Не обманул.
Я боялась загадывать. До последнего была уверена, что Гилберт допустит какую-нибудь маленькую, но меняющую все неточность, что его готовность отпустить меня окажется лишь показной. А он почти слово в слово повторил то, что озвучил мне Без – к громадному удивлению и зависти последнего.
Когда я успела стать таким параноиком? Почему даже после красивого и такого значимого жеста того, кто не причинил мне и малейшего вреда, а наоборот, несколько раз спасал, я искала объяснение, как именно он смог меня обмануть?
И находила. То есть с магом высокого уровня нельзя быть ни в чем уверенной, можно прицепиться к чему угодно. Что Гилберт подговорил готового на все ради свободы Беза заранее. Что на самом деле как-то внушил мне, что я слышу не те слова. В конце концов, что знал: я не его слуга с того момента, как золотая драконица освободила меня, и решил всего лишь подыграть.
- Отдай мне однозначно трактуемый приказ, - попросила я Гилберта, когда он закончил говорить.
Я не сомневалась в своей свободе, но именно так повела бы себя, если бы все было взаправду, да?
Обернулась – и наткнулась взглядом на округлившего глаза Беза. Бедный парень! То, что происходило со мной, казалось ему недоступной сказкой.
Почему драконица не предложила освободить и его?
- Немедленно передай мне этот канат, я приказываю, - кивнул на свернутый спящей змеей толстый трос дракон.
Ни малейшего отклика внутри. Я только посмотрела на белесые, выцветшие от солнца и соли волокна и улыбнулась, ставя для себя – и для него! – точку.
Гилберт глядел на меня с болью, и мне вдруг стало стыдно, что я не помню, согласилась или отказалась выбросить его из своей жизни окончательно. Ведь если духу этого мира под силу оказалось уничтожить кровавую присягу, он вполне мог и разрушить оковы истинности?
«Он – Тьма».
- Спасибо, - склонила я голову, чтобы хоть как-то нарушить ужасную, саднящую тишину.
И чтобы не видеть его глубоких, тревожных глаз. Свет, помоги быть сильной! Мне нужно оказаться далеко отсюда, нужно найти золотую семью, нужно не дать поглощающим миры драконам вновь оказаться у власти, и это куда важнее, чем Гилберт и…
- Блеск, - отстраненно прокомментировал Без. – Ты знаешь, как тебе повезло?
Иногда он все говорил вот так – не ставя ударений, как голем, а не человек. А потом снова становился собой – настоящим, которого столько лет прятал внутри. Когда Олле заботилась о нем, Без выглядел потерянным ребенком, когда его расспрашивала о чем-то я – гордым мужчиной. Я знала то, что не нужно было озвучивать: ему хорошо с нами.
А сейчас сердце его снова покрылось коркой отчаяния, и мне было больно за него.
- Не знает, - вместо меня отозвался Гилберт с усмешкой.
Отчего-то эти слова задели меня, почти порезали. Я вскинулась, чтобы возразить, но мужчина уже отвернулся.
.
Он прошел через палубу покачивающейся на длинных прибрежных волнах «Голубки» и остановился у бортика кормы, положил на грубые перила обе ладони. Некоторое время вглядывался в остров, и все эти длинные мгновения все мы, не сговариваясь, хранили молчание.
Потом набрал в грудь воздуха – я скорее ощутила это, чем увидела, - откинул голову назад и медленно выдохнул его, но словно не ртом или носом, а будто пропуская через себя. Темная тень пронеслась от него вперед, к оставленным нами Туманным землям, и в тот же миг за спиной его взметнулась черная драконья тень, заслонившая «Голубку» от солнца.
Движение призрачных крыльев оказалось похоже на удар. Тех, кто не цеплялся за элементы судна, сбило с ног резким порывом, причем упали ребята, закрывая уши, обхватывая руками головы. Силуэт Гилберта, черный, как морионовый идол, дрожал за этой то ли вещественной, то ли эфемерной тенью и наполнялся огнем.
- Что ты делаешь?! – закричала я, прижимаясь спиной к мачте.
Не в силах прогнать ощущение, что сейчас произойдет непоправимое, я бросилась к нему, на удивление легко прорезав собою не наносившую мне вреда темную дымку.
И повисла на его руке как раз тогда, когда туман вспыхнул, словно порох.
Остров превратился в чудовищную по размерам огненную сферу. Она ослепила бы нас всех, если бы пламя не было тусклым – и мимолетным, не оставляющим за собой следа, как то пламя, что уничтожило часть Лавандового острова.
Голоса деревьев, которые я слышала раньше, пропали вмиг, и образовавшуюся пустоту наполнил ужас несуществования – и негодование богини, которую Гилберт называл духом. Жаром опалило и корабль, но дерево не пострадало, только моряки, которым не повезло оказаться на корме, корчась поползли прочь, прячась за мачты, проскальзывая в трюмы.
- Нет!.. – прошептала я, покрываясь холодным потом с ног до головы.
Остров перестал полыхать всего через несколько секунд. Еще минуту мы могли наблюдать то, что осталось от величественных зарослей мангровых деревьев – черный неровный берег безжизненной земли, из центра которого продолжал бить вверх столп уже не скрытого дымкой и потому тонкого, как нить, света. Постепенно берег потускнел, будто земля снова попыталась укрыться за туманом, но у нее не хватало на это сил.
Вода, касающаяся суши, немного парила. Я слышала смерть рыб.
- Зачем?! – успела я прокричать, и тут корабль покачнулся, словно что-то громадное проплыло под ним, и мне пришлось ухватиться за борт.
Тут же Гилберт обхватил меня сзади, удерживая, обнимая, согревая, успокаивая. И вовремя: следующая волна, которая взметнулась над мачтами, ударила по палубе столь яростно, что содрала парус и поломала перила рубки.
Я не могла понять, почему же все еще могу дышать – всем, что я видела, была лишь мутная вода с взвесью грязи, и она не могла не залить меня с ног до головы. Но и платье, и волосы остались сухими. Я обернулась – Гилберт, лицо которого оказалось совсем близко, улыбался. И хоть сердце екнуло, за этой улыбкой я распознала все уничтожающую тьму и отшатнулась.
За его плечом виднелись всеми силами цеплявшиеся за чудом не разрушившийся корабль матросы. Вокруг них, как и вокруг нас с Гилбертом, оставалась воздушная полоса, словно янтарь загустевал вокруг застывших в нем мух. Испуганные лица, удерживаемые, но живые, застыли в гримасах беззвучной борьбы. Олле свернулась вокруг одной из балясин окружавших капитанскую рубку перил, Доур и остальные – побелевшими пальцами цеплялись за канаты и цепи. Без по-животному на четвереньках запустил ладони прямо в палубу, и не двигался, будто вырастая из дерева.
«Голубку» разрушало волнами. Ее перевернуло мачтами вниз, потом бросило на бок. Нас вроде швыряло, но мы все еще могли дышать. Поняв, что смерть мне не грозит, я смогла открыть глаза.
И когда мы прорезали самую пучину, когда наша главная мачта с приглушенным треском сломалась о дно, я увидела в волнах тень еще одного дракона, громадного, в несколько раз больше нашего корабля. Чудовище, в этот раз не вызвавшее во мне прежнего отторжения, сражалось с потоком.
Дракон никак не мог взлететь, его словно тянуло на дно. Пригляделась: темно-лунный, но очень тусклый цвет чешуи почти не переливался, словно покрытый патиной. Золотой!
Это могла быть только…
- Помоги ей! – закричала я, думая, что это страдающее воплощение оказавшего мне помощь духа. – Не смей ее убивать!
- Это не она, - ответил все еще обнимающий меня крепче любых тисков Гилберт. – Аргелиус спал на острове и проснулся, когда я сжег туман. И заметь, убиваю его не я. Мне, - Гилберт улыбнулся так, что мне стало не по себе, – незачем его уничтожать, раз Эльва и Ильберт пошли на такой риск.
«Аргелиус». Одно из тех имен. Неужели?!
Теперь и я видела: за тенью громадного, борющегося, умирающего дракона мелькали еще две. Но стоило мне разглядеть это, стоило протянуть к золотому дракону руки, уже касаясь за пределами воздушной пелены ледяной воды, «Голубка» резко рванулась вверх, словно ей кто-то или что-то помогло. И вынырнула, разбрызгивая воду.
Нас выбросило у другого берега, будто мы частично обогнули остров под водой. Похожие на откусанные хлебные палочки огрызки мачт без парусов уныло дрожали, кренясь. На правом борту не хватало нескольких секций фальшборта, на носу почти не осталось леера. Палуба была глянцевой от воды, и в этой воде, как лягушки, барахтались и поскальзывались моряки. Они быстро сориентировались – отпустили канаты и начали вычерпывать воду.
Совсем недалеко от нас темнел корабль, на котором могли прибыть только Ильберт с Эльвой. В отличие от «Голубки», он остался абсолютно цел. Море, ходившее ходуном от подводной битвы, не вредило ему, только чуть подбрасывая вверх, как детскую игрушку.
Черные тени под нами, далеко от нас. Я слышала предсмертный рык – и торжество. Все слилось воедино.
Вот рядом с тем кораблем из волн взвились оба дракона, красный и черный, каждый – как гора. Они поднялись над рябящей водой и одновременно выпустили длинные струи пламени вниз, прямо в волны. В отличие от обычного огня, драконье пламя, конечно, не потухло, а вместо того прорезало воду, кипятя ее, и море озарилось изнутри багрянцем и янтарем.
И на фоне этого ужасающего света бился золотой дракон.
- Почему ты не спасаешь его?! – закричала я на Гилберта.
Я попыталась вырваться, но он не дал мне, а только наклонился к моему уху, обжигая дыханием:
- Я спасу только от неминуемой смерти, Эли. Этот дракон нужен мне в должниках.
Я попыталась вниманием погрузиться вниз, за борт, позвать все, до чего могла дотянуться. Водоросли, рыбы, моллюски, пытавшиеся покинуть зону магической бури. Длинные, похожие на стебли растения, легко выпускающие окрашивающий сок…
Я позвала их. Пламя задержалось лишь на пару мгновений, превращая сок в вязкую плавящуюся массу, но этого мгновения дракону хватило, чтобы перевернуться и устремиться вперед, к нам.
- Скорее! – взмолилась я Гилберту, ощущая себя совсем беспомощной.
И он, наконец, вмешался.
Протянул руку за борт, мимо меня – прозвенела тонкая невидимая нить, за которую несчастный ухватился, на последнем вздохе превращаясь в теряющего сознание человека.
Небо над нами почернело, исчез всякий намек на солнце. Раздались крики – два дракона зависли над «Голубкой», рыча. Громадные, как пещеры, пасти с клыками в человеческий рост распахнулись.
Вопли людей слились в единый визг.
Кажется, я никогда не была так напугана. Гилберт продолжал укрывать меня, но я почти не ощущала ни спины, ни рук, ни ног. Даже кричать не могла.
А Гилберт просто посмотрел вверх и негромко заметил:
- Подумай хорошо, Эльва. Ведь и на меня, и на Аргелиуса напал Ильберт. Ты бы не стала.
Черная пасть издала рык – и к нам устремилось пламя.
И тут же мир потух – или сознание мое потухло. Я очутилась в темноте.