Продавщица 2: Галя, у нас перемена!

Глава 15

Когда мы вышли на улицу, Сережка сказал:

— Дарья, Ивановна, я побегу! Спасибо Вам.

— Куда? — тормознула его я. — Погоди, доставлю тебя до дома.

Сережка вспыхнул.

— Да Вы чего, Дарья Ивановна? Маленький я, что ли? Сам доеду. Вот еще — доставлять меня куда-то! Мужик я или нет?

— Мужик, мужик, молодой еще просто… Ладно, — помедлив, согласилась я. — Но завтра к первому уроку, не забудь.

— Помню, помню… До свидания! — и мужик-пионер Лютиков припустил к метро, только мы его и видели.

— Деликатный парнишка, — усмехнулся Николай, уже более смело приобнимая меня. — Понял, что я хочу проводить тебя, и ушел. А чего это ты его собиралась до дома доставлять?

— Да так… — уклончиво ответила я, в который раз убеждаясь, как жизнь шестидесятых поразительно отличалась от жизни в двадцать первом веке. Тогда оставлять даже шестилетнего ребенка дома одного было нормой. А что? Отец незнамо где, «космонавт» или «капитан дальнего плавания», мать — на работе на сутках. Еда приготовлена, возьми сам да разогрей. А если кончилась — нож в руки, почисти себе сам картошки и пожарь, ну или кашу свари. Порвались штаны — бери иголку и зашивай. Кончилась чистая посуда — губку в руки и мой. Я в десять лет совершенно спокойно ездила на трамвае через полгорода в хоровой кружок и на дачу к бабуле в Токсово.

Хорошо ли это было? С одной стороны, наверное, да, хорошо. Мы быстро взрослели, быстро привыкали быть самостоятельными. С другой — наверняка у каждого ребенка, выросшего в СССР, найдется в анамнезе нехорошая история, о которой стыдно было рассказывать не то что родителям, а и сверстникам. В лучшем случае равнодушно пожали бы плечами, а в худшем сказали бы: «Сама виновата».

Есть и у меня такой «скелетик в шкафу», который доставать не хочется. Помню, я однажды, будучи третьеклассницей, вприпрыжку с ранцем за спиной заходила в подъезд, напевая песенку про крылатые качели. Я уже почти подошла к своей квартире, когда, откуда ни возьмись, рядом появился рослый мужик.

— Девочка, а у меня дома куклы есть! Пойдем покажу! Я недалеко живу…

Девятилетняя Галочка, конечно же, мигом построила кирпичный завод от страха, но виду не подала.

— Не… — пробормотала я, пряча ключи в карман и параллельно прикидывая, успею ли я убежать…

— Галочка! — вдруг окликнула меня соседка, спускающаяся сверху. — Я тут банки вам из-под варенья принесла, вернуть хочу. Передай мамке-то. Ты домой?

— Не, в магазин, — придумала я на ходу.

— О, и я в магазин! — обрадовалась соседка. — Пойдем вместе сходим. Я тогда банки дома пока оставлю. А ты, Галочка, поможешь мне потом сумки из магазина донести? Заодно и в гости зайдешь.

Незнакомец мигом испарился, только пятки засверкали. Больше его в нашем доме я не видела.

Перспектива тащить сетку с картошкой в другой раз меня бы совершенно не обрадовала. Но в тот раз я несказанно рада была видеть тетю Аню. Я была уверена, что при ней эта падлюка, видящая девочек в своих влажных фантазиях, меня не тронет. Дело в том, что тетя Аня обладала очень добродушным характером, и ее обожали все дети во дворе. Но если этого не знать, то, увидев ее, можно было запросто испугаться: роста она была внушительного, одного глаза и пары пальцев на руке у нее не хватало, а лицо и шея были испещрены жуткими шрамами. Видимо, на любителя девочек внешность тети Ани произвела впечатление, и он решил «делать ноги».

Справедливости ради стоит сказать, что тетя Аня никогда не была нахлебницей. Иногда она обращалась к соседям за небольшой помощью: выкинуть мусор, помочь донести сумку, но за это всегда щедро благодарила: угощала чаем с вкуснейшими пирогами и разрешала посмотреть у себя дома интересные фильмы. Мужа у нее не было — погиб на фронте во время Великой Отечественной Войны. Саму тетю Аню посекло осколками во время вражеского налета на Ленинград — поэтому она так и выглядела. Единственный их с мужем сын давно вырос и постоянно пропадал на работе.

В тот день я, выполнив тети Анину просьбу и притащив ей домой авоську с картошкой, посмотрела фильм про Электроника, наелась вволю пирогов и отправилась домой. Однако еще несколько недель в подъезд я входила с содроганием.

Что ж, надеюсь, с пионером Лютиковым ничего подобного не случится, он благополучно доберется до дома и никогда не будет открывать дверь незнакомым. Стоп, кажется, я немного забежала вперед…

От квартиры, где жили Володя и Аля, до моего дома было минут сорок-пятьдесят. Нужно было как-то поддерживать разговор с Николаем, и я спросила:

— А во что ты еще играл во дворе?

— В «пекаря», в «чижа»… — ответил Николай. — А ты?

Не рассчитывая, что мне придется рассказывать о своем вымышленном детстве, якобы выпавшем на сороковые годы, я смутилась и даже немного стушевалась. Однако, будучи уже умудренной опытом «попаданкой», я сумела довольно быстро сориентироваться. Я вспомнила рассказ бабули о своем детстве и решила выдать его за свой…

— Жили мы на Кировском проспекте в Ленинграде, — принялась самозабвенно врать я… О том, что настоящая Даша была лимитчицей, приехавшей в Москву из крохотного провинциального городишка и в Ленинграде никогда не жила, я умолчала. Пусть интеллигенция считает меня ровней.

На Кировском проспекте некогда жила моя бабуля. Ранее Кировский проспект был Каменноостровским, позже он стал улицей Алых Зорь (не весь, а до Малой Невки), потом снова стал Кировским, а сейчас — опять Каменноостровским. Дом, в котором жила бабушка, располагался на берегу реки Карповки. До войны отопление там было печным, а во дворе располагалось много сараев, где жильцы хранили дрова. Белье сушили на чердаке. Несмотря на то, что здание было семиэтажным, лифт не работа.

Как я поняла, были игры, общие для разных городов, были и свои, местные. Так, выяснилось, что и московские, и питерские ребята во дворе ребята играли в «чижик-пыжик» и «штандарт». Ленинградские пацаны, которые желали не просто поиграть, а и заработать копеечку, играли в «биту». Прочерчивалась черта, посередине укладывалась кучка монет одна на другую. Потом участники бросали свинцовую биту по направлению к черте. Чей бросок оказывался ближе к черте, тот раньше бил битой по кучке монет. Нужно было, чтобы в результате удара монета перевернулась с «орла» на «решку» и тогда она становилась добычей игрока. Если я не ошибаюсь, эта «бита» была игрой, очень похожей на ту, про которую рассказывает герой «Уроков французского». Правила очень похожи, только там эта игра называлась «чикой».

— Ничего себе у тебя познания! — удивился Николай, остановившись и осторожно прижимая меня к себе, отчего я просто разомлела. Он наклонился ко мне очень близко, и я почувствовала аромат хорошего, дорогого одеколона…Так, еще немного, и, кажется, он захочет меня поцеловать… Сейчас с его стороны просто робкие ухаживания, но после поцелуя, согласно советской традиции, завяжется уже настоящий роман, а это накладывает на меня определенные обязательства. Надо сказать, что в СССР с парнями мне, в отличие от моей бойкой подруженции Лиды, везло сразу же. Может, хозяйка-судьба решила вознаградить Галюсика за былые страдания?

Нет, в разряд романа эти отношения переводить никак нельзя. Потом придется объясняться, что да как, рассказывать, кто я и почему не могу тут остаться. А вдруг этот Николай окажется вовсе не так простым и понимающим, как заводской работяга Ваня и, чего доброго, попросту решить сдать меня в заведение с мягкими стенами? Перед глазами у меня вдруг всплыло остроносое личико моей бывшей коллеги Аллочки, которая со знанием дела сказала: «Туда, Галка, попасть легко, а вот выбраться — очень сложно!». Мы тогда обсуждали злоключения нашей постоянной покупательницы Лидии Павловны, которую угораздило загреметь в сие печальное заведение… Да уж, от несчастной любви у бедных женщин порой сносит крышу. Нельзя мне сейчас ни в коем случае влюбляться!

Поэтому я осторожно, стараясь не обидеть, вывернулась из объятий ничего не понимающего Николая и сказала:

— Пойдем домой… Мне еще тетради проверять…

— Пойдем, — вздохнул мой деликатный спутник и двинулся следом. — Удивительная ты… Как будто с другой планеты…

«И Ваня так говорил», — с улыбкой подумала я, но промолчала. Вряд ли Николаю понравятся мои воспоминания вслух о бывших ухажерах.

Так хорошо о дворовых мальчишечьих играх я была осведомлена неспроста. Бабушка моя, признаться, была по складу характера «пацанкой». Она с удовольствием лазала по деревьям, заброшенным зданиям, подвалам, резалась с пацанами в карты, играла с ними в «биту», «городки», «вышибалы, "царя горы»… А вот популярные у девчонок «резиночки» и «классики» бабуля презирала.

На следующий день, отработав положенные часы, поставив несколько двоек и без всякого удовольствия написав особо дерзким хулиганам пару замечаний в дневник, я уж было собралась топать домой, как меня вдруг задержала Катерина Михайловна.

— Дашенька Ивановна, душа моя! Ну как Ваши дела?

— Все в порядке, — осторожно ответила я. Рассказывать, каким способом происходит перевоспитание школьного хулигана Сережки, мне не хотелось. — Провела с Сергеем Лютиковым воспитательную беседу, все в порядке, осознал всю тяжесть своего морального падения, обещал перевоспитаться…

— Да я не об этом! — отмахнулась Катерина Михайловна, повязывая на шее яркий шарфик. — Чего Вы передо мной отчитываетесь? Я же не завуч наш Наталья Дмитриевна. Пацаненка мне жаль, понимаю его, просто в беду попал, как кур в ощип. Выправится, дело молодое, вся жизнь впереди. Верю, не из гадливости он на это пошел, что-то у него случилось. Пытать не буду, разберетесь сами. Вы молодая, к ребятам проще подход найдете. Я ж по-дружески к Вам, на новоселье Вас зазвать хотела… Пойдемте прямо сейчас, а? Пойдемте, душенька, не пожалеете. Софочка, подруга моя, придет, да пара соседок новых, с которыми успела познакомиться.

Точно! Еще же в первую встречу коллега обещала мне, что позовет на новоселье. Раз обещала, надо идти. Отказываться неудобно. Да и зачем отказываться, когда есть возможность поесть-попить и приятно провести вечер в компании милых словоохотливых женщин?

До дома мы дотопали довольно быстро. Новенькая панелька, которую впоследствии будут презрительно именовать «хрущобой», выглядела очень даже прилично. Каждый раз, когда я провожала Катерину Михайловну до дома, у подъезда я наблюдала машину, возле которой суетились, разгружая вещи, взволнованные жильцы. Еще бы: впервые в жизни они получили свою, отдельную квартиру. И плевать, что санузел крохотный, а на кухне вдвоем не развернуться! Приспособимся! Главное, что свое, собственное!

Подъезд сверкал чистотой, в нем пахло свежей краской. Лифта, как и во всех «хрущобах», не было. Отдуваясь, я дотащила свою и чужую сумку на пятый этаж. Даже не представляю, как уже немолодая Катерина Михайловна проделывает ежедневно такой путь, с ее-то ножными проблемами… Я-то ее не каждый день провожаю, иногда успеваю на свиданки после работы бегать…

— Софочка, мы пришли! — возвестила Катерина Михайловна, отпирая ключом дверь. — Вы уже закончили приготовления?

— Почти! — донесся из кухни бодрый голос. В прихожую выглянула симпатичная большеглазая молодая женщина в фартуке. — Только Вас ждем.

— Даша, — оробев, представилась я.

— Соня, — вытерев руку о фартук и по-дружески тепло подмигнув мне, представилась женщина. — Пойдемте скорее, пирог уже почти подошел. Танечка, соседка моя, за ним следит вместе с Ритой, а я салаты нарезаю.

В квартире, которую недавно получила Катерина Михайловна, было довольно уютно. Почти всю стену небольшой комнаты занимали стеллажи с книгами. У стены примостилась софа, а на тумбочке — телевизор «Старт», точь-в-точь такой же, как у Володи дома. Не раз еще я услышу про этот телевизор… Переезд, как видно, еще не закончился: в углу стояли неразобранные коробки.

Наскоро помыв руки в крошечном санузле, я вошла на кухню. Там уже суетились две других дамы.

— Таня, — улыбнувшись мне, представилась одна.

— Рита…ой, ой, горячо! — случайно обжегшись, по-быстрому кивнула мне другая. — Погоди, пирог обратно поставлю… Давай, помогай.

Надев протянутый мне фартук, я быстренько включилась в приготовление праздничного стола. Вчетвером мы управились довольно быстро, правда, на кухне было тесновато. По-моему, архитекторы «хрущоб» проектировали их с расчетом, что на кухне будет находиться только хозяйка, готовящая еду, а употреблять ее полагалось исключительно в комнате.

Накрыв стол, мы расположились в комнате. Я с удовольствием осматривала квартиру, испытывая какие-то смешанные ощущения. Вроде бы «хрущобы» в понимании всех нормальных людей должны ассоциироваться с мраком, теснотой и ужасной скученностью… Так-то оно так, площадь квартиры — едва ли больше современных квартир-студий, которых полно в «человейниках», растущих, как грибы после дождя, на окраинах Петербурга: в Мурино, на Парнасе и в Кудрово. Но в глазах моих собеседниц не было и намека на грусть: напротив, все они были безумно рады новому этапу жизни и весело переговаривась, строя планы на будущее, обсуждали, какую мебель купить, куда какую картину повесить. Единственное, на что сетовали женщины — это то, что массивную довоенную мебель, сохранившуюся в коммунальных квартирах, не получилось взять с собой — в крохотной «хрущобе» ее попросту негде было ставить.

— Комод мамочкин пришлось отдать, — тяжело вздохнула коллега, — хороший такой, из красного дерева. Но тут бы он, девчонки, просто не поместился…

Катерина Михайловна включила телевизор и открыла бутылочку ликера, такого же, какой мы пробовали с ней в первый день моего второго путешествия в СССР. Теперь дома стало по-настоящему уютно. Хоть передачу снимай об образцовых советских жителях, в которых закадровый хорошо поставленный голос проникновенно говорит: «Месяц назад ключи от новой квартиры получила учительница школы такой-то…».

За приятной беседой я поближе познакомилась с приятными соседками Катерины Михайловны. Танечка, моя ровесница, жившая в квартире рядом, всю свою жизнь прожила вместе с родителями, дедом и бабушкой в одной комнате. К концу пятидесятых годов дом, где они жили, напоминал пчелиный улей. Мало того, что в каждой комнате проживали по пять человек минимум, так еще и удобства были во дворе. И это в Москве, столице нашей Родины! Поэтому семья Танечки, ютившаяся в девятиметровой комнате, была на седьмом небе от счастья, получив ордер на двухкомнатную квартиру на окраине Москвы. Целых тридцать метров жилой площади, две смежные комнаты! К слову, смежные комнаты были выбраны сознательно: в таких квартирах, как мне со знание дела сообщила Танечка, метраж полезной площади был на целых два-три метра больше, чем в изолированных. Санузел в квартире, а не на улице, еще и кухня своя. Ну и пускай, что всего пять с половиной метров!

Заболтавшись со своими товарками, я напрочь забыла о проблеме, ради которой нашей компании вчера пришлось навестить угрюмого Володю. Вспомнила я о ней только тогда, когда, выходя из подъезда, едва не налетела на проходящего мимо паренька.

— Вот! — сказал он мне радостно и что-то ткнул под нос.

Я подняла глаза.