– Аль… Баронесса, очнитесь, – встревоженный голос лорда Арвара пробивался ко мне сквозь пелену беспамятства.
Сознание возвращалось мучительно медленно, словно из вязкого тумана. Первой ударила боль. Каждой клеточкой тела я ощущала себя раздавленной, словно по мне проехал трактор, а затем меня ещё и отколотили кувалдой. Казалось, каждая мышца вопила от перенапряжения, а на плече, словно раскалённое клеймо, пылало место, куда обрушилась балка. Я лежала неподвижно с закрытыми глазами, не в силах даже пошевелиться.
– Как вы себя чувствуете? – искреннее беспокойство в голосе герцога заставило меня с трудом разомкнуть отяжелевшие веки. – Позвольте помочь вам подняться.
Арвар стоял надо мной, склонившись и галантно протягивая руку. Я поморщилась, упёрлась ладонями в грубые половицы и упрямо попыталась встать сама. Комната поплыла перед глазами, в висках застучали тысячи крохотных молоточков, но я, шатаясь, всё-таки поднялась на дрожащие ноги.
– Было бы удивительно, – в его голосе проскользнула усталая и вместе с тем добрая усмешка. – Сильная, смелая, бесстрашная Альфисса Фоксигранд…
– Вам показалось, лорд Арвар, – я отряхнула подол платья, измазанный сажей и кровью, стараясь, чтобы голос не выдал охватившую меня слабость. – На самом деле, я белая и пушистая.
– Это я тоже заметил. Правда, от этого вы не менее опасны.
Он покачал головой, окинув взглядом разгромленную комнату, вывороченную межкомнатную дверь.
– Почему вы не позвали меня сразу? Зачем так безрассудно рисковали?
И тут во мне разжалась непонятно какими силами сдерживаемая внутренняя пружина. Вся накопившаяся усталость, страх и боль вырвались наружу бурлящим потоком.
– Как вы себе, уважаемый герцог, представляете исполнение? Подождите, господин Алхимик, сейчас я позову вашего ловчего, и пока он будет любезно сюда ехать, мы с вами мирно обсудим сложившуюся обстановку. А когда страшный Военный советник прибудет, можете бить друг другу лица? Так, что ли? – рыкнула я.
– Нет, но…
– Что «но»? Он пришёл не для разговоров, а за Егоркой, с лёгкостью, между прочим, устранив вашего хвалёного агента, в котором вы были так уверены, – мой голос сорвался на высокий, дрожащий звук. – За моей спиной находился маленький беззащитный ребёнок. Я не имела права на необоснованный риск.
– А почему это я страшный? – его лицо стало каменным, а глаза сузились.
Ну конечно, это самое главное в моей гневной тираде!
– Ну, опасный, всемогущий! Называйте как угодно. Как сдвинете грозно свои густые брови, и враг тут же сдастся, – огрызнулась я в ответ.
Арвар засопел, как революционный паровоз, и я уже было приготовилась услышать гневную отповедь о своей невоспитанности, но вместо этого герцог медленно выдохнул, и напряжение в его плечах спало.
– Вы правы, баронесса, простите, – тихо произнёс он. – Охрана подвела. Будет проведено тщательное расследование. Благодарю вас за ваше безграничное мужество. Вы сделали то, что не смог сделать специально обученный воин, – Арвар почтительно склонил голову. – Но сейчас важнее мальчик.
Егорка. Мы одновременно повернулись к спящему за столом ребёнку. Забыв о боли, я бросилась к нему, проверяя температуру. Он был жив, но бледен, как полотно.
– Лорд Арвар, вы же маг, помогите! – зашептала я, гладя влажные волосы Егорке. – Он… Он губит себя! Решил поделиться своей магией с мастерами, не умея ею управлять. Теперь она вытекает из него вместе с жизненными силами.
Герцог на мгновение нахмурился и, бережно подхватив ребёнка на руки, отнёс его в постель. Затем достал откуда-то тонкий серебряный браслет с тусклым серым камнем и защёлкнул его на запястье Егора. Камень на мгновение вспыхнул мягким светом и тут же погас. Малыш бессознательно вздохнул полной грудью, и его щёки через несколько минут порозовели.
– Всё. Можете больше не переживать. Пока артефакт на руке мальчика, его магия будет спать, и он не сможет ею пользоваться. Снять браслет без моей помощи невозможно, – пояснил Арвар. – А дом мы и так достроим. – Он посмотрел на меня, и в уголках его глаз заиграли лучики смеха. – Если что, я и сам молоток в руках держать умею. Не мастер, конечно, но гвоздь забить смогу.
Это было так неожиданно и так по-человечески, что остатки злости бесследно растаяли.
– Спасибо, – прошептала я, не в силах сдержать счастливую улыбку.
– Во дворе останется новая охрана. Спорить бесполезно, – его тон вновь стал деловым. Он подошёл к двери и обернулся на пороге. – Если вам будет спокойнее, могу остаться и я.
Я покачала головой. Силы окончательно покидали меня, и единственным желанием было рухнуть и провалиться в глубокий, беспробудный сон.
– Не надо… Благодарю. Я… я очень хочу спать.
Он понимающе кивнул и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Тишина, долгожданная, исцеляющая, наконец-то обволокла меня. Я, словно потерявшая ориентир в пространстве лодка, доковыляла до своей кровати и рухнула на неё, не в силах даже раздеться. Глаза слипались сами собой, но душа требовала иного успокоения. И я прошептала в пустоту:
– Кузьма Кузьмич…
Огонёк свечи слегка задрожал, и на печке проступил родной, знакомый силуэт. Повеяло ароматом печёного хлеба и каким-то особенным, ни с чем не сравнимым покоем.
– Здесь я, Фисенька, здесь, – проскрипел он. – Отходи, родная. Всё, отбушевало.
По лицу и рукам медленно потекло тепло, очищающее и исцеляющее душу, и я заговорила.
– Я так испугалась… – скомканные слова текли вместе со слезами, смывая остатки напряжения. – Так испугалась. Но не за себя, не поверишь. За Егорушку, доброго, светлого ребёнка, который… – Я всхлипнула и замолчала. Подушка медленно, но верно становилась мокрой. – Но показывать врагу страх нельзя. Дед рассказывал, перед боем они ордена надевали для устрашения, а я вот шубу песцовую да клыки… – Сквозь выплёскивающуюся боль пробилась кривая ехидная улыбка. – Я ведь хочу просто жить, Кузьма Кузьмич, печь блины и смотреть, как растёт дом, как люди вокруг меня счастливо улыбаются… А не превращаться в зверя и не драться с магами.
– А разве это не жизнь? – тихо спросил домовой. Его голос был похож на скрип старого дерева в лесу. – За своё гнездо драться, своих птенцов от чужих когтей закрывать… Разве не по-нашему, не по-русски? Эвон сколько ты уже дел наворотила, магию свою не единожды пытала, а хоть суть-то её разглядела, увидела?
Я замерла и крепко задумалась, Кузьма Кузьмич не торопил. И я наконец поняла. Словно пелена спала с глаз, открывая простую и древнюю истину, которую, казалось, я знала всегда.
– Она… обережная, магия Лада, справедливости, – начала я, словно прозревая с каждым произнесённым словом. – Она – эхо мудрого бабушкиного голоса, призывающего к неспешности и раздумью. Она – отцовская рука, вовремя отдёргивающая от края пропасти. Она – материнские объятья, в самую тёмную минуту дарующие силу. Да, иногда от неё бывает больно, как от строгого подзатыльника любящего деда, зато урок запоминается хорошо. Она – про то, чтобы сберечь. Учит жить в согласии: с собой, с семьёй, с миром. Она – родовой щит, веками оберегавший нас, вещая: «Один в поле не воин» и «Не будет добра, коли в семье вражда».
Я взглянула на Кузьму Кузьмича, и в глубине его угольных глаз плескалось одобрение, на губах играла довольная улыбка.
– В ней нет злобы, корысти. В ней – порядок. Изначальный порядок, где слово не расходится с делом, а за поступком неизбежно следует последствие, – я усмехнулась своему осознанию. – То, что ныне именуется «кармой», наши предки нарекали просто и мудро: «Что посеешь, то и пожнёшь». Получается, магия Лада – сама суть этого закона. Неотвратимого и справедливого. Кукинш сполна заплатил за свои грязные помыслы. Лорд Арвар – за своё высокомерие. Я – за необдуманное стремление к халяве. Всё – по совести. Всё – по заслугам.
Я сделала паузу, ощущая, как знание пронизывает меня до кончиков пальцев.
– Она не карает. Она… направляет на путь истинный. Дабы в доме царил лад, а в душе – покой.
В тишине флигеля мои слова обретали особый смысл. Я бессильно вздохнула, чувствуя, как накатывает сон, и, уже проваливаясь в него, пробормотала:
– Хотя… если честно, я только-только начинаю что-то понимать… Одно теперь знаю точно, что очень хочу ею овладеть. Собственные синяки и шишки неизбежны, но чужие – выгоднее.
С этими словами тёплая волна сна накрыла меня с головой и унесла в объятья ласковой Сони, но я уже точно знала, кто я и как меня зовут.