Последний полёт. Книга первая: Исход

Глава 2

Сон был слишком ярким. Даже назвал бы запоминающимся, особенно некоторые его весьма волнительные для меня детали. Я проснулся и долго переживал эти, запечатлевшиеся в моей памяти, короткие мгновения полёта и проносящееся мимо зелёное лесное море... Я птица? Но вот только крыльев у себя за спиной я не заметил.

В этом сновидении было много непонятного и пока необъяснимого, и потому отложил это на потом, занявшись наиболее актуальным- именем. Макс- так звали мужчину во сне, кого и куда сажать- это после подумаю, но вот обращение к этому летуну- оно меня сильно зацепило, ведь я почему-то себя от него совсем не отделял! Могло бы показаться, что такого- пусть яркий, но ведь всего лишь сон? Однако, для меня имя это не казалось случайным, и ощущалось мною более родным, чем любое другое. Это было безусловно странно, мозг в который раз заголосил про какое-то раздвоение, и я даже начал догадываться о чём это. Будто два человека в одной оболочке живут: одного зовут Кайр, и он всего лишь мальчик в глухой лесной деревеньке, а второго, летающего в небесах- Максом...

Дойдя в своих рассуждениях до момента, когда начал повторяться, решил временно оставить эту тему. До появления возможной подсказки в виде очередного сна, или каких иных вариантов...или людей, способных подсказать и направить мои поиски в правильном направлении.

Тут мои размышления прервала проснувшаяся Гереке, сегодня, как и всегда проснувшаяся раньше всех. Приготовить немудрящий завтрак, обычно состоящий из каши-размазни, лишь в редких случаях разбавленных козьим молоком, изредка дополненной кусочками рыбы- считала она своим женским долгом, осложнённым в период моей немощи необходимостью ухаживать за больным. Вот и сегодня, она уже шустрила возле очага, раскладывая новый костёр, после мимоходом подскочила ко мне, ласково проведя рукой по моей длинной шевелюре, внимательно заглянула в мои глаза своими голубыми глазищами. Увидела, что не сплю и мне точно не хуже, радостно улыбнулась, и снова побежала хлопотать по хозяйству.

Надо заметить, что на ней, как и на всех прочих жителях деревни, кроме домашнего хозяйства, лежала ещё какая-то работа: они уходили утром, а возвращались лишь вечером- сильно уставшие. Кроме того, в деревне было небольшое стадо мелких овец- как понял, общественное- из пяти голов, козы и гордого рогатого козла- скотского их предводителя, пробующего свои рога на всех, кто ему не по нраву (да, я уже познакомился- к сожалению...),- требовавшее своего ухода. Правильнее, наверное, назвать стадо куцым- по его численности, но от малости этой для деревенских оно не становилось менее ценимым- использовали его членов на мясо лишь в исключительных случаях. И то верно- если пустить овечек под нож, надолго ли подобного, если поделить на всю деревню, хватит?

В тот же самый час, когда вся деревня выходила принять трудовой подвиг, пастух- взрослый мужик лет тридцати- в сопровождении пары отроков и такого же количества лаек (в своих размерах споривших со своими опекаемыми за звание самого мелкого) выгонял своё стадо из общественного загона, расположенного в самом центре нашего поселения и гнал за околицу- пастись и отъедаться. Первое было очевидным, а вот на счёт последнего я в сомнениях: ибо за всё время последующие мои наблюдения не выявили у них каких-либо особых изменений в сторону увеличения массы. Пусть даже так, однако, наличие в деревне ходячего бурдюка весьма жирного молока я уже оценил, а возможность в голодный год превратить эти мелкие недоразумения в несколько аппетитно пахнущих окорочков- дорогого стоит. От последней мысли аж слюна закапала- может не будем дожидаться наступления этого совсем не светлого денечка? Ну, ладно, пусть не всех, но козла- то- этого совершенно вредного скота- забить сам бог велел...

Сегодня, после завтрака, в нашем доме никто никуда не спешил, что было явно необычно- ведь все прочие взрослые обитатели деревни уже ушли по своему обычному маршруту. Я заметил, что Гереке отложила часть приготовленного в туесок, как бывало и раньше, но, в данном случае, в отложенном было самое наилучшее. Я сглотнул слюну, впервые увидев приготовленное мясо- какого-то мелкого зверька, но промолчал. И не только по той причине, что моих слов никто бы не понял...

Гереке выдала какие-то балахонистые, грубоватые на ощупь портки, и того же качества рубаху, сверху я накинул меховую безрукавку, обернул ноги кожей, перемотав её бечевой- всё, вроде готов- и потянула на выход из дома. Но едва вышли, остановила. Придирчиво осмотрела, поправила мои светлые волосы, отряхнула соринку с одежды. Сняла с пояса шнурок и перевязала на лбу, прижимая мою слишком лохматую шевелюру к голове. После чего отошла чуток, оглядела получившуюся картину и кивнул довольно головой- пойдёт! И меня разобрало любопытство- для чего? После повернулась к уже давно здесь стоявшему в ожидании деду, с улыбкой наблюдавшему за моим преображением, и что-то сказала- возможно, отчиталась. На что дедок чуть помедлил, и уже без пропавшей улыбки- окинул ещё раз взглядом нас обоих, кивнул головой и взмахом руки предложил следовать за ним.

Шли по тропинке, заменявшей в нашем населённом пункте единственную улицу, сначала за околицу, а после уже через лес. Двигались неспешно, но я всё равно уставал, всё же моё здоровье ещё оставляло желать лучшего, и потому приходилось часто делать привалы. Но ни Гереке, ни старик какого-либо недовольства подобными остановками не показали, наоборот- едва я показывал жестом, что желаю приземлиться, немедленно- где бы это не происходило- шли мне навстречу. Это говорило об их отношении ко мне красноречивее любых слов, а потому я старался подобным не злоупотреблять. И останавливаясь лишь тогда, когда понимал, что далее уже не смогу: ведь если ведут куда- значит, это действительно необходимо... Ведь так?

Впрочем, наш поход продлился недолго. Ещё солнце не встало в зенит, когда перед нашими взглядами прямо посреди какой-то лесной поляны появился жутковатый на вид частокол, с насаженными по верху черепами... животных? Хотя, если честно, то парочка из них более соответствовала человеку...

Отворив неприятно заскрипевшие ворота, зашли внутрь, обнаружив обычную полуземлянку- по размеру не более нашей- и следы большого костра возле неё. На стук в дверях показался старик в меховых одеждах, судя по свисающим с плеч лапам, ранее принадлежавших кому-то вроде медведю. Старик был очень стар, и если своему, уже привычному деду, я бы определил возраст в сорок-пятьдесят годков, то вышедшему нам навстречу явно было за семьдесят. Но довольно ещё крепкий и шустрый дедуля, обменявшись приветствиями с нашим стариком (по нам лишь мазнув взглядом), повёл куда-то за дом. А здесь открылось неплохое место для посиделок: обложенный камнями круг под небольшой костерок, пара пеньков и брошенный рядышком плашмя обрубок толстого бревна. Старики пристроились на места получше- пеньки, а мне указали на бревно, и то, наверное, только по той причине, что после болезни. Гереке подобного почёта и вовсе не досталось- она вынуждена была простоять всю встречу на ногах за спиной нашего старика.

Деды затеяли длинный и малопонятный- для меня- разговор, как изредка замечал по кивкам, жестам и бросаемым взглядам, приплетая в него и мою персону. Потом хозяин повернулся ко мне и как-то внутренне поменялся- вдруг перестав казаться старым. Поменялась осанка, изменившись на более приличествующую хищному зверю, пронзительно острый и, одновременно, гордый взгляд привёл меня в замешательство, а его властный голос требовал ответа. Какого только- я ведь даже сам вопрос не понял? Старик, тем временем, нащупал рукой ожерелье из когтей, висевшее у него на шее, и неожиданно быстро переместившись ко мне, схватился другой за мой подбородок. Повернув лицо к себе- глаза в глаза, вперил взгляд и...хрипло запел. Я почувствовал себя...как кролик перед удавом- странную формулировку опять подкинуло подсознание, но при этом вполне понятную в том, что она описывает: ощущение маленького и беспомощного перед большим и страшным, чувство беспомощности- и оно мне весьма не понравилось. Настолько, что я стал внутренне сопротивляться, пытаясь вырваться из будто державших меня тисков...

Наверное, со стороны это выглядело вполне невинно- старик заглянул в глаза юноше, ища, полагаю, соринку, но внутренне шла борьба не на жизнь, а на смерть. Я почувствовал, что если сдамся- исчезну. Здесь и сейчас...и вообще.

А потом как будто что-то оборвалось, причём, с отчётливым звоном, по крайней мере, в моих ушах, и...я обнаружил себя на земле. Колдун снова сидел на своём пеньке, рассматривая меня как неизвестное насекомое, но уже не напоминая того- предыдущего- страшного человека.

Некоторое время в недоумении и ужасе смотрел на него, пытаясь понять не привиделось ли мне это событие, и если да, то почему я на земле? А в следующее мгновение меня отвлекла пришедшая на помощь Гереке, своими слабыми ручками помогая подняться. Кое-как утвердился на ногах, чтобы почти сразу едва снова не рухнуть- ноги совсем не держали, и в голове стоял туман. И тут опять помогла маленькая девочка, упёршаяся в меня, став той опорой, возле которой и я смог стабилизируется. Колдун что-то произнёс и повелительно махнул рукой, и наш дед, прикидывавшийся до того ветошью, и Гереке поспешили на выход, уводя меня прочь- домой.

Дорога обратно плохо отложилась в моей памяти, но очнулся я уже следующим утром и в своей постели. И, вроде бы, чувствовал себя совсем замечательно- сравнительно с предыдущими днями, но в памяти всё время всплывали страшные выворачивающие наизнанку глаза колдуна, вызывая дрожь и желание больше никогда и ни при каких обстоятельствах... А также провоцируя мучительные размышления на тему: какова цель этого действа, и если никаких последствий данного происшествия мною не наблюдается- что это тогда было? Или это временно, что я последствий не замечаю?

Вопросов было больше, чем ответов, и моя фантазия пасовала в попытках найти произошедшему объяснение: быть может, это такой способ лечения, и мне пытались помочь, хотя бы вернув память, а может- я запомнил то нехорошее ощущение- обряд какой, вроде изгнания злых духов...да, вроде меня. То-то я так всполошился во время этой процедуры, почуяв неминуемое. Как бы то не было, случившееся стало мне уроком на будущее- общение с подобными колдунами желательно избегать. Видимо, инстинктивное желание никогда, и ни при каких обстоятельствах- было совершено правильным...

После этого непонятного события, ничего более примечательного и столь же запоминающегося- что, как вы понимаете, меня совсем не расстроило- не происходило, и я продолжал выздоравливать ускоренными темпами, одновременно изучая язык, на котором изъяснялись окружающие. Вплоть до момента, когда к нашему старику, являвшемуся по совместительству моим дедом- если я правильно понял объяснения, продемонстрированные мне Герекой при помощи рисунков- не пришёл средних лет коренастый мужик.

Ещё несколько слов по поводу рисунков этих- были они неуловимо знакомыми моей памяти: кружок и палочка, и пририсованные к последней ещё две пары- сверху и снизу. Это означало- Человек. Рядом с ним она нарисовала ещё одного, но с волнистыми длинными вертикальными полосками на кружочке, соединила одну палочку с палочкой Человека и, ткнув в получившееся изображение щепкой, со слезами в голосе сказала:

- Ма...

Почему-то слова более не потребовались- нарисованное я понял интуитивно, и даже, мне показалось, наши чувства- щемящую жалость- мы разделили в этот момент на двоих. И стало естественным, что моя рука поднялась и мягко, как некогда она и у меня- больного, провела по её щеке, смахивая непрошенную слезинку. Успокоившись, девочка пририсовала к Ма ещё двух созданий- поменьше, и назвала нашими именами. Из чего я сделал вывод, что Гереке- моя сестра. Вот такая вот семья...

Но вернёмся к неизвестному, к которому наш дед обращался, называя Нисте, и встретил с большим уважением: кланяясь, хоть и не очень низко, и приглашая войти в дом. Они расположились у очага, угостились чем бог послал- но перед трапезой бросив в горящий огонь по кусочку из наилучшего (мне объясняли это действие ранее, и по трясущему у моего лица дедову пальцу понял, что это- очень важно, и должно повторяться каждый раз), а после завели неспешный разговор. Прерванный лишь однажды, когда беседующие позвали и меня. Нисте долго разглядывал мою скособоченную тушку, и после- о чём-то спросил, но вместо непонимающего меня ответил дедушка. Тоном оправдывающегося. А после, заметив мой вопросительно недоумевающий взор, отослал прочь.

Вроде бы незначительное происшествие, имело, тем не менее, значительные последствия. Выразившиеся, прежде всего, на следующее утро в том, что я вместе со своей семьёй, и с другими деревенскими, отправился прежде незнакомым маршрутом- на трудовые подвиги. Неровно петлявшая тропинка привела к небольшому полю, заросшему какой-то травой- на мой первый взгляд. Да, и на второй- тоже... Но взгляд аборигенов был, очевидно, иной: они посемейно распределились вдоль одной стороны поля, достали инструменты- у каждого отличался по форме и материалу изготовления (камень или кость), но неизменной оставалась его режущая кромка- и принялись за дело. Вручили и мне предмет- каменный, чуть изогнутый брусок с одной отколотой до остроты стороной, предложив последовать за действиями Гереке: встав в неприличную позу, собрать в руку пучком некие зелёные растения с мелкими плодами на вершине, и путём отпиливания- мой инструмент своей остротой был годен только на это- чуть повыше уровня земли отделить их от корней. Затем ещё раз, и ещё- от рассвета и до заката...

До вечера я не продержался- только до полудня, сказалась болезнь, или правильнее сказать- травма. Кстати, причину её оказалось несложно выяснить, даже наоборот- очень легко. Просто, когда ещё утром шли на работу по тропинке, сестрёнка вдруг коснулась моего локтя и с каким-то значением в глазах мотнула головой куда-то вбок. Я естественно заинтересовался таким её поведением, что и продемонстрировал, разведя недоумевающе руки. Гереке этому не сильно удивилась- уже поняла, что с памятью моей что-то неладно- и постаралась объяснить. Без знания языка- это сделать весьма затруднительно, но на мой взгляд и с помощью жестов она справилась вполне на отлично: показала рукой на дерево, потом- на меня, стоящего под ним, рука, изображавшая дерево, наклоняется и, со звуком "Бум!", произнесённый её звонким голоском, падает мне на голову. Именно так я интерпретировал её руку, уложенную на мою голову. Достаточно просто ведь для понимания? Но вопросы всё равно остались: например, почему этому дереву вдруг приспичило упасть, и какого черта в этот совсем неподходящий момент я забыл под ним?

Послали, как немощного, обратно. Но на следующий день на жатву взяли снова, из чего я сделал вывод, что рабочих рук не хватает, или, по какой-то причине, очень торопятся. И в этот день, хотя было непросто, продержался уже до конца. С того времени так и пошло: работа и сон почти не оставляли время на что-либо другое, в то числе, и на мысли о болезни. Что интересно, и кошмары пропали- я вообще сновидений не видел, настолько сон мой был крепок. После жатвы пришло время обмолота, дальше- складирования получившегося продукта: зёрен- в специальные ямы, а оставшейся соломы- в скирды. И только после окончания всех работ мы смогли выпрямиться, облегчённо выдохнув.

Но, видимо, слишком рано, потому что уже на следующий день опять началась какая-то суета, и я было встревожился- как бы чего...но слова Гереке- из тех, что уже научился понимать- вкупе с её радостным видом рассеяли мою тревогу.

Что касается местного языка: я так-то его до сих пор не понимаю, только лишь самое необходимое- имена, хорошо-плохо, да-нет,- пока хватает. Правда, должен заметить, иногда, очень редко, когда устаю и отвлекаюсь, уже не пытаясь вникнуть в смысл речей что-то весело щебетавшей Гереке, случалось неожиданное (нечасто, но пару раз подобное произошло),- мною улавливались вполне узнаваемые слова. Но, вместо того, чтобы подбодрить- ведь это вроде как свидетельствует о возвращении памяти- это наоборот, лишь сильнее настораживало- почему тогда в памяти всплывают лишь несколько слов. И то, как мне показалось, сказанных неверно: ударение не там, вместо твёрдого я бы употребил мягкое окончание...

Мы переоделись из давно требующего замены тряпья в парадное, единственным отличием которого было отсутствие дыр, умылись, закрепили при помощи шнурков волосы, и, затесавшись в празднично возбуждённую толпу, двинулись вместе с ней вслед за Нисте- про которого я понял так, что человек сей играет в деревне весьма значительную роль- несущего в руках недавно срезанный сноп. Не простой- весь обвязанный лентами, переплетённый косичками, и явно, в представлении местных, что-то, или кого-то, изображавший.

По дороге вышедшие вперёд женщины запели песни- речитативом, кружась под собственную мелодию. Притащили самоделку на сжатое поле, установили посередине и давай хороводить вокруг. Вскоре к ним присоединились и мужики, успевшие, как я заметил, приложиться к обычным здесь шарообразным кувшинам. После чего, развеселились и запели- каждый наособицу, но зато весьма громко. И, в процессе, видимо когда пересыхало в горле, продолжали прикладываться. А с ними и многие из женщин. И вскоре так наприкладывались, что и песни совсем разладились и танцоры стали путаться в ногах, нередко падая и увлекая за собой прочих, отчего сами же смеялись до колик в животе.

Странно это выглядело, вначале даже смешно, но после стало скучно и захотелось уйти. Однако, мысль- не обидятся ли окружающие такому с моей стороны демаршу- заставила остаться. Потому дотерпел до конца, а после- как и многие другие- ещё и волок на себе не рассчитавшего силы деда почти до самого дома. Немного не дошли, но на то были причины, вставшие прямо у нас на дороге- и было их целых пять. Которых увидев, все разом протрезвели...