Продавщица 2: Галя, у нас перемена!

Глава 7

Над моим ухом раздавался противный, настойчивый, металлический, дребезжащий звук. Не открывая глаза, я перекатилась на другой бок, прижалась одним ухом поплотнее к кровати, а другое — накрыла подушкой. Звук стал чуть тише, но не умолкал.

Опять, наверное, какое-то чрезвычайное происшествие в нашей старенькой пятиэтажке шестидесятых годов. Как обычно, сосед снизу в очередной раз забыл на плите сковороду с яичницей и пошел курить на балкон и трепаться по мобильному телефону. Сработала пожарная сигнализация, и теперь он, отчаянно вопя и ругаясь распоследними словами, включил вытяжку и машет полотенцами над плитой. Или соседка сбоку, кошатница тетя Маша, ушла в собес скандалить по поводу доначисления надбавок к пенсии, а ее кошки снова прогулялись по электрической плите и ненароком ее включили… В нашей хрущобе что ни день, то приключение.

Стоп, какая сигнализация? В нашем доме ее отродясь не бывало, да и плиты у нас газовые вроде бы. А тетя Маша, конечно, кукухой давно двинулась и помешалась на своих кошках, но, надо отдать ей должное, о технике безопасности никогда не забывает — после того, как уедет на свою дачу, раз пять минимум звонит мне с просьбой зайти и проверить, выключила ли она утюг и перекрыла ли воду. Точнее, звонила — я уже полгода как сменила номер мобильного телефона, вычеркнув большинство людей из своей прошлой жизни. Электрическая плита была в квартире, в которой я еще жила с Толиком и его мамой. Совсем у меня в голове все перепуталось.

Что это тогда может быть? Усилием воли я разлепила глаза. Ого, какой высокий потолок! До него метра четыре, если не больше. Это не крошечные два пятьдесят в моей хрущобе. И комната какая большая! Как вся моя квартира! Сколько места вокруг!

Вспомнив весь вчерашний день, я легко (в отличие от пятидесятилетней Гали) соскочила с кровати, надела стоящие рядом тапки и уставилась на свои ровные, точеные ножки без единого признака целлюлита. Вот оно что! Я снова попала в шестидесятые. Только мне уже не семнадцать, а двадцать пять. Однако выгляжу я все так же молодо и свежо. И я не штамповщица на заводе, лихо отплясывающая вечерами атомный вместе с Лидой, ее ухажером Лео и своим Ваней, а чинная и степенная (по меньшей мере, надо быть такой в школе) учительница русского языка и литературы школы номер… (я кинула взгляд на стопку тетрадей, лежащую на столе) сто двадцать три. Рядом со стопкой тетрадей стоял все еще громко надрывающийся будильник.

Внезапно в дверь резко постучали и раздался грубый мужской голос:

— Дарья Ивановна! Да выключите Вы наконец свою тарахтелку! Дайте поспать приличному человеку! Звенит на всю квартиру!

— И правильно звенит! Приличные люди, товарищ поэт-песенник, уже встают на работу, а Вы всю ночь в туалете курили и вирши свои писали на газетках! Я, кстати, не для этого их туда кладу, а для использования по прямому назначению, — мигом отбрил его пожилой, но очень хорошой поставленный голос. — Я сама Дарью Ивановну потороплю, а Вы отправляйтесь к себе. Эдик с Игорем вон давно уже проснулись и зубы почистили, вовсю уже гири тягают, зарядку делают, в школу собираются, а Вы спать ложитесь! Нехорошо это, очень нехорошо…

— Ладно, ладно, Дарья Никитична… — скуксился собеседник. — Я лишь хотел сказать, что…

— Себе скажите, голубчик Евгений Палыч! — резко рубанула Дарья Никитична, ничуть не церемонясь. — А Дашутку мою не трогайте! Она, в отличие от Вас, бездельника, целыми днями в школе трудится. Денег за электричество я от Вас третий месяц не вижу, а жжете Вы его в туалете больше всех!

Непризнанный гений Евгений Палыч послушался и, бормоча себе под нос какие-то четверостишия, очевидно, собственного сочинения, удалился к себе в комнату. Я услышала, как громко хлопнула дверь. Да уж, несмотря на довольно толстые стены, слышимость тут еще лучше, чем в моей старенькой хрущобе.

Оказывается, у меня появилась защитница, и это здорово! С такой, как Дарья Никитична, не забалуешь. Вон как отбрила мужика! Многих жильцов этой коммуналки она помнит еще малыми детьми, кого-то возможно, купала в тазу, кого-то учила читать и писать, и немудрено, что они, уже взрослые мужики, ее беспрекословно слушаются: тогда было так принято. Поэтому она всего парой фраз сумела усмирить поэта-самоучку, вздумавшего высказывать мне претензии по поводу громко звенящего будильника.

— Я встаю уже, Дарья Никитична! — крикнула я.

— Хорошо, Дашенька! — спокойно ответила старушка, мигом сменив тон на добродушный и заботливый. По всей видимости, она была кем-то вроде «смотрящей» за квартирой, которой все (почти) беспрекословно подчинялись. Не удивлюсь, если она и у Эдика с Игорем уроки проверяет.

Улыбнувшись, я хлопнула ладонью сверху по кнопке будильника и довольно потянулась. Впереди меня ждал новый, насыщенный, яркий и полный событий день. Именно таким жестом — резкий хлопок сверху — «гасила» звонок моя любимая бабуля. Даже когда я подарила ей мобильный телефон с будильником, она все равно по привычке продолжала пользоваться старым, советским и очень расстроилась, когда он окончательно сломался. Благо тогда мне удалось съездить на «Уделку» — блошиный рынок у станции метро «Удельная» — и на барахолке купить с запасом еще пару таких же рабочих будильников по очень сходной цене. Помню, бабушка тогда радовалась так, как будто выиграла в лотерею румынский гарнитур, не меньше.

Интересно, кстати, как она сейчас поживает? Может быть, удастся ее встретить? Знаю, что до середины семидесятых бабушка жила в Москве, а потом встретила будущего мужа и переехала с ним в Ленинград на постоянное место жительства. Там и родился мой папа. Бабушке сейчас, наверное, около тридцати лет, вполне себе бодрая молодая женщина, ровесница Егоркиной мамы, ездит каждый день на работу в свой литературный институт, может быть, по той же ветке метро, что и я. Жаль, что я не спросила у нее в свое время ни адрес места жительства, ни точное название института. Помню только, что бабушка так и не получила квартиру, и тоже жила в коммуналке, пока не вышла замуж.

Я посмотрела на будильник, который наконец замолчал. Начало восьмого. Надо бы поскорее собираться! Уснула я вчера прямо в одежде. Хорошо, что она во сне не сильно помялась. Причешусь — и вперед! Позавтракать я вряд ли успею — куплю по дороге какой-нибудь пирожок и бутылку кефира. А вот привести себя в порядок просто необходимо. Я же все-таки учительница!

Благодаря словоохотливому пацаненку Егорке, с которым я вчера весь вечер провела «в няньках», и своим осторожным наводящим вопросам, которые я ему задавала в течение всего вечера, я уже примерно знала, кто есть кто в нашей коммуналке, и как в ней был устроен нехитрый советский быт. Отчасти благодаря строгой и любящей во всем порядок Дарье Никитичне существование жильцов было подчинено определенному ритму. Видимо, поэтому и жили все в основном дружно.

Так, звонок у нас был один на всю квартиру. И одним из способов обозначить личное пространство было разделение сигналов. Изобретательная Дарья Никитична, у которой были больные ноги, и которой явно не хотелось открывать дверь чужим гостям, придумала хитрую систему кодировки. Не просто: «Ивановым звонить один раз, Петровым — два, Сидоровым — три…» а целую азбуку Морзе, что-то вроде: «Ивановым — один длинный звонок и один короткий, Петровым — два длинных» и так далее. Правда, эту азбуку в основном соблюдала только она, а остальные открывали дверь кому придется, иногда даже не спрашивая: «Кто?»… И немного забегая вперед в своем повествовании, скажу, что зря, ой как зря… Все-таки слушать старших иногда очень полезно.

Места общего пользования так же содержались в порядке. Не евроремонт, конечно, но все работало и было чистым. График дежурств неукоснительно соблюдался. Туалеты питерских коммуналок, в которых мне довелось побывать, часто находились в самом удручающем состоянии.

Готовили на кухне на трех плитах. Я поначалу опасалась, что придется стоять в очереди к плите, но оказалось, что все гораздо проще — места хватало всем. По меньшей мере, одна конфорка всегда была свободна. А мне много и не надо. Рассудив, я прикинула, что обедать я чаще всего буду на работе, значит, борщи десятилитровыми кастрюлями наваривать нет никакой необходимости. Пироги я отродясь не пекла, и заморачиваться этим совершенно не хочу, напротив, желаю подольше насладиться своей юной фигурой. Посему духовка мне определенно тоже не понадобится. Ну а чтобы приготовить яичницу или кашу, много места не требуется.

Все плиты на кухне, кстати, были тоже чистыми. Отчасти из этого я сделала вывод, что жильцы существовали довольно дружно. В одной из коммуналок, в которой жили мои питерские подруги детства, я нередко наблюдала следующую картину: одна часть варочной поверхности блистает чистотой, а на другой — чернота и почти сантиметровый слой жира. Такой подход в чем-то был, наверное, даже правильным, но четко выражал отношение жильцов друг к другу: «Не я тут нагадил, не я и убирать буду, и вообще я тебя ненавижу».

Несмотря на то, что многое я уже знала, выйдя на кухню, я заробела. Однако вскоре мою робость как рукой сняло.

— Привет, Дашутка!

За столом сидели две женщины, на вид лет на десять постарше меня, и ели ароматную молочную кашу. Сидевшие рядом с одной из женщин крепкие кудрявые парни лет пятнадцати усердно работали ложками. Они были похожи друг на друга еще сильнее, чем я на своего двойника Дашу. Чем-то пацаны напоминали главных геров фильма «Приключения электроника», которых замечательно сыграли братья Торсуевы. Только эти пацаны были покрепче, да и выглядели взрослее. Не зря, видать, они тягают гири по утрам — вон плечи какие здоровые! Я прикинула, что одна из женщин, скорее всего, мама восьмиклассников Эдика и Игоря (на нее они были очень похожи, такие же кудрявые и круглолицые), а вторая — мама Егоркиной невесты, Ириши.

— Здравствуйте! — робко поздоровалась я. — Я тут хотела…

Я запнулась. Как себя вести дальше, я совершенно не знала. Тут принято покупать продукты в складчину? Или покупать свои и подписывать, складывая в холодильник? А может, и холодильник тут не общий, а чей-то из жильцов, и он просто забыл вчера повесить на него замок? Я встречалась с таким: в коммуналках, где отношения между жильцами были совсем натянутыми, жильцы даже холодильники на ключ закрывали. У нас в общаге продукты, конечно, подписывали, но никто никогда ничего не воровал. Девчонки постарше хорошо помнили голод, который им довелось пережить во время войны, и воровство еды считали тягчайшим преступлением.

— Садись! — радушно похлопала меня по плечу одна из женщин. — Тебя одну ждем. Вместе же завсегда завтракаем. Только чур, завтра ты готовишь! А послезавтра — Сашка. Она сейчас вроде прийти должна. Только ты, когда ее увидишь, ничего не говори, ладно? Она и так стесняется жуть. Этот-то…снова…

Почувствовав, как проголодалась, я плюхнулась за стол и быстро-быстро начала поглощать вкуснейшую кашу. Отлично! Значит, уже в третий раз меня кормят бесплатно. Тут даже готовить принято по очереди. Значит, живут дружно и вряд ругаются, кто больше всех мыла израсходовал. Ничего, завтра встану пораньше и приготовлю кашу на всех. Чувствую, я попала в очень даже неплохое место.

Надо бы поторопиться, если не хочу опоздать в школу. А то получится как в том анекдоте: «Ванечка, просыпайся! — Да нет, не хочу я в школу. — Ну как же ты не пойдешь, ты же учитель!».

Кстати, интересно, а что такого удивительного во внешности Егоркиной мамы, Александры? Вполне себе обычная, даже очень миловидная и симпатичная женщина. Таких у нас на заводе было больше половины. Усталая, правда, очень для своих лет, но оно немудрено — работает, как ломовая лошадь, и фактически одна тащит на себе малолетнего сына и мужа-алкоголика. Я сама была почти такой же до недавнего времени. А уж за время работы в магазине, пробивая товар на кассе, ежедневно видела сотни, если не тысячи таких же равнодушных и усталых лиц. Сколько же в России таких несчастных людей!

— Давай, давай, Дашутка! — поторопила меня женщина. — Доедай — и к раковине. А потом — на работу. Я готовила сегодня, ты посуду моешь. Все, как обычно. А завтра — наоборот. Забыла, что ли? Вроде третью неделю у нас живешь, пора привыкать.

Ага, вон оно что. Значит, и в школе я работаю недавно, и комнату в коммуналке получила всего пару недель назад. Значит, если чего забуду, сильно ругать и дурочкой считать не будут. Молодая еще, да и работать только недавно начала, в школе забот полно, голова кругом, вот и позабыла что-то.

Пока все складывается весьма понятно. Въехала я в коммуналку, наверное, аккурат перед началом учебного года. Поэтому и вещей у меня — всего ничего. Вряд ли студентка Даша за пять лет учебы в педагогическом институте сумела бы обзавестись кучей одежды. Из приданого только — учебник «Методика преподавания русского языка», старые студенческие конспекты, несколько платьев, пальто, плащ, несколько шейных платочков, да пара туфель… Ну ничего, все впереди.

Внезапно на кухню как-то криво, боком, вошла моя вчерашняя новая знакомая — мама Егорки. Стараясь не поворачиваться к нам лицом, она глухо поздоровалась, молча взяла протянутую мамой близнецов тарелку с кашей и так же молча удалилась по коридору к себе в комнату, согнувшись и шаркая ногами, как старушка. На минуту воцарилась неловкая тишина, прерываемая только стуком ложек.

— Опять? — спросила мама Иры.

— Опять, — вздохнула мама близнецов. — Чтоб ему, окаянному…

— Не уходит? — так же коротко спросила первая женщина. Видимо, до того, как я вошла на кухню, они что-то обсуждали. Я для них была хоть и приятным в общении человеком, но пока еще новым, и вдаваться в подробности в моем присутствии они явно не хотели.

— Не уходит, — так же лаконично ответила вторая женщина. И добавила почти таким же тоном, как Егорка вчера: — Некуда идти.

Я примерно догадалась, в чем дело, и помрачнела. Скорее всего, отчим Егорки и по совместительству — второй муж его мамы, приняв на грудь, решил поучить жену уму-разуму, а посему она теперь ходит с фингалом. Эх, дать бы в морду этому уроду, да силы неравны. Да и на словах я только такая смелая, а на деле без перцового баллончика на улицу не выхожу.

И, надо сказать, однажды он мне пригодился. Некий дурно пахнущий юноша, жаждущий легких денег, как-то попытался в темном подъезде нашей хрущобы вырвать у меня сумку. Правда, денег там не было (до зарплаты нужно было ждать еще целых две недели), зато болтались три банки просроченной сгущенки, которую директор магазина заставила меня выкупить. Выпустив струю жгучего перчика в прыщавую морду юного гоп-стопера, второй рукой, в которой была крепко зажата сумка со сгущенкой, я, поразившись собственной смелости, отходила его по самое «не балуйся». Никак не ожидавший сопротивления от добродушной полной дамы, паренек быстро ретировался. Учитывая то, что получить банкой ниже пояса — приятного мало, могу предположить, что и по сей день этот юноша далек от некоторых человеческих радостей. Впрочем, и поделом ему.

Однако в шестидесятых перцовые баллончики совершенно точно не продавались. Да и махать кулаками молоденькой учительнице, едва-едва окончившей институт и получившей комнату в Москве, не стоит. Того и гляди, выселят и отправят на работу в какой-нибудь Уссурийск к тиграм. Получить служебное жилье в столице СССР — трудно, а вот лишиться за провинность — проще простого. Что ж, потом подумаю, чем можно помочь несчастной женщине, а пока буду собираться на работу.

Дабы не смущать обитателей кухни своим присутствием, я быстренько помыла освободившиеся тарелки, надела плащ, взяла сумку с тетрадями и побежала к метро, благо дорогу я вчера, кажется, хорошо успела запомнить. Да и Московский метрополитен с 1956 года не то чтобы сильно изменился.

Когда я добралась до школы, большие настенные часы в холле показывали уже без четверти девять. Я пулей понеслась в учительскую, попутно отвечая автоматически: «Здравствуйте, здравствуйте, здравствуйте» на приветствия учеников, пробегавших мимо. Где-то на тридцатом: «Здравствуйте!» я уже устала и стала просто кивать. Все вокруг выглядело так, как будто бы я попала в массовку съемок фильма про советских школьников: мальчишки и девчонки были одинаково одеты и удивительно походили друг на друга. Малышня бегала по коридору и каталась по паркету, несмотря на окрики учителей и дежурных с повязками. Старшеклассники степенно стояли у подоконников, изображая из себя больших и важных мужчин, старшеклассницы щебетали, собравшись стайками, и игриво стреляли глазами в сторону парней.

Едва я успела войти в кабинет и закрыть за собой дверь, как услышала недовольный голос:

— У нас чрезвычайное происшествие, Дарья Ивановна! И, между прочим, в Вашем классе! Вот сейчас как раз сидим, обсуждаем.

Я растерянно остановилась на пороге. Ну ничего себе сюрпризики в первый рабочий день! Ну, это, конечно, для бывшей продавщицы Гали он первый, а выпускница педагогического института Дарья Ивановна тут уже третью неделю работает. Я планировала ближайшую неделю потратить на исследование места дислокации: втереться в доверие к прочим учителям, познакомиться с юными пионерами… А оно вон как вышло! Едва успела катапультироваться в шестидесятые, как сразу попала в гущу событий.

В учительской было полно людей. Рядом с моим столом сидел худенький парень лет двадцати пяти, в очках и костюме, который явно был ему не по размеру. Наверное, взял отцовский, чтобы выглядеть солиднее и казаться взрослее перед учениками. Если не ошибаюсь, это и был Виталий Викентьевич, на которого Катерина Михайловна настоятельно сооветовала мне обратить внимание. Чуть поодаль, распространяя аромат несвежего тела, сидел трудовик, плотоядно уставившийся на мои ноги в туфельках, выглядывавшие из-под плаща. Были и еще человек семь или восемь, которых я не знала.

— Да не то чтобы очень серьезное, Наталья Дмитриевна, — попыталась защитить меня вчерашняя знакомая и по совместительству коллега — Катерина Михайловна, — не ЧП всесоюзного масштаба. Давайте-как не будем на парня все грехи мира сваливать!

Она выглядела так же ухоженно и элегантно, как вчера — с аккуратно уложенными волосами, в идеально отглаженной блузке и юбке почти до пят. Еще и туфли надела на каблучке. Интересно, как у нее получается в них бодро вышагивать, при такой-то комплекции? И во сколько же она встает каждый день, чтобы наводить такой парадный марафет? Я вон в начале восьмого глаза продрала, довольно рано, и то успела только умыться, наскоро причесаться, да позавтракать, благо одежда со вчерашнего вечера не помялась, и гладить ничего не нужно было. Точно так же элегатно всегда выглядела моя знакомая, бывшая балерина, которой сейчас уже шел девятый десяток: на людях — всегда с укладкой и при полном параде. Железная дисциплина у этих людей в крови.

— Очень серьезное, Катерина Михайловна! — хлопнула ладонью по столу Наталья Дмитриевна, высокая и тощая, как жердь. Из досье на нее, предоставленного мне вчера словоохотливой коллегой, я знала следующее: эта женщина работала завучем в школе, была сорока лет от роду, не замужем, детей не имела, родителей — тоже, увлечений, помимо работы, у нее никаких не было, и почти все свое время она проводила в школе. — Хватит благодушествовать! Я давно говорила: пора этого Лютикова в спецшколу для трудновоспитуемых отправить! Вошкается по каким-то стройкам да гаражам. И нечего его выгораживать! Слыханное ли дело — воровство в школе!