Осколок Войны был вакуумом, дырой в реальности, прорванной между измерениями чистой ненавистью. Для призрачного взора Альтениана он походил на вихрь черноты, всасывающий в себя каждую крупицу ярости, каждую частичку гнева и ужаса. Он откидывал длинную тень на Колодец Мертвых, и там, куда она падала, разумы смертных исполнялись жажды насилия и убийства, неведомой существам из плоти и крови.
Врезавшись в бессмертное воплощение пасти ненависти, призрачный властелин ощутил, как его тело и душу пронзили раскаленные клинки гнева. Коснувшись столь отвратительного существа, он запустил в себя раковую опухоль источаемого им ужаса. Пламенеющий Анарис ударил Альтениана в корпус, шипами огня расколов ему разум и раскроив призрачную кость все равно что обычную плоть.
В открытую рану погрузился окровавленный кулак, и призрачный властелин почувствовал, как его отрывают от земли. Он рубанул по ощерившемуся лицу из тени и пламени и задел кромкой меча-призрака череп и челюсть бессмертного. Лишенный физических чувств, бывший экзарх был совершенно безразличен к урону своего остова, как и к оглушительному яростному крику, с которым Осколок Войны его отбросил. Этот вопль эхом прошел сквозь загробную пелену кинжалами ненавистного умысла, оставив на душе Альтениана жгучие рубцы.
Призрачный властелин рухнул среди расколотых скал и разрубленных психокостей и покатился кубарем, по пути лишившись руки, а с ней и светлого копья. Он впился в землю крепкими как сталь пальцами и, пропахав в темной земле борозды, остановился. Мгновение изувеченный Альтениан лежал неподвижно, пытаясь собрать воедино остатки своего физического естества с оглушенным от вопля аватары духом.
Бывший экзарх соединил разум с телом как раз вовремя, чтобы увидеть, как Осколок Войны вновь направился к Мелиниэлю.
Если Осколок Войны представал самопоглощающей бурей темноты, то автарх походил на мерцающую искорку. Из его души прорывался потусторонний свет от прикосновения Шепчущего бога, тот самый, что источали в эфир мертвые воины из чертогов призраков. Мелиниэль был пока еще жив, однако целиком принадлежал Иннеаду, и умиротворенность его души представлялась водой в сравнении с огнем гнева Осколка Войны.
Поднявшись на ноги, Альтениан сжал в руке меч-призрак и, вызывающе воздев его, издал боевой клич, прокатившийся по царству духов и эхом отдавшийся в физической реальности.
Помазанный Кхаином убийца вскипел презрением, однако все равно обернулся и указал на призрачного властелина Анарисом. Мелиниэль без промедления зашел ему за спину, но выпачканная кровью рука великана ударила его наотмашь, переломив фамильное копье и бросив самого автарха на скалы.
Осколок Войны ринулся на Альтениана, и их клинки с воплем соприкоснулись. Под ударом Анариса меч-призрак разбился вдребезги, и осколки кристалла впились в куполообразную голову Альтениана. Аватара надавила сильнее, и острие пропахало в плече призрачного властелина глубокую борозду, почти отрубив оставшуюся руку. Кулак инкарнации Кхаина снова врезался в грудь воина, и пылающая кровь запенилась в ране. Она прожигала системы и кристаллы, поднимая клубы пара, и плавила психокость.
Дух Альтениана объяла обжигающая боль, которой ему прежде не доводилось испытывать, пока тело рассыпалось хлопьями обугленной психокости и брызгами расплавленных капель.
Альтениан закричал так, как не кричал ни в жизни, ни даже после смерти.
Иврайна быстро пришла к выводу, что долго ей не протянуть. Она вкладывала все скорость, проворность и мастерство в то, чтобы сдерживать беспрестанные атаки бывшего наставника, который мгновенно переключался с рубящих ударов на элегантное фехтование в зависимости от того, какой из многочисленных душ внутри себя он позволял встать во главе. Иврайна крутилась и ныряла, прыгала и парировала, зная, что сможет пробить его барочную броню легчайшим прикосновением меча Скорби, но понимала, что вряд ли сможет нанести подобный удар. Визарх как будто не защищался, однако его атаки были такими искусными и эффективными, что он попросту не давал ей возможности отыграться. Стоило провозвестнице лишь приготовиться к выпаду, как он сразу разгадывал ее намерение, менял позу или атакующую руку и обрушивался на Открывающую Седьмого Пути уже в совершенно ином стиле.
Вокруг нее царил полнейший хаос. Воздух бурлил от душ, отлетающих из погибших иннари и разбитых камней душ. Оплакивая безвременную смерть и выкрикивая последние прижизненные мысли, заблудшие духи стекались на излучаемую Иврайной силу Иннеада.
И в центре всего струилась огненная река Осколка Войны, испепеляющая каждую душу, которой касалась, поглощающая мертвых и воспламеняющая страсти живых. Частица Кхаина — воронка жара и ненависти — питалась самой резней, несмотря на все попытки Иврайны зачерпнуть энергию из истекающей духовной материи.
Дщерь Теней перевернулась, уходя из-под удара, и взмахнула полами платья, чтобы отвлечь Визарха и вскочить на ноги. Боевой веер, подобно жалящей осе, без устали вспархивал и раскачивался, ложными выпадами прикрывая ее отступление. Визарх неумолимо атаковал, не уступая ни пяди земли и постоянно тесня подопечную. Чем больше она ныряла или уходила в сторону, тем сильнее в ней крепло чувство, что ее уводят с ровной дороги на затвердевшую лаву. Стоило ошибиться хоть самую малость, и ей пришел бы конец.
Открывающая Седьмого Пути не считала себя бессмертной, однако знала, что не иссохнет от старости. Внутри нее текла сила Иннеада, которая отвела ее от порога жизни и смерти, чтобы следовать иным путем. Глядя на мелькающий перед ней клинок противника, лишь на волосок избегая его смертоносного касания, она до сих пор не могла поверить в предательство своего чемпиона. То, что ее ожидала подобная смерть, казалось смехотворным, более того, оскорбительным.
Она ничего не могла поделать.
Оставалось только довериться Иннеаду.
Иврайна видела горящий в Визарховом сердце огонь Кхаина, после целого века дремы снова разожженный близостью к Осколку Войны. И пока это пламя горит, Визарх будет оставаться приверженцем Кхаина. Вокруг слуги Кроваворукого вихрились души избранников Иннеада, вопя на него в знак презрения, однако тот продолжал биться, словно не замечая их недовольства.
Огонь этот могла погасить лишь одна сила, но она оставалась для Иврайны недосягаемой.
Увидев устремленный ей в грудь очередной удар, Открывающая Седьмого Пути отвела руку. Лезвие Азу-вара рассекло одеяние и рунический костюм под ним и погрузилось в смертную плоть.
Боли не было. Иннеад сделал свою дочь нечувствительной к ней. Впрочем, из пробитого бока рекой хлынула кровь, пропитавшая одежду багрянцем и лужей растекшаяся на темной дороге.
Иврайна, с фонтаном бьющей из перерубленной артерии жизненной влагой, начала заваливаться на спину, по-прежнему стискивая в одной руке веер, а в другой — меч Скорби.
И не почувствовала, как упала на землю. Ее накрыло ледяное прикосновение Иннеада, приглушившее слух, зрение, осязание и вкус, так что ей показалось, будто она опустилась на приятное ложе из пепла.
Иврайна уставилась в грозовые небеса и в беснующихся облаках узрела лик своего бога.
Мелиниэль, до сих пор оглушенный, попытался встать, но сломанная нога подкосилась, и он сложился пополам, с проклятиями схватившись за раненую конечность. Автарха охватил ужас, едва он заметил растерзанное изнутри тело Альтениана, из которого, словно артиллерийские снаряды, взметывались столбы огня. Он услышал позади неистовый вопль и, перекатившись, заметил Иянну, во весь опор несущуюся сквозь давку сражающихся воинов. Поравнявшись с ним, она метнула копье Тевтласа подобно дротику.
Они оба неотрывно следили за летящим в спину Осколка Войны копьем. Сердце Мелиниэля сжалось в ожидании, что бессмертное существо в любой миг обернется и отобьет копье.
Но опасения не оправдались. Острие вонзилось кровожадному сыну Кхаина в шею прямо над краем костяной кирасы. От силы удара исполин припал на колено, и из раны мощным потоком выплеснулась магма.