Простые решения. Свиток первый

Глава 3

Русло ручья в который-то раз сделало резкий поворот, и, пройдя вперёд ещё метров триста, в просвете между деревьями я разглядел полосу торгового тракта. Надо же — не думал, что нахожусь столь близко к дороге; мне казалось, что до неё намного дальше, но нет — вот она, всего в паре километров к северу.

Как по мне, слишком близко я подошёл к тракту, и желательно сменить направление, но, как назло, ручей, словно издеваясь, снова изогнулся чуть севернее, будто подталкивая меня выйти на дорогу. Нет, так дело не пойдёт! Если продолжу движение по ручью, то вскоре и вовсе выйду на тракт, а это в мои планы точно не входит.

Недолго поразмыслив над тем, что делать дальше, в итоге развернулся в обратную сторону и прошагал по воде три километра, снова погружаясь подальше в лесную чащу. Вскоре нашёл подходящее место: южный берег ручья здесь был каменистый, и если покинуть воду, то на камнях не останется чётких следов, а через пару часов вообще никаких следов.

Единственное, что немного смущало, — каменистая невысокая гряда узкой полосой уходила строго в южном направлении, туда, откуда веяло эманациями Тьмы. Едва ощутимо, слабо, на грани восприятия, но веяло.

Вчера наш караван остановился в небольшом городке, и Бин Жоу невольно услышал на рыночной площади выступление уличного певца. Менестрель воспевал страшную битву, произошедшую когда-то давно, красочно описывая, как лоб в лоб сошлись две великие армии, возглавляемые могучими практиками. И, как это нередко бывает в легендах, ненависть противников достигла такой силы, что обе армии, в конце концов, уничтожили друг друга.

Говорят, с тех пор на месте той великой битвы появился Тёмный источник. А поднятая неудовлетворённой злобой и ненавистью нежить бродит по этим лесам, выискивая живых, чтобы хотя бы на мгновение вновь ощутить тепло жизни. Почувствовать, разумеется, за счёт убийства и поедания плоти.

Скорее всего, те цзянши, что напали на пустынный караван, как раз были подняты тем самым Тёмным источником.

Примерно минуту топтался на месте, сомневаясь в том, что же выбрать. Если просто выйти из воды — оставлю следы. Если пойти дальше по ручью — проходящие по тракту люди могут меня заметить и запомнить. Потому как не запомнить такого, как Бин Жоу, который для местных, словно гора, довольно трудно. И третий вариант — всё же рискнуть и, не оставляя следов, пойти по камням; правда, в этом случае придётся приблизиться к Тёмному источнику, и велик шанс повстречать на своём пути ходячих мертвецов.

В итоге выбрал все же третье: эманации Тьмы были едва ощутимы, но при этом могли скрыть мою ауру, а до самого источника было больше двух дней пути. То есть наткнуться в этой местности на неживую тварь, способную убить мясного голема, это нужно выкинуть на костях судьбы критическую неудачу.

Легко, одним прыжком, выпрыгнув из воды на прибрежные камни, я сразу снял штаны и отжал их, после чего вылил воду из сапог и повесил их на пояс, чтобы хотя бы немного подсушились. Какое-то время решил идти дальше босиком — камни тут гладкие, и если быть внимательным, то ноги останутся целы. Штаны тоже решил пока не надевать, оставшись только в одних трусах до колена: солнце стояло высоко, и брюки должны были быстро высохнуть.

Не успел сделать и пару десятков шагов, как почувствовал чужое внимание. Тут же присел, перехватив гуаньдао в боевую позицию, и начал оглядываться по сторонам. Так и есть, не показалось: спрятавшись за стволом одного из деревьев, за мной внимательно наблюдал небольшой зверёк. Молодой лис. Не простое животное, а, судя по едва ощутимой ауре, духовный зверь, совсем ещё маленький, если сравнить с людскими практиками, он только в начале своего пути силы.

На прошлой стоянке каравана стая похожих лисов попыталась стащить еду у караванщиков, но Бин Жоу их отогнал. Убить этих духовных зверей, не удаляясь от каравана, мясному голему не удалось — слишком шустрые и трусливые. Почувствовав опасность, стая тогда быстро сбежала в лес, а преследовать их главный караванщик не разрешил.

Вот и этот лисёнок, увидев, что его заметили, тут же махнул хвостом и бесшумно, не потревожив ни одной веточки, скрылся в лесной чаще.

Эта встреча немного приободрила и успокоила меня: если столь трусливый духовный зверь спокойно здесь ходит, то, скорее всего, поблизости нет никаких монстров и чудовищ.

Тем не менее о каком-либо расслаблении не могло идти и речи: вокруг лес, в котором неизвестно что водится, на юге — Тёмный Источник и нежить, так что просто идти и любоваться природой — не лучший выбор, если хочешь прожить подольше.

Кстати, о природе. Здесь она была… странной. Даже слово «странная» казалось слишком мягким, чтобы описать то, что видел. На Земле я не припомню ни одного места, где в одном лесу бок о бок росли бы берёзы, ели, дубы, ивы и… пальмы с кипарисами. А здесь они соседствовали так, словно для них это было в порядке вещей. Ствол белой берёзы мог тянуться ввысь, затеняя своей листвой чёрную смолистую крону ели, а рядом распускала гибкие ветви плакучая ива, к которой впритык примыкала корявая пальма с узким пучком листьев на макушке. Всё это выглядело не как плод человеческого садоводства, а словно результат работы безумного художника, вывалившего все краски на холст и решившего, что гармония — понятие лишнее.

Поначалу показалось, что это какая-то прихоть местного климата, но чем дольше шёл, тем сильнее росло ощущение, что этот лес живёт по своим собственным законам, никак не связанным с привычными мне и заученными в школе. Здесь не действовали земные правила распределения растений: нет болотных зон, но стоят стройные, влажные кипарисы; нет песка, но есть пальмы; рядом с мхом, любящим тень, росли травы, которым нужен яркий солнечный свет. Словно этому лесу было наплевать на такие мелочи, как совместимость почвы, освещения, температуры и произрастающих здесь растений.

Большинство деревьев и кустарников, которые мне встречались, выглядели, на первый взгляд, обычными, но только на первый. Чем внимательнее я всматривался, тем чаще замечал странности: то слишком ровный, будто отполированный, ствол; то листья, которые дрожали при полном безветрии; то тень от ветвей, колыхающуюся в сторону, противоположную движению ветра. Иногда попадались и такие растения, от которых исходила едва ощутимая, но всё же ощутимая аура — неуловимое давление, от которого хотелось замедлить шаг и обойти стороной.

К подобным деревьям я старался не приближаться. Бин Жоу знал многое об опасностях пустыни, но почти ничего — об угрозах, скрытых в лесах. Память этого тела могла подсказать, как различить ядовитую песчаную змею или обойти логово пустынного червя, но была почти бесполезна здесь, где даже обыкновенная на вид берёзка могла оказаться древним магическим существом, способным выжать из человека жизненные силы, или жилищем злобного духа.

Звуки в этом лесу тоже были странными. Да, пели птицы и стрекотали насекомые, но всё это звучало как будто приглушённо, словно я слушал не живой лес, а его отдалённое эхо. Иногда сквозь этот фон прорывались одиночные звуки — резкий треск ветки, шорох листвы, лёгкое постукивание, которое могло быть как игрой ветра, так и чьими-то осторожными шагами. Я не видел людей с момента ухода от каравана, и чем дальше углублялся в чащу, тем сильнее ощущал безлюдность этого места. Но это была не пустота, а именно безлюдность — пространство, в котором ты лишний, в котором всё живое словно наблюдает за тобой, даже если ты никого не видишь.

Иногда я замечал странные «просветы» между деревьями — участки, где трава была примята, а стволы стояли так, будто их кто-то специально расставил в полукруг. Память Бин Жоу упрямо молчала, но внутри что-то подсказывало: туда лучше не соваться. В таких местах воздух казался чуть плотнее, как перед грозой, и в нём чувствовался привкус странной, едва уловимой пряности на языке.

Не знал, существуют ли здесь деревья-хищники, а легенд о подобных монстрах местный фольклор хранил во множестве, но в каждом втором стволе, что попадался мне на пути, виделась угроза, возможно, иллюзорная и надуманная, но рисковать и проверять на себе, приближаясь, не хотелось. Я не доверял даже цветам: слишком уж вызывающе они смотрелись в этой глухой тени, слишком ярко сверкали лепестками, словно заманивая. На Земле я мог бы спокойно присесть у поляны с маками, но здесь мысль о том, чтобы сорвать цветок, казалась какой-то опасной и немного пугающей.

И всё это при том, что, по меркам этого мира, данный лес считался «обычным», «спокойным» и относительно безопасным. Слишком уж много в нём было неподвижных «наблюдателей», слишком часто я ловил на себе ощущение взгляда, исходящего то ли от кривого дуба, то ли от густой кроны еловых ветвей.

Мои же земные знания здесь вообще не играли никакой роли: даже обычная берёзка, как например та, которую я только что обогнул по почтительной дуге, могла оказаться магическим растением или служить обиталищем какого-нибудь злобного духа.

Кстати, о духах. Вот от кого мне точно надо держаться подальше, так это от них. Даже всех умений голема может не хватить, чтобы справиться с этими призрачными созданиями. Духам плевать на обычное оружие — они его попросту не ощущают. А та относительно простая магия, что досталась мне в наследство от Бин Жоу, способна отогнать лишь самого слабого духа. Чтобы справиться с подобным противником, надо быть магом астрала. А чтобы овладеть этой школой магии, необходимо достичь четвёртой ступени Возвышения или обладать врождённой предрасположенностью именно к этой магической школе.

Немного успокаивает то, что духи обычно привязаны к одному месту и не могут покинуть определённую область, размер которой зависит от силы призрачного создания. То есть, в теории, вовремя заметив духа, от него можно банально убежать — благо моё новое тело умеет бегать очень быстро. Правда, память Бин Жоу хранит и рассказы о духах, способных свободно перемещаться, но я очень надеюсь, что столь редкие твари мне не попадутся.

Помню, когда впервые осознал, в какой мир занесло мою душу, то долго не мог понять, как людей здесь ещё не уничтожили и не сожрали многочисленные монстры, нежить, духи и прочие твари. Потом я немного разобрался в этом вопросе, но всё равно иногда кажется, что обычному человеку в этом мире отведена роль беззащитной добычи. Практики, конечно, эту безрадостную картину немного скрашивают, но их не так уж и много — особенно практиков высоких ступеней Возвышения, которые действительно могут противостоять даже самым сильным чудовищам. Таких — совсем немного.

Мой изначальный план ввести в заблуждение возможных преследователей, направившись на запад от той поляны, на которой были перебиты караванщики, уже был выполнен. Многокилометровый поход по устью ручья должен был скрыть мои следы. А вот что мне делать дальше и как вообще жить теперь? Этот вопрос я усиленно обдумывал, пока шёл по этому непривычному для меня лесу.

Ещё месяц назад я хотел наложить на себя руки, но сейчас, ощущая, как тело подчиняется моей воле, меня переполняли совсем иные желания. Если отбросить все посторонние мысли и оправдания, то банально хочется жить. Причём жить обязательно свободным и, что очень желательно, не испытывать при этом никаких финансовых проблем.

И вот с желанной свободой у меня были самые большие вопросы. Пройдёт какое-то время, и создатель Бин Жоу поймёт, что с его драгоценным шедевром что-то не так. Вряд ли он догадается, что в тело голема вселился чужой иномировой разум. Скорее всего, подумает, что по какой-то причине Бин Жоу не смог вернуться: ранение, плен — не важно что. Но старец в горах определённо пошлёт своих людей найти голема, снабдив их новым управляющим кулоном.

Однако пустыня довольно далеко от того леса, по которому я сейчас иду. Следовательно, у меня есть какая-то временная фора, которую желательно использовать по максимуму. В идеале — вообще устранить саму возможность того, что это тело будет кем-то заново подчинено. Но вот выполнить эту задачу совсем не просто: для этого мне нужно достигнуть ступени Возжигания Внутреннего Пламени, то есть подняться на две ступени выше, чем сейчас. Причём сделать это за относительно короткое время, пока меня не найдут слуги старца с горы. Но иных вариантов нет. Никаких иных возможностей навсегда избавиться от угрозы управляющего амулета я банально не знаю.

Хорошо, пусть достижение четвёртой ступени Возвышения станет для меня первой осознанной целью в этом мире. Сложно? Не знаю, как это сделать? Но что-нибудь придумаю, если, конечно, не погибну раньше.

Чтобы пойти этим путём, мне нужно по максимуму усложнить задачу по поиску Бин Жоу посланникам старца с горы. Как это сделать? Ну, во-первых, кажется разумным удалиться от пустыни на максимальное расстояние. Империя огромна, и её населяют миллионы разумных, в том числе даже такие же «северные варвары», как и Бин Жоу. Во-вторых, выдать себя за местного, а не за того, кто был воспитан в пустыне или был рождён в ином мире, и по возможности влиться в местную жизнь. С этим сложнее, но я когда-то в школе играл в детском театре — может, те навыки мне чем-то помогут. Сам понимаю, что мысль притянута за уши, но что мне остаётся?

Жизнь отшельника или вечного скитальца? Не знаю, сколько я выдержу подобное. Да и путешествовать одному в этом мире — довольно опасное занятие. Особенно для меня, ведь я не Бин Жоу. Понимаю, как применять навыки, умения и магию, доступную этому телу, но понимаю разумом, что сильно замедляет мои реакции.

Такого одинокого путника, как я, многие монстры скушают и не подавятся, даже те, кто младше меня по рангу. А всё потому, что мои реальные возможности сильно уступают тому, что мог сделать мясной голем. Вот тот действовал сразу, реагировал мгновенно, бил в цель на рефлексах.

Интересно, смогу ли я когда-нибудь так же? Возможно, для этого нужны какие-то тренировки? Например, буду вспоминать комплексы и различные ката из памяти Бин Жоу и постараюсь их повторить? Нет, понятно, что с первого раза ничего не получится. А с десятого? А сотого? А с тысячного?..

Разумеется, погружённый в эти мысли, я не забывал смотреть по сторонам, обходил те участки местности, которые даже призрачно казались опасными, и шарахался от любой тени.

В этот раз я шёл не на запад, а на юго-восток, стараясь держаться близко к фонящему Тьмой южному ветру в надежде, что тот скроет мою ауру.

Не сказать, что моё продвижение было быстрым, особенно если учесть, как я петлял. Нет, не в попытках замести следы, а от одной привидевшейся опасности до другой, столь же, возможно, иллюзорной. Хотя некоторые звери меня самого пугались и быстро сбегали, только увидев.

Возможно, мне повезло, или я, и правда, был очень осторожен, но до самого вечера на меня никто так и не напал, и не попытался сожрать. А когда солнце начало клониться к закату, я начал искать место для ночёвки. Путешествовать по ночному, незнакомому, да ещё и магическому лесу мне совершенно не хотелось.

Заметив стоящий немного в отдалении от других деревьев вековой дуб, я осторожно приблизился к нему. Ствол широкий, в обхвате почти в четыре моих руки, поднимался вверх на добрых двадцать метров, теряясь в густой листве. Сначала я покидал в него палками, прислушиваясь к каждому шороху в кроне. Потом, не торопясь, выпустил в кору короткую вспышку магии, наблюдая, не проснётся ли что-то, что могло прятаться внутри. Лес в такие моменты дышал тишиной, и эта тишина была не успокаивающей, а настороженной.

Затем, для верности, ткнул гуаньдао в ствол, прислушался к глухому отклику древесины и только тогда решился коснуться коры рукой. Она была холодной, шероховатой, с глубокими бороздами, в которых можно было легко просунуть палец.

Прихватив свои нехитрые, но драгоценные пожитки, я начал карабкаться вверх, стараясь держаться ближе к толстой ветке, тянувшейся под углом от ствола. Подъём занял минуты три, но каждая секунда давалась с ощущением, что я выставляю себя на обозрение всему лесу.

На высоте примерно восьми метров я устроился на массивной ветви, такой широкой, что на ней мог бы лечь взрослый человек в полный рост. Расположившись так, чтобы ствол оказался за спиной, я крепко примотал своё тело верёвкой — не для комфорта, а чтобы не сорваться во сне, если что-то заставит меня дёрнуться.

Внизу сгущалась тьма. Лес менялся на глазах — дневные звуки затихали, уступая место тихим, осторожным шорохам, будто сама земля шевелилась. Ветви других деревьев скрипели и стонали, как старые двери, которые едва сдерживают прячущихся за ними монстров. Издалека доносилось то ли уханье, то ли приглушённое рычание. Луна ещё не поднялась, и под кронами царил вязкий полумрак, в котором всё казалось живым или, что ещё хуже, неживым, но при этом двигающимся.

Вытянув ноги, положил рядом гуаньдао и, обхватив древко рукой, закрыл глаза. Верёвка, врезавшаяся в грудь и плечи, неприятно тянула, но это было ничто по сравнению с мыслью, что подо мной бродит всё то, что ночью выходит на охоту.

Мысли о том, что мне нужно привыкнуть к этому телу и сделать его навыки своими, незаметно растянулись, потяжелели… и, словно подхваченные тихим течением, унесли меня в сон. Но это был не тот сон, к которому я привык за долгие четыре месяца плена. Не та тусклая отдушина, где можно на время забыть, что ты заперт в чужой оболочке. Сновидение, накатившее на меня, пришло, словно мутная волна, густая и вязкая, и оказалось каким-то иным — непривычным, слишком осязаемым, слишком реальным.

Первое, что я почувствовал, провалившись в сон, это холод. Не ночной холод пустыни, колючий и резкий, а сырой, пронизывающий до костей. Следом пришли запахи: пыль, застарелый пот, травяные настои и какой-то ещё, ощущавшийся, словно лёгкий привкус металла с характерной кислинкой. Будто в кабинете химии в школе.

Затем «я во сне» открыл глаза. Вернее, их мне открыли.

«Я» стоял на голых каменных плитах огромного зала. Высокие, закопчённые потолки терялись в полумраке. По стенам — стеллажи с оружием, странными инструментами, глиняными кувшинами. Воздух вибрировал от тишины, напряжённой, как тетива лука. И моё тело было совсем другим, точнее — не моим. Намного легче, чем то, к которому я привык. Не такое гибкое и совершенно чуждое.

После стальных тросов мышц голема и твёрдых, как камень, костей это тело казалось детской игрушкой. Голова гудела чужой пустотой, как раковина, в которой застряло эхо моря. Мысли были вязкие, медленные, словно густая патока. А потом пришло озарение: это всё ещё тело голема, вот только во сне ему лет восемь, не больше.

Но в этом странном сне вместо Бин Жоу именно я чувствовал всё происходящее. Ощущения были именно моими, личными, хотя и чувствовались, будто через плотное покрывало: жжение в мышцах от долгого стояния в странной, неестественной стойке, лёгкая дрожь в коленях, сухость во рту. И главное — страх. Страх перед Ним. Страх, в котором не было и намёка на человечность. Глухой, животный, сжимающий горло в тиски. Ужас загнанного в ловушку зверя.

Тень упала на плиты передо мной. Тот, кто «меня» пугал, появился беззвучно, как призрак. Память пронзила вспышка ужаса, которую я едва смог подавить. Человек, чьего имени я попросту не знал. Лишь его функцию — Наставник. Именно так, с большой буквы Н. Жуткое чудовище, которого тело восьмилетнего мальчика боялось до ужаса. Лишённое разума и души — всё равно боялось. Удивительно, но и я ощутил этот страх.

Наставник — высокий, сухой, словно жердь. Его лицо скрыто глубоким капюшоном простого серого балахона. Видны только руки — узловатые, покрытые старыми шрамами, и кончик тонкого гибкого хлыста из чёрной кожи, который он держал в руке, держал уверенно, и этот хлыст ощущался продолжением его воли. Наставник даже не удосужился поприветствовать своего «ученика». Ему это было не нужно. Да и мне, взглядом со стороны, было заметно, что он не видит в Бин Жоу человека, только неразумное животное, которое ходит на двух ногах и которое нужно выдрессировать. Само присутствие этого источника страха рядом било по нервам, будто током.

«Начали». — Вместо слов заговорил хлыст. Короткий резкий щелчок, означающий начало экзекуции, что тут считалась тренировкой.

Мысль пронзила туман в голове мальчика-голема. Не его мысль — моя. Я осознал себя здесь, в этом хрупком, почти сломанном теле, в этом кошмаре-воспоминании. Это был не просто сон. Это была частичка памяти Бин Жоу, выжженная ударами хлыста на его теле и душе. Кровавый срез, оставивший след в его лишённом разума мозгу. А мне в этом сновидении досталась роль не просто зрителя, а невольного участника.

Наставник взмахнул рукой. Простой резкий жест — сейчас он говорил не хлыстом. Пока не хлыстом. Это движение означало: прими базовую стойку.

Тело дёрнулось само собой, послушно выполняя заложенную программу. Ноги сместились чуть шире плеч, ступни развернулись под нужным углом, колени согнулись, спина выпрямилась, руки сжались в кулаки у пояса. Базовая стойка «Незыблемой Горы». Во взрослом теле голем тоже её использовал, когда тренировался согласно заложенному графику. И Бин Жоу принимал её легко и непринуждённо. Тут же, в этом странном сне, она давалась с безумным усилием. Мускулы дрожали от непривычной нагрузки. Баланс был шатким, любой толчок — и тело не выдержит стойку, завалится на бок, упадёт. «Я» чувствовал, как лодыжки едва держат вес, распределённый столь неестественно в этой странной позе, которую, казалось, придумали палачи.

«Неверно». — Тело не понимало слов, но ощущение угрозы было сильнее любых окриков.

И тут же — свист!

Щёлк! Чёрная молния хлыста рассекла воздух и впилась в правое плечо. Не просто боль — взрыв, пробирающий до костей. Огненная игла вонзилась в мышцу, парализуя на миг всю руку. Тело дернулось, стойка распалась. «Я» услышал «свой» сдавленный стон, больше подходящий не ребёнку, а дикому зверю.

«Стойка!» — Кнут снова отдал приказ.

Голос кнута был неким безжалостным абсолютом. Смыслом существования на этой холодной, каменной площадке. Любое невыполнение — боль. Тело замерло, судорожно пытаясь вернуть утраченное положение. Дрожь в мышцах усилилась. Я чувствовал каждое волокно, каждый нерв, кричащий под кожей. Моя взрослая осознанность, запертая в этом детском теле, анализировала: слишком высоко центр тяжести. Вес распределён неравномерно. Пресс не напряжён…

Наставник взмахнул рукой. Начался цикл ежедневных мучений, призванных сделать из хрупкого детского тела ту самую машину для убийства, в которую я попал по прошествии многих лет после этой тренировки.

Комплекс упражнений — не просто последовательность движений. Скорее, это был некий извращённый танец боли и дисциплины, который следовало довести до автоматизма. Плавные переходы из одной низкой стойки в другую — «Летящий Журавль», «Падающий Лист», «Змея, Готовящаяся к Прыжку». Пафосные названия несли за собой глубокий метафорический смысл, но куда важнее было, что они заставляли тело выложиться по полной. Каждое движение должно было быть выверено до миллиметра, каждое напряжение мышц — точным, каждое смещение центра тяжести — мгновенным и безошибочным. Иначе хлыст в руке наставника снова начнёт говорить, и придёт боль. Боль, которую даже в странном сне я чувствовал в полной мере.

И «я» делал. Вернее, тело делало, подчиняясь вбитым инстинктам и страху перед хлыстом. Но теперь… теперь голова Бин Жоу была не пуста, в ней, волей этого сна, находилось моё сознание. Я чувствовал, как связки натягиваются до предела в «Падающем Листе». Как квадрицепс дрожит под нагрузкой в глубоком приседе «Незыблемой Горы». Как пресс каменеет в моменты перехода. Моя взрослая логика, мой холодный ум, отточенный годами офисной работы и месяцами вынужденного наблюдения, а также некоторая «отдалённость» всего происходящего накладывались на эти мучительные движения. Анализировали, запоминали.

Слишком медленный разворот в «Журавле». Инерция не используется. Лишняя трата энергии. Стоило мне это осознать, как я попытался всё исправить, но не успел.

Щёлк! Хлыст бьёт по задней поверхности бедра. Огненная волна боли продирает до внутренностей. Тело дёргается, но не падает. Оно знает, что если не удержишься, то боли будет в два раза больше.

В «Змее» левая рука отстаёт. И опять я не успел.

Щёлк! Хлыст, словно язык какого-то жуткого существа, тут же ударил в предплечье. Онемение сползло к пальцам, чтобы через удар сердца пропасть.

Но с каждым ударом, с каждой исправленной (пусть и через боль) ошибкой приходило понимание того, как делать всё правильно. Я не просто видел движения — я чувствовал их механику. Ощущал её, как беспристрастный наблюдатель, постигая эту науку изнутри. Как напряжение в бёдрах передаётся через скрут корпуса в импульс для удара. Как расслабление плеч в момент блока экономит силы. Как дыхание должно синхронизироваться с движением — вдох на расширении, выдох на сжатии, на усилии. Наставник не объяснял. Он вбивал свои знания в это несчастное тело. Бесконечные повторения, помноженные на беспощадную точность ударов хлыста и постоянную боль. Не тренировка, а дрессировка дикого зверя — вот что происходило в этом зале.

Цикл закончился. «Моё» тело было мокрым от пота и дышало тяжело, натужно, сердце колотилось так, что ток крови ощущался в ушах. Каждая мышца горела. Но стойка стала… лучше. Устойчивее. Намного эффективнее, чем в самом начале. Я это чувствовал. Моя осознанность, сливаясь с мышечной памятью ребёнка, начинала понимать логику этой жестокой эффективности.

Наставник молча указал на стену — туда, где стояли длинные прямые шесты из упругого, тёмного дерева. Каждый из них был чуть больше, чем рост голема, и толщиной с три-четыре пальца. Тело двинулось автоматически, мне не пришлось даже его направлять. Просто взяло ближайший, и он оказался намного тяжелее, чем мне казалось. Раза в четыре тяжелее. Я в прошлой жизни, наверное, даже не смог бы поднять этот шест, а восьмилетний Бин Жоу сделал это просто и как-то обыденно. Одной рукой.

Базовая форма. «Поток Воды». Вновь произнёс кнут.

А дальше началась новая форма ада. Шест ожил в наших с големом руках. Мы, словно слившись в нечто единое и целое, отрабатывали базу, которую можно будет потом использовать хоть в работе с гуаньдао, хоть с дадао. Это единение казалось естественным, как это обычно бывает во снах, когда даже самая безумная отсебятина кажется вполне логичной.

Вращения перед собой, восьмёрки, перехваты из руки в руку, удары по воображаемым точкам в воздухе — низко, высоко, в корпус. «Поток Воды» — основа основ стиля голема. Плавность, непрерывность, использование инерции самого оружия. Шест должен был стать продолжением рук, живым, послушным. И тогда его вес не будет мешать.

Но сейчас шест был врагом. Неуклюжим, непослушным. Наши детские руки не могли удержать равномерный хват. Шест вилял, сбивался с траектории, бил по собственным предплечьям. Инерция была или недостаточной, или избыточной, нарушая равновесие.

«Слабо. Неуклюже. Позор.» — Вновь говорил хлыст.

Щёлк! И он рассёк воздух, чтобы тут же впиться в спину прямо между лопаток. Искра боли, заставившая взвыть внутри. Тело дёрнулось, шест едва не выпал из рук.

«Концентрация! Дыхание!» — Очередной щелчок.

«Я» заставил «нас» дышать глубже. Вдох — через нос, выдох — через сжатые зубы. Сфокусировался на ощущениях: вес шеста, точка баланса, трение дерева о ладони, траектория. Моя взрослая осознанность работала на пределе, анализируя каждую микроошибку.

Начал вращение слишком резко — потерял контроль над инерцией. Надо плавный разгон…

Перехват левой рукой — слишком поздно! Шест уже теряет центробежную силу…

Удар вниз — корпус не подключён! Вся сила только из рук, это ничто…

Тело не просто старалось избежать хлыста, поступая инстинктивно. Нет, в этот раз всё было иначе. Я учился. Каждое движение, каждая попытка, каждая жгучая полоса на коже от хлыста — всё это складывалось в пазл понимания. Я чувствовал, как мои руки начинают ощущать шест. Как предплечья запоминают нужное усилие. Как корпус инстинктивно включается в движение, генерируя настоящую силу.

Наставник стоял недвижимо, изображая изваяние древнего идола. Его хлыст был лишь инструментом коррекции — холодным и безошибочным. Он не учил. Он создавал из этого тела инструмент для решения задач. Идеальный, послушный клинок, что будет убивать, стоит лишь приказать. Стирал всё лишнее — страх, боль, усталость, саму волю — оставляя только чистые, отточенные до блеска рефлексы. Хотя с волей было не так — своей воли у Бин Жоу уже давно не было, её заменила покорность и исполнение приказов.

Мы перешли к атакующим связкам. Простым, смертоносным. Выпад — укол в горло. Отскок — сметающий удар по ногам. Разворот — мощный горизонтальный удар в корпус. Снова и снова. Десятки раз. Сотни. Плиты зала гудели от ударов дерева о камень. Ладони покрывались кровавыми мозолями, стираемыми о шершавую поверхность шеста. Дыхание стало хриплым, в глазах плясали чёрные точки от усилия и нехватки воздуха.

«Скорость! Точность! Решимость!» — Язык плетёной кожи становился всё более ясным, но как бы я ни старался, до идеальной отточенности движений было ещё далеко.

Щёлк! Замешкался на выпаде. Хлыст оставил полосу на щеке. Жгуче, унизительно.

Но в этот раз тело не просто дёрнулось. Оно взорвалось чистой, холодной эффективностью. Следующий выпад был стремительным, как удар кобры. Укол — точен. Отскок — резок. Сметающий удар — сокрушителен, шест завыл в воздухе.

Я почувствовал это. Ощущение Потока. Мгновение, когда тело, разум и оружие слились воедино. Когда не нужно думать — нужно делать. Когда каждая мышца, каждое сухожилие, каждый вздох работают на одну цель. Это было ошеломляюще. Сильнее страха. Сильнее боли.

Наставник не одобрил, но и не наказал. Он просто наблюдал. А безмолвие хлыста в его руках было красноречивее любых слов. Значит, всё идеально, он доволен, и боли не будет.

Цикл с шестом закончился так же внезапно, как и начался. Наставник сделал едва заметный жест рукой: стойка.

Тело замерло в «Незыблемой Горе», шест вертикально у левого плеча. Дрожь в ногах почти исчезла. Дыхание выравнивалось, хотя сердце всё ещё колотилось, будто барабан. Боль была. Страх тоже. Но поверх них лежал новый слой — уверенность. В мышцах. В рефлексах. В том, что тело может.

Моё понимание прорастало сквозь призму детских неосознанных ощущений Бин Жоу, как сталь сквозь глину. Каждая боль, каждый удар хлыста, каждое изматывающее повторение — всё это не просто муштра. Это был язык. Язык, на котором говорило это тело. Язык силы, скорости, безжалостной эффективности. Наставник был лишь суровым переводчиком, вбивающим эту странную грамматику болью.

И сейчас, в этом сне-кошмаре-памяти, я начал этот язык понимать. Не на уровне команд, как раньше, а инстинктивно. На уровне нервов, мышц, костей. Чувствовал, как рефлексы голема, его боевые паттерны, его жестокая грация становятся в том числе и моими. Как будто ржавый замок в моей взрослой голове, сдерживающий полное владение силой этого тела, начал медленно, со скрипом, поддаваться. И этот странный сон был словно ключом, который запустил этот процесс.

Тень Наставника сдвинулась. Он повернулся и растворился в полумраке зала, как будто его и не было, оставив меня стоять на каменных плитах — мокрого, избитого, но ставшего намного сильнее. Не успев обрадоваться, я резко очнулся, почувствовав угрозу…