Помещик 2

Глава 4

Разыскать Петра Марковича Полторацкого, отца Анны Петровны Керн оказалось совсем не сложно. Вернее не самого достойного полтавского дворянина, а гостиницу, где он остановился, приехав по каким-то своим сугубо личным делам в Москву. Кстати в приемной Михайловского училища у меня появились сомнения, что жена старого генерала была музой Пушкина. Некоторые её выражения меня откровенно покоробили.

Гостиничный бизнес в России сейчас процветает и довольно большая прослойка русских дворян, например, все время службы в столицах, квотируется в них годами, практически все время службы. Многие известные личности, в том числе, если мне память не изменяет, какой-то знаменитый русский мореплаватель, чуть ли не всю жизнь проживали в гостиницах.

Хорошая гостиница это сейчас настоящий дворянский дом. Тут есть все, что дворянской душе угодно: просторные шикарные номера, обставленные дорогой красивой мебелью, такие что у некоторых усадьбы хуже, рестораны, развлечения прямо тут на месте, даже балы проводятся и всякие приемы.

Лакеи и прочая всякая прислуга в гостиницах такая, что комар носа не подточит. Большинству русских дворян такое просто не по карману. Горничные все как на подбор, конфетки. Мужчины лакеи такие видные и важные, что даже не понимаешь где их набрали.

Во многих гостиницах уже не свечное освещение, а передовое — масляные лампы. Есть очень даже неплохие библиотеки и там можно было встретить еще не давно того же Александра Сергеевича, а сейчас Николая Васильевича и прочих гениев и не очень русской литературы. А также художников и прочих деятелей культуры. Естественно проводятся литературные вечера.

И такие гостиницы есть уже не только в Петербурге и Москве, но в том же Нижнем и Одессе. Это сейчас бурно и стремительно развивающееся дело в России и моя идея с рестораном вполне в струю. И если дело пойдет, то можно вполне и гостиницу в Калуге забабахать.

Если быть первым, то железно пойдет, все таки Калуга это губернский город с населением под сорок тысяч. А ведь еще есть и окрестности. Да и стоит она как говорится на большаке, ведущем не в какую-то российскую глушь, а в богатые и сытые МАлороссию и самое главное НОвороссию.

Господина Полторацкого в гостинице не оказалось, и когда я наводил справки о нем, то моей персоной неожиданно заинтересовался сухенький, седой как лунь, старичок.

Он тоже проживал в этой гостинице и вежливо спросил у меня с какой целью я разыскиваю Петра Марковича.

Старичок был совершенно неопределенного возраста и на нем был достаточно потрепанный какого-то старого образца военный мундир. В нынешней военной форме я естественно не разбираюсь, но такую видел впервые.

Естественно в знаках различия в не разбирался, но резонно предположил, что старичок отставной офицер.

«Вероятно дедушка носит этот мундир со времен Очакова и покорения Крыма».

Старичок, судя по всему, как раз и относился к тем дворянам, которые фактически постоянно живут в гостиницах. В его поведении и отношении к нему персонала гостиницы, было что-то такое неуловимое, что наводило именно на такие мысли.

Старый вояка внушил мне доверия и я представился.

— Александр Георгиевич, Нестеров, калужский помещик.

— Василий Николаевич Судаков, отставной подполковник свиты генерала князя Петра Ивановича Багратиона, — тут же ответил мне с большим достоинством старичок.

«Оказывается он лет на двадцать, а то и все тридцать посвежее», — пронеслось в моей голове.

Смутившись от своих мыслей, я решил объяснить с какой целью разыскиваю Петра Марковича.

— Я хотел бы навести у него справки по поводу одного давнего дела.

Старичок заливисто как ребенок засмеялся, чем даже немного испугал меня.

— Бьюсь, сударь, об заклад, что вы желаете узнать у него, как он делал бульонные кубики, которые якобы с голодухи съели французы в восемьсот двенадцатом году?

Ответ наверное не требовался так как старичок продолжил.

— Вы, сударь, впечатление производите здравомыслящего человека, поэтому я вам расскажу историю этой глупости. Да, да, вы не ослышались именно глупости. Неужели вы думаете, что такая здравая идея, воплощение которой может озолотить любого, не была бы воплощена в жизнь?

Вопрос конечно достаточно резонный, но сколько здравых идей различные власти в России, да и не только в нашем Отечестве, отвергали с порога.

— Предложение Петра Марковича Полторацкого сначало получило чуть ли не Высочайшее одобрения, как он по крайней мере утверждает, но потом положили под сукно. Но всё дело, сударь, в том, что на самом деле просто разобрались и решили, причем скажу я вам абсолютно правильно решили, что это по меньшей мере глупость. Причем в лучшем случае, а не что-нибудь другое.

«Так, старичок сейчас разоблачит и покажет мне на пальцах в чем конкретно эта глупость», — подумал я и не ошибся.

— Ведь что предлагалось? — ответа я конечно не знал и поэтому решил промолчать.

Но его и не требовалось и отставной подполковник продолжил мое просвещение.

— А предлагалось господином Полторацким выпаривать остаток остающийся на салотопенных заводах, который не то, что не съедобный, а есть самый настоящий яд!

Словом «яд» старичок поставил жирную точку с восклицательным знаком в своем повествовании. Ну, по крайней мере так мне показалось в первое мгновение.

Но старый вояка на этом не остановился и вынес вообще сногсшибательный вердикт.

— Я, сударь, даже полагаю, что кубики Петра Марковича, захваченные голодными французами в Москве, поспособствовали нашей победе. Уверен, что они не одну сотню сотню французов отправили на тот свет.

И я поверил отставному подполковнику, развернулся и уже собрался уходить, как он остановил меня своим очередным вопросом.

— А с какой целью вы, сударь, интересуетесь этой идеей? Что-то мне подсказывает, это не чувство возможной наживы.

Почему я решил рассказать незнакомому человеку о своей проблеме, объяснения у меня не было, хотя потом до самой Москвы пытался дать себе ответ на этот очень интересный вопрос.

Отставной подполковник внимательно выслушал меня, а потом рубанул правду матку.

— Я вам, Александр Георгиевич, скажу всё как есть и будет лучше, если вы поверите мне. Сказать, что вашему брату не повезло, значит ничего не сказать. Кавказская война длится уже больше двадцати лет и, например, для меня не секрет всё, что там происходит.

Слушая Василия Николаевича, я проклинал себя на чем свет стоит.

В строительном деле я конечно был без ложной скромности очень большой специалист. Но учить ту же историю всегда считал ниже своего достоинства. Какой прок от этих знаний? И вот теперь мне это возможно выйдет боком.

Отставной подполковник тем временем продолжал.

— Русские офицеры это лакомый кусок для горцев. Почти всегда они сразу же начинают требовать выкуп и я не слышал, чтобы когда–нибудь его сумма была выше десяти тысяч серебром. А в вашем случае речь видимо идет о сотнях тысяч. Что очень и очень странно.

Я почувствовал, что опять куда-то проваливаюсь и только усилием воли мне удалось вернуть себя из этого состояния.

Василий Николаевич сделал паузу и увидев, что я опять его слушаю, продолжил.

— Но ларчик, сударь, думаю просто открывается. В горах есть большие районы, где фактически нет никакой власти. Здесь, в России, почему-то считают, что имаму Шамилю принадлежит чуть ли не полнейшая власть на Кавказе. Но это далеко не так и полнейшая глупость. Как раз во многих отдаленных высокогорных местах заправляют непонятные банды. Во главе одной из них как раз стоит турок. Никто не знает кто он. Его сообщники обращаются к нему паша.

Я сразу же вспомнил, как Михаил сказал, что эмира, захватившего брат, именно так и называют.

— Он появляется из ни откуда на какое-то время, а затем исчезает. У него русские пленные исключительно офицеры. Требование выкупа он предъявлял только однажды.

— А как же все остальные разы? — спросил я, пытаясь хоть немного въехать в ситуацию.

— Он исчезал, и пленные то же.

Я начинал понимать к чему клонит отставной подполковник.

— В тот единственный раз, он заломил неимоверную сумму выкупа. И его, — я горько усмехнулся, — командировки на Кавказ длятся по году или около того.

— Да, Александр Георгиевич, вы все очень точно описали. Я могу только предположить, что ему заказывают захват каких-то определенных русских офицеров и за это платят огромнейшие деньги. И я уверен, что это делают наши заклятые друзья англичане. Но кто слушает старого дурака, — с горечью закончил Василий Николаевич.

— Я, я вас слушаю Василий Николаевич. А какую сумму требовал этот паша?

— Двести тысяч серебром за десять или одиннадцать офицеров. Точно не знаю.

— А сколько таких набегов он совершил, когда был первый и сколько офицеров каждый раз оказывалось у него в плену? — задал я сразу же несколько вопросов.

— Сколько набегов совершил паша, я не знаю. Первый раз по моим сведениям это было лет восемь назад. И всего через его руки прошло около сорока русских офицеров.

— Неужели на Кавказе сколько пленных с нашей стороны? — поразился я.

— Я думаю в его руки попадают не только офицеры, но однозначно все они дворяне.

— У вас, Василий Николаевич, полагаю, какой-то личный интерес к этой истории?

— Я старый одинокий человек, сударь. Пока я живу на этом свете вы всегда найдете меня в этой гостинице. Это моё последнее пристанище на этом свете. И не то, что не куда прислонить свою голову. Раз вы были со мной столь откровенны, я отвечу тем же. Ненависть и жажда мщения это то, что держит меня на этом свете. Я сижу в этой Богом забытой гостиницы и чего-то жду. Вернее не чего-то, тут я вам солгал. Я жду шанса поквитаться перед смертью с одним человеком.

Полторацкого я ожидать не стал, а трезво рассудив, что полубезумный отставной вояка, по крайней мере таким было мое мнение о нем когда я уезжал, в отношении кубиков прав.

Что такое салотопенные заводы я знал и представлял что такое остаток производства на них, также как и какое сырье используется на этих заводов. Остаток это не просто яд, а яд в квадрате. И почему-то у меня вдобавок ко всему возникла мысль, что господин Полторацкий не менее безумен, чем отставной подполковник. А два безумца за один день на мою то же больную сейчас голову, это перебор.

С Николаем Николаевичем Муравьевым мне пообщаться то же не удалось, но по другой и очень печальной причине. Он к сожалению умер. Самое обидное было, что произошло это совсем недавно. И когда Степанида рассказывала мне о нем, он был еще жив.

Никто из его детей не собирался продолжать отцовское дело, у образцовой фермы в Бутырках начались трудные времена и уже началась распродажа КРС. Ферма хоть и принадлежит Императорскому московскому обществу сельского хозяйства, но реально все на ней держалось на Николае Николаевиче, вернее на его финансах и энтузиазме.

А с его уходом все начало сдуваться как проколотый воздушный шарик. То, что я узнал о Муравьеве, говорило, что это человек, говоря штампами, опередивший свое время. Его идеи многим не понятны. Например, всем Николаевичам, которые заняты чем угодно но не провесами и удоя.

Но польза от этого визита для меня думаю все равно будет огромной.

Я пообщался с теми кто ходит за коровами и мне удалось поучаствовать в распродаже части животных, в основном совсем молодых. Купить очень дешево трехмесячных трех телочек и двух бычков и завязать знакомство с младшим Муравьевым, который завершает отцовские дела.

Покупать более старших животных я побоялся, не знаю как их везти в Сосновку. Более младших страшно, вдруг не перенесут дорогу. А три месяца в самый раз.

Тем более, что Степан уверенно сказал, что он привезет их. Поэтому я тут же устремился домой.

Двести тысяч серебром это семьсот тысяч ассигнациями, просто фантастические деньги по нынешним временам. Если например продавать фунт бекона по тридцать копеек, то самые грубые подсчеты показывают что надо реализовать чуть ли не сотни тонн. И это надо сделать за год.

Это совершенно не реально. И прав генерал Чернов: даже дядя не впишется. Единственный вариант — с мира по нитке. И одна из этих ниточек — кольцо на моем пальце из рук Аглаи Дмитриевны.

Весь в таких невеселых мыслях я вернулся в Сосновку.

Моего такого скорого возвращения не ожидали и мне показалось что все были искренне обрадованы.

Самая главная новость в Сосновке: Вильям стал Вильгельмом и даже успел попасть в примаки к старосте. Такой шустрости я совершенно не ожидал, но был даже рад, что всё прошло без меня.

Мне пришлось бы в той или иной форме присутствовать на венчании и свадьбе. А мне сейчас только на что-то подобное осталось попасть с моей скорбной рожей и невеселыми мыслями.

Моей персоне сейчас надо выполнять завет героя одного кинофильма моей первой жизни, который говорилт:

— Дело надо делать, дело.

Поэтому несмотря на усталость после дороги, я с порога потребовал отчета по беконным делам.

Всё, что было намечено для горячего копчения готово: закопчено и аккуратно развешено в кладовке, ожидая своего часа. И более того, готовы и мои экспериментальные куски.

Сидя в столовой, я неторопливо дегустировал контрольные экземпляры бекона горячего копчения сосновского производства.

Бекон был просто великолепен во всех отношениях: и внешне и на вкус. Особенно хороши были свиные щечки. Они чуть ли не в буквальном смысле таяли во рту. Я даже сам не ожидал такого результата.

Пелагея, Дуняша, Серафим и Настя наверное почти перестали дышать к окончанию моей дегустации. Я хотел сострить в стиле Рената Агзамова, но в последний момент увидел глаза Насти и передумал.

— Один маленький вопрос. Сами пробовали?

Все четверо дружно и синхронно затрясли головами, вероятнее всего это означало, что не пробовали.

Я аккуратно нарезал максимально ровно и красиво каждому по кусочку.

— Пробуем и жду ответа.

— Барин, как вкусно, ела бы и ела, — Настя как маленький ребенок облизнула губы.

Я развел руками и перестал изображать суровость.

— Молодцы, нет слов. Сверх всех похвал.

Перед сном я написал письмо дяде, известив его о своем возвращении и самое главное, о Василии. У меня было какое-то смутное предположение, что его дядя выделял из своих троих племянников.

Только оказавшись в своей постели я понял как устал, при том даже не понятно что на первом месте: физическая или какая-то моральная и душевная усталость.

Внезапно я понял, почему так остро отреагировал на историю с пленением своего брата.

Здесь, в 19 веке, я ужасно одинок. Нет ни одной живой души с кем могу поделиться своими проблемами, ни кто не скажет ласкового слова и не вытрет мою скупую мужскую слезу.

Если мне удастся спасти Василия, я вряд ли расскажу ему обо всем что у меня на душе. Но братская любовь, которую испытывал к нему Сашенька, это уже и моё.

И тут же пришла другая мысль, мне надо жениться! Она оказала на меня снотворное действие и я заснул.

Купец Самохватов торжествовал как ни когда в жизни. Его сосед, этот глупый и никчемный Сашка Нестеров, наконец-то понял кто есть кто в этой жизни.

Он видите ли дворянин столбовой, голубая кровь. А на деле кровь у него оказалась такая же как у всех. А наглядно это продемонстрировала купеческая кровиночка Аглая Дмитриевна, когда разбила ему сопатку своим кулачком.

Это было её согласие на наконец-то последовавшее предложение руки и сердца.

Ну что же поделом, тебе, Александр Георгиевич. Приполз когда петушок клюнул в одно место. Купеческие деньги оказались важнее твоей дворянской чести.

Но это еще не всё. Если ты думаешь, что у тебя получится как у других дворянских недоделков, то ошибаешься. Тебе не удастся уехать с деньгами купца Самохватова в Париж, оставив Аглаюшку здесь с ребеночком, как тебе советовал другой дворянский дурачок.

Ты, Сашка, купеческие деньги будешь отрабатывать здесь, каждый день и в поте лица.

Петухи, устроившие очередной утренний концерт, вырвали меня из объятий Морфея и из гадкого липкого сна.

«Нет, господин Самохватов, не дождетесь, — весело подумал я, вспомнив бр… дурацкий сон и быстро вскочил с постели. — А свои деньги вы принесете мне в клювике как миленький. И даже не представляете почему и зачем. Я конечно не буду торжествовать, как вы в глупом ночном сне. Но теперь я знаю каким образом заработаю эти сотни тысяч рублей. И скорее всего не через год, а намного раньше».

Я откинул шторы и широко распахнул окно. Совершенно определенно ни к чему прятаться от утреннего солнца и пусть оно вместе с неугомонными петухами поднимает меня с постели каждое утро.

.