для голема они были слишком медленными.

«Мой» корпус плавно качнулся назад, уводя живот от удара, колено согнулось и сместилось буквально на четверть шага — ровно настолько, чтобы чужой тяжёлый башмак на деревянной подошве просвистел мимо. Движения голема были экономными и до пугающего точными. Ни малейшего лишнего усилия, только идеальное исполнение. Я лишь наблюдал, чувствуя, как мышцы Бин Жоу растягиваются и сокращаются с потрясающей эффективностью. Гуаньдао даже не дрогнуло, продолжая недвижимо покоиться на плече.

Четвёртый в отчаянии попытался плюнуть мне в лицо — жалкая попытка отвлечь. «Моя» голова чуть качнулась в сторону, и мерзкая тягучая смесь слюны с грязью пролетела мимо виска, не оставив и следа.

Пятый, самый жалкий, так и остался стоять на месте. Он просто плакал, не решаясь даже сделать шаг. Его рыдания звучали особенно громко в тягучей тишине манежа, и от этого становились ещё безысходнее.

Наставник безмолвно наблюдал. Его плётка лежала в ладонях неподвижно — знак того, что пока голем действовал идеально, не допустив ни малейшей ошибки. А я же, наблюдая, старался впитать в себя малейшие нюансы движений Бин Жоу.

Рабы, приободрённые тем, что голем не атакует, стали смелее. Их движения приобрели ярость и отчаянную дерзость, они пытались обойти меня с разных сторон, обрушив атаки с нескольких направлений сразу. Даже пробовали координировать свои выпады хриплыми, срывающимися криками.

Но тело Бин Жоу работало как совершенный механизм. Уклонения, резкие сдвиги, изгибы, немыслимые для обычного человека. Он был водой, постоянно утекающей между пальцев, дождём, который невозможно поймать. Рабы, промахнувшись в очередной атаке, уже не просто падали — они с глухими ударами натыкались друг на друга, сталкивались локтями, коленями, а иногда и лбами. Валились на утоптанную землю, подобно кеглям, но каждый раз, стоная, находили в себе силы подняться и вновь броситься вперёд. Их дыхание стало рваным и хриплым, а в глазах злобу и жажду свободы постепенно вытесняло отчаяние. Всё это время гуаньдао в руках голема безучастно и равнодушно смотрел в небо, словно холодный свидетель.

Новая серия атак, и ещё двое рабов начали скулить, уже окончательно осознавая, что обречены.

И тогда плётка Наставника свистнула снова. Он повернулся к голему, и его губы произнесли почти беззвучно:

— Хватит. Заканчивай. Можешь не сдерживаться.

Тело замерло на мгновение, словно ему требовалось время на осознание нового приказа и перезагрузку внутренней программы. Едва заметная заминка — и из оборонительной стойки Бин Жоу перешёл в низкую агрессивную позицию «Змея, готовящаяся к прыжку». Гуаньдао дрогнуло в руке, и его широкое лезвие плавно начертило в воздухе полукруг.

Трое самых агрессивных рабов, снова поднявшихся на ноги, поняли, что что-то изменилось. Они не слышали приказа Наставника, но не могли не заметить перемены: тихий ускользающий мальчик исчез. Теперь перед ними стояло уже нечто иное — хищное, равнодушное, опасное. Рабы испуганно переглянулись, попятились, но было уже поздно.

Первый выпад алебарды был стремительным и точным. Удар не лезвием — пятка гуаньдао с коротким хлёстким движением врезалась в солнечное сплетение самого крупного из них. Тот сложился пополам с влажным хриплым звуком, похожим на лопнувший мех, и рухнул, теряя сознание от боли и разрыва внутренних органов. После таких ударов не выживают.

Я, а точнее мой разум, осознающий всё происходящее в полной мере, попытался остановить голема. Но безрезультатно. Бин Жоу в этом сне, кажется, не слышал моих команд. А может, приказы Наставника были для него куда более весомым приоритетом?

Второй раб, оказавшийся на пути голема, с яростным рёвом бросился вперёд, размахивая окровавленными кулаками. Тело Бин Жоу сгруппировалось, провернулось в пол-оборота, и пятка правой ноги с разворота со всей силой ударила рабу в висок. Череп невольника хрустнул, как скорлупа пересохшего ореха. Несчастный упал беззвучно, сложившись на земле, словно сломанная детская игрушка.

Третий раб замер, увидев всё это. Его глаза округлились, и в них мелькнуло полное, окончательное понимание того, что сейчас его жизнь закончится. Несчастный, чья вина, скорее всего, заключалась лишь в том, что из-за непогоды он не смог собрать хорошего урожая и расплатиться с долгами, обмочился. Мне было противно смотреть на подобную слабость и одновременно жалко этого человека. Но, в отличие от меня, голем не ведал жалости и уж тем более сомнений. Бин Жоу видел перед собой лишь очередную цель.

Алебарда взметнулась вверх и тут же обрушилась вниз. Просто, лаконично и одновременно безупречно. Тело невольника, разрубленное от плеча до паха, развалилось на две неравные части.

Двое оставшихся в живых рабов сжались у стены, обняв друг друга. Они уже осознали, что практически мертвы, но от немедленной расправы их спасло чудо.

Наставник резко кивнул, будто оценивая качество заточки лезвия алебарды. Затем поднял ладонь, останавливая Бин Жоу, и свистнул в маленький костяной свисток.

Ворота манежа с грохотом распахнулись вновь, и на арену вышли ещё десять человек. На этот раз это были не простые рабы. Воины, возможно наёмники или бандиты, уже многое повидавшие и успевшие отнять не одну жизнь. Пусть одеты они были бедно, всё в те же лохмотья, но в руках держали оружие: кривые сабли, топоры, короткие копья. Их лица обветрены, движения размеренные, а в узких глазах легко угадывалась звериная жестокость.

«Пленные разбойники из Южных степей?» — сделал вывод мой разум. Во взглядах этих людей не было страха, только дикая, хищная решимость убить, чтобы выжить.

Наставник произнёс лишь одну фразу, обращаясь к ним и одновременно указывая на Бин Жоу:

— Убьёте его — свобода ваша.

Затем он повернулся ко мне, а точнее, к телу, в котором моё сознание было заперто в этом сне, и отдал новый приказ:

— Поиграй и убей всех.

Наверное, так выглядит преддверие ада. Солнце, почти скрывшееся за горизонтом. Тёмные тучи в небе. Кровавая земля под ногами. И десять обречённых, ещё даже не осознающих своей судьбы. И одно ещё совсем юное чудовище в обличии человека.

Бандиты явно хорошо знали друг друга, скорее всего, были из одной банды. Поэтому атаковали не как нестройная толпа, а с разных сторон, согласованно, словно единый отряд. Первым прилетел топор, описавший смертельную дугу. Голем не стал уклоняться — он шагнул навстречу. Гуаньдао взвыла в воздухе, перехватив рукоять топора у самого основания и с треском сломав её. На этом алебарда не остановилась, её широкое лезвие продолжило неумолимое движение, прочертив в воздухе горизонтальную линию. Голова одного из кочевников отлетела прочь, на миг зависнув в воздухе с выражением крайнего удивления в тускнеющих глазах.

Горячая липкая кровь брызнула «мне» на лицо. Я ощутил её солёный вкус на губах. Да, в этом сне я чувствовал всё: от мимолётного напряжения мышц, холодного ветра, комков грязи под ногами и до тихой вибрации алебарды в руках после очередного убийства.

Тело первого бандита ещё падало на землю, когда всё резко смешалось. Словно обезумевшая от ярости стая павианов, разбойники бросились на «меня». Мир сузился до взмахов стали, криков ярости и хрипов умирающих.

И в этот короткий миг я ощутил, что могу управлять телом голема. Я больше не был наблюдателем. Я сам стал оружием, вынужденным отнимать чужие жизни, чтобы сохранить свою. Моё сознание слилось с рефлексами голема в единый смертоносный поток.

Моё сознание ощущало, как каждый мускул голема включается в работу. Как скрутка корпуса передаёт чудовищную силу в удар гуаньдао, отправляющий в полёт очередное перерубленное тело. Как древко алебарды становится щитом, парируя удар сабли у самого уха — с искрами и скрежетом. Как моя нога подсекает колено ближайшего противника, а широкое лезвие тяжёлого оружия тут же опускается вниз, вынося новый приговор.

Это не было похоже на танец. Скорее, на жатву. Жестокую, кровавую, равнодушную, и при этом кажущуюся обманчиво простой. Я впервые осознал, что нахожусь внутри машины, созданной для убийства, и каждый её жест — не отдельное движение, а часть бесконечного механизма жатвы, только здесь не колосья, а человеческие жизни падали под холодным лезвием.

Движения Бин Жоу, отточенные тысячью ударов хлыста, раскрывались во всей своей ужасающей красоте: «Летящий Журавль» — и алебарда пронзает горло очередного кочевника, рвущегося в атаку; «Поток Воды» — и древко, вращаясь, одним движением выбивает оружие из рук сразу двоих, оставляя их беззащитными против следующего, сметающего их тела удара.

Не слишком аккуратный выпад — и фонтан чужой крови бьёт мне прямо в лицо. Вязкая, горячая жидкость заливает глаза, но тело смахивает её движением плеча, не прерывая круговорота резни. Рукава хлопковой куртки, в которую был облачён Бин Жоу, превратились в кровавые тряпки.

Вместо того чтобы, как рабы, заскулить и оцепенеть, оставшиеся на ногах бандиты вновь бросились в бой. Их стало меньше, но те, кто ещё держался, оказались самыми сильными, свирепыми, опытными. Они шли в атаку, даже видя, что смерть идёт навстречу, — и это делало схватку ещё более безжалостной. На теле Бин Жоу появились первые раны — пока лишь простые отметины. Голем ещё не обрёл той взрослой мощи, к которой я привык, и под моим управлением его тело допускало мелкие неточности.

Неглубокий порез от кинжала на предплечье — его можно было избежать, но я слишком сильно вложился в предыдущий удар, привыкнув к более тяжёлому цельнометаллическому оружию, и гуаньдао немного занесло, чем один из противников немедленно воспользовался. Синяк от удара древком копья в рёбра — моя ошибка, я неверно рассчитал длину рук Бин Жоу, которые в этом сне оказались короче.

Эти отметины лишь подстёгивали меня, ясно показывая: это не игра и не простая тренировка, а кровавая жатва, в которой я — серп, а они — пшеница, что падает под моими ударами. Правда, и серп может сломаться, если совершит ошибку.

Каждый миг, каждый взмах оружия напоминал, что теперь я — часть этого страшного поля, где плоды зреют не к жизни, а к смерти.

Жалости к степным бандитам я не испытывал: за несколько месяцев в этом мире уже насмотрелся на то, что творят подобные им, и теперь их смерть казалась не трагедией, а частью неизбежного урожая, собранного моими руками. Эти снопы заслужили того, чтобы быть срезанными.

Осознавая всё происходящее, я видел, как гаснет свет надежды в глазах этих некогда безжалостных убийц и насильников, привыкших не щадить никого — ни стариков, ни детей. Вначале в их взглядах читалась жестокая злоба и зыбкая надежда на свободу. Потом в них вспыхнула ярость, но очень быстро она сменилась страхом. И, наконец, наступила пустота. Они падали один за другим, и земля манежа становилась скользкой от крови и внутренностей. Это была грязная жатва.

Последний кочевник, молодой парень с длинной косой, отчаянно бросился на меня с криком, занося зазубренную саблю. В его глазах уже не было разума, он сломался и, как мне показалось, даже сам хотел умереть — только бы быстрее.

Моё тело дёрнулось вперёд, но я остановил его усилием воли. Это я сделаю сам, полностью осознавая.

Шаг назад, гуаньдао описывает короткую молниеносную петлю, парирует чужой удар, и лезвие алебарды, не встречая больше сопротивления, плавно входит последнему бандиту под рёбра, разрубая сердце.

«Умри легко», — мысленно шепчу я.

Я понимал, что каждый из бандитов, что вышли на манеж, заслуживал бы и четвертования, но пока не ощущал в себе той жестокости, которой требовал этот мир.

А дальше я смалодушничал. Прекрасно понимая, что будет дальше, отстранился от управления телом, позволив Бин Жоу действовать самостоятельно. Голем размеренно зашагал вперёд, пересек весь манеж, и подошёл к двум рабам, пережившим первую часть «тренировки».

«Убей всех» — таков был приказ наставника.

Алебарда, подобно гигантскому серпу, разрезает воздух и жмущиеся к друг другу скулящие тела.

Наступившая тишина нарушалась лишь потрескиванием факелов и тяжёлым ровным дыханием юного Бин Жоу. Гуаньдао была вся в крови и кусках плоти. Широкий резкий взмах очистил лезвие, и капли чужой жизни алым дождём упали на каменистую землю. Алебарда медленно опустилась вниз, её древко упёрлось в землю, словно корень, и тело замерло.

Голем застыл, как механизм, завершивший работу. «Незыблемая Гора» — прямая спина, пустой взгляд, руки и ноги в идеальном равновесии. Ни мыслей, ни эмоций. Только выполненный приказ.

А моё сознание в это же время ощущало всё. Каждую липкую каплю крови, стекающую по коже. Как ноют мышцы, дрожат от перенапряжения бицепсы. Но голем стоял безупречно — статуя из плоти, крови и стали. Страшный идол, созданный только для того, чтобы выполнять чужие приказы.

Наставник медленно подошёл. Его балахон оставался идеально чистым, на нём не было ни пятнышка, ни следа крови, будто сама смерть не смела к нему прикоснуться. Безжалостный дрессировщик обошёл меня кругом, изучая, словно кузнец готовый проверить новый клинок. Его взгляд скользил по телу: правильность стойки, верность положения ладоней на древке, готовность к следующему удару.

Он остановился передо мной. Молчание тянулось мучительно долго. Затем его узловатая, покрытая шрамами рука поднялась и легла мне на грудь. Ладонь была холодной, почти мёртвой. Она давила, словно пыталась пробраться глубже, к сердцу, вырвать его наружу. Сердце голема билось ровно и мощно, но под этой рукой мне показалось, что оно принадлежит не мне, а ему.

— Приказ выполнен, — произнёс он наконец. Голос хрипел, как шорох камней. — Не идеально… но приемлемо.

И в этих словах я не смог разобрать — было ли там скрытое одобрение или же лишь усталое раздражение тем, что «оружие» ещё несовершенно.

Чужая рука убралась с моей груди. Наставник развернулся и пошёл прочь, растворяясь в сгущающихся сумерках. Но его присутствие оставалось рядом, давило на горло, как камень.

А потом всё оборвалось. Меня выкинуло из сна, словно грубым пинком в пропасть. С тихим приглушенным вскриком я открыл глаза.