Продавщица 2: Галя, у нас перемена!

Глава 24

— Значит, меня загримируют, переоденут в одежду задержанной сообщницы Ионесяна Алевтины Дмитриевой, и я должна буду приехать в Казань под ее видом в сопровождении сотрудника МУРа, одетого в штатское? А на перроне меня, то есть «Алю», будет встречать сам Ионесян? Я должна буду появиться в дверях вагона, приветственно помахать ему рукой и подождать, пока он подойдет ко мне, принимая меня за свою любовницу? — уточнила я, не веря своим ушам. — Подойти к человеку, который, ничтоже сумняшеся, за три недели порешил пять человек и еще изуродовал и изнасиловал шестую — пятнадцатилетнюю девочку?

— Дарья Ивановна, голубушка, помогите! — взмолился милиционер Дима, тот самый, который что-то брякнул насчет полноты. — А мы его тут же и схватим. Самое главное — чтобы он принял Вас за Дмитриеву. Вы — наша последняя надежда, пожалуйста, соглашайтесь! Мы уже человек тридцать перепробовали. Вы лучше всех подходите. У нас гримеры отличные, не переживайте, и сотрудники все опытные. Безопасность гарантируем!

— Если у Вас гримеры отличные, — возразила я, — так почему бы для этих целей не выбрать любую подходящую по росту сотрудницу милиции, которая и стрелять умеет, и отбиться сможет в случае чего?

— Нам важно его не спугнуть, — пояснила Софья, внимательно наблюдавшая за нашей с Димой перепалкой. — Загримировать-то можно любую, да вот есть неуловимые черты, которые гриму плохо поддаются… А ты, Дашенька, прямо ее копия.

— Только потолще, — мрачно сказала я. — Ладно.

— Отлично, — повеселел Дима. — Сейчас принесу вещи.

Кофта и юбка Алевтины мне бы точно не подошли: она, худенькая изящная танцовщица, носила максимум сороковой размер, а у меня (то есть у учительницы Даши) был сорок четвертый. Да и не нужны они были: встреча должна была состояться на улице. Под пальто можно было надеть и свою одежду. Волосы будут спрятаны под шапкой — следовательно, их даже кудрявыми делать не нужно. Приметные яркие полусапожки Алевтины, которые Владимир явно не спутал бы ни с какими другими, сели как влитые — мы с невестой «Мосгаза» носили один и тот же размер — тридцать седьмой. А вот чтобы я смогла влезть в ее миниатюрное пальто, пришлось немного перешить пуговицы: фигура у Алечки была почти детской. Мне кажется, даже тростиночка-актриса Одри Хепберн на заре юности — и та была полнее ее.

— Не страшно, — резюмировала Софья, наблюдая за моим перевоплощением. — Пальто подогнать — не проблема. Главное, что Вы и впрямь похожи, как две сестры. А это существенно облегчит работу гримерам.

Все происходящее далее было как будто бы во сне: после примерки и подгона одежды меня долго и кропотливо гримировали, а потом я вместе с несколькими сотрудниками села в служебную машину, и в мгновение ока мы домчались до вокзала.

— Иди, Дашутка, — напутствовала меня Софья и крепко обняла. — Все будет хорошо. Не бойся. Встретимся в Москве. И помни, вся надежда — на тебя! Он ничего не должен заподозрить, пока его не задержат!

Измученная бесконечными вопросами, инструкциями и многочасовым наложением грима, я, едва успев прилечь на нижнюю полку в поезде, тут же отключилась. Спать я старалась на спине — чтобы не испортить грим. Восемьсот километров пути пролетели незаметно. Проснулась я уже утром, когда вежливый сотрудник МУРа деликатно тронул меня за плечо.

— Дарья Ивановна, почти приехали! Просыпайтесь!

Я открыла глаза, потрясла головой и села на полке… Мне снился странный сон: будто вся милиция Москвы ловит какого-то преступника, и меня почему-то решили использовать в качестве приманки… Сегодня — будний день, а значит, пора вставать, завтракать и собираться в школу… В пятом «Б» надо провести диктант, седьмой «А» сегодня пишет сочинение. Еще с моими восьмиклассниками сегодня надо провести классный час. А в четыре часа пополудни завуч опять назначила педсовет. А это значило, что домой я вернусь не раньше семи, и это в лучшем случае. Опять два часа, скорее всего, будут песочить какого-нибудь первоклассника Сидорова, который учительнице кнопку на стул подложил.

— Если Вам нужно привести себя в порядок, я выйду, — вежливо сказал мужской голос.

Я подняла глаза. Кто его обладатель и откуда он тут, у меня в комнате?

Однако через секунду сознание окончательно прояснилось. Все, что случилось со мной — никакой не сон. В Москве действительно уже три недели орудует преступник, на совести которого убийства трех детей и двух невинных женщин. Еще одна девушка, над которой преступник грязно надругался, осталась жива и дала ценнейшие показания: опознала убийцу по портрету, нарисованному со слов свидетеля Сережкой Лютиковым, и обратила внимание на руки преступника, которые ей хорошо запомнились: красивые, ухоженные, с длинными музыкальными пальцами… Эта зацепка отчасти и помогла сотрудникам уголовного розыска выйти на правильный путь: они правильно предположили, что убийца — не из рабочего класса. Опираясь на эти и другие показания, МУРовцы его вычислили. Им оказался Владимир Ионесян — приятель моего знакомого Николая.

А еще я и вправду оказалась удивительно похожа на сожительницу Ионесяна — балерину Алю, которая поверила в его бредовые россказни о службе в КГБ и богатом родственнике и отправилась вслед за любовником покорять столицу. И теперь мне предстоит принять участие в самом важном событии зимы уходящего года — задержании неуловимого «Мосгаза». В школе меня сегодня не ждут: согласно легенде, я подхватила простуду и не появлюсь там еще три дня. А потом, если все пройдет благополучно, вернусь. Если пройдет благополучно… Ладно, пока не буду думать о плохом.

Я наскоро поправила грим (вроде хорошо держался всю ночь), причесала волосы и надела пальто, шапку и сапожки Али, с некоторой грустью вспоминая свою несчастную приятельницу, которая пострадала из-за своей наивности и доверчивости. Девочка так мечтала о сцене, а вместо этого проведет ближайшие несколько лет за решеткой… Она ничего не знала ни об убитых детях, ни о происхождении денег, которые периодически приносил возлюбленный… Аля охотно верила, что деньги ему выдают за выполнение особо опасных заданий, и на них он покупает ценности и побрякушки, а кровь на пальто появилась, потому что он ликвидировал государственного преступника.

Собравшись, я вышла в коридор вагона. Сотрудник МУРа все это время терпеливо ждал меня снаружи купе.

— Не волнуйтесь, — сказал он, видимо, прочитав все по моему лицу. — Все будет в порядке. Главное, не нервничайте.

«Легко сказать, — подумала я. — Не нервничать, когда идешь на встречу с маньяком»…

— Да не переживайте Вы так, Дарья Ивановна, — продолжал успокаивать меня сотрудник. — Все отлажено, все подготовлено. Казанские ребята предупреждены. Тут еще человек пятнадцать вооруженных его караулят. Выход с вокзала перекрыт, все ориентировки на преступника имеются. Посмотрите в окошечко. Видите, вон там женщина пирожки продает, народ зазывает? Это наша сотрудница, переодетая. Она белке в глаз бьет. В тире стреляет лучше любого парня. Если что, этого «Мосгаза» с одного выстрела уложит. И у других оружие имеется. А паренька с тележкой видите, сотрудника вокзала, который багаж везет, низенький такой, коренастый? Тоже наш, переодетый, в кармане фартука у него — пистолет. Но это на самый крайний случай. Я очень надеюсь, что все будет спокойно, и мы возьмем его без шума и пыли. Дмитриева-то, узнав, что этот козел опереточный женат, мигом раскололась и все выложила как миленькая. У нас до прибытия еще немного времени, пойдемте в вагон-ресторан, чайку попьем. Пойдемте, пойдемте…

При упоминании о пирожках я будто вышла из ступора, и во мне внезапно проснулся голод. Еще бы! Со вчерашнего утра ничего не ела. Только успела домой войти, как в милицию дернули. А потом, не дав собраться, меня сразу же повезли на поезд.

Позавтракав, я почувствовала прилив сил и немного успокоилась. Два стакана горячего чая вкупе с вкуснейшими пирожками в вагоне-ресторане сотворили чудо, я отогрелась, и на щеках, кажется, даже появился небольшой румянец. Правда, под гримом он вряд ли был виден.

Вскоре гудящий поезд прибыл на станцию, и перрон наводнили толпы людей. Сквозь окна, залепленные зимними узорами, я тщетно пыталась разглядеть среди встречающих знакомую высокую фигуру.

— Пора, — сообщил мне МУРовец. — Пойдемте.

Чувствуя, как мои ноги становятся ватными, совсем как тогда, когда я стояла у дверей класса, не решаясь войти и провести свой первый в жизни урок, я двинулась на выход из вагона. Сотрудник МУРа последовал за мной, держась чуть поодаль.

Прибывший на вокзал Ионесян и впрямь принял меня за Алю. Высокий, горбоносый, он широко улыбнулся и, выйдя из толпы встречающих, зашагал ко мне. Он был в длинном наглухо застегнутом пальто и шапке, уши которой были завязаны назад. Это была еще одна мелкая деталь, которая вкупе с другими помогла милиции выйти на правильный след — преступник был иногородним. Москвичи так шапки не носили: они завязывали их уши наверх.

Ионесян приветливо помахал мне, однако, подойдя вплотную, посмотрел на меня внимательнее и все понял. Улыбка исчезла с его лица. Хищные глаза налились гневом.

— Ты? — изумленно спросил он.

От этого зловещего, пронизывающего насквозь взгляда внутри у меня все похолодело. Я замерла, как вкопанная, не в силах пошевелиться. Руки и ноги отказывались работать, а горло, как в том сне, зажали невидимые тиски. Уверена, даже закричать у меня бы не получилось. Прошло всего мгновение, но мне казалось, что я уже целую вечность стою возле вагона…

Глаза убийцы забегали туда-сюда. Кажется, он лихорадочно прикидывал в уме пути отступления. Но отступать было решительно некуда. И на перроне, и за его пределами все было оцеплено. Убежать он точно бы не смог. Приняв меня за свою подружку Алю, он выдал себя. Настоящая Алечка, одураченная им, в это время томилась в тюремных застенках в ожидании суда. За решеткой ей предстояло провести еще долгие годы. Жизнь молоденькой доверчивой танцовщицы была безнадежно сломана.

Рука Ионесяна метнулась за пазуху. Почему-то я была совершенно уверена, что там у него — туристический топорик, с помощью которого всего за три недели отнял жизни у пяти невинных людей. Кажется, доведенный до отчания и загнанный в угол, он решил, что терять ему нечего. Какая разница: расстреляют за пять убийств или за шесть?

Я хотела было крикнуть: «Стой!», но язык отказывался повиноваться. Шаг назад я тоже не могла заставить себя сделать — тело словно парализовало. Я зажмурилась, готовясь к самому худшему, забыв, что сзади меня полно вооруженных работников милиции в штатском… Тут из-за моей спины кто-то резко выпрыгнул, оттолкнув меня в сторону, и на запястьях убийцы защелкнулись наручники…

— Славно Вы поработали, Дарья Ивановна, — похвалила меня Софочка. — И наши, конечно же…

В то чудесное зимнее воскресенье мы по своему обыкновению сидели в гостях у Катерины Михайловны и пили чай.

— Поймали, значит, аспида? — облегченно выдохнула хозяйка.

— Поймали, поймали, — благодушно ответила Софья. Она выглядела выспавшейся, довольно бодрой и повеселевшей. Еще бы: почти месяц «Мосгаз» держал в страхе весь город. — На допросах сейчас сидит. А когда в камере один остается, арии поет…

— А что на допросах говорит? — полюбопытствовала я.

— Говорит, что все делал ради нее, то есть Али своей, — пожала плечами Софочка. — Якобы решил «помочь во всех смыслах хорошему человеку». Помощник выискался. Жена его, Медея, в Тбилиси осталась с сыном. Ни ей, ни ребенку он помогать не собирался, денег ни копейки не высылал, а этой вдруг помочь решил. Никогда таких не понимала. По мне, так в первую очередь о своей семье думать надо. Шалтай-болтай он. И ведь мог пойти по совсем другой дорожке! Способности у него отличные, музучилище окончил, потом в консерваторию поступил, но вскоре бросил. В театр пошел работать. Начал подворовывать, попался на кражах. Дали ему немного на первый раз. Отсидел он срок, женился и в Оренбург переехал, там и Алю свою встретил. На у дальше все, в общем-то, известно. Ничего из себя этот проходимец не представлял, но все считал, что «достоин большего». Самоутвердиться хотел. Поэтому на мужчин никогда и не нападал, специально выбирал тех, кто не мог оказать серьезного сопротивления.

— Теперь понятно, где он так хорошо в карты играть научился! — меня вдруг осенило. — В тюрьме!

— А Вы с ним в карты играли? — полюбопытствовала Софочка.

— Да так, разок всего, в гостях, — уклончиво ответила я. На самом деле играла в карты с «Мосгазом», конечно же, не я, а Сережка Лютиков. Я вдруг с горечью подумала, что вспомни я пораньше, кто изображен на рисунке, то может быть, удалось бы предотвратить не одно убийство. Однако Сережка и подумать не мог, что играет в карты с тем, кто всего через несколько недель начнет держать в страхе всю столицу. А портрет он рисовал, основываясь исключительно на показаниях маленького свидетеля — школьника Володи Теплова, который чудесным образом избежал смерти, встретившись с Ионесяном. Ну да ладно, что сделано, то сделано.

Расследование закончилось очень быстро. Расплата «Мосгаза» за свои злодеяния была предсказуемой. Его приговорили к расстрелу. Поговаривали, что в ожидании казни он у себя в камере не плакал, а пел оперные арии.

В народе ходили слухи, что Хрущев, опасаясь окончательного подрыва доверия народа и начала массовых волнений, еще пару недель назад приказал поймать маньяка в кратчайшие сроки, а сразу после поимки велел доставить к себе, чтобы взглянуть тому в глаза. Посмотрев на «Мосгаза», Никита Сергеевич с отвращением бросил: «Чтобы вскоре этого мерзавца не было в живых!».

После объявления о поимке «Мосгаза» атмосфера в Москве стала гораздо более спокойной. Все чаще на улицах я стала встречать улыбающихся людей. Жизнь продолжалась. Но не у всех. Жизнь тех пятерых, которых убили ради телевизоров, нескольких десятков рублей, мотка шерсти, пляжных очков, шариковых ручек по тридцать пять копеек, оборвалась навсегда. Еще долгое время родители пугали непослушных детей «Мосгазом».

Однако все проходит, прошло и это. Владимир Ионесян получил по заслугам, и о страшных преступлениях, совершенных им, потихоньку перестали судачить на каждом углу. Постепенно жизнь вошла в свой привычный ритм. Я ходила на работу, по выходным пила чай в гостях у Катерины Михайловны, навещала Лиду и Андрея, играла с их сыновьями Артемом и Тимошкой.

В школе все тоже шло по-прежнему. Поход, в который мы сходили с моими восьмиклассниками прошлой осенью, принес свои плоды: парни и девчонки подружились и научились давать жесткий отпор хулиганам из параллельных классов. Сережка Лютиков окончил четверть без троек и, отчаянно алея, принес в мне подарок еще один мой портрет.

— Спасибо за все, — потупившись сказал он. — Если бы Вы мне тогда мозги не вправили, не знаю, где бы я был…

Растроганная, я приняла подарок. Посоветовавшись с Софьей, я решила не рассказывать Сережке, кем на самом деле являлся его учитель игры в карты. Пусть это останется секретом, и парень живет спокойно. А то, чего доброго, и ему будут сниться кошмары про высокого мужчину в пальто и с чемоданом. Я, признаться, до сих пор вздрагивала, вспоминая злобный хищный взгляд на перроне, который понявший подставу «Мосгаз» кинул на меня.

Несколько раз мне, как непосредственному участнику задержания преступника Владимира Ионесяна, который навсегда войдет в историю под прозвищем «Мосгаз», еще пришлось скататься на Петровку и дать кое-какие объяснения. Рассказывать о случившемся в школе и вообще мне строго воспрещалось: согласно официальной версии, эти три дня я лежала дома с простудой.

В самом конце января Лида уехала в роддом и первого февраля произвела на свет чудесного малыша. Чуть не сошедший с ума от радости Андрюшка позвонил мне домой в одиннадцать часов вечера и радостно заорал в трубку:

— Дашка, у нас дочка! Три четыреста! Чудесная малышка!

— Поздравляю, — отчаянно зевая, сказала я. — Как назовете?

— Таисией! — орала трубка. — Я тебе позвоню, скажу потом, когда приходить на выписку!

— Хорошо, — я кивнула, попрощалась со счастливым отцом и хотела было положить трубку на рычажок, но…

В моей руке оказалась не допотопная трубка советского проводного телефона, а новенький китайский смартфон…