Призрак дождя

Глава 13.3

Весь день я метался из крайности в крайность. Меня то кидало в состояние звериной ярости, когда хотелось крушить и рычать, то сшибало до состояния полной беспомощности и ощущения, что я потерялся. Что вокруг творится черт знает что, а я не вижу этого. Не понимаю.

Шум голове то разрастался до рева бешенного урагана, то переходил в протяжный свист, не умолкая ни на секунду. Я ни разу не вернулся в замок, чтобы поесть, но не чувствовал голода, и даже прогнал навязчивую Роззи, которая снова притащилась со своими чайниками и кружками.

У нее, что нет других дел, кроме как поить и кормить меня?

Нарычал – в итоге она обиделась, а я был так зол на весь мир, что не испытывал ни малейшей потребности извиниться.

Все мои мысли были о жемчужине. Только о ней. И ни о ком больше! И никаких предательниц, которые сбегают не попрощавшись, в моей голове не было. Ни одной. Так ведь?

Да кого я пытался обмануть?

Меня выворачивало наизнанку от того, что она уехала вот так. В тихую, ни сказав ни слова, ни посмотрев в глаза. Вроде и претензий быть не может, потому что между нами ничего не было, но в тоже время душила уверенность, что было. Что-то сильное, настоящее, способное перевернуть целый мир.

Я раз за разом проходил по грани и был готов сорваться следом за Миной. В голове гремело звериное рычание. Настичь, перехватить их до того, как доберутся до Большой Земли и затеряются на ее просторах, вернуть себе, присвоить. Моя.

Я ударил кулаком по каменной плите в основании дракона, потом еще раз, пытаясь физической болью перекрыть ломоту в груди. Мне было плохо, будто кто-то наживую отрывал часть меня. Отрезал по кускам и безжалостно кидал в пропасть.

А еще казалось, что жемчужина горько смотрела на меня своим светлым перламутровым глазом, на котором едва заметной тенью еще вырисовывались Минины отпечатки.

— К черту! — больше не было сил это терпеть.

Порывисто развернувшись, я пошагал прочь из каменного парка. У меня не было определенной цели, я просто шел, отмеряя шаг за шагом, просто пытался дышать и не замечать ядовитого жара в груди.

Проклятье, да что ж так хреново-то?

Я обошел весь остров по периметру. Посетил пристань, с болтающимися на привязи лодками, поднялся на утес, проворно скатился по пологой насыпи и в результате своих метаний оказался на каменистом пляже, отмеченном двумя каменными выступами, торчащими из воды, как плавник хищного чудовища.

Здесь стало совсем дурно. Ноги отказывались идти, грохот в голове стал невыносимым, и ребра едва удерживали бешено сокращающееся сердце. Нарастающий ветер швырял в лицо снопы морских брызг, но я не чувствовал ни свежести, ни вкуса соли. Сердито накатывающие на берег волны пытались мне что-то сказать, но я не понимал их шелеста. Все пустое. Не то, не так.

Этот берег не отпускал меня. Я волком вился вокруг, то уходя, то снова возвращаясь, сидел на черных камнях, лежал на них. Орал в хмурое небо, до тех пор пока не сорвал голос. И только ночью, когда уже было ничего не видно, и когда на Рейнер-Бэй обрушился шквальный ветер, я отправился к себе. Уставший, пьяный без вина, разбитый на миллион осколков.

И снова навстречу Роззи.

Выглядела она плохо. Под глазами черные тени, в самих глазах страх и дикая тревога. В руках – неизменный поднос с чашками и пирогом, от одного вида которого к горлу подкатывала тошнота.

— Хозяин, — прошептала она, трясясь все телом, — я вам приготовила…

— Нет.

Не хочу я ничего из ее рук. Стоило только почувствовать запах этого чая, как внутри снова начинал полыхать дьявольский огонь.

— Но как же…надо…вы весь день ничего не ели.

— Я сказал нет, — не осознавая, что делаю, выхватил у нее их рук поднос и со всей силы швырнул его в стену.

По сторонам полетели осколки, брызги, куски выпечки.

С громким криком Роззи отпрянула в сторону и прижалась спиной к стене. На ее вопль откуда ни возьмись появились оба Бена. Старший хмурился из-под кустистых бровей, а младший растерянно топтался на пороге, переводя взгляд то на меня, то на мать, то на учиненный мною беспорядок.

— Что случилось? — скрипуче спросил старый смотритель.

От его голоса внутри снова полыхнула ярость.

Со мной творилось что-то непонятное, неправильное, страшно. Поэтому обронив на ходу скупое:

— Я уронил поднос, — я поспешил в свою комнату.

Мне надо было остаться одному. Укрыться от чужих взглядов, которые опаляли, вызывая желание оскалиться.

Едва оказавшись у себя, я поплелся в купальню, ударил ладонью по рычагу и из крана тут же под напором полилась вода. И мне снова почудился приторно сладкий запах, маскирующий горечь трав.

Противно.

Спустив уже почти набранную ванную, я подошел к умывальнику. Принюхался, пытаясь уловить опостылевшую вонь, но ее не было. Тогда набрал полную пригоршню воды и плеснул себе в лицо. Она была теплой, а разгоряченная кожа мечтала о прохладе.

Я бы убил за настоящий дождь. За ливень, который бы смыл это липкое серое марево, подступающее со всех сторон.

Тяжело упираясь обеими руками на тумбу, я уставился на свое отражение в зеркале.

На щеках щетина, лицо с зеленым отливом, обескровленные губы. Я выглядел, как потрепанный, измученный бродяга. И только взгляд, бешеный, полный серебра и грозовых туч, полыхал ярким пламенем.

Я сам себя не узнавал, давился чужеродными эмоциями, пытался сопротивляться, но это было сильнее меня. И в какой-то момент, ноги подкосились. Неуклюже, цепляясь за мебель, я повалился на пол.